***
Чимин ненавидел уроки по вокалу. Дело было не в преподавателе и не в дурацких песнях типа госпела, которые ему приходилось разучивать; дело было в распевках. В конкретных, в самых дурацких распевках на планете. Это были джазовые распевки со всеми этими присущими им мелизмами, свингом и треклятыми многократными «ду-бап’ами». Его педагог была уверена в том, что свинговые распевки дают вокалистам «особую инструментальную виртуозность голоса», и она повторяла это каждый чёртов раз, когда Чимин молил её пропустить этот этап перед началом отработки песен. Его рот отказывался повторять за ней и её «скэтом», поэтому им приходилось повторять это снова и снова, пока она не говорила, что на сегодня достаточно, и не переходила к следующему упражнению. В общем, именно из-за этого каждый раз, выходя из кабинета после занятий, Чимин шёл в туалет и устраивал себе передышку, совмещённую с пятиминуткой ненависти к себе. Он вставал напротив зеркала у раковин и смотрел на себя, спрашивая, почему он настолько ужасен, что не может повторить идиотские распевки. Это было своего рода обычаем, ритуалом, выверенной последовательностью. Чимин ополоснул руки и кивнул своему отражению, поправляя влажной пятернёй мягкие волосы. Губы были обкусанными и красными — Пак почему-то этого раньше не замечал. Он вышел из туалета и направился вниз по коридору на улицу, желая скорее уйти из места, где чувствовал унижение даже в воздухе на лестничной площадке. За окном мрачно поблёскивали молнии. В холле было довольно тихо. Чимин проскользнул мимо кабинета, где до этого у него были занятия, и в нескольких шагах от него остолбенел, медленно попятившись назад. Заглянув в щель приоткрытой двери, Чимин увидел знакомый силуэт и двух других людей. Знакомых силуэтов оказалось два. Его преподаватель и Чон Чонгук. Чимин отшатнулся от двери, чтобы его не заметили, но отходить не стал, прислушавшись. У Чонгука в голосе была слышна улыбка. Они обговаривали время занятий. Чимин, будто струсив, поспешил прочь, чтобы не пересечься с парнем. Сердце от волнения долбилось в рёбра, как будто его уже догоняли, но сзади было тихо. Парень быстро спустился на первый этаж и по залитым электрическим светом холлам вылетел на улицу, тут же оцепенев от вида разразившегося над городом ливня. Чимин чертыхнулся. У него не было ни зонта, ни куртки, ни черта. Он поджал губы и схватился за голову. К парадному крыльцу академии с массивными белыми колоннами вела широкая мраморная лестница. У одной из колонн Чимин скинул свою сумку и прижался к ней спиной, сложив руки на груди. У него не было вариантов, кроме как дождаться окончания дождя, но оно никак не наступало. Чимин простоял около пятнадцати минут, бездумно пялясь на разбивающиеся об асфальт капли, и даже успел забыть про Чонгука, когда он и высокий человек средних лет в костюме вдруг медленно проплыли рядом. Они остановились неподалёку, на краю лестницы, и взволнованный Чонгук будто доказывал что-то, но мужчина, поправив очки, даже ничего не ответил, только покачал головой. Он раскрыл длинный чёрный зонт и спустился с крыльца, торопливо удаляясь к блестящему чёрному джипу. Чонгук выдохнул и взлохматил волосы на голове, наблюдая за тем, как автомобиль выезжает со стоянки. Его лицо было хмурым, глаза бегали по полу, а руки уткнулись в бока белой футболки. Он быстро облизнул губы и осмотрелся; зонта у него тоже не было, так что и он оказался в ловушке. Чимин хмыкнул, подобрал сумку и двинулся вперёд, к противоположному краю лестницы. На секунду ему почему-то захотелось встать рядом и посмеяться над их низким интеллектом, ведь они оба наверняка знали, что дождь пойдёт, но он не стал приближаться. Чимин накинул сумку на плечо и молча уставился на выезд с территории академии, теперь тайно надеясь, что тот его всё-таки не заметит и уйдёт раньше. Чонгук подал голос через минуту задумчивого молчания. — О, это ты? — он удивлённо вытянул лицо и зашагал к парню. Чимин хотел усмехнуться, но не стал. — Ты чего тут делаешь? — Это ты тут чего делаешь? — ответил Пак, повернувшись к нему. — Я пришёл записаться на занятия, — поделился Чонгук. Чимин поджал губы. — Мне сказали, что преподаватель здесь есть отличный. Миссис Коллинз, кажется. Но моему отцу никогда ничего не нравится, так что не уверен, что буду ходить, — Чонгук сложил руки на груди, переступая с ноги на ногу и с увлечением разглядывая свои громоздкие кроссовки. — Я здесь занимаюсь, — пробормотал Чимин, опустив глаза. — У миссис Коллинз. — Вот оно как, — Чонгук кивнул. — Так ты с занятий? Пак едва удержался от того, чтобы закатить глаза, потому что вопрос был бессмысленным и скорее для того, чтобы заполнить неловкую тишину. — Ну, да, — Чимин убрал волосы с лица и посмотрел на Чонгука. Он смотрел на него тоже, как будто ему действительно было интересно. — Какого хрена ты без зонта? — А ты? — Чон ухмыльнулся. — У меня тачка стоит вон там, — он вытянул руку, указывая на свой родстер, который Чимин бы не узнал из-за поднятой чёрной крыши. Машина стояла на достаточном расстоянии, чтобы можно было полностью намокнуть под дождём по пути до неё. — В ней нет смысла, раз ты поставил её так далеко. — Я могу подвезти тебя, если хочешь, — проигнорировал его Чонгук и начал всматриваться в графитовое небо. — Думаю, дождь будет идти ещё долго, так что ты можешь проторчать здесь до самого вечера. Чимин пожевал губу. Перспектив было две, и обе они не были для него хорошими, но предложение Чонгука явно было лучше. К тому же, Чимин подумал, возможно, это отличный шанс для того, чтобы Чон дал им себя послушать в репетиционной. Чимин подумал, было бы лучше быстрее с этим покончить. Так что, да, немного помедлив, Чимин согласился. — Мне нужно в гараж, — добавил он. — Если ты не занят, то можешь присоединиться. — Тогда… сейчас… бежим со всех ног, — ответил Чонгук. Он вдруг встал в подобие позы для разбега; Чимин испуганно сглотнул и открыл рот для возражения, потому что бегал не так хорошо — он был в этом уверен, — но не успел ничего сказать. Парень резко рванул, и Чимину пришлось бежать за ним. Лужи под ногами расплёскивались и попадали в тряпичные кеды, неприятно холодя кожу. Чимин мчался по дороге, сжимая сумку в намокших пальцах над головой, и всё его тело обнимали капли воды, заставляя ткань футболки и джинсов неприятно липнуть к коже. Чонгук по пути разблокировал машину, и они запрыгнули в неё и быстро захлопнули двери. Внутри было тепло и — главное — сухо, пахло каким-то приторным цитрусовым ароматизатором. Снаружи в крышу и окна долбили грубые струи дождя, через мутное стекло почти ничего не было видно. Парни пытались отдышаться; Чимин тяжело сглотнул и откинулся назад в намокающем под тканью его одежды сиденье. Переведя тяжело фокусирующийся от пульсирующей в голове крови взгляд на Чонгука, Чимин столкнулся с его ленивой счастливой улыбкой. Тот задрал голову к потолку, зажмурившись, чтобы с мокрых прядей капли не попадали в глаза, и так же тяжело дышал, как и Чимин, будто бы никогда не был спортсменом. И вдруг он посмотрел на него и засмеялся. И Чимин почему-то тоже. — Чёрт, — проскулил Пак. Тело пробило на дрожь от остывающей воды. — Холодно. — У меня есть покрывало, — ответил Чонгук, не прекращая улыбаться. — Правда, оно в багажнике. — Обойдусь. — Я думал, что они нарисованы фломастером или ручкой, — Чонгук вдруг ткнул пальцем в одну из десятков мелких тату на чужих руках — ту, где небрежно были нарисованы молния и сердечко на внешней стороне руки, ближе к сгибу. Он сделал это на долю секунды, но на холодной влажной коже Чимина будто образовалось пятно тепла. — Мне что, десять? — Чимин усмехнулся. Чонгук пожал плечами и завёл машину, попутно выкручивая кондиционер на нагрев салона. Растрёпанные влажные волосы липли к лицу. Чимин промокнул сухой салфеткой кожу под глазами, и она стала коричневой, и Чимин подумал, что теперь похож на панду или, быть может, на ночной кошмар. Но ни одна эмоция на покрытом каплями лице Чонгука не выразила отвращение или страх. Так что, наверное, Чимин выглядел сносно. Длинные пальцы коснулись кнопки на магнитоле, и Чонгук отсчитал какую-то песню, выкрутил громкость на среднюю и удобнее уселся на кресле, пристёгиваясь. Чимин узнал её почти сразу — несколько секунд просто пялился на цветные скачущие бугорки на экране проигрывателя, не веря, что в этой машине и у этого человека в плейлисте может быть что-то подобное. Чимин рассчитывал на Канье Уэста, на Джастина Бибера, на Ариану Гранде, но никак не на Pale Waves. Приоткрыв рот от удивления, Чимин уставился на Чонгука, и тот довольно заулыбался. — Я решил послушать что-то из репертуара той группы, ну, после вашего выступления, — объяснил он. — Подумал, что тебе понравится, если я включу её. Это твоя любимая группа? — Чимин еле заметно кивнул. — Я так и понял. Ты, видимо, очень ими вдохновляешься. Вы с солисткой немного похожи. Мне понравилась музыка, клипы крутые, немного не мой стиль, но… Он продолжал говорить, и его речь была тёплой, как парное молоко, и заглушала собой грохот грома снаружи, так что Чимин не хотел, чтобы он останавливался. Его лицо постоянно показывало разные эмоции, а голос скакал по тональностям, то становясь тихим и низким, то вдруг взлетая почти до фальцета; брови заламывались и расправлялись, глаза, устремлённые вперёд, блестели и смеялись. Он постоянно улыбался. Чимин не знал, можно ли вообще так много улыбаться, наверное, думал он, у Чона здорово болели щеки. «Со мной что-то не так, но всё в порядке». В сером дневном свете его потемневшие от влаги волосы приняли приятный тёплый персиковый оттенок; немного взлохмаченные мокрые брови обрамляли большие тёмно-карие глаза, искрящиеся каким-то задором. Вырез белой футболки выставлял напоказ капли дождя на острых ключицах, тонкая мокрая ткань просвечивала смуглую кожу сильного подтянутого тела. Чимин мог поклясться, что, если бы продолжил глазеть, то увидел бы тёмные пятна сосков под ней. «Они сказали, это всё в моей голове». Чимин почувствовал, как щёки заливаются румянцем, и отвернулся, а Чонгук продолжал болтать, не замечая его стеснение. Пак глядел на размытые силуэты пролетавших мимо зданий, всматриваясь в прячущихся под небольшими козырьками людей. Музыка, песня, такая хорошая песня, заполняла салон и заставляла его чувствовать себя героем какого-то подросткового фильма. «Я не очень хорошо себя чувствую, чувствую себя непонятой». Там был такой отличный гитарный проигрыш, который Чимин заставлял выучить Тэхёна, потому что он исполнялся басистом. «Я бы заплакала, если бы могла». Пак прикрыл глаза, и в его голове снова начался бессмысленный, но такой тяжёлый мыслительный процесс на тему того, кто же, чёрт возьми, Чон Чонгук такой. Чимин мог бы думать о чём-то более важном, но, сидя в этом небольшом салоне, слушая, как отличная песня из его аудиозаписей, возможно, впервые благословляет эту тачку, Чимин не мог думать о чём-то — о ком-то — другом. «Я разгоняюсь, чтобы почувствовать что-то. Я просто так разрушаю свою жизнь». Сглотнув тяжко слюну, Чимин крепко сжал ремень безопасности, потому что Чонгук и вправду гнал по полупустой дороге, и в разные стороны из-под их колёс вылетали шквалы грязной воды из затопивших город луж; он гнал так быстро, что у Чимина сердце ушло в пятки, или, может, ему так казалось. Чимин напрягся всем телом. Его взгляд то и дело возвращался к парню, потому что, думая о его сущности, он всё время пытался выискать подсказки в теперь уже спокойном выражении чужого лица. Чонгук выглядел таким расслабленным за рулём, поставив локоть левой руки на подоконник, потому что у него была леворульная машина; он поглаживал свой гладкий подбородок, глядя на тёмно-серую улицу, залитую дождём; не прекращавшие работать дворники пытались спасти их от аварии. «Я влюбляюсь во всё подряд». Под медовой кожей его рук перекатывались мышцы, предплечья были увиты синеватыми венами. Под подсохшей футболкой всё ещё виднелся рельефный торс, и Чимин думал, что уже давно не видел кого-то чужого практически голым так близко; его крепкая грудь двигалась в мерном дыхании, длинные пальцы стучали по оплётке руля в такт песне, сквозь широкие дырки на голубых джинсах виднелась гладкая карамельная кожа. «Я не знаю, что я делаю». Чимин клялся, что мог бы заработать себе сердечный приступ, продолжая так откровенно пялиться на Чонгука. Это было неправильно, он знал, что так делать нельзя, и ему пришлось приложить просто титанические усилия для того, чтобы, наконец, оторваться от разглядываний. Чимин так и не смог найти ничего для того, чтобы ответить на свой главный вопрос. Кровь стучала в висках, в груди образовался вакуум, и было тяжело дышать; руки дрожали от бушующего урагана эмоций, чертовски незнакомых эмоций. Чимин подумал, наверное, это совесть пытается вразумить его. Поэтому он отвернулся снова. Через некоторое время они уже остановились у обочины напротив дома Тэхёна, и Чимин вдруг почувствовал сильное облегчение от того, что они больше не будут с Чонгуком наедине. Из-под наполовину опущенных гаражных ворот горел тусклый оранжевый свет. Чимин выскочил из машины, прикрыв голову сумкой, и помчался через мокрую траву прямиком к репетиционной, не дождавшись Чонгука. Холодные капли били по коже острыми стрелами, под ногами неприятно хлюпала земля. Чимин согнулся пополам и протиснулся в щель, и его обдало запахом свежих вафель. Парни, не заметив его прихода, увлечённо скакали с неподключенными гитарами в руках под орущую из колонок «Fat Lip» — старую песню Sum 41. Чимин скинул с себя сумку и повесил её на напольную вешалку, с улыбкой наблюдая за ними. Тэхён отчаянно пытался попадать в текст, а Хосок так заливался от смеха, что забросил игру и просто корчился на полу. Тэхён активно качал головой на проигрыше, и вместе с отросшими волнистыми каштановыми волосами в воздухе метались кончики чёрно-белой банданы, повязанной на голове парня. «Что ж, я — невоспитанный сын среднего класса, забытый всеми, и мне похрен на всё». Чимин ощутил лёгкое влажное прикосновение вставшего рядом Чонгука — его рука случайно задела предплечье брюнета. На его лице растянулась широкая улыбка, когда Тэхён вдруг замер и поднял руку вверх, протягивая охрипшим голосом строчки бриджа, а потом взорвался припевом, прыгая выше, чем на зачёте по физкультуре, и отчаянно изображая самую крутую игру на гитаре, которую когда-либо видел этот бренный мир. Он закричал: «я никогда не стану таким, как все, не стану жертвой твоей правильности и не уступлю», и Чимин закричал эти строчки вместе с ним и подбежал к нему, и они начали орать в унисон, и смеха Хосока уже не было слышно. Песня кончилась, и они с Тэхёном обнялись, но тот быстро отпрянул от Пака, потому что Чимин был мокрым и холодным от дождя. Хосок дотянулся до пульта, распластавшись на полу, и сделал музыку тише, после чего стал различимым тихий шум из угла, откуда минутой ранее Чимин наблюдал за представлением. Чонгук стоял там, закрыв рот рукой, и его глаза были зажмурены от смеха. — А он здесь что делает? — спросил Тэхён; от его веселья не осталось и следа. — Мы встретились в академии, — ответил Чимин с одышкой. Горло запершило, и ему пришлось прокашляться и выпить воду из стоявшей на полке полупустой бутылки. — Он подвёз меня и… Ну, в общем. — Я обещал показать вам, — продолжил Чонгук, подойдя на пару шагов ближе. Хосок сел на полу и молча переглянулся с Тэхёном. — Я приготовил песню. — Нам нужно сделать это как можно быстрее, чтобы выбрать песни для фестиваля, — попытался убедить парней Чимин. — Я понимаю, что вы хотели отсрочить это как можно сильнее, но нам ничего уже не исправить, нужно как-то работать дальше. Парни снова переглянулись. На хмуром лице Тэхёна читались усталость и огромное нежелание. Хосок встал и, обняв Чимина за плечи, повернулся к Чонгуку лицом. Чимин был готов поспорить, что Хосок пытался выглядеть как можно более уверенным, чтобы уверенность Чонгука не была такой самоуверенностью. — Ну и что ты приготовил там, Зак Эфрон? — усмехнулся Хосок. — Мне нужна гитара, — ответил Чонгук, игнорируя насмешку. — Не электронная. Чимин поджал губы. Он и Хосок хранили свои инструменты дома, кроме тех электрогитар, с которыми они обычно выступали, так что в гараже была единственная акустическая гитара, и она принадлежала Тэхёну — старенький «августо» с широким грушевидным корпусом, желтоватого цвета верхней декой, почти чёрной обечайкой и такого же цвета накладкой, длинным каштановым грифом — в общем, самая обычная акустическая гитара. Тэхён нервно отвернул голову и еле заметно кивнул. Чимин снял инструмент с подвесного держателя и протянул Чонгуку, не подходя к нему слишком близко. Тот как-то неуклюже принял её в руки, осмотрел и поднял на него глаза. Пак видел в них неуверенность и немного страха. — И ещё… каподастр?.. Чимин на секунду застыл, как будто с опозданием слыша его голос. Кивнув, он достал с полки металлический предмет с резиновой вкладкой и отдал его Чонгуку на расстоянии всё тех же нескольких футов, словно тот мог бы схватить его вместе с зажатым в пальцах предметом. Хосок придвинул высокий барный стул к микрофонной стойке, и Чонгук сел на него, отсчитывая по пути нужный лад и фиксируя каподастром струны. Чимин включил провод микрофона в усилитель и присоединился к друзьям, выстроившимся линией напротив Чона. Чонгук прочистил горло. Он так сильно нервничал, что Чимин подумал, он никогда не играл на гитаре прилюдно, возможно, он выучил на ней только эту песню. Чонгук опробовал звук, проведя по всем струнам рукой, а затем его пальцы заскользили в спокойном переборе, немного неумелом. Пак вздрогнул и прижался к плечу Тэхёна. Насупившись, тот внимательно наблюдал за каждым движением Чона. Левой рукой Чонгук начал создавать аккорды, и на баррэ звук не был чистым, струны дребезжали, но он продолжал играть, и на его лице была вселенская сосредоточенность, отражавшаяся в сведённых к переносице прямых бровях и сжатых губах. Мелодия показалась Чимину знакомой, но он не смог вспомнить, что это была за песня, пока Чонгук не открыл рот. На улице отчаянно разбивался об асфальт ливень, разражался снова и снова гром, но природу вдруг заглушил тихий Чонгук, едва его губы коснулись микрофона. Естественная мягкость его голоса озарила помещение как новый восход солнца; нежная хрипотца заставила мурашки пробежаться по коже и остановиться на мгновение на чувствительных от холода участках тела, вызвав лёгкую дрожь. — Не думаю, что я забуду об этом, — пел он, и Чимин сжимал собственные предплечья пальцами до синяков, потому что от чужого голоса ему было не по себе — таким проникновенным он был. — И надеюсь, что ты тоже не забудешь. Чонгук выдыхал строчки, словно звук и воздух внутри него превращались в одно целое. Чимин больше не обращал внимание на отвратительное баррэ. «Я живу образами, как будто я рядом с тобой, но я знаю, что без меня тебе будет хорошо». Чимин тяжело сглотнул и в одну секунду неожиданно обнаружил себя с влажными от слёз щеками. Песня была отвратительной, потому что она была настолько хорошей в исполнении Чонгука, настолько подходившей его обволакивающему тенору, что Чимин возненавидел и его, и эту песню, и этот дурацкий дождь, который своей стеной запечатывал их в крохотном пространстве и шумом заглушал дыхание остальных людей в гараже, придавая мини-выступлению Чонгука ауру чего-то личного, чего-то адресованного. Чувства, эмоции, заключённые в строчках, были такими знакомыми, прожитыми Чимином так много раз, что эта песня была одной из тех «запретных» для спокойной жизни, которые ты обычно складируешь в отдельном плейлисте для специального настроения, когда ты хочешь выжать из себя все соки и плакать несколько часов подряд, лёжа на собственной кровати, может быть, выпивать от того, насколько ты несчастен и как сильно тебе больно. Больно от неразделённой любви, например. От расставаний. От несправедливости судьбы. Чимин себе такие сессии проводить запретил, но вот он — Чон Чонгук — взял одну из этих песен с «запретного» плейлиста и сел напротив него, мурча отвратительно прекрасным голосом все эти убивающие строчки, повторяя: «до сих пор я живу образами» и ещё: «воспоминания переливаются в моем онемевшем сознании», и действительно онемевшее сознание Чимина не могло бороться с нахлынувшим водопадом из боли, пронзившей его сердце. На последней строчке бриджа Чонгук прошептал: «если бы я смог перетерпеть это, со мной бы было всё в порядке», а потом опять начал играть голосом, протягивая гласные, а Чимин настолько был не в порядке, чтобы вынести оставшиеся проигрыш и куплет, что закрыл лицо руками и попятился назад, почти вышел под дождь, пытаясь скрыть за его шумом собственные всхлипы и умоляя гром не прекращаться до тех пор, пока Чонгук не закончит его пытать. Чон был сосредоточен на переборе и аккордах, а остальные были сосредоточенны на нём, так что до тех пор, пока пальцы блондина в последний раз не дёрнули струну, никто даже не обратил на Чимина внимание. Это было замечательно. Чимин ненавидел плакать на людях, это ранило его самоуважение. Тишина заполнила репетиционную. Чимин вытер пальцами кожу под глазами, пытаясь не размазать влажные тени, и обернулся. Парни стояли неподвижно. Чонгук поднял на них глаза только через некоторое время, и в них читалось нескрываемое волнение. Тэхён уткнул руки в бока, сжав на талии широкую тёмно-синюю рубашку с мелкими белыми цветочками. Чимин затаил дыхание: друг собирался что-то сказать. Однако не успел. — Эй, ты что, плачешь? — раздался вскрик Чонгука из усилителя, и Пак, всё ещё прикрывая рот ладонью, непонимающе уставился на него. Для Чимина было загадкой, как в тусклом освещении тот смог разглядеть его красные глаза. Хосок резко развернулся и подлетел к Чимину, тут же хватаясь тёплыми влажноватыми ладонями за его щёки, и Чимин прикрыл глаза, сжимая пальцами мягкую ткань рукавов его свитера. Друг принялся вертеть его голову, рассматривая признаки слёз; Чимин не удержался и улыбнулся, потому что такая его излишняя опека всегда была для него забавной. — Чимин-и, — лепетал он. — Ты чего? Ну, ты чего? Что-то случилось? Чимин отрицательно покачал головой, всё ещё чувствуя, как старший сжимает его щёки, заставляя губы немного выпячиваться вперёд и делая его посмешищем. — Так хорошо спел, что не выдержал? — усмехнулся Чонгук с места; и, хотя это не была злобная усмешка, Тэхён всё равно велел ему заткнуться. Чимин взял руки Хосока в свои и открыл глаза, встречаясь с встревоженным взглядом кофейных глаз, бегающим по его лицу. — Плачу от того, какая это паршивая песня, — буркнул он, всё ещё глядя в глаза Хосоку, потому что они помогали его голосу не дрожать. — И баррэ у тебя отстойное, — поддержал Тэхён. Он аккуратно гладил спину Чимина, снимая напряжение. — Хочу напиться, — сказал Пак. Хосок вскинул брови. — В сопли, по возможности. Но только без участия пикапа.***
Когда Чимин, преодолев мерзкое ощущение тошноты, выпил чашку горячего чая с мелиссой, принесённую Тэхёном из дома, они позвонили Юнги, и тот сказал, что, если они приедут к нему домой на пикапе, он даже не станет с ними разговаривать. Парни поддержали его. Никто не хотел больше повторения дурацкой истории с монументом. На самом деле, рана от произошедшего была ещё такой свежей — её олицетворение неловко переминалось с ноги на ногу, стоя у полок неподалёку от их тесного кружка, — но желание заглушить взбудораженные треклятой песней чувства было гораздо важнее и сильнее здравого смысла. Они не были такими уж буйными, когда выпивали, по правде говоря. Инцидент с пикапом был первым — и они поклялись, что последним — случаем идиотского поведения. Через полчаса, когда ливень наконец утих, они покинули репетиционную и отправились в сторону автобусной остановки. На улице было неприятно сыро, ботинки шлёпали по лужам, и капли попадали на оголённые щиколотки, холодя кожу; над городом висели такие тучи, будто время было уже к ночи, хотя едва перевалило за семь вечера. Тэхён дал Чимину свой бомбер, потому что его куртка всё ещё оставалась в пикапе, а к нему они пообещали не притрагиваться ближайшие сутки, хотя, Чимин думал, это была идиотская причина для того, чтобы просто не забирать её. Чимин думал, дело было в огромной луже, скопившейся вокруг машины, и в огромном нежелании любого из них в неё лезть, чтобы добраться до салона. Поэтому, да, Тэхён водрузил на него свою огромную куртку-бомбер цвета хаки, которая постоянно находилась на вешалке в гараже, а сам надел свою любимую косуху, несущую за собой приятный шлейф аромата кожи. Что касается Чонгука, то он вообще больше ничего не говорил после того, как Тэхён его заткнул. Он молчал и тогда, когда они начали обговаривать, что именно собираются выпить дома у Юнги, у которого коллекция спиртных напитков была бесконечно огромной, точно в баре. И Чимин правда думал о том, чтобы послать Чонгука домой, потому что ему казалось, что он не выдержал бы его голоса больше в этот день, но потом, немного придя в себя и успокоив мелиссой нервы, Чимин решил, что им всё равно ничего не остаётся. Чонгуку какого-то чёрта понравилась их группа, было ли дело в них самих или в музыке, кто б его знал. Так что он не собирался их оставлять в покое, а у парней были обязанности, которые они должны были выполнять. Так что… Так что Чимин просто позвал его с ними. Друзья, конечно, удивились, — Тэхён в особенности, разумеется, — но у них не было выбора. Нужно было как-то наладить общение с этим парнем, какие бы странные эмоции он ни вызывал у Чимина и как бы сильно ни раздражал остальных. И вот, Чон Чонгук плёлся позади них по тротуару, оставив свою машину там же, около дома Тэхёна, потому что это было одним из условий его участия, и он на него, хоть и с опаской, но пошёл. Когда Чимин предложил ему присоединиться, он выглядел таким озадаченным, будто совсем этого не ожидал, и это, наверное, было нормально. Он вообще стал каким-то непривычно тихим с тех пор, как Тэхён на него прикрикнул, молча стоя и поглядывая на них со стороны, как виноватый ребёнок. Это было по-странному мило. Было уже около восьми, когда они сидели на полу в комнате Юнги на его съёмной квартире в спальном районе, наполненном многоэтажками, похожими на стоящие на гранях спичечные коробки. За окнами было всё так же темно, поэтому Юнги зашторил их и включил комнатные светильники. У него в однокомнатной квартире было довольно уютно, на полу в комнате лежал настил — что-то вроде татами, — чтобы можно было сидеть без страха застудить или просто отсидеть задницу. Ещё у него был невысокий квадратный стол, достаточно широкий, чтобы они вчетвером могли поместиться за ним, но кто-то всегда валялся звездой посреди комнаты, так что, когда у них появилось пополнение в виде стеснительного Чонгука, для него место тоже нашлось. Юнги недоверчиво стрелял взглядами в сторону Чонгука, но так ничего и не спросил, ни у него, ни у остальных. Чимин думал, он прекрасно понимал, зачем они приволокли его с собой. Ничто не сближает так, как общая пьянка — это была аксиома, известная всем подросткам, которые хоть изредка, но пускали в компаниях по бокальчику. Так что идея была просто потрясная. Они, то есть в основном Чимин, убивали сразу двух зайцев. Буквально один из них согласился на пару банок пива, и парни точно не знали, убьёт это его или нет, но они очень надеялись. Юнги включил музыку, что-то из сборника «приятный вечер в компании друзей», то есть что-то рандомное и абсолютно дурацкое, но они как-то вдруг увлечённо начали разговаривать, жадно поглощая чипсы и достаточно дрянной «бад», так что песни были едва слышны. Позже, спустя пару банок, речь пошла о француженке Юнги, потому что они все увлечённо следили за его личной жизнью, и, хотя Юнги был самым скрытным из них, об этом он всегда рассказывал с таким упоением, казалось, едва задай вопрос — и он поведает всё в самых мельчайших подробностях. И он даже не постеснялся Чонгука, который молча попивал пиво, сидя в позе лотоса рядом с раскрасневшимся вскоре Хосоком, и увлечённо слушал; порой на его лице образовывалась искренняя улыбка, пару раз Чимину даже удалось за гулом Тэхёна услышать его смех, но Пак старался не сталкиваться с ним взглядом и не подавать вид, что следит за ним. Они взорвались криками, когда Юнги сказал, что француженка, хоть и оказавшись недотрогой, в конце свидания всё-таки показала ему французский поцелуй, улюлюкали и даже чокнулись жестяными банками, желая Юнги, чтобы девчонка оказалась в постели такой же горячей, как круассаны во французских пекарнях. Они рассказали Чонгуку причину, по которой оставили пикап у дома Тэхёна, и тот долго смеялся; потом они развели Чонгука на рассказ о себе, и тогда узнали, что его отец — владелец компании по производству концертного оборудования и что Чонгук в Токио стажировался в филиале для того, чтобы в последствии поступить там в университет и сразу иметь рабочее место. Чонгук рассказал, что всегда любил музыку, но никогда ни на чём не играл, потому что не обладал нужной усидчивостью и больше склонялся к спорту — плаванью, футболу, баскетболу, везде понемногу. О том, что впервые пошёл на занятия по вокалу из-за того, что поспорил с отцом, что сможет с песней выиграть шоу талантов в его старой школе, и он правда выиграл, а потом ходил на вокал просто потому, что ему это нравилось. Он раскрылся перед ними с совсем другой, новой стороны, и Чимину даже стало казаться, что, возможно, он не так плох. — Слушай, — Хосок с поплывшим от алкоголя взглядом положил ладошку Чонгуку на коленку. — У тебя есть девчонка? — Нет, — скромно улыбнулся тот. — У меня была в Лос-Анджелесе, но мы расстались перед тем, как я уехал. — Как же так, — протянул Хосок, — чтобы у такого красавчика и не было девчонки. Чонгук усмехнулся и сделал новый глоток. Чимин поймал себя на мысли, что, и вправду, такие, как Чонгук, не должны быть одиноки. — Скоро появится, — вставил Тэхён. — Ты видел сколько вокруг него вьётся красоток? Всю школу соблазнил, мерзавец. Щёки Чонгука залились румянцем, и он широко заулыбался, опуская взгляд на усыпанную крошками столешницу. Это звучало так по-дружески, что Чимину самому захотелось улыбаться. Тэхён в пьяном состоянии был менее агрессивен, так что алкогольные посиделки для их ситуации были отличным решением для сближения. — А вы, — Чонгук пальцем обвёл их троих, пока Юнги пошёл за холодным пивом на кухню, — у вас кто-то есть? — В нашей группе отношения по-настоящему складываются только у Юнги, — сказал Чимин. — Хотя, если честно, для нас всех это очень странно. А, ну, и Тэхён часто с кем-то водится, но это не длится долго. — Эй, — с обидой вскрикнул Тэхён. — Я просто ищу свой идеал, — он расправил плечи. — Рыб в пруду много, а мне нужна золотая. — Смотри, чтобы удочка не отвалилась, рыбак, — засмеялся Хосок, и, сделав глоток, прочистил горло. — У меня никого, потому что не так легко найти то, что мне нужно. Чонгук вскинул брови, не до конца понимая, что Хосок имеет в виду. — Если ты не найдёшь себе девушку в ближайшее время, то Хосок начнёт ухлёстывать за тобой, — объяснил Чимин, и Хосок залился громким смехом, падая на его плечо. Чонгук сначала удивлённо вытянул губы в еле слышной «о!», а потом тоже засмеялся. Чимин подумал, возможно, дело в том, что Чонгук не рос в таком маленьком городе, и для него однополые отношения не были такой диковинкой. Обычно Хосоку и ему было сложно в этом плане; Хосоку, правда, немного легче, потому что он всё-таки был бисексуалом. Но Чонгук не выглядел так, будто он смеётся над ним; он выглядел смеющимся вместе с ним. — Хорошо, — сказал Чонгук, всё ещё хихикая, — я буду иметь это в виду, — и он подмигнул Хосоку, так неожиданно и так лукаво, что тот поперхнулся. — О, Господи, — промычал Тэхён. — Что за хрень происходит в этом мире? — он приобнял Чимина за плечи. — Только мы с тобой невезучие. Чимин посмотрел на него исподлобья, но тому было всё равно; он прикрыл глаза, забивая рот новой порцией сырных чипсов. — А что с тобой? — спросил вдруг Чонгук, глядя ему в лицо, и Чимин сглотнул от внезапно накатившего от дурацкого вопроса чувства дискомфорта; улыбка испарилась с его лица. — Ким Сокджин, — ответил он и, встав из-за стола, вышел из комнаты, рассчитывая, что, когда вернётся из туалета, тема будет переведена на что-то более приятное. Чимин скрылся за поворотом, но встал у стенки, потому что услышал робкий вопрос голосом Чонгука: «что за Ким Сокджин?», а затем тихое Хосока: «неразделённая любовь», и потом вдруг, кроме завываний из колонок, ничего стало не слышно, как будто они либо замолчали, либо принялись говорить шёпотом, и Чимин ушёл. Позже, встретившись на кухне с Юнги, Чимин вдруг обнял его, когда тот нарезал сыр для горячих бутербродов. Чимин сделал это со спины, и из-за одинакового роста Пак мог уткнуться носом в его растрёпанные волнистые волосы, жестковатые от постоянных покрасок. От него пахло мятным шампунем и его кожей; холодными руками он прикоснулся к предплечьям Пака и пару раз их сжал. Чимин выпустил его, и тот обернулся, заглядывая ему в глаза. От количества выпитого пива Чимин не мог достаточно быстро сфокусироваться на его лице со снятым макияжем и оттого не такими ярко выраженными глазами. — Он поёт как ангел, — выронил Чимин. Всё дело было в содержащемся в крови алкоголе, он мог поклясться, что в трезвом виде не признался бы в этом даже перед самим собой. — Так прекрасно поёт. Спел сраную Тори Келли с её этими «бумажными сердцами». Ненавижу эту песню. — Плакал? — Ага, — Чимин поджал губы, чувствуя, что может расплакаться снова. — Как школьница. — Ты почти школьница, — сказал Юнги и провёл пальцами по его щеке. — Но тебе всё же нужно его отпустить, Чимин-а. Нельзя так разбиваться из-за одной только дурацкой песни. Его руки пахли сигаретами, и это был такой уютный запах. Чимин закивал. Он всегда это знал. Прошло уже больше года с тех пор, как Сокджин уехал и начал строить свою счастливую, лишённую его присутствия жизнь. Что касается Чимина, то ни дня его не проходило без мыслей о нём. Каждая его песня, каждый аккорд; каждый его шаг и каждый его вздох были полностью посвящены и вдохновлены мыслями о Сокджине. Это было так глупо, потому что они даже никогда не были вместе, чтобы он мог по правде разбить Чимину сердце. Но это не мешало Паку чувствовать себя так, будто он — жертва расставания. Они доделали бутерброды и с ними вернулись в комнату, где парни увлечённо обсуждали свои сексуальные похождения, от чего Чимину сразу захотелось дико рассмеяться; они, как и Юнги, безусловно делились своей личной жизнью, и им было по семнадцать-восемнадцать-девятнадцать лет, а это означало, что они уже давно были «в игре», но каждый раз, когда они хвастались, Чимину почему-то было так смешно. Хотя, в конце концов смеялись всегда больше они, потому что Чимин со своей идиотской любовью не успел к семнадцати годам наработать такой уж большой опыт. Потом как-то внезапно речь пошла об экспериментах. Чимин вполуха слушал эти разговорчики, постоянно заливаясь смехом и краской; именно в этот момент Чонгук вдруг спросил: — А вы спите между собой? И в его голосе не было ничего издевательского, он спрашивал так спокойно и, наверное, его вопрос даже был нормальным, потому что Юнги усмехнулся и ответил: «ни за что», а Хосок и Тэхён посмотрели друг на друга и показали жестом тошноту. В одну секунду общее внимание было приковано к Паку, и Чимин запил подступающую к горлу панику жадным глотком холодного пива. — Ну, вы просто такие близкие… — поспешил добавить парень, и Чимин вспомнил, как несколько раз они действительно вели себя довольно тактильно перед ним, потому что сами к этому привыкли. — Мы же не какие-то хипари, — возразил Тэхён. — Мы такое не практикуем. Чимин вообще ещё даже не… — и он заткнулся, когда Чимин схватил его за бедро и сжал ногтями сквозь джинсовую ткань. — Ай! Хосок пьяно засмеялся, а Чонгук был таким удивлённым, что у Чимина запылало всё лицо — и это было не только от пива и духоты в комнате. Пьяный Тэхён мог разбазарить государственную тайну, так что было не удивительно, что он умудрился сказать и это. Но Чимин знал Чонгука слишком мало, чтобы посвящать его в такие подробности о себе. — Ого, — выдохнул Чонгук, и Чимин не понимал, что за этой странной полувоодушевлённой и полувосхищённой интонацией скрывается. — Ты выглядишь таким раскрепощённым, когда поёшь, не мог даже подумать, что ты из монашек. Медленно моргнув, Чимин уставился на него. «Что он сказал?» — Он же сейчас сгорит со стыда, — смеялся справа Хосок. — Прекрати. — Я не девственник, — начал оправдываться Пак. — Но то, что я не хочу трахаться с кем попало, ещё не делает меня монашкой. Я не животное и могу потерпеть. Чимин и вправду не был девственником. Отчасти. У него были девчонки, с которыми он по-настоящему спал, пару раз он доходил до жаркого петтинга с парнями, но именно с парнями у него ничего по-настоящему не было. А поскольку он уже определил себя как гея, Тэхён не мог упустить и шанса пошутить над парнем и выставить его самым настоящим девственником. — И чего ты ждёшь? Когда Джин вернётся для того, чтобы тебя осчастливить? — вдруг вклинился Тэхён, и Чимин подумал, что мог бы плеснуть жидкость из банки прямо в его лицо, потому что он перешёл границу, но не сделал этого. Хосок замолчал и дал младшему подзатыльник. В комнате опять слышалась только музыка из колонок. Чимин сверлил взглядом полупустую красную банку в руке, думая о том, что внезапно самая приятная компания в его жизни стала ему противна. Конечно, всё должно было вернуться на свои места — оно всегда возвращалось. Тэхён не был ярым сторонником однополых отношений, хоть и пытался это подавить ради друзей, и он всегда презрительно относился к этой дурацкой любви Чимина, поэтому во время пьянок типа этой он всегда ляпал что-то из ряда вон, за что с утра потом тысячи раз извинялся, так что Чимину было не впервой. Однако в этот раз была немного иная ситуация из-за сидящего с ними Чонгука, который искренне пытался узнать о них больше, пускай и такими странными и глупыми вопросами. Он не был виноват в том, что всё сводилось в конце концов к одному и тому же — к Сокджину. И Чимина это так сильно раздражало, то, что он со своими кимсокджиновыми проблемами портит их весёлые беседы. В общем, Чимин выпросил у Юнги сигарету, потому что впервые за пару месяцев ему по-настоящему захотелось курить, взял с его тумбы зажигалку, куртку с прихожей и вышел через кухню на незастеклённый балкон. На дворе стояла достаточно холодная ночь, в иссиня-чёрном небесном полотне ярко горела белым светом круглая луна. Чимин сделал глубокий вдох, и морозный воздух неприятно обжёг тело изнутри. В сердце будто образовался камень, острыми углами царапая стенки органа. Чимин натянул рукава бомбера на пальцы и обнял себя, чтобы немного согреться, не торопясь закуривать сигарету. Через пару минут скрипнула пластиковая дверь, и на балконе образовался Чонгук. От него несло алкоголем, хотя, Чимин подумал, от него несло точно так же; он чуть улыбнулся и встал рядом с Паком, облокачиваясь о парапет и всматриваясь в россыпь из горящих включённым светом окон домов вокруг. — Довольно холодно, — шепнул он, натягивая рукава своего объёмного чёрного худи на пальцы, точно так же, как это сделал брюнет. Чимин молча кивнул. — Не принимай близко к сердцу. Он просто пьяный. Чимин усмехнулся. Он говорил так, будто это он уже четыре года дружит с Тэхёном, а не Пак. — Я знаю. Они молча смотрели куда-то в сторону горизонта, выдыхая белые клубы пара изо рта. И, когда эмоции внутри немного улеглись, Чимин вдруг спросил: — Чон Чонгук, кто ты такой? И он ответил: — Я не знаю.