Television Romance

Перед тем, как наведаться к Тэхёну, Чимин забежал в супермаркет и накупил кучу всякого дерьма, которое, по правде, просто обожал: сырные шарики, попкорн, газировку, сладости. Это были обязательные пункты для пропуска на киноночь в кинотеатре «Ким-Тэхён-театрс» — он прописал условия Чимину в сообщении, которое приказал предъявить на входе в качестве электронного билета. Пак подумал, его друг рехнулся, но не был удивлён.       Закат горел рыжим над Модесто, был вечер пятницы, и по улицам разгуливали отдыхавшие горожане, а по дорогам носились машины с подростками и врубленной на всю катушку музыкой. Тёплый ветер ласкал кожу, мягко теребя футболку. Добравшись до дома Тэхёна с гигантским пакетом шуршащей гадости, Чимин выудил телефон из джинсов, нажал на дверной звонок и открыл сообщение. Дверь распахнулась спустя несколько секунд, Чимин вытянул мобильник вперёд, чтобы ткнуть экраном другу в лицо, но перед ним на пороге предстал не тот Ким.       — О, — Чимин торопливо одёрнул руку и неуклюже улыбнулся. — Извини. Это было Тэхёну.       Намджун удивлённо моргнул пару раз, прижав к груди вскрытую баночку «Колы». Его волосы были влажными на концах, у блестящего лица, а руки — оголёнными под майкой вроде той, в какой он был в прошлый раз. Чимин старался смотреть ему в глаза. Наконец, отвиснув, старший впустил младшего в дом. Где-то на втором этаже послышалось громкое топанье, быстрое, как будто кто-то бежал, и раздался крик:       — Ты проверил билет?!       Чимин приоткрыл рот, уставившись на лестницу, но никто не спустился.       — Да, он подлинный, — громко ответил Намджун.       Пак взглянул на него, и тот, прильнув губами к напитку, подмигнул ему и прошёл в гостиную. Чимин вздрогнул от мурашек.       Тэхён скатился по деревянному поручню и вмиг образовался рядом с другом, недоверчиво схватил его телефон и посмотрел сообщение. Чимин хотел возмутиться, потому что у Тэхёна, казалось, действительно поехала крыша, но тот многозначительно хмыкнул и сунул мобильник Чимину в карман, взамен отобрав пакет с закусками.       На нём была та же дурацкая пижама, только вместо Барта Симпсона теперь был изображён мистер Бёрнс.       — У тебя что, пижама из набора «неделька»? — усмехнулся Чимин, пройдя за Тэхёном в кухню.       — Ага, почти, — бросил тот, принявшись потрошить пакет.       — Что будем делать?       Пак уселся за кухонный островок, сложил на него руки и лениво развалился.       — Ну, Джордж Лукас всё ещё в силе, — ответил Тэхён.       После длительных поисков он наконец нашёл в одном из шкафов глубокую миску-салатницу и высыпал в неё весь пакет с сырными шариками.       — А может, не надо? — заныл Чимин.       — Намджун тоже с нами хочет посмотреть.       Стоя к другу спиной, Тэхён не видел, как Чимин выпрямился на стуле и взволнованно затеребил пальцы.       — О, правда? — как можно более прозрачно удивился Пак.       — Ага, — кивнул шатен. — Просто он любит «Американские граффити» и вообще всякое старьё. Я подумал, будет кощунством его послать, хотя я правда хотел, — Тэхён поставил перед Чимином два стеклянных стакана для газировки и ткнул кулаки в бока, с важным видом добавив: — Но я же лучший брат на свете! Поэтому я не мог так с ним поступить.       С натянутой улыбкой Чимин понимающе закивал.       Потом Тэхён велел ему отнести всю еду в гостиную; Чимин взял подготовленный поднос с тарелками и аккуратно поплёлся туда, пытаясь ничего не уронить. Там, на широком диване, обитом коричневой кожей, уже мирно сидел Намджун с книгой в руках, подогнув ноги по-турецки. Но, увидев Чимина, он тут же подскочил и забрал у него поднос. Чимин неловко шепнул благодарности и со скоростью света вернулся обратно в кухню.       Единственное, о чём он мог думать, перетаскивая всё остальное, было то, как он должен был пережить ближайшие несколько часов. Сам фильм длился два часа, а ещё всякие непредвиденные ситуации, типа отход Тэхёна на отлить или обновить тарелки с чипсами. Чимину стало внезапно как-то странно и даже как-то страшновато, но он не боялся Намджуна в прямом смысле слова — Чимина пугало то, что он может снова испытать что-то неправильное.       Непринуждённое общение со старшим братом Тэхёна ему давалось очень непросто, словно под постоянным давлением, и ему не было ясно, каким именно. Вернее, он не хотел, чтобы было ясно. После их беседы в гараже — той самой, когда Чимин испытал «что-то» с отголосками напряжения, — он старался больше никогда об этом не вспоминать. Потому что это был чёртов старший брат Тэхёна, и Чимин абсолютно точно не мог даже думать о чём-то подобном.       Они развалились на диване, Чимин — между двумя Кимами, и он в хорошо скрываемой панике прильнул к Тэхёну, примостив свою голову на его плечо. Тот хоть и был задницей, но ему чаще нравились телячьи нежности, по крайней мере, Чимин мог его настроить на это. Так что он не возражал. Намджун выключил свет, Тэхён врубил фильм, и они погрузились в тишину, наполненную лишь звуками киноленты.       …И Чимин уснул. С опущенной в тарелку с сырными шариками рукой. Он не досмотрел и до сцены, где Милнер уезжает со стоянки, но этот момент стартует примерно на десятой минуте, так что, да, — он очень сильно вымотался; ему даже ничего толком не снилось. Проснулся Чимин укутанным в плед из цветных лоскутков, уже без сырных шариков и без Тэхёна в качестве подушки. Один, в пустой комнате, с выключенным телевизором, только со скромным светом лампы в холле и громким тиканьем старинных напольных часов.       Он протёр лицо руками и потянулся. На вскидку проспал он часа три, потому что стол уже был чистым, не было крошек и стаканов — значит, братья успели убраться после двухчасового фильма. Он подумал, Тэхён — засранец, потому что мог бы и разбудить его, а не бросить на произвол судьбы в одиночестве и в темноте. Обиженно цокнув, Чимин сполз с дивана, накрылся пледом и лениво поплёлся на второй этаж, чтобы устроить другу взбучку.       Коридор блёкло освещался из открытой настежь комнаты Тэхёна; оттуда же раздавались какие-то странные звуки. Чимин аккуратно прошмыгнул до двери и тут же подскочил от вскрика:       — Да ты — читер!       И потом раздался громкий смех.       Пак заглянул внутрь: на полу с контроллерами приставки в руках сидели оба Кима, и на стене проектора загружался «Мортал Комбат», если Чимин правильно понял, то десятый. Тэхён нахохлился, как какой-нибудь цветной попугайчик, а Намджун с улыбкой похлопал его по плечу.       — Бросили меня и развлекаетесь? — пройдя в комнату, возмутился Чимин и плюхнулся на высокую кровать.       — А ты мастер приходить на ночёвки и спать, да? — парировал Тэхён. — Зачем я тебя позвал? Чтобы ты затестил удобства моего прекрасного плеча?       — Оно действительно хорошо для сна, — закивал Пак. — Я так выспался, что вряд ли теперь усну вообще сегодня.       — Давай ещё раз, и я пойду, — вмешался Намджун.       Тэхён глянул на Чимина, и тот кивнул, развалившись на кровати так, чтобы было видно их игру. Они нажали на рестарт, Намджун снова уделал брата всухую, и тот поклялся, что в следующий раз старший огребёт по полной, потому что Тэхён — грёбаный вундеркинд, и адаптироваться ему не стоит никаких усилий.       На самом деле, если начать разбираться, то Тэхён не был вундеркиндом. Ну, или он был отчасти бесполезным вундеркиндом, если хотите. Ему и вправду легко давались музыкальные инструменты, рисование, химия с физикой и прочими непонятными Чимину штуками, но он занимался всем этим только для себя. Его родители, прознав, какой у них замечательный ребёнок, хотели как-то это развить — дополнительная нагрузка или, скорее, дрессировка, но Тэхён не поддавался, потому что вместе с тем, что он был очень адаптивным, он столько же был капризным. Так что в конце концов они сдались. Он стал сам решать, в чём действительно нуждался, и преуспевал в этом с молниеносной скоростью, но в том, что ему не нравилось, например, в языках или в политике, в истории тоже — в общем, в том, что привлекало Чимина — он был просто ужасным, на полном серьёзе.       Однако для друзей он всегда носил это гордое звание, для Пака — с тех пор, как его так обозвал Сокджин в диско-кафе во время знакомства; для Юнги — с тех пор, как они начали спорить о позициях в группе во вторую их встречу, и единственным аргументом, который Тэхён нашёл в ответ на то, что Юнги — профессиональный пианист, — было как раз то, что Тэхён — вундеркинд; для Хосока — с тех пор, как у Тэхёна потекло молоко из носа от смеха во время совместного завтрака после ночёвки через месяц после их знакомства, потому что таким талантом можно обладать только с рождения, как и быть настоящим вундеркиндом.       Намджун тепло улыбнулся и потрепал брата по волосам, а затем попросил их не засиживаться и ушёл в свою комнату.       Тэхён глянул на жевавшего губы Пака, многозначительно, будто ожидал от него каких-то признаний, но, если честно, чтение людей никогда не было в списке его коронных умений. Чимин качнул головой, молча спросив, в чём дело.       — Ты чего учудил на парковке? — озвучил Тэхён, выключив попутно приставку.       — А, — Пак хмыкнул. — Да… так. Осознал, что дерьмо случается.       — А ты чертовски красноречив, — заметил Ким.       — Как дела с промоутером? — вспомнил Чимин, чтобы перевести тему.       — Ох, это… — Тэхён оставил в покое джойстик, провод которого наматывал на руку, чтобы связать, и обернулся к Чимину с самой говорящей улыбкой на свете. — Это было примерно на одиннадцать запотевших окон из десяти.       — Ты с ней переспал? — удивился Чимин.       — Конечно! — воскликнул Тэхён. — Ты видел её шорты? Я мог не снимать их, когда мы заперлись в их вагончике для переодеваний. И это было ахуенно.       — Я не хочу знать подробности, — улыбнулся брюнет.       — Подумай. Потому что мне есть, что рассказать. Ты знал, что промоутеры спортивных мероприятий чаще всего сами спортсмены? Так вот у неё растяжка такая, что…       — Заткнись, — Чимин засмеялся.       Тэхён засмеялся вместе с ним и продолжил скручивать провода.       Пак достал из рюкзака телефон и взглянул на время; был уже первый час ночи, но он действительно хорошо выспался, и теперь ему совсем не хотелось ложиться в постель — разве что только поваляться.       Пока Тэхён ходил умываться, он всё продолжал думать о том, что узнал от матери Сокджина. Тот даже пытался ему звонить, но Чимин не был готов с ним разговаривать, ведь на эмоциях никогда нельзя решать проблемы. Он старался следовать этому золотому правилу — не всегда, но он хотя бы пытался. Это была та ситуация, которая, в случае если бы Пак дал слабину, могла бы обернуться очень, очень плохо. Он этого не хотел. В его жизни и так было всё непонятно и трудно.       Потом Чимин подумал о Чонгуке и вновь вспомнил про его ложь в кабинете директора. Он об этом никому ничего не рассказал. Друзья не были в курсе и о том, что Чонгук вообще был там вместе с Чимином. Создавалось впечатление, словно все о нём и вовсе забыли: никто о нём не заговаривал, даже когда он проходил мимо их столика на ланче. Только Чимин продолжал следить. Потому что он всё ещё был в поисках ответов, как папа Немо в том мультфильме. Всё плавал, плавал, разгребая у репетиционной сюрпризы от команды футболистов, каждый божий день гадивших перед гаражом Тэхёна. Это были акулы — точно, с таким же уровнем интеллекта.       В общем, будем откровенны, Чимину, хотя он и пытался всё время скрыться под напускным безразличием при друзьях, не было плевать. Он злился, безусловно, но только потому, что злость заменяла чувства настоящие, те, которые он не хотел испытывать, потому что не должен был. Кому и что он должен и не должен был — он не знал, но ему не хотелось в этом разбираться. Есть вещи, в которых ты не желаешь признаваться кому-то ещё: кинки, вкусовые предпочтения, дурацкие хобби, быть может, что-то из твоей биографии; но также есть и вещи, в которых ты боишься признаться даже самому себе. Вот такие вещи были и у Чимина. Он не был готов признаваться. Так что он пошёл по довольно детскому, но единственно верному, по его мнению, пути — полному игнорированию собственного внутреннего голоса.       И вот, Чимин добрался до кульминационного момента своих размышлений.       Почему он хотел избавления? Что это вообще, блин, такое? Почему он не хотел, например, напиться, как было в тот злосчастный день с аварией у школы? Почему он не чувствовал себя настолько ужасно, как рассчитывал? Нет, ему совершенно точно было не всё равно, но вместо отчаяния в своей душевой он испытывал сильнейшую усталость и горечь обиды. Словно долгое время он занимался монотонной работой, не покладая рук, но по итогу так её и не закончил, и всё, что у него осталось, — истощение. Это было странно. Больше, чем странно, если честно, и это жутко пугало.       Он вдруг задумался, насколько влип и куда, но Тэхён вернулся из ванной и предложил поиграть в настолки, и Пак решил, что это будет отличным способом отвлечься, осознав, что к таким поворотам в своих размышлениях он тоже оказался всё ещё не готов.       Тэхён достал с полки большую крафтовую коробку с разными играми, и они уселись друг напротив друга на кровати.       — Играем в «Уно»?              — Вдвоём? — усмехнулся Чимин.       — Можно проиграть хоть до утра. Я ознакомился с правилами и теперь точно смогу победить. Мне просто жизненно необходимо победить сегодня, Чимин. Иначе я сдохну прямо на мамином покрывале ручной вышивки, а ты знаешь, как она ненавидит, когда я мусорю на нём.       Чимин прыснул. Тэхён никогда не был хорош в «Уно», но в этот раз его намерения казались весьма серьёзными.       — Хорошо, но я поддаваться не буду.       Тэхён сосредоточенно закивал, достав колоду из упаковки. Перетасовав карты как настоящий крупье, он раздал их и с важным видом выставил кулак для определения первого ходящего. Чимин проиграл, но он всегда проигрывал в «камень-ножницы-бумагу», так что как-то и не расстроился. Потом Тэхён начал демонстрировать свои усовершенствованные умения в подкидывании и переводе карт, и Чимин подумал, глядя на половину колоды в своих руках, что если бы всё же решил поддаться, скорее всего продул бы уже на втором ходу.       Но что-то хорошее он всё же для себя вынес: Тэхён, захваченный страстью к победе, совсем забыл про инцидент на парковке.

***

Тэхён по-детски невинно слюнявил подушку уже на протяжении некоторого времени, пока Чимин не мог сомкнуть глаз. Телефон был на зарядке в углу комнаты, и парень не мог взглянуть на часы, и оттого, что он крутился в постели, он скорее раздражал и будил друга, нежели справлялся с бессонницей. Так что он уже был на грани нервного срыва.       Поглазев ещё минут десять в подсвеченный голубым лунным светом потолок, он сел на постели и глянул на Тэхёна — тот распластался почти по всей кровати, согнав Чимина на самый край. Его кудряшки небрежно разбросались по подушке. Чимин улыбнулся, потому что Тэхён молчал и выглядел мило, что бывало крайне редко.       Наконец, решив выпить стакан воды или молока, Чимин аккуратно встал с постели и тихо вышел из комнаты, вынырнув в тёмный коридор. Заряда на телефоне было слишком мало, чтобы предпринять попытку воспользоваться «АСМР»-видео, а сопение Тэхёна не убаюкивало достаточно громко, чтобы заглушить мысли. Уже наливая себе воду из кулера в кухне, Чимин подумал о том, что вряд ли бы обрадовался, если бы Тэхён храпел, и отчего-то неслышно засмеялся.       На обратном пути Чимин замедлился у комнаты Намджуна: оттуда слышалось бормотание, походившее на новости или что-то вроде того. Окончательно остановившись, Чимин задержал дыхание. Спать всё ещё не хотелось, но и оставаться с Намджуном наедине было как-то… в общем, всё ещё непонятно. С глубоким вдохом Чимин всё же отказался от навязчивой идеи вторгнуться в чужое личное пространство и устремился к Тэхёну под бок, когда дверь ванной комнаты в другом конце коридора распахнулась. Чимин остолбенел.       — О, — послышалось за спиной; Пак закусил губу и робко обернулся. — Я думал, вы оба спите.       — Тэхён уже да, а мне не спалось, я пошёл выпить воды и… вот, — Чимин почесал макушку и улыбнулся, почувствовав себя ребёнком, сбежавшим с сонного часа в детском саду.       Намджун приблизился и открыл дверь в свою комнату, попутно вытирая мокрые волосы светлым махровым полотенцем. Чимин сглотнул. В синем свете телевизора — или компьютера, откуда ему было знать, — в общем в этом грёбаном свете капли на смуглой коже у парня светились, как кристаллики.       — Я забыл сказать, что заснял ваше выступление, — виновато сказал Намджун. — Я могу скинуть его Тэхёну. Он покажет вам. Но вы были великолепны.       Пак растерянно хлопал ресницами, не сводя с Намджуна глаз. Тот всё вытирал волосы, они точно так же блестели, как и вода на его руках, и он выглядел мягко и одновременно — мужественно. Оцепенение охватило Чимина от пальцев ног до кончиков чёрных волос. Он колебался от внутренних противоречий. Во рту откуда-то образовалась сухость, хотя только пару минут назад он высушил два стакана.       Что-то щёлкнуло внутри него, как выключившаяся микроволновка. От этого звука Чимин вздрогнул и выдохнул:       — Покажи мне сейчас?       Его сердце колотилось в груди, в горле, в голове — везде. Тело покрылось мурашками от одного только едва различимого пристального взгляда в нескольких футах от него.       — Ты хочешь? — тихо спросил старший.       Чимин быстро облизнул губы и шагнул навстречу.       — Мне всё равно не уснуть.       — Хорошо.       Намджун помедлил, всматриваясь в его лицо ещё мгновение, и махнул головой, приглашая зайти в комнату. Чимин неуверенно проследовал за ним.       Его спальня казалась уютной: светлые тона, большая кровать у окна, гигантский стеллаж с огромным количеством книг, длинный рабочий стол с кипой бумаг и винтажной печатной машинкой, в которую был вставлен лист с узкими чёрными строчками текста. Синим экраном горела плазменная панель напротив кровати — показывали новости, но Ким переключил на музыкальный канал, где транслировали какой-то фестиваль.       Намджун повесил влажное полотенце на спинку своего деревянного стула и уселся на постель, подобрав валявшийся на ней ноутбук. Чимин неловко суетился у стола, пока старший не разрешил ему сесть. Забравшись на кровать с противоположной стороны, Чимин принялся нервно теребить край домашней футболки. Он чувствовал себя очень нелепо, как будто девственница на вечеринке закрылась в комнате с парнем и теперь стеснялась что-либо начинать.       Старший расположил ноутбук на вязаном покрывале напротив них и, включив обещанное видео, улёгся на живот. Затем он похлопал на место около себя, предложив Чимину сделать то же самое, но тот не стал, только придвинулся ближе и почувствовал сладковатый аромат, исходивший от кожи парня и приглушённый ярким запахом мятной пасты.       Ким нажал на пробел, сняв ролик с паузы, но Чимину потребовалось ещё несколько секунд, чтобы оторвать взгляд от старшего, от его едва скрывающейся под майкой спины. Он видел лёгкие очертания чужих лопаток и мышц; тонкая ткань отчётливо проседала вдоль позвоночника и даже чуть заметных ямочек внизу. Бархатистая гладкая кожа выглядела заманчиво, её хотелось бы исследовать множественными линиями, построенными собственными пальцами; всё вызывало желание опробовать на вкус — всего разок — и испытывать солёность и мягкость на языке.       Чимин порывался дать себе по лицу.       Он вперился в экран, где его группа вместе с ним уже доигрывала второй куплет первой песни; камера была расположена поодаль от сцены, хорошо захватывая зрительскую площадку. Чимин видел себя и своих друзей, и выглядели они отлично. В некоторых местах его голос скакал, но он списал это на кураж.       Чимин испытывал кураж в эту самую минуту. Он сжимал пальцами свои бёдра и нервно грыз колечко пирсинга. Кураж всегда толкал его вперёд, возбуждал его, принуждал к действиям — в нём был весь смысл во время нахождения на сцене. Именно он блокировал страх перед публикой, он заставлял Чимина прыгать, бегать и отдаваться полностью. Он шептал Чимину о том, что он может всё и это не будет стоить ему ровным счётом ничего, и он думал, что может умереть, если ослушается, если остановится.       Но оно всегда стоило.       Чимин пытался сосредоточиться на выступлении, где протягивал бридж, и его высокие мелизмы в сочетании с игрой Хосока на соло-гитаре звучали потрясающе. Но громкие мысли никак не покидали его голову. Страшно было даже шевельнуться, он весь дрожал, осознавая, что то, чего он на самом деле хотел и в чём не мог признаться даже самому себе, было низко и подло, опасно, потому что он рисковал всем, что имел. Отдавшись куражу, Чимин не смог бы больше смотреть Тэхёну в глаза, и это связывало ему руки.       — Мне нравится твой голос, — сказал вдруг Намджун.       Пак несмело повернул к нему голову, заглянув в глубокие карие глаза, потому что тот смотрел взаимно — томно, серьёзно, Чимин мог бы поклясться, что вызывающе. Его голова пустела, совесть стихала под гулом крови в висках. Он приоткрыл рот, делая короткий вдох и решаясь на следующую фразу:       — Намджун, у тебя есть девушка?       — Нет, — ответил тот.       Чимин облизнул губы.       — Мне нравится твоя майка, — шепнул он.       Намджун привстал, уперевшись в матрас рукой, и пальцами второй провёл по скуле парня; его дыхание тяжелело, радужки темнели. Чимин никогда не видел ни в ком прежде такого сильного желания.       На фоне его сбившегося от давления дыхания выступала какая-то инди-группа по телевизору, в чьей песне вновь и вновь повторялись слова: «я ищу любви там, где не нужно».       Прикрыв глаза, он подался вперёд, и чужие пухлые губы коснулись его собственных. Намджун тут же углубил поцелуй, словно ждал его всю свою жизнь, с жадностью вторгшись в рот Чимина языком, он был сладким, как будто сам состоял из тех же изумительных коктейлей, которые мешал в диско-кафе. Его рука зарылась в волосы Пака, чуть потягивая пальцами прядки, но придвигая его к себе ближе, ещё ближе. Чимин шипел от непривычных ощущений. Его собственная ладонь скользнула по крепкому торсу, скрытому за тонким материалом влажноватой майки.       «И мы продолжаем западать друг на друга, заполняя пустоты».       У него кружилась голова, хотя они ещё ничего толком не начали, и Чимин отдалённо понимал, что будет жалеть об этом потом, но в ту самую минуту, когда Намджун так уверенно его целовал, засасывая его губы, вылизывая его рот, властно сжимая руками его бёдра под пижамными брюками, — Чимин просто желал ощутить, что его хотели точно так же, как и он хотел. Ему так нужно было почувствовать взаимность, хотя бы такую мимолётную, хотя бы вспыхнувшую, после произошедшего потухшую и больше никогда вновь не возродившуюся. Он хотел знать, что кто-то в нём нуждается, потому что ему так сильно этого не хватало.       Перед его зажмуренными глазами взрывались фейерверки, и Чимин глотал свои стоны, чтобы его никто не услышал. Намджун сжимал его талию, проходясь языком по тонкой шее, слизывал дорожками испарину и покусывал нежную бледную кожу. Чимин стискивал мягкие плечи, откинув голову назад, чтобы полностью поддаться под обжигающие прикосновения. Его рука спускалась ниже по гладкой коже груди, живота, до самых развязанных шнурков на чужих шортах цвета хаки, и Чимин, опьянённый возбуждением и отчаянием, так сильно хотел нырнуть пальцами под слабо натянутую резинку и ощутить, как старший желал его, он хотел обжечься этим, но парализующее предвкушение и смущение не давали ему действовать увереннее.       «Всего лишь немного любви, совсем немного, совсем немного», — повторяли динамики вслед за его молчаливыми мольбами.       Мокро поцеловав Чимина, Намджун с шумным чмоком выпустил его распухшую нижнюю губу, опустил парня на покрывало и стянул с себя майку. Он ухватился за тонкое запястье Пака и прижал его к себе, к оголённой коже, позволяя изучить себя лучше. Чимин боялся сделать вдох, кислород вокруг него внезапно исчез, пропал, испарился, а, может, закончился, и вакуум внутри разрывал его от нетерпения, иссушал его, как палящее в жаркий июльский полдень солнце. Его сердце выбивало сумасшедшие ритмы в горле, в висках, Чимин боялся, что, если не сможет сдержать голос, то даже не услышит этого за гулом в ушах.       — Малыш, — сорвалось с алевших блестящих губ напротив него, — ты такой красивый.       И Чимин вжался в постель, прикрыв глаза, и его ладонь слетела с подтянутого живота парня прямо к твердеющему члену под шуршащей тканью шорт; его пальцы сжали возбуждение, жгучее даже сквозь одежду, буквально раскалённое, и сверху послышалось голодное шипение. Намджун впился в его губы с новым настойчивым поцелуем, и тот податливо и оторопело ответил ему.       Горячая ладонь старшего приподняла его футболку, оглаживая впалый живот, напряжённый связывающимися узлами желания, и опускаясь к кромке домашних штанов, и вот его длинные пальцы уже дотронулись до влажной от естественной смазки чувствительной головки. Младший прогнулся, шумно выдохнув, и с дрожью схватился свободной рукой за чужое предплечье. Намджун обхватил его член и медленно провёл рукой по всей длине, и затем принялся размеренно двигать ею, губами хватая каждый его вздох, каждый всхлип.       Чимин сгорал, атом за атомом, клетка за клеткой, его тело превращалось в пепел под Намджуном, ещё немного — и его можно было бы сдуть с постели, и его голос так отчаянно хотел вырваться в тишину комнаты, перекрыть собой голос здравого смысла, заключённый в треклятой песне, он хотел закричать, чтобы наконец всему миру стало известно, что Чимин не одинок, что ему не требовались никакие Сокджины и Чонгуки, чтобы чувствовать себя нужным, важным, хоть кому-нибудь необходимым.       Он был так близок к разрядке, а тело над ним было таким дурманящим, и ему так сильно хотелось трогать его, исследовать снова и снова, и его губы ныли от требовательных поцелуев. Ему так сильно хотелось кончить, прямо здесь, в комнате старшего брата его лучшего друга, от одной только его руки, когда в его сознании отчётливо возник образ, от которого он так пытался убежать, но чьи пальцы на самом деле хотел до изнеможения, чьи губы в действительности так жаждал целовать. И у этого образа были постоянно смеющиеся большие карие глаза, и его улыбка была такой ясной и сияющей, она искрилась в каждом воспоминании Чимина. У него был цитрусовый запах, который, Пак мог поклясться, он вдруг уловил.       Чимин резко выдохнул.       Он вдруг шепнул: «подожди», и его рука накрыла чужую; в теле пульсировало готовящееся вот-вот вырваться наружу напряжение. Старший неуверенно ослабил пальцы и заглянул Чимину в глаза. Тот был раскрасневшимся и полуразбитым, — он так сильно хотел взорваться, ему это было просто необходимо, но он не мог себе этого позволить. Намджун встал на колени над Чимином, непонимающе моргая, и тот сдавленно добавил: «я не могу так». Тяжело сглотнув, Намджун всё же кивнул.       И в этот момент Чимин так сильно возненавидел себя. Он полежал ещё некоторое время, опустив футболку и натянув брюки, потому что Намджун его не выгонял, хотя мог бы; он даже дал парню бутылку воды, и тот выпил почти всю, борясь с засухой, сковавшей всё его тело. Ему было жарко, но это была лихорадка. Он снова чувствовал себя жалким и глупым, и ему было так стыдно за то, что он сам совратил старшего брата Тэхёна, он совратил брата своего лучшего друга, и осознание всего этого било по нему беспощадно и сильно, как молот по наковальне, со звоном в ушах и искрами перед глазами.       Кое-как пригладив взъерошенные волосы, Чимин бросил последний взгляд на сидевшего на кровати парня, который пытался прийти в себя и успокоить сильное возбуждение. Он робко извинился, словно глубоко его обидел, и старший чуть улыбнулся, как всегда тепло и нежно, как будто в произошедшем не было ничего страшного. От этого его вида дышать стало в сотню раз сложнее. Чимин поджал губы и вышел из комнаты.       Он вынырнул в коридор, и в мгновение его сердце рухнуло куда-то вниз, на скользкий паркет. Его глаза столкнулись с чужими глазами, и их взгляд был холодным, но испепеляющим. К горлу подкатила тошнота.       — Я…       — Зайди в комнату.       Чимин гулко сглотнул и попятился назад. Намджун встал с кровати, его лицо вытянулось в панике. В освещённом голубым светом помещении Тэхён негромко захлопнул за собой дверь и скрестил руки на груди; его сведённые к переносице брови и крепко сжатые челюсти заставили Чимина захотеть съёжиться где-нибудь под кроватью. Хуже этого ничего не могло быть — они с Намджуном прекрасно это осознавали. Им осталось жить совсем, совсем недолго.       — Тэхён, — подал голос Намджун.       — Заткнись, — шикнул тот.       Пальцы заледенели от страха; Чимин стеклянными глазами глядел на друга, боясь пошевелиться.       — Ты… — Тэхён выдохнул.       Он упёрся руками в бока и принялся кусать верхнюю губу — это означало, что он пытался справиться с вспыхивающей в нём агрессией, возможно, он даже пытался досчитать хотя бы до пяти, но Пак не был уверен.       — Как ты… Блять, у меня даже слов нет? — он усмехнулся, переведя взгляд куда-то в потолок. Чимин задрожал. — Их правда нет? — парень снова посмотрел на него, и Пак испуганно шагнул назад, уткнувшись в спинку кровати. — Чимин, — Тэхён приблизился к нему, глядя прямо в глаза, и его были чёрными от злости; его руки вцепились в ворот футболки Чимина. — Я сейчас так сильно себя сдерживаю, ты просто себе представить не можешь, я всегда себя сдерживаю ради тебя, потому что я твой лучший друг. Я постоянно терплю твоё бесконечное нытьё, я постоянно выслушиваю тонны твоих сраных жалоб, я постоянно пытаюсь вести себя максимально терпимо с тобой, потому что я твой чёртов лучший друг. В отличии от тебя, грёбаный Пак Чимин, потому что такого сраного друга, как ты, нужно, блять, поискать, но благодаря придурку Джину у меня есть ты!       Он практически проорал последние слова Чимину в лицо, тяжело дыша. Пак был готов отдать богу, дьяволу, демону — кому угодно — свою бесполезную душу, если бы это могло всё исправить. Но всё, что он сделал, — это начал всхлипывать, его глаза заслезились, а хватка на чужих запястьях, которым он пытался не позволить себя задушить, ослабла. Он не разревелся, но слёзы продолжали стекать по его щекам.       — Извини, — бормотал он. — Я не знаю, что произошло. Я не знаю, что в моей голове, но я не хотел делать тебе больно.       — Мне плевать, — бросил тот, выпустив Чимина. Он выглядел разочарованным больше, чем злым. — Ты перешёл границу, Чимин. Ты забил в аут. Ты трахался с моим братом.       — Этого не было, — вклинился Намджун.       — Мне насрать! — вскрикнул Тэхён. — Не имеет значения как далеко вы зашли, мне абсолютно наплевать, что вообще вас на это подтолкнуло, но твоей ноги, Пак Чимин, в моём доме больше быть не должно. Ни в гараже, ни в доме, ни на блядской лужайке.       Он развернулся, направляясь к выходу, и добавил, открыв дверь:       — Ты называл Чонгука «Козлиной года», но по мне так ты «Козлина тысячелетия», Чимин.       И он ушёл.       В оглушающей тишине Чимин смотрел на синюю древесину закрытой двери и слышал только повторяющиеся раз за разом слова Тэхёна в своей голове, чувствуя, как постепенно внутри взрывается. Агония захватила его целиком, каждая частичка его тела умирала.       — Он будет в порядке, — звучал где-то вдалеке голос Намджуна. — Я поговорю с ним. Не бойся.       Чимин поджал саднящие губы и, остро нуждаясь в глотке свежего воздуха, быстро вышел из комнаты и спустился вниз. Наспех обувшись, он накинул бомбер Тэхёна и вышел в прохладные сумерки.       Он слепо шёл по фонарным улицам, изредка пиная подвернувшиеся куски гравия и наблюдая, как далеко они отлетают, и хотел стать таким же бессмысленным камнем, потому что хотя бы тогда перестал бы испытывать эмоции, беспорядочно заниматься всякой ерундой только для того, чтобы кому-то и что-то доказать. Ему хотелось повернуть время вспять, так сильно, но это было невозможно, так что он только всхлипывал в молчаливой ночной пустоши, вытирая лицо рукавами куртки своего лучшего друга.