***
Чимин забросил сумку в свой шкафчик после третьего урока и устало выдохнул. Каждый урок в этот день давался ему невероятно сложно: минуты текли неимоверно медленно, а преподаватели были на редкость более скучными, чем обычно. Он еле выстрадал последние полтора часа перед ланчем, это была любимая история, но он так сильно злился из-за низкопробного доклада, что, когда читал его перед классом — а не рассказывал, как делал это обычно — весь залился краской и собственным разочарованием. Преподаватель поставила ему натянутую четвёрку авансом, сказав, что, если он сделает так ещё раз, она не сможет смотреть ему в глаза. Ланч они с парнями снова договорились просидеть на улице, потому что погода благоприятствовала: не было ужасной духоты и солнечного зноя, приятный лёгкий ветерок колыхал сочную траву стриженного газона, и Чимин подумал, что хотел бы посидеть на земле, а не на жёстком пластиковом стуле, но на самом деле этого делать бы не стал. Он принялся шарить в сумке в поисках контейнера с обедом, но потом вспомнил, что собирался второпях и не один, и потому забыл взять с собой еду. Чимин захлопнул шкафчик и поплёлся на школьный двор, поникший ещё больше. День уже казался ему невыносимым. После четвёртого урока его ждала ещё и отработка наказания. Вспомнив об этом, он услышал урчание вибрирующего голодом живота. Чимин до жути не хотел идти в столовую и отстаивать там очередь с подносом за едой, от одного внешнего вида которой у него всегда сводило желудок. Внутри зародилось желание скрутиться калачиком где-нибудь в уголке. За их столиком сидел только Юнги. Он читал учебник по государственному устройству США и пил воду из многоразовой бутылки. Чимин молча сел рядом с парнем на стул и откинул голову назад, зажмуриваясь и протяжно выдыхая. Юнги погладил его по руке, сжавшей подлокотник, в знак приветствия. На улице собиралось всё больше школьников, со всех сторон слышались смех и бурные обсуждения; небо сияло чистотой ровного голубого полотна. Слева шуршали листья небольших кустов-ограждений, солнце мягко грело кожу, не пытаясь сжечь. Чимин уловил приплывший откуда-то сбоку запах жаркого с курицей, и у него снова заурчал живот. — Я хочу есть, — прошептал Пак. — Нет. Я хочу жрать. А ещё это отвратительный день. Почему почти каждый день в одиннадцатом классе такой отвратительный? — Можешь съесть мой обед, я не голоден. Чимин взглянул на Юнги, и тот даже не отвлёкся от чтения, придвинув тёмно-синий закрытый контейнер в сторону брюнета. Его сосредоточенность всегда поражала Пака. Он так не умел. — Ты уверен? — Более чем. Чимин в предвкушении вцепился в контейнер, открывая крышку. Юнги был просто потрясающим в готовке. Чимин всегда думал, что если они поступят в один университет, то они просто обязаны жить вместе, потому что Чимин в готовке был абсолютным нулём и искренне рассчитывал на ежедневное обеспечение изумительной кухней талантливого повара Мин Юнги. Насчёт университета, кстати, не было шуткой. Юнги не говорил с Чимином на эту тему, он её всегда нарочито обходил стороной, но Пак так сильно хотел учиться с Юнги и дальше, что готов был украсть друга после выпуска и увезти с собой в кампус насильно. Юнги был для него очень важен. Чимин, открыв обед, открыл вместе с тем и рот в немом удивлении. — Это бенто, — сказал Юнги, перелистывая страницу учебника. — Японская тема. — Это произведение искусства, — восхитился Чимин. Он покрутил небольшой овальный контейнер в руках. Внутри было два круглых шарика из риса, из которых тонкие и искусные руки Юнги сделали две милые мордашки панд с небольшими рисовыми ушками, глазами, носами и ртами из нори и розовыми щёчками из ветчины; кроме них там были ещё и резные сосиски, немного жаренной курицы, яичные блинчики, аккуратно свёрнутые в два ролла, и несколько цветочков из той же ветчины. Всё это располагалось на листьях свежего зелёного салата. Чимин гулко сглотнул. Он разрывался между дикими желаниями съесть это чудо и оставить его нетронутым. — Я покажу это парням и потом съем. — Ты ребёнок. — Делай мне обед каждый день. — Разбежался. Чимин обиженно выкатил нижнюю губу, всё ещё любуясь очаровательными пандами. Через пару минут за их столом стало чуть более оживлённо — раскрасневшийся и запыхавшийся, прибежал Хосок, и с его влажных волос всё ещё капала вода. Он занимался плаваньем в школе в качестве физкультуры, но просто терпеть не мог фены, потому что волосы и так были сухими от обесцвечиваний, так что ходил с мокрой головой; он уселся напротив Чимина, и тот сразу развернул обед Юнги к нему, чтобы друг полюбовался. Хосок начал издавать звуки восторга и удивления, больше похожие на скулёж, — высшая степень похвалы. Позже к ним присоединился и полусонный Тэхён. — Бунги, не думал, что тебе тринадцать, — беззлобно съехидничал Тэхён, когда Пак стал тыкать в него контейнером. — Как ты можешь, — заныл Чимин. — Завидовать так нехорошо. Тэхён показал брюнету язык и принялся обедать; Чимин, удовлетворённый тем, что прелесть Юнги увидели и другие, со спокойной душой теперь мог тоже начать есть. Он попросил у парня вилку, но тот сунул ему палочки, и Чимин, стопроцентный американец по образу жизни, даже не державший ни разу в руках треклятые палочки, насупился, глядя на них в бумажной упаковке. — Это довольно просто, — бормотал Юнги. — Просто держи одну как ручку, а вторую положи на безымянный палец. Как щипцы. Он говорил это, но не показывал, так что проку было мало. Чимин осмотрел руки остальных парней, и ни у кого не было приборов, потому что Хосок ел нарезанные фрукты и овощи пальцами, сидя на очередной диете, а Тэхён вечно таскал в школу то сэндвичи, то бургеры. Чимин захныкал от отчаяния, но Юнги не отвлекался от учебника даже тогда, спокойно бросив: «я сдам этот тест либо сегодня, либо никогда». Чимин подумал, какие к чёрту тесты на второй неделе обучения, но промолчал. — О, смотрите-ка, — почавкал яблоком Хосок. Чимин был слишком уставшим и голодным, искренне пытаясь пробудить остатки азиатского внутри себя, чтобы поесть дурацкими палочками, но он собрал свои последние силы, чтобы посмотреть, на кого указывал старший, и почти обернулся, когда в его стул врезались с такой силой, что буквально впечатали рёбрами в угловатый край столешницы. От испуга Чимин подавился теми тремя рисинками, какие смог до этого уловить губами. Задорный смех разлился над ним, как океаническая волна, и он поднял глаза, опешив. — Чонгук, какого хрена? — прокашлял парень. — Что это? — вскрикнул задорно тот, игнорируя чужое недовольство. — Ух ты, круто! Я ел похожие в Японии. — Это творчество Юнги, — заулыбался Хосок. — Выглядит мило. У тебя золотые руки! Можно попробовать? Чимин не успел ничего ответить, когда Чон сгрёб палочки из его руки и с изящностью многолетней привычки подхватил одну сосиску и положил к себе в рот. У Чимина почти проступили слёзы. — Вкуснятина. Чимин, как тебе? Чимин смотрел в большие блестящие глаза стоявшего над ним парня, краем уха слыша, как кряхтит от попыток сдержаться и не заржать над бедолагой Тэхён; он смотрел в эти кофейные радужки так проникновенно, с таким отчаянием, что Чонгук сам снова засмеялся, хлопая брюнета по плечу. — Что, неподвластные приборы? А ну-ка, — Чонгук подхватил палочками и вторую сосиску, и Чимин оцепенело уставился на неё; во рту скопилась жадная слюна. — Открой-ка рот. Воздух из лёгких пропал в одну секунду, как и возможность сделать новый вдох. Чимин сжал кулаки на столешнице, всё ещё круглыми от удивления глазами смотря то на сосиску, идеальными линиями разрезов украшенную Юнги и красную от варки, то на Чонгука, проворными пальцами державшего длинные деревянные палочки, а на его лице играли солнечное сияние и весёлость, такая искренняя, будто он развлекал ребёнка. Чимин не знал, как должен был реагировать на это. Он только краем сознания слышал смех остальных парней за столом и дурацкие подшучивания. Больше он ничего не слышал, кроме голоса Чонгука. Он открыл рот. Еда упала на его язык, губ коснулись шершавые деревяшки. Чимин неуверенно прожевал сосиску и проглотил. Было безумно вкусно; Пак списал факт того, что самые обычные сосиски внезапно стали такими потрясающими, на изнуряющий голод. — Может, мне тебя и дальше покормить? Ты выглядел довольно жалко с этими штуками, — продолжал хихикать Чонгук. — Какое унижение, — выдохнул Чимин и попытался выхватить грёбаные палочки из руки блондина, но тот будто с реакцией рыси — не иначе — одёрнул кисть и поднял её над столом, выше, чем мог бы дотянуться сидящий Пак. — Что за хрень? Отдай живо. — Чимин-и, ты такой кроха, — дразнился Чон. У Пака раздулись ноздри, напряглась небольшая челюсть и карамельные глаза угрожающе сверкнули. Он уставился с каменным выражением лица на парня. Его распирало возмущение. Чонгук, шутил ли он или впрямую издевался, заставил Пака испытать чуждую для его обычно миролюбивой натуры злость. Никто не имел права задевать его самоуважение. — Знаешь, — Чимин встал со стула и сложил руки на груди. — Я всё думал, что эти истории про задир-королей школы — это сплошные байки, но вот он ты, издеваешься среди бела дня над человеком, который тебе ничего не сделал, как конченный засранец. Тебе не стыдно? Чон растерялся. Уголки его губ опустились. — Ты чего? — прошептал он. — Отдай мне это сейчас же. — Хорошо, хорошо, — Чонгук быстро закивал. Чимин плюхнулся на своё место и вытянул руку, чтобы Чонгук сложил на его ладонь палочки; тот так и сделал, но Чимина не отпустил. Пак напрягся, а Чонгук наклонился рядом, сжимая большой влажноватой рукой короткие пальцы брюнета. — Смотри, это довольно просто, — сказал Чонгук. Чимин уставился на его сосредоточенное лицо, немного блестящее от испарины. — Возьми одну — вот так, как будто это ручка, — Чимин услышал хмыканье со стороны Юнги. — Вторую вот сюда, на безымянный. Как щипцы. Чимин нахмурил брови. Где-то он уже это слышал. Чонгук оторвался от руки брюнета, и тот взглянул на сооружённую конструкцию. Выглядело примерно так же, как до этого смотрелось у Чонгука. Чимин попробовал пошевелить палочками; получалось неестественно и непривычно. — Тут только тренировка и отработка, — пожал плечами Чон. — Чонгук! Высокий женский голос послышался со стороны столиков футбольной команды, находившихся в нескольких десятках футов от них. Чонгук обернулся и активно замахал, расплываясь в широчайшей улыбке, девушке из группы поддержки. Она не была капитаном, но состояла в ведущей танцевальной линии. Скандинавская красотка, светло-русые волосы чуть ниже плеч, подвитые пляжными волнами, миниатюрное лицо с острым маленьким подбородком, большие серые глаза и небольшая горбинка на носу. Она искрилась, подзывая Чонгука к себе. — Мне нужно идти, — сквозь улыбку сказал блондин. — Вы сегодня собираетесь? — У нас по пять уроков и потом ещё отработка наказания, — ответил Хосок. — Понял. Чонгук подмигнул истерзанному страданиями за день Чимину и удалился. Пак сверлил взглядом свою правую руку с двумя деревяшками, но не упустил шанса глянуть в след Чону — тот довольно быстро очутился рядом с девушкой, и она его легко приобняла, и разница её хрупкого тонкого тела и габаритного склада мышц Чонгука показалось Чимину до неприятного милой. — Он, кажется, быстрее всех на свете адаптируется, — заметил Хосок, так же наблюдая за картиной. — Как её зовут? Пиа, кажется? Чимин молча пожал плечами и вернулся к — он был уверен — одному из самых больших челленджей в его жизни. Ему не было дела до того, как звали эту девчонку, потому что, едва Чонгук смог его заинтересовать, он тут же успел и облажаться. Телефон в кармане джинсов завибрировал, Чимин с неохотой воткнул палочки в пространство между мордой панды и стенкой контейнера, чтобы не прослыть жестоким убийцей рисовых шариков, и достал гаджет. Все проблемы с обедом тут же были отброшены ударной волной на второй план — волна та была от горящего сообщения на экране мобильника. «Чимин-а! Позвони мне сегодня после школы. Я соскучился, и мне есть, что тебе рассказать!» Он убрал телефон обратно в карман, ничего не ответив на сообщение и не рассказав об этом друзьям.***
Позже вечером, сняв все свои побрякушки и смыв макияж, Чимин сел на кровать и вздохнул. Он всё пытался собраться с мыслями. Звонки Сокджину всегда выматывали его хлеще долгих уроков в школе и часами длящихся в душном гараже репетиций. Они требовали огромных эмоциональных усилий для того, чтобы Чимин мог оставаться спокойным и разговаривать с Джином в более-менее непринуждённой манере, не показывая, как на самом деле сильно он скучал. Как ему хотелось бы обнять Сокджина, а не экран мобильника после их разговора; как бы ему хотелось прикоснуться к бархатистой коже, потрепать шоколадные волосы, снять с его красивого лица очки, чтобы заглянуть в глубокие карие глаза, наполненные всей добротой этого огромного мира. Комната горела оранжевым закатом, разукрасившим чистое голубое небо своей красно-розовой гуашью. Чимин опять вздохнул. Ему вдруг захотелось застёгивать и расстёгивать пуговицы на кардиганах Сокджина, потому что раньше он постоянно так делал в порыве нервозности, тем самым раздражая старшего и так сильно от этого радуясь. Чимин помнил каждый кардиган в бесконечной коллекции Сокджина: красно-чёрный с ромбами, объёмный белый с розовыми полосками, голубой с круглым вырезом, тёмно-серый с — точно — тремя белыми горизонтальными линиями на — абсолютно так же точно — левом рукаве. Они все были на пуговицах, и каждый из них Чимин помнил на ощупь. На часах его прикроватного будильника цифры показывали три минуты девятого. Разница во времени с Вашингтоном составляла три часа, то есть там было уже одиннадцать, и Чимин подумал, если бы они с Сокджином не были так близки, он бы не стал звонить. Пак взъерошил рукой волосы, теребя колечко в побаливающей губе, и взял мобильник и наушники с пола, устраиваясь на собравшемся одеяле на живот. Открыв контакты, нашёл Джина и сразу нажал на звонок по «фейстайму», вставив один наушник в ухо. На весь экран развернулось улыбчивое лицо старшего — его фотография на контакте. Учащённое биение его взволнованного сердца пульсировало в голове, заслоняя собой звуки дозвона; Чимин сжал губы от до невозможности реального ощущения разбивающегося на осколки стекла внутри — то, как оно небрежно проходилось по внутренним стенкам его органов, царапало своими углами его грудь. Чимину было больно. Каждый раз, когда он звонил Джину, первым, что он хотел бы сказать, от чего пылал его рот, было простое «люблю», но он никогда этого не говорил, проглатывая. И это «люблю» и было стеклом, рассекающим его тело. Через несколько гудков Сокджин принял вызов, включая тут же переднюю камеру. Он шёл по сумеречному городу, а за его спиной мигали многочисленные огни. — Чимин-а! — заулыбался он. — Я так ждал твоего звонка! Чимин улыбнулся в ответ. У Сокджина на голове была чёрная кепка с белой каймой по козырьку. Жёлто-оранжевые блики от фонарей метались по большим диоптриям круглых очков. — Рад тебя слышать, — сказал Чимин. — Я соскучился. Это была чистая правда. Разговоры с Сокджином были похожи на эмоциональную соковыжималку, но Пак всё равно по нему скучал и хотел общаться больше. — Я тоже, — Сокджин хихикнул. Он шёл вверх по пустынной асфальтированной дороге, Чимин помнил, что такой подъём был по пути до университетского кампуса. Камера немного тряслась от шагов, а в наушнике раздавалась лёгкая одышка. — Что-то случилось? — Нет, я просто… Нет, на самом деле да, то есть… — Джин рассмеялся от своей нелепицы, и Чимин засмеялся тоже. Он всегда смеялся вместе с ним. — В общем. Зачем ты так быстро начал, а? Я хотел узнать, как прошёл твой день. — Ты просто хочешь подняться до общаги молча, потому что задыхаешься, — заметил Пак. — Годы идут, а ты не молодеешь. — Издевайся над старшим, — возмущался Сокджин. — Давай, тебе этого небось так не хватает! Младший опять засмеялся, потому что возмущающийся Джин всегда здорово скакал голосом по тональностям и протягивал слова, как самая настоящая причитающая тётка. Чимин тёток не знал, но именно так они, по его мнению, и разговаривали. — Да, точно, — ответил он. У Чимина от вечерних разговоров с Сокджином по видеосвязи всегда бабочки в животе порхали. Он чувствовал, как каждая клеточка его тела взрывается от тёплого ощущения влюблённости, разливающегося по венам, от одной только улыбки, расцветающей на лице Джина во время их общения. Приятная слабость окутывала его, в груди робко трепетало сердце и щёки заливались мягким румянцем. — Я сегодня отбывал наказание. — За что? — удивился Джин. Он всё шагал и шагал, за его спиной равномерно закручивалась дорога, всё так же ярко мерцал город. — Мы несколько дней назад с ребятами здорово напились и врезались на пикапе Хосока в школьный въездной монумент. — Ай, дети, — цокнул старший, недовольно хмурясь и качая головой; провод его наушников сливался с простой белой футболкой, бережно прикрывающей широкие плечи и оголяющей ключицы только у основания под шеей; вся картинка рыжела от фонарного освещения, будто на неё были наложены фильтры. — Разве ты не помнишь, что я тебе говорил? Будь осторожнее, Чимин-а. Чья дурацкая идея? Тэ-тэ? — Нет, — Чимин торопливо помотал головой. — Моя. Моя вина. Не думай плохо про Тэхёна, пожалуйста. Нам всем досталось, но это всё из-за меня. — Хорошо, — сказал Джин. — То есть плохо. Вам выписали штраф? И вас не отстранили от занятий? — Нет, я думаю, директор не захотел привлекать внимание к этой ситуации. И по поводу штрафа… тоже нет. Чимин вздохнул, поджимая губы, а Сокджин вскинул брови в непонимании. — Это дурацкая история. И длинная. — Расскажи. Мне нравится слушать твой голос. Чимин поперхнулся, но виду не подал, сдерживая кашель. Он смотрел на глядящего за экран телефона Сокджина, и его лицо было таким спокойным и умиротворённым, потому что он даже не знал, что эти слова значили для Чимина. Пак напрягся, сглотнув слюну, и сжал свободной рукой простынь, собираясь с духом. — В общем… У нас в школе новенький. Он кореец, — Чимин посчитал это обязательным уточнением. — Чонгук. Вот. И он перевёлся как раз на следующий день после аварии. Хотя, я бы это так не назвал. Короче, я не знаю, Юнги сказал, что его отец мог заплатить за то, чтобы Чонгука впихнули в «Роман», или что-то типа того. — Не понял, — между бровями Сокджина образовалась складка, и его взгляд вернулся к телефону. — Вообще ничего не понял. — Мы тоже, — закивал Чимин. — Мне сказали, что мы можем избежать штрафа и исключения благодаря тому, что он выступит с нами на осеннем фестивале. Это всё, что я знаю. — А вы спрашивали у самого этого Чон… Чонгука, да? Он-то должен знать. Чимин покачал головой. — Не спрашивали. Он был странный. — Был? Пак прочистил горло. — И есть. То есть не знаю. Он сначала был такой, знаешь, как эти придурки-выпендрёжники. А теперь вроде ничего. — Вы подружились, ага? — Сокджин заулыбался. — Не то чтобы. — Чимин пожевал губу. Он и сам не мог пока разобраться в этом. — Не знаю, в общем. Мы провели вместе выходные, он показался мне славным, но в школе всё равно ведёт себя как конченный засранец. — Чимин-а, — протянул старший. — Ты случаем не запал на него? Пак от негодования покрылся испариной и закудахтал, сжимая пальцами мобильник. — Чёрта с два! — Похоже на то, — смеялся Сокджин. — Я через экран вижу, как у тебя краснеют уши. Чимин положил телефон экраном вниз, чтобы закрыть фронтальную камеру и не показываться Джину. Тот засмеялся ещё сильнее в наушнике, пытаясь выдавить из себя что-то более или менее похожее на слова, а Чимин насупился, сев на кровати и сложив руки на груди. Сокджин такой идиот, думал Пак, такой придурок. Слепошарый, хотя очки носит! — Ладно, ладно, — лепетал старший, пытаясь успокоиться. Его одышка стала тяжелее. — Чимин, вернись, — у младшего сердце на мгновение от этой фразы остановилось, и он коснулся пальцами нагревшегося телефона, но поворачивать его не стал, выжидая. — Пожалуйста, Чимин. Я как раз хотел поговорить по поводу осеннего фестиваля. — Говори так. — Хорошо, — Джин тяжело вздохнул. — Я собираюсь приехать домой на пару дней, когда он будет проходить. Чимин подумал, что он ослышался, и молча посидел пару секунд, переваривая слова Сокджина и пытаясь понять, правда ли он сказал то, что сказал. Он облизнул пересохшие губы и всё же взял мобильник в руки, уставившись на парня на экране. Тот остановился и пил воду из бутылки, звуки глотков звучали в голове Чимина. — Правда? — буркнул Пак. Джин, гоняя воду по рту, пару раз кивнул, устанавливая с Чимином визуальный контакт, и сердцебиение младшего — он бы мог в этом поклясться — буквально было слышно в другом штате. — Но ты ведь даже на каникулах не приезжал. — Я думал приехать на рождество, но у меня не получится, так что я решил приехать в эти даты. Хосок же в последний раз будет там с вами выступать, да? — Чимин кротко кивнул. — Вот, хочу посмотреть на вас. На то, как вы выросли, ребята. Чимин не знал, что ему сказать. Он вдруг ощутил, как внутри всё всполыхнуло от нетерпения увидеть Сокджина, потому что в последний раз они виделись как раз на прошлое рождество. Это было прекрасное рождество, потому что Джин большую часть времени торчал в их гараже, готовил им имбирное печенье и много болтал о столице, о том, как он скучал по крохотности Модесто, но Чимин в глубине души исправлял название города на его собственное имя; это было лучшее рождество, потому что Сокджин наведывался к Паку домой, и они даже ночевали вместе, допоздна смотря дурацкие комедии по телевизору в гостиной, а мать младшего была счастлива поболтать с ним до того, как ушла на работу, потому что любила Джина почти так же сильно, как это делал Чимин. Они в тот вечер уснули, развалившись на диване, и Чимин обнимал Сокджина так крепко, будто он мог исчезнуть, пока они будут спать, и всеми своими лёгкими вдыхал его ничуть не изменившийся за время разлуки запах. — Я буду ждать, — прошептал Чимин. У него не осталось сил для того, чтобы сделать свой голос громким. — Я так сильно хочу тебя увидеть. Как мне теперь спать? — Ой, да прекрати, — отмахнулся Джин. Чимин видел, как дорога за парнем превратилась в парковочную площадку: он уже был на подходе к общежитию. — Наверняка, когда я приеду, у тебя не будет даже времени на меня. Будешь крутить шашни со своим бойфрендом, — он захихикал, а Чимин взвыл. — Прости. Я просто надеюсь, что он нормальный парень. Очень хочу теперь на него посмотреть. — Сокджин скрипнул дверью и оказался в широком фойе; яркий белый свет заслепил и его, и Пака. — Вот я и пришёл. Ладно, Чимин-а. Мне нужно заканчивать, уже поздно. — Хорошо, — кивнул младший. В его горле собрался огромный ком, и ему так сильно не хотелось прощаться. — Созвонимся ещё как-нибудь? — Конечно, что за вопросы, — улыбнулся Сокджин. — Сладких снов. Пак молча помахал парню рукой, и видеосвязь закончилась, но даже после этого Чимин смотрел на экран ещё некоторое время, даже не дыша. В голове гудел мягкий голос старшего, снова и снова повторялись сказанные за звонок им фразы, абсолютно все — Чимин запомнил каждое слово, произнесённое Джином за вечер. Он убрал наушник и швырнул телефон на заваленную пустыми упаковками от сырных шариков и шоколада тумбочку, зарывшись лицом в мягкую подушку и растянувшись на кровати звёздочкой. Ему вдруг очень захотелось расплакаться, но он не стал, потому что чувствовал себя немного счастливее из-за осознания того, что Сокджин приедет к нему. Предвкушение согревало его сердце и делало тупую боль от безответной любви чуточку слабее — буквально на капельку. С мыслями об этом он провалился в сон, больше так и не встав с постели.