***
Уже светало, когда в субботу Чимин добрался до своей комнаты, прошатавшись по ночному городу около двух или трёх часов. Его мобильник и другие вещи остались у Тэхёна. Дом встретил его пустотой и презрением, точно так же, как встречали его и переулки Модесто. Весь мир вокруг него излучал это — то, что он испытывал внутри самого себя. Он не осуждал вселенную. Он её прекрасно понимал. Парень рухнул в кровать, уткнувшись лицом в подушки, и протяжно вздохнул. Модесто высосал из него все силы за время его спонтанной сумеречной прогулки под луной, поэтому теперь у него остались только стянутая от высохших слёз кожа на щеках и ощущение полнейшей безысходности. Он кутал его в свои жалкие надежды на то, что Тэхён сможет его простить, но они были и вправду ничтожными, скорее похожими на тонкий шифон, чем на что-то вроде тёплого одеяла. Он перелёг на бок и приоткрыл глаза. За окном с не опущенными жалюзи уже нарастал день, проливая свет в его комнату и подсвечивая фотографии над столом. Он мог бы повести себя как клишированный герой любого подросткового мыла: содрать их с глаз долой, порушить всю комнату, дать выплеснуться эмоциям, но он этого не хотел. Это всё равно что вышвырнуть самого себя. Каждый его человек был кирпичиком его строения. Уйдёт один — Чимин порушится полностью. Стены собственной комнаты давили на него, и сил сдерживать это не осталось. Он облажался. В который раз. И это уже было похоже на закономерность больше, нежели на совпадение. Каждый шаг, сделанный им, был в его понимании правильным, хотя, может, и не идеальным. Что с Сокджином, когда он решил не раскрывать своих чувств; что с Чонгуком, когда умышленно сблизился с ним; что с Намджуном, когда поддался эмоциям, — эти шаги казались ему единственно верными из всех вариантов, но выходило так, что по итогу он постоянно ошибался. Добрые намерения никогда не бывают достаточно хорошими. Сбившееся дыхание вытолкнуло изо рта короткий выдох. Сердце будто схватили в железные тиски и сжимали — он буквально слышал их жалобный скрип. Кровь растекалась по телу с горечью, с кусочками ржавчины от этих самых тисков, и начали болеть даже кости. Эта боль парализовала тело так сильно, что не было возможности сделать новый вдох. Глаза снова жгло от слёз, таких горячих, словно лава, они обжигали его лицо, мерно стекая по коже и ухаясь на постель. Чимин сел на кровати; тело ныло от усталости и стресса, и ему нужно было выплеснуться. Чимину нужно было снять чёртов стресс, ему нужно было воспользоваться единственным знакомым ему лекарством, которое всегда помогало. Он чувствовал, что если не сделает это в ту самую минуту, то взорвётся. Поэтому, пошатываясь, он встал с матраса и взялся за гитару, упал в своё рабочее кресло и включил компьютер. Ему хотелось рассказать о том, как ему больно. Ему нужно было, чтобы кто-то его выслушал, потому что Тэхён не стал. Он желал дать понять, что ему не наплевать, что ему жаль, и всё, что он натворил, и всё, что произошло с ним за последнее время, — что всё это убивало его. Что он нуждался в помощи. Чимин протёр лицо руками и включил запись на веб-камере, и, ничего не говоря, сразу начал проигрывать бой песни, самой первой, которая пришла ему в голову и подошла его душевному состоянию. Она была способна передать всё, что он не смог бы рассказать на словах при встрече никому на свете. «Рана в моей душе становится всё глубже и глубже, и я больше не способен выносить эту тишину». Было ощущение, словно из него выдрали кусок — из его тела, души, сердца, всего. Пазл из его полноценной картинки был вероломно украден, и эта пустота причиняла ужасную боль. Она заставляла его пальцы дрожать, как при настоящей физической травме, и Чимин мог поклясться, что эта зияющая дыра кровоточила, и он был готов умереть от потери крови, потому что он оказался в тупике, выхода из которого никак не мог найти. «Я не в порядке, и всё не так. Может, ты перейдёшь через это озеро и снова заберёшь меня домой?» За свою сравнительно недолгую жизнь Чимин испытал много разных стадий. Как бы трудно ему ни было, самыми стабильными в эмоциональном плане — когда он не чувствовал сильных перепадов настроения, выгорания, усталости от взаимодействия с социумом, когда более-менее установил для себя модель поведения и разобрался с бардаком в голове, — были последние два года. Когда у него появился якорь, который позволял его личности спокойно развиваться, а сложности «взрослой жизни» уже не давили так сильно благодаря невидимым нитям поддержки, не дававшим упасть в пропасть. Канатный мост. Может быть, и не самый надёжный, но прекрасный просто тем, что он уже есть. И теперь этот мост обрывался — натянутые поручни скрипели, перетираясь об острые и неверные, непродуманные поступки. «Кто приведёт меня в порядок? Кто вернёт меня к жизни?» Чимин и его трещины встретились, взглянули друг другу глаза в глаза, и он не смог выронить и слова, скованный страхом настолько сильных перемен. Потому что кроме мук от ссоры с другом он испытывал кое-что ещё — смутно, оно проглядывало сквозь эту боль, как солнце сквозь тучи в грозу, но оно виднелось, и у Чимина мир сотрясался от одного взгляда на это. Ведь тогда, в комнате Намджуна он остановился не из-за осуждения, не из-за осознания своих действий и даже не из-за чувств к Сокджину. «Спаси меня от самого себя, не дай мне утонуть. Ведь ты знаешь, что мне не справиться с этим самому».***
Чимин сумел уснуть, когда время перевалило за восемь утра, и проспал всю субботу. Смог проснуться уже поздней ночью только благодаря жажде, и, спустившись в кухню, обнаружил на столе свой рюкзак и записку от матери: «Передал Тэхён, сказал тебя не будить. Напиши мне, когда проснёшься. Кажется, что-то произошло?» Но он не стал ничего ей писать, только выпил стакан воды, взял телефон и вернулся в комнату. Чимин швырнул мобильник в груду одеяла, снова взглянул на карточки и, сняв со стены общее фото «Романа из телевизора» и Сокджина, которому было уже года три, он, даже не найдя в себе силы забраться обратно в постель, улёгся на обжигающий холодом сквозь хлопок футболки паркет, смотря на запечатлённых улыбающихся подростков. В комнате было угнетающе тихо, пахло свечками и осенней свежестью из приоткрытой форточки. Чимин не знал точно, сколько так провалялся — ему не хотелось шевелиться. Он думал, что мог бы пролежать вечность — вот так, на полу, уставившись на цветных журавликов под потолком, замерших в ожидании его действий, которых не было. Они испуганно глядели на него сверху вниз. Пак чувствовал это. Чимин был в полудрёме, когда его телефон завибрировал, стараясь быть услышанным сквозь толщу одеяла на кровати. Свет с экрана просвечивал тонкую ткань и мягко рассеивался по комнате белым свечением. Парень не хотел брать трубку — ему не было это нужно. Ни телефон, ни тот, кто пытался с ним связаться — да и вообще все, все на этой грёбаной планете ему были не нужны. Он планировал ни с кем не общаться ближайшую сотню лет. Но телефон всё продолжал. Он то потухал, когда отведённое на звонок время заканчивалось, то снова загорался, с приливом новых сил теребя ткань под и над собой. Чимин взвыл от раздражения. В тишине было так приятно. В голове не осталось мыслей, только дурацкая, давящая на черепную коробку мигрень, и она усиливалась от дребезжания гаджета, так что ему всё же пришлось вставать. На часах было около шести вечера, на экране мобильника — не улыбчивое, но такое родное лицо Юнги. Чимин шмыгнул носом и прислонил мобильник к подсохшей щеке. — Да? — неуверенно произнёс он, и ему показалось, что голос был нещадно сорван, хотя он даже не кричал. — Где тебя черти носят? Я уже раз тридцатый звоню. — Извини, — шепнул Чимин, усевшись спиной к кровати и откинув на неё голову. — Извини. — Что у вас произошло? — Юнги сделал паузу. — Я видел твой кавер на канале. Конечно, именно он услышал зов Чимина. Пак любил петь для Юнги, потому что в каждой песне, исполненной им, Мин всегда видел смысл, послания, скрытые музыкой от обычных людей. — Юнги… ты можешь приехать ко мне? Пожалуйста. — Хорошо. Жди. Чимин облегчённо выдохнул, опустил телефон на пол и закрыл глаза, и просидел так ровно до тех пор, пока дверной звонок не затрещал, барабанными палочками отбивая по его вискам. Парень с ужасной усталостью добрался до прихожей и открыл дверь, на ватных ногах автоматически отшатнувшись с прохода, чтобы Юнги прошёл в дом. Он не мог поднять на него свои воспалённые глаза; искусанные от нервов губы еле растянулись в виноватой полуулыбке, чтобы можно было не здороваться. Юнги неуверенно закрыл за собой дверь и принялся разуваться, пока Чимин прильнул спиной к холодной кремовой стене и прикрыл глаза. — Ты выглядишь отвратительно, — произнёс Мин где-то рядом, и его маленькие ладони опустились на плечи Пака. Тот грустно усмехнулся, но глаза открывать не стал. — Что случилось? В воздухе витали нотки любимого мускусного парфюма Юнги, совсем тонкие, успевшие выветриться за день. В прихожей пахло ароматическими свечами с ароматом корицы, и два этих запаха соединились в лёгких Чимина, и ему захотелось зажмуриться, чтобы прочувствовать их на макромолекулярном уровне, плевать, если это невозможно. — Я должен… — начал Чимин, и голос его дрогнул; ему пришлось прокашляться. — Должен тебе кое-что рассказать. — Говори. — Пойдём в кухню. Юнги молча последовал за Чимином. Тот чувствовал его волнение, вцепившееся в спину острыми когтями, которые контролировали его движение, чтобы он смог на прямых ногах добраться до выключателя. Комнату залил неяркий дневной свет, и Чимин, сощурившись с непривычки, принялся тереть глаза и лицо руками, убирая остатки засохших слёз с щёк. Он подумал, было бы здорово, просто замечательно сходить умыться. Мин прошмыгнул вперёд и поставил на плиту чайник, попутно открыв шкаф с чашками, и Пак решил, что это отличная возможность сходить в ванную. Юнги уселся за круглый стол и только кивнул, когда брюнет показал пальцем на своё лицо. Чимин поспешно скрылся в уборной и, встав у раковины, шумно выдохнул; дыхание всё ещё было прерывистым от отголосков всхлипов. Чимин посмотрел на себя: глаза красные и опухшие, губы красные и опухшие, лицо красное и опухшее. Это не имело значения. Умывшись прохладной водой и быстро сполоснув голову, Чимин вернулся в кухню. Юнги заварил ромашковый чай, откопал в холодильнике продукты и сделал несколько сэндвичей. Заметив Чимина, он прокашлялся и спросил: — Как ты? — Обещай, что не уйдёшь, когда я расскажу, потому что я не вынесу этого. Юнги вопросительно глянул на парня и, помедлив, кивнул. Он выглядел таким спокойным, что Чимину захотелось взять этого спокойствия у него в долг. — В общем. В общем, — Чимин начал грызть пирсинг, чувствуя, как от напряжения натягиваются лески его нервной системы, а сердце начинает ускоренно стучать по грудной клетке. — Дело в том, что на ночёвке я… Нет, не с этого, — Пак облизнул губы и тряхнул головой. — В пятницу в парке. Я прогуливался один, когда вы разбежались. Я встретил родителей Сокджина и… В общем, его мать сказала, что он уезжает в Сеул учиться. — Когда? — В ноябре. Он приезжает из-за этого сюда. Наверное, дело в документах или ещё в чём-то. Но суть в том, что я этого не знал. Он никогда не заикался даже об этом. — Он всерьёз учил корейский, — заметил Мин. — Сдавал всякие экзамены. — И что? — возмутился Чимин. — Я тоже много чем интересуюсь… Но это не значит, что я уеду. — Он умолк, пялясь на бледно-зелёную вонючую жидкость в чашке. — Но дело не только в этом. — Что ещё? — Когда я узнал, я был… в отчаянии, наверно. Это было ужасно. Но потом я собрался с мыслями, мы выступили, и я чувствовал себя неплохо. Однако, когда я был у Тэхёна, я опять стал думать об этом. Ну, обо всём, что происходит, — Чимин закрыл лицо руками и протяжно вздохнул. — И я кое-что наворотил. Кое-что, из-за чего Тэхён больше не хочет меня видеть. — Ты можешь просто объяснить? — нетерпеливо сказал Юнги. — Тэхён уснул, а я всё думал, какого хрена я не достоин хоть капельки взаимности? Почему я должен испытывать только страдания? Чем я их заслужил? И я столкнулся в коридоре с Намджуном, и… мы поцеловались в его комнате. Мы почти переспали, то есть. Юнги медленно моргнул, глядя куда-то Чимину в шею и пытаясь переварить всё услышанное. Пак покрылся мурашками, нервно сглотнув. — Вот, что произошло, значит, — подытожил Юнги после минуты молчания. — Я прекрасно понимаю, что наделал, — уверил его Пак. — Я свинья. Больше, чем свинья. Он выгнал меня, но я его не виню. И тебя не стану, если ты тоже не захочешь… со мной общаться. — Чимин, ты не свинья, — отмахнулся Юнги. — Просто произошло то, о чём я тебе говорил. Пак опустил взгляд и едва заметно кивнул. — Это нормально, что ты ищешь пути, — продолжил Мин, анализируя. — Ты пытаешься жить полной жизнью, а пока ты повязан с Сокджином, это невозможно. И когда ты узнал про Сеул, ты просто наконец-то сдался, я думаю. Поддался эмоциям. Лично я не уверен в правильности твоего выбора, но, раз уж вы поцеловались, значит, ты попал в яблочко. — Это брат Тэхёна, — перебил его Чимин. — Брат. Тэхёна. Понимаешь? — Ну не жена же, — закатил глаза Юнги. — Тэхён — просто маленькая истеричка. Намджун — взрослый человек, как и ты, и это ваше дело. Чимин опустил голову на столешницу и вздохнул. Юнги был прав, но вину Чимина это не умаляло. Однако он всё же чувствовал себя заметно лучше, хотя бы потому, что больше не держал это в себе и Юнги не возненавидел его. Ему вдруг снова захотелось ровно дышать и даже поесть впервые за два дня. Он жевал сэндвич, жадно запивая его чаем, когда Юнги прочитал сообщение в телефоне и предложил ему: — Может, проветримся? — Что-то случилось? — пробубнил Чимин. — У меня дела, — Юнги хмыкнул. — Но я не хочу оставлять тебя так. Тебе нужен воздух. Пойдём. — Ладно. Чимин убрал посуду в раковину и, забрав куртку Тэхёна со второго этажа, накинул её и пошёл сразу обуваться. Юнги выгнул бровь в коридоре, глядя на него — Пак непонимающе моргнул. — Ты так пойдёшь? Чимин опустил голову и оглядел себя: он всё ещё был в своей пижаме, в которой ушёл из дома Тэхёна, потому что ему вроде как было всё равно, и ему всё ещё оставалось всё равно, на самом деле. — Ну, да. — Сколько ты в ней? — Мне плевать, — буркнул Чимин. — Посмотри на моё лицо. Никакие костюмы не оттенят обречённость в этих глазах. Юнги пожал плечами, и они вышли из дома, тут же направляясь куда-то в сторону центра. Чимин не был уверен, что хотел разговаривать, но Юнги его и не заставлял. Они шли молча, Мин только то и дело поглядывал в телефон, изредка цокая; случайные прохожие поглядывали на Чимина с интересом, а сам он любовался жилыми кварталами, рассматривал дурацкие фарфоровые фигурки на чужих газонах, как будто никогда до этого их не видел. Он прекрасно знал каждый дом, каждый закоулок, но после пережитого стресса ему хотелось найти в них, полных умиротворения, горсточку его и для самого себя. Они повернули на очередном перекрёстке, и Чимин понял, что они шли в галерею игровых автоматов — всё это время они двигались немного по иному пути, нежели в тот раз с Чонгуком. Он подумал, что, наверное, не должен сопротивляться, что, возможно, это поможет ему хоть немного расслабиться. В прошлый раз он встретил там тех странных школьниц и Чонгука, и если опустить подробности, то вечер выдался замечательный. Когда они подошли ближе и Чимин уже мог слышать весёлую музыку из галереи, Юнги вдруг остановился, и Пак растерянно обернулся — тот как-то затушевался. — Что? — Извини, что притащил тебя сюда, — сказал Мин. — Мне правда нужно разобраться с этим, но я не брошу тебя, как тогда. Чимин чуть улыбнулся: — Всё в порядке. Юнги поджал губы. Пак схватил его под руку и поволок в здание. Всё было как обычно: курящая молодёжь и громкая музыка на выходе, переливающиеся лампочки и гирлянды. Спёртый воздух едва ли фильтровался слабенькими кондиционерами. Духота удручалась приторным запахом алкоголя от тусовавшихся у игровых автоматов близ входа парней. Юнги обнял Чимина, совсем неожиданно и быстро, и исчез среди аркад. Пак сунул руки в карманы бомбера, осматриваясь. В воскресенье вечером народу было чуть меньше, чем в обычный рабочий день — по пятницам и субботам было гораздо многолюдней, однако зал всё равно работал по расписанию выходного дня, до двух часов. Чимин торчать здесь до закрытия не планировал, потому что всё ещё был жутко уставшим, но это хотя бы означало, что Юнги не станет ждать окончания смены своей девушки и они вместе пойдут домой. Пак покрутился, размышляя, куда бы ему деться — он всегда здесь терялся. Со всех сторон маняще мигали огни и играли саундтреки, и Чимин разрывался от желания поиграть во всё на свете и вместе с тем — не играть вовсе, потому что большую часть из автоматов он покорял в тот раз с Чонгуком и практически во все проиграл, и это оставило не очень приятный осадок. Он вспомнил шутер, в котором Чонгук так блистательно расстреливал монстров, и решил тоже попробовать сыграть в него, потому что тем вечером даже не попытался. Однако автомат оказался занят. Чимин вздохнул и упал на мотосимулятор позади от игравшего парня в капюшоне. Чимин посмотрел на него и подумал: а что, если это Чонгук? Или, вдруг Чонгук тоже был здесь в этот самый момент? Ведь он жил поблизости и мог часто наведываться в этот зал. Чимин поймал себя на мысли, что был бы не против. Ему почему-то очень захотелось, чтобы это было так — чтобы они опять по какому-то странному стечению обстоятельств столкнулись, будто судьба вечно сводит их, хотя Чимин в такое и не верил. Занявший автомат парень и близко не собирался заканчивать, так что Чимин решил немного пройтись и, быть может, сыграть во что-то ещё. Его любимый «Dance Dance Revolution» был занят какой-то парочкой, и он даже не стал у него останавливаться. Пак разглядывал бесчисленные экраны, пытаясь зацепиться за какую-нибудь интересную игру, которая бы вызвала в нём острое желание сыграть, но это не происходило, всё казалось ему каким-то скучным и одинаковым. Так он дошёл до конца зала, где стояла фотобудка, и, нерешительно постояв пару секунд неподалёку, приблизился, всматриваясь в фотографии. Он не знал, что искал, просто и здесь он был тогда с Чоном, и ему показалось, что так он сможет мысленно стать ближе к тому вечеру, потому что в тот вечер в этом зале ему правда было хорошо. За неделю прибавилось несколько фото, и коллаж Чимина был не тронут, как и совместный с «Романом из телевизора». Это почему-то успокоило Пака, будто он боялся, что кто-то, прознав о его содеянном, сорвёт фотографию и выбросит в урну. Он посмотрел на них ещё несколько мгновений, сдерживая печальную улыбку, и потом пошёл дальше, к столу с аэрохоккеем. Там было пусто, Чимин взял свободный биток и встал с той стороны стола, где стоял в поединке с Чонгуком. Он чуть наклонился, притворившись, что собирается отбивать чужую атаку, и перед его глазами появился сам Чон, как настоящий, смотрел на Чимина, пытаясь заставить его проиграть себе одним только взглядом своих больших глаз. В ушах Чимина зазвенел его заразительный смех. Чимин выпустил биток, и тот скользнул по воздушной подушке в сторону от него. Он вздохнул — даже грёбаный биток не хотел оставаться с ним, и это было чертовски нечестно. Пак натянул рукава бомбера на пальцы и пошёл обратно к шутеру, надеясь хоть кого-нибудь пристрелить в этот вечер, и желательно представляя собственное лицо вместо жутких гримас пиксельных чудовищ. Однако автомат всё ещё был занят тем же самым парнем. Чимин подумал, что это уже наглость, потому что он дал ему достаточно времени, шатаясь по галерее чёрт знает сколько. Он прочистил горло и подошёл к облачённой в чёрное фигуре со спины и, помедлив, коснулся плеча незнакомца. Тот вздрогнул и резко обернулся — и у Чимина пропали дар речи и земля из-под ног. — Ты? — выдохнул он. Неужели судьба всё же существовала? И она благоволила к нему? Парень торопливо выдернул наушники из ушей, растерянно глядя на Чимина. — Я буду до конца своей жизни сталкиваться с тобой? — опомнился Чонгук. — Ты меня преследуешь? — в тон ему ответил Пак. Чон усмехнулся, и он был таким уютным в своей чёрной толстовке, таким домашним, что Чимину без объяснений захотелось его крепко обнять, будто одни эти объятья помогут ему справиться с его переживаниями. Но он бы ни за что на это не решился. Чонгук оглядел его с ног до головы, и тот вспомнил, что под бомбером Тэхёна на нём была мятая пижама. Он поджал губы и застегнул молнию. — Должен ли я спрашивать? — неуверенно спросил Чон. — Нет. — Хорошо, — кивнул он, чуть улыбнувшись. Экран загорелся красным, сообщив о поражении, потому что Пак отвлёк Чона прямо во время финальной битвы. Обнаружив это, Чонгук фыркнул и собрался сунуть ружьё в держатель, но Чимин перехватил его, рассчитывая наконец сделать то, чего жаждал весь вечер — поубивать монстров. Их пальцы соприкоснулись, Чимина ударило от секунды контакта током, и он неуверенно забрал контроллер. Чонгук отошёл и облокотился телом на соседний автомат, молча закинув свой жетон. Чимин кротко кивнул ему и начал игру, но не мог сосредоточиться — Чонгук пялился. На него или на саму игру — Чимин не знал, но он это чувствовал. Картинка перед ним мылилась от нарастающего уровня неловкости, руки не хотели слушаться, прицелиться совсем не получалось. Так что он довольно быстро продул. — Итак… — осуждающе покачав головой, подал голос Чонгук. — Итак… — повторил Чимин, яростно втолкнув пушку на место в автомат. — Раз уж ты здесь… может, сыграем? Чимин взглянул парню в глаза, размышляя, может ли он, должен ли. Ведь Чонгук всё ещё оставался тем же самым Чонгуком, что предал их, из-за чего они всю неделю страдали от нападок грёбаных футболистов. Хороший лидер не стал бы водиться с тем, кто так сильно навредил его группе. Но Чимин не был хорошим лидером. Он был просто запутавшимся мальчишкой. И ему всё ещё хотелось найти ответы. И, быть может, новый якорь. Чонгук выжидающе смотрел на Чимина, его слегка влажное карамельное лицо не выражало эмоций, он был спокойным и, возможно, даже не рассчитывал, что Пак согласится. — Хорошо. Выгнув бровь, Чонгук усмехнулся и развернулся на пятках, направившись к столу с аэрохоккеем. Чимин быстрым шагом последовал за ним, взволнованно сжав кулаки. Зародившийся в нём азарт вкупе с возможностью хоть немного пообщаться с Чонгуком могли помочь ему переключиться на какое-то время, поэтому он за них схватился, как за спасательный круг. Закинув жетон, Чон встал с той же стороны, что и в тот раз; Чимин закатал рукава бомбера и взялся за биток. — Играем на то же самое, — сказал Чонгук. — Тебе понравилась ночная прогулка, не так ли? — усмехнулся Пак. — Вдохновляюще, да? Чонгук серьёзно глянул на него, но в его глазах Чимин увидел огоньки задора. — Надеюсь, что ты в состоянии утащить кого-то крупнее себя. — Мне не придётся проверять, — уверенно парировал Чимин. Матч начался, и тогда Чимин понял, что Чонгук тренировался. Его техника больше не была хаотичной, он не рассчитывал только на силу, применял стратегии. Он стал отличным противником, и Чимину действительно пришлось попотеть, буквально выгрызая каждое новое очко. Пак видел, как тот изо всех сил пытался выиграть, но Чимин не хотел ему проигрывать, потому что, как и Тэхёну в пятничный вечер, ему жизненно необходимо было победить. Что он и сделал. Снова. Чонгук устало бросил биток на стол и, взявшись за бортик стола, практически зарычал от разочарования. Чимин хихикнул: — Что, настолько лень меня тащить? Что ж, — Пак приблизился к Чонгуку, и тот выпрямился, прищурившись, — я могу отказаться. — Не можешь. — Да, не могу, — Чимин пожал плечами. — Жди меня у выхода. Мне нужно кое с кем попрощаться. Отчего-то вид такого раздосадованного Чонгука Чимину нравился, ему нравилось, что Чон тоже может чувствовать, и он может чувствовать себя плохо, возможно, не так ужасно, как сам Чимин, но хотя бы чуть-чуть. Пак думал, что Чонгук это заслужил, просто за то, что он наделал, и за то, что испытывал Чимин. За всё сразу. На улице было довольно свежо, всё ещё тусовались у входа шумные подростки. Чимин нашёл Чонгука за армрестлингом с каким-то громадным лысым парнем у большого синего почтового ящика неподалёку. Рядом весело орали, по всей видимости, его друзья, разодетые в чёрную кожу и сверкающие цепи. Чимин подошёл ближе в попытках рассмотреть, что там происходило. Чонгук выглядел таким счастливым, когда его рука смогла уложить чужую руку на холодный металл, что у Чимина перехватило дух. Едва все разошлись, лицо Чонгука снова стало мрачным. Он присел спиной к Чимину, ничего не говоря, и тот неуверенно прижался к нему, обвив его шею руками; Чонгук подхватил его и сразу направился по уже известному маршруту. Пак снова чувствовал себя таким бессильным, вдыхая этот треклятый цитрусовый аромат так близко, так ярко, он проникал в рассудок Чимина и туманил его. Парень прикрыл глаза и уткнулся лицом в широкое плечо, крепче сжав руки. Мир вокруг казался таким холодным по сравнению с телом Чонгука, и Чимин постепенно утопал в этом тепле, слабел, его голова пустела, а мигрень отступала, словно Чонгук был каким-то уникальным снадобьем, волшебным эликсиром, костром для пополнения здоровья, одним своим присутствием способным справиться с любыми ранами. Чимин ощущал, как под ним перекатываются мышцы, он слышал утяжелённое дыхание, чувствовал, как Чонгук крепче цепляется пальцами за его бёдра, и ему теперь хотелось, чтобы это продолжалось как можно дольше. В прошлый раз было иначе. Тогда он боялся того, что испытывал. Но теперь он был почти готов. Среди всего того, что ему пришлось переживать, подобная близость с Чонгуком была самым лучшим, что могло бы с ним случиться — в неловкой тишине, под звуки засыпающего города, шелест листьев на деревьях, пение сверчков и рёв изредка проезжавших мимо автомобилей. Уже около дома Чонгук спустил Пака на землю и, разминая плечи, обернулся. Чимин поджал губы, глядя на него. Внутри было столько противоречий, ворох мыслей окутал его, как самый колючий в мире плед; он всматривался в глаза Чонгука, видел в них целые озёра, сверкающие гладью и живые. Тогда Чон всё-таки заговорил: — Я так больше не могу. — Я ещё в прошлый раз сказал, что тебе не обязательно меня таскать. — Я не про это, — нахмурился Чонгук. — Что с тобой творится? Объясни мне, в чём дело. Потому что меня это сводит с ума. Я ненавижу то, что происходит между нами. Чимин опустил взгляд на асфальт, думая о том, что же это такое — «между ними» — и как оно происходит. Потому что они наблюдали это самое «между ними» под совершенно разными углами. Он пожевал щёки и снова взглянул на него. — Мы — фрики, — сказал Чимин. — Мы всегда это знали. Мы, и все вокруг тоже. Но это не значит, что мы — отбросы общества. Чонгук непонимающе вскинул брови, и Пак продолжил: — Всё время в старшей школе мы страдали от нападок этих придурков, которых ты называешь своими друзьями, Чонгук. От футболистов. Ты привёл их в нашу репетиционную, даже не спросив нас об этом, и теперь каждый чёртов день нам приходится разбираться с тем, что они считают охренеть какими классными шутками. — И… Что… Что они делают? — Ну, если мы будем говорить только про последнюю неделю, то они постоянно выворачивают мусорный бак на платформе перед гаражом. Ещё они закидали ворота яйцами и использованными презервативами, и Тэхёну пришлось это отмывать водой из шланга. Ну, а если мы будем говорить про всю старшую школу, то… Чонгук протёр лицо руками, зарылся пальцами в волосы и принялся метаться по тротуару. — И вы подумали, что я специально для этого их привёл? — догадался он. — А чего ты ожидал? — удивился Чимин. — Ты — один из них, и ты привёл их туда, куда доступ таким как они закрыт! — Ты серьёзно? — опешил Чонгук и остановился. — Ты правда решил, что я такой же? Чимин скрестил руки на груди в защитном жесте. — Чёрт, — Чон резко выдохнул. — Во всём этом грёбаном городе был только один-единственный человек, которому я открылся, и это был ты, Пак Чимин. Чимина бросило в дрожь от впервые услышанного сочетания собственных имени и фамилии голосом Чонгука. Тот покачал головой и разочарованно усмехнулся, отвернувшись лицом к дороге. Его глаза блестели в фонарном свете, но это был не тот самый очаровывающий блеск, к которому привык Чимин. Этот блеск он никогда прежде не видел. Чонгук накинул свой капюшон и бросил: «Мне жаль, что я доставил вам неудобства», и быстро пошагал обратно вверх по улице. Чимин уселся на ступеньки своего дома и просидел там целую вечность, пялясь вперёд и не видя перед глазами вообще ничего. Он слышал голос Чонгука в своей голове, и он слышал его отовсюду: из собственного дыхания, из треска лампочки над входной дверью, из гулкого биения сердца, из ветра, и потом — из шума воды в душевой кабине, из звенящей тишины его комнаты.