Television Romance

Утром Чимин созвонился со своим преподавателем по вокалу и наврал про простуду, чтобы перенести занятие на воскресенье и оправдаться за прошлую субботу; женщина пошла ему навстречу, потому что иногда Чимин был достаточно убедительным. Выгаданное время он собрался провести с пользой и убить сразу двух — а то и трёх — зайцев: сводить маму в диско-кафе и провести немного времени вместе, чтобы она не волновалась; попытаться поговорить с Намджуном, чтобы кошки на его душе больше не скребли и он не чувствовал вину перед ним за то, что произошло; встретиться там с Чонгуком.       Диско-кафе играло большую роль во всей жизни Чимина, и оно было одним из самых классных мест в городе, к тому же — не стоило забывать про его хвалёное мороженое. Им Чимин и планировал угостить Чонгука в начале их мини-тура по Модесто.       И всё-таки он подсознательно ассоциировал их встречу со свиданием, ничего не мог поделать с собой. У него был только один шанс, так он решил для себя в ночь с пятницы на субботу, очередную бессонную, потому что после маленькой шалости на трансляции, когда выключил камеру, он был просто вне себя от переполнивших его эмоций. Микс смущения и одновременно — радости, казалось, тёк по его телу вместо крови, заставляя прыгать на постели и вскрикивать что-то невнятное. Потому что Чонгук с ним флиртовал. С ним. Флиртовал. Чонгук. Чимин повторял это снова и снова, смакуя каждое слово на языке, и не мог перестать — это было похоже на сон.       Теперь Чимин хотя бы знал точно, что они поняли друг друга правильно. Оставалось ещё много пробелов в их истории, но он собирался восполнить их очень скоро — не в ту субботу, так когда-нибудь ещё. Потому что теперь Чимин думал, что просто так не отступит. Он собрался приложить все свои силы на то, чтобы их грядущая встреча оставила самые лучшие воспоминания у них обоих и чтобы она обязательно повлияла на них в будущем — не обязательно быстро, но хотя бы приблизила их к чему-то большему, по крайней мере, Чимин очень сильно на это надеялся.       В нём действительно разожглась небывалая прежде надежда.       Так что ровно в полдень Чимин уже стоял у здания диско-кафе, не особо нарядившийся — всё-таки, он пытался делать вид, что это не свидание, — в обычных чёрных узких джинсах и просторной полосатой рубашке, потому что погода выдалась на удивление славной, будто сами небеса благоволили Чимину — над городом были редкие нежные облака, яркое голубое небо и приятное греющее осеннее солнце.       Чимин всё топтался, пытаясь заглянуть в окно, чтобы увидеть, на месте ли Намджун, потому что не был уверен в графике его работы, но так ни черта и не увидел, поэтому, сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, всё же зашёл в кафе. Мама уже ждала его за одним из столиков поодаль от барной стойки, где обычно находился Намджун. Колокольчики звонко протрещали над его головой; Чимин чуть улыбнулся, помахав матери и жестом попросив её подождать, чтобы сразу справиться с одной из основных своих задач.       Намджун прибирался на полках, стоя спиной к выходу; когда Чимин только зашёл, он крикнул привычное: «Добро пожаловать!», даже не обернувшись. Чимин на цыпочках приблизился к нему и уселся на стул. На барной стойке находился специальный звонок для вызова персонала, и Пак легонько стукнул по нему, чтобы старший обратил на него своё внимание. Тот тут же повернулся, готовый принять заказ. Чимин виновато улыбнулся ему, неловко махнув рукой.       — О, — удивился Намджун. — Привет.       Старший опёрся руками на столик под барной стойкой и улыбнулся.       — Как ты?       — Мы всё ещё не помирились с Тэхёном, — Чимин принялся складывать бумажную салфетку. — Он вообще не выглядит так, будто в ближайшее время сможет со мной общаться, — он вздохнул. — Но в целом неплохо. А ты?       — Он и со мной не разговаривает, — пожал плечами Намджун. — Но я думаю, скоро всё наладится. Он постоянно торчит в своей комнате. Ест банками мороженое, играет в приставку, смотрит старые аниме. Только я чур тебе не говорил, — парень подмигнул Чимину, и тот хихикнул.       — Я… хотел попросить у тебя прощения, — признался Пак. — Я правда сожалею, что всё так вышло. Мне стоило двадцать раз подумать, прежде чем сделать то, что… мы сделали.       — Ничего страшного, — отмахнулся Намджун. — Не вини себя. Это не была ошибка. — Чимин поджал губы и кивнул. — Ты здесь с кем-то?       — С мамой, — младший указал в сторону их столика. — Потом придёт мой друг. Мы потусуемся здесь немного. Хочу, чтобы он попробовал вкус самого потрясающего мороженого на свете, — Чимин усмехнулся и вдруг вспомнил: — Кстати! Ты не мог бы скинуть мне видео с нашего выступления?       — Конечно.       Чимин улыбнулся в ответ, накарябал на бумажке свой номер для Намджуна и ушёл к столику мамы, чувствуя себя ещё лучше, чем вечером после трансляции. Теперь на нём не висел груз вины и было свежее видео для канала. Оказалось, жизнь становилась лучше и проще, если он пытался решать свои проблемы по-взрослому.       После совместного обеда Чимин рассказывал маме о своих делах — не обо всех, но о некоторых, которые заставили бы её им гордиться, и она была счастлива быть посвящённой в приятную часть жизни своего сына. В кафе было немноголюдно, играло что-то из восьмидесятых, и Чимин весь светился, показывая матери фотографии с открытия роллер-парка, рассказывая про канал, про новую причёску Хосока. Он так сильно хотел поведать ей и про Чонгука, и про то, какой он замечательный парень, но отчего-то не стал. Решил сохранить это на потом — на время, когда будет уверен на сто процентов.       Было уже около часа, когда Чимин заметил в окно вывернувший с дороги автомобиль — родстер Чонгука, хотя сам Чонгук обещал подъехать где-то через полчаса. Парень вежливо попросил прощения у мамы и вышел на улицу, пока Чонгук парковался. На нём была чёрная футболка и синяя фланелевая рубашка; в солнечных лучах буквально переливались персиковые волосы, цвет которых казался гораздо ярче, чем днём ранее.       Чонгук вышел из машины, не заметив Чимина у входа, взял свой рюкзак и, встав полубоком к парню, пятернёй убрал чёлку с лица. Приглядевшись, Чимин понял, что переливались совсем не волосы. Это были серьги. Чон Чонгук был в серьгах.       Пак весь напрягся, потому что от одного знания того, что у Чонгука есть запрещённый его отцом пирсинг, у него всегда были мурашки — маленький секрет, который они разделяли. А тут Чонгук в серёжках, которые он никуда никогда не надевал, но сделал это в день встречи с Чимином — Пак вдруг задумался, готов ли он к такому? Однако времени на размышления у него не осталось — Чонгук быстро пересёк небольшую парковку, пялясь в телефон, и через мгновение мобильник Чимина звякнул уже не таким уж актуальным оповещением.       Чон поднял голову и, заметив переминающегося с ноги на ногу у дверей Чимина, улыбнулся, и его улыбка в этот момент была похожа на яркие огни салюта в беззвёздном небе. Сердце Чимина ёкнуло, и он буквально выдавил из себя ответную улыбку, чтобы не выглядеть совсем разбитым от представшего перед ним чуда. Чудо. Чимин подумал, что это идеальная характеристика для этого парня.       — Ты уже здесь?       — Я с мамой, — пробубнил Чимин. — Это же настоящие?       Он протянул руку и коснулся толстого серебряного колечка в ухе Чона, и оно не было клипсой, чувствовалось в пальцах достаточно массивным, и придавали эти серьги Чонгуку какое-то особенное настроение, что-то на подобие с тем, когда он был на трансляции в кожаной куртке.       — Ага, — кивнул Чонгук, глядя на любовавшегося Чимина с высока, и тот почувствовал, как начал заливаться краской. — Я не надевал их с тех пор, как вернулся в США, и сегодня подумал, что хочу.       — А волосы? — Чимин хотел было дотронуться и до них, но всё же не стал, решив, что это будет слишком, особенно для него самого, и с невинным видом сунул руки в карманы. — Ты же освежил цвет?       — Ага, — снова кивнул Чонгук. — Мне нравится. Отец, правда, на грани того, чтобы выгнать меня из дома, поэтому я скоро скорее всего верну свой цвет.       — Будешь брюнетом? — удивился Пак.       Он помнил ту фотографию с канала Чонгука, на которой был запечатлён его натуральный цвет волос, безусловно чертовски ему подходивший, однако Пак поймал себя на мысли, что стал бы скучать по этой персиковой шевелюре.       — Да, но это не сейчас, может, через пару-тройку недель. Мне нравится его доводить, — Чонгук усмехнулся.       Чимин улыбнулся, они прошли в кафе, и Чонгук принялся озираться по сторонам, разглядывая интерьер. Мать Чимина, увидев их, отвлеклась от трубочки своего коктейля и вскинула брови.       — Так у тебя ещё дела? — поинтересовалась она у сына. — Здравствуй…       — Чонгук, — напомнил ей Чимин. — Да, я покажу ему город.       Они уселись на диванчик напротив неё, и она стала спрашивать у Чонгука, как ему школа и Модесто в целом, и они принялись болтать, пока Чимин жевал губы, пытаясь успокоить своё учащённое сердцебиение, потому что Чонгук сидел прямо рядом с ним — они соприкасались локтями. Чимин проклинал себя за такое детское поведение и не мог вспомнить, когда в последний раз чувствовал себя настолько зелёным в подобных вещах — будто ему снова стало четырнадцать, и у него не было никогда прежде отношений ни с кем на свете. Чимин стал таким робким, словно боялся, что одно неверное движение причинит вред Чонгуку или, быть может, прогонит его, хотя тот и сиял, как всегда, как солнечный зайчик от самого простого общения с мамой Чимина.       Солнечный зайчик и чудо. Чимину было немного тошно от самого себя из-за таких розовых соплей, но он не мог прекратить сравнивать Чонгука с чем-то волшебным: от одного только взгляда на его улыбку в груди Пака просыпалась щекотка.       Потом, когда мама собралась уходить, он вылез из-за стола и проводил её до выхода, и на улице она обняла его и сказала: «Замечательный мальчик», и Чимин ответил: «Ты меня смущаешь», и она добавила: «Если он тебе нравится, я не против», и тогда Чимин обнял её ещё раз, крепко-крепко, но ничего не ответил, только улыбнулся на прощание.       Вернувшись в кафе, Чимин намеренно пересел на диванчик напротив Чонгука, от волнения грызя колечко в губе. Тот с неподдельным интересом осматривал неоновые вывески, развешанные на окнах. Вдруг Чонгук встрепенулся, словно о чём-то вспомнил, и вытащил из сумки чёрный чехол, а из него — фотокамеру, объектив которой тут же направил на одну из цветных ламп.       — Зачем это? — усмехнулся Чимин.       Чон сделал пару фотографий и наставил аппарат на Чимина; тот непонимающе наклонил голову в бок.       — Нам нужна презентация, — напомнил Чонгук. — Соответственно, нам нужны фотографии. Я не хочу фотки из интернета. Я что, сам не могу что ли их сделать?       И он щёлкнул затвором, сделав Чимину портрет.       — Ну, меня только тогда не снимай, — недовольно протянул Пак.       — Но тебя любит камера, — возразил Чонгук.       Чимин поджал губы, пылая щеками, и, чтобы сменить тему, схватил в руки немного потасканное меню, открыв разворот с мороженым.       — Я привёл тебя сюда не просто так, — пробормотал он. — Я же обещал тебе самое лучшее мороженое? Вот, выбирай.       Он протянул меню Чонгуку.       — Не знаю, — пробормотал тот, всматриваясь в буквы на глянцевой бумаге бело-мятного цвета. — Я доверяю тебе. Выбери на свой вкус. Только не ванильное.       — Я помню, — ответил Чимин раньше, чем подумал, и, мысленно чертыхнувшись, быстро ретировался к барной стойке, чтобы сделать заказ.       Конечно, он помнил. Ваниль с примесью мятного мохито — вкус их первого поцелуя.       Чимин попросил сделать для Чонгука своё любимое бананово-шоколадное мороженое и зарылся пальцами в волосы, тяжело вздохнув. Нервы были ни к чёрту из-за происходящего. Он от такого отвык, если привыкал вообще хоть когда-нибудь. Раньше свидания давались ему довольно просто. Эти посиделки даже не были свиданием — по крайней мере, не носили это название, — а у него никак не могло успокоиться сердце, стучало громко и изо всей силы; пальцы покалывало от волнения.       — Хэй, — услышал Чимин позади; он обернулся и обнаружил Чонгука с камерой у старого музыкального автомата. — А он работает?       Чимин хмыкнул — что этот ребёнок затеял? — и обратился к Намджуну, указав на проигрыватель рукой:       — Эта штуковина рабочая?       Намджун, до этого писавший что-то в тетради на прилавке, отвлёкся и почесал подбородок, задумавшись.       — Вроде должна быть.       Чимин спрыгнул с барного стула и приблизился к аппарату. Классический джук-бокс «Блабер» для проигрывания пластинок весь переливался цветными лампочками, стоял там с самого открытия кафе, но Чимин только единожды слышал его в работе — как-то молодёжи не было особо интересно его включать. Однако Чимин знал, как автомат работал, потому что в тот самый единственный раз сам его включал — ему показывала мама.       — Что это вообще? — шепнул Чонгук, не сводя глаз с устройства.       Чимин прыснул.       — То есть ты хочешь его включить, но даже не в курсе, что это?       Чонгук кивнул, и Чимин покачал головой, посмеиваясь.       — Это музыкальный автомат. Вот здесь, — Чимин указал на полукруглое стеклянное окошко, — находятся пластинки с музыкой. Сюда нужно бросить четвертак, и вот тут с помощью кнопок выбрать песню из списка.       — Этой штуке, наверное, уже лет пятьдесят? — побормотал Чонгук. — В чём смысл?       — В этом и смысл. Это же культовая вещь, — Чимин зацокал. — Ох, и трудно же тебе придётся в Модесто.       — Нужен четвертак, да? — проигнорировал его Чонгук.       Он вывернул карманы, но ничего не нашёл и ринулся к своему рюкзаку, и выглядел Чонгук так, будто предвкушал какое-то волшебство — его глаза горели от взволнованности. Чимин едва сдерживал улыбку, наблюдая за тем, как отчаянно Чонгук пытается найти мелочь в сумке, как находит заветные монетки и, практически подпрыгивая, возвращается к Паку.       — Как?       — Сюда.       — И потом?       — Я же объяснил.       — Не вредничай.       Чонгук прикусил кончик языка, выбирая композицию. Чимин был уверен, что Чонгук не знает ни одной из предоставленных песен, потому что это всё было диско и рок-н-ролл, и это смешило его ещё больше: Чон выбирал музыку по названию. Он сказал: «Только не выбери медляк», и Чонгук фыркнул: «Что, не согласишься на танец?», и Чимин перестал насмехаться, надулся и отвернулся.       Чонгук выбрал наконец песню, и из стареньких колонок полились мотивы «Cheri Cheri Lady» группы Modern Talking. Чимин закатил глаза и повернулся обратно:       — Ты серьёзно?       — Я знаю эту песню! — воскликнул Чонгук и принялся щёлкать пальцами в такт, с самой дурацкой улыбкой напевая: — Забери моё сердце, я слишком долго был одинок, о, я не могу быть таким сильным!       Пак прикрыл рот ладонью, не в состоянии удержаться от хохота, потому что Чонгук пританцовывал и знал текст буквально наизусть. Чимин взвыл: «Это даже не танцевальная песня!», и Чон схватил его за руки, крича в ответ: «Дорогая, любимая леди, ты выбираешь среди многих. Но любовь там, где ты ищешь её, прислушайся к своему сердцу!»       — Давай дальше ABBA.       — Это же они выиграли «Евровидение»?       Чимин кивнул, Чонгук закинул ещё одну монету и переключил композицию, и Паку захотелось хлопнуть себя по лбу, потому что парень включил ABBA, но это была «Happy New Year», а на дворе был конец сентября. Чонгук поморщил нос и виновато улыбнулся: «Давай до припева и переключу». Тогда не выдержал даже Намджун, наблюдавший за ними со стороны — засмеялся в кулак. Чимин протёр лицо руками, мельком оглядев зал кафе — было не так много людей, но кто был, все поглядывали в их сторону, а когда Чонгук запел во весь голос строчки припева — откровенно уставились. Потому что Чонгук звучал как рождественский ангел. Чимину внезапно захотелось провести с ним настоящее Рождество.       «Пусть наша жизнь будет полна надежд и стремлений, ведь без этого лучше просто взять и умереть, тебе и мне…»       Последней песней стала «Sunny» Boney-M. Чонгук снова начал по-дурацки танцевать и заставлял Чимина делать то же самое, и Чимин думал, что ни разу в жизни не испытывал такого стыда и одновременно с этим — переполняющего его веселья. Ему приятно грел душу тот факт, что Чонгук совсем не стеснялся показаться глупым рядом с ним. В школе, в кругу своих одноклассников и сокомандников, Чонгук вёл себя совсем иначе. Но в эту минуту в диско-кафе он весело пропевал: «Солнышко, верно одно — я тебя люблю!», и Чимин без стеснения кричал эти строчки вместе с ним.       Никогда прежде Чимин не любил это место так сильно, как в этот момент.       Еле оторвав Чонгука от автомата, Чимин сунул ему мороженое. Переводя дыхание на диванчиках, они принялись обсуждать план на день. Утром Пак составил маршрут, согласно которому начальной точкой как раз было диско-кафе, затем — десятая улица с основными достопримечательностями, далее — небольшой тур по центру города, через арку, историю которой Чимин так же заведомо узнал для того, чтобы просветить Чона, потом — поездка за город на винодельни, потому что Модесто, кроме ретро-индустрии, славился ещё и вином. Эта часть не была так интересна Чимину, но там была довольно красивая природа, которая могла заинтересовать Чонгука, так что он добавил это в план. Вот и все главные места — не многочисленные, но и город был достаточно маленьким.       Чонгук слушал его, кивая и пережёвывая десерт. Когда Чимин закончил объяснять, Чон ещё немного помолчал, а затем резко поднял голову, перестав есть, как будто у него произошло озарение.       — Мы будем весь день в дороге?       — Ну, — Чимин почесал затылок. — Около того. Не знаю, как управимся. Если ты хочешь делать много фото, то, скорее всего, да, — он пожевал губу, прежде чем спросил: — У тебя ещё есть дела?       — Нет, — торопливо покачал головой Чонгук. — Просто мне нужно будет тогда заехать домой.       После того, как Чон опустошил тарелку, они наконец вышли на улицу и сели в машину. Чонгук всё ещё ездил с опущенной крышей, и в самой тачке ничего не изменилось с тех пор, как Чимин ездил на ней в последний раз — почему-то это уточнение было важным для него, хотя, если честно, любая стабильность была залогом его спокойствия.       Они выехали на дорогу, Чонгук включил радио, и Чимин расслабленно откинулся на сиденье, встретив попутный ветер лицом. На улицах было не очень загружено — в выходные всегда был невысокий трафик; солнце приятно поблёскивало сквозь облака. Чимин поглядывал по сторонам, но в основном — на Чонгука, потому что прядки его волос очаровательно трепались на ветру, а сам он мило кивал в такт музыке, сосредоточенно ведя машину.       Заходить домой к Чону Чимин не стал, оставшись в его родстере переключать волны радиостанций на магнитоле. Чонгук действительно жил очень близко к галерее видеоигр, в квартирном доме, самом обыкновенном невысоком здании из красного кирпича. Подтверждение этого факта заставило Чимина задуматься о мотивах Чонгука, когда тот предложил в качестве наказания донести выигравшего в аэрохоккей на спине до дома. Побывав у Чимина в гостях, он наверняка приблизительно понимал дистанцию, которая делала проигрыш Чонгука совершенно не равноценным проигрышу Чимина. Он намеренно пошёл на то, чтобы Чимин, в случае поражения, пронёс его на себе от силы минут пять, в противовес получасу ходьбы до дома Паков. В чём же была причина такого выбора?       Чимин понимал, что это довольно странно, но, если честно, не хотел грузиться. Ему нужно было найти что-то не слишком попсовое, потому что музыка питала его, как электричество, а в нём осталось очень мало энергии из-за пережитых плясок в кафе.       И всё-таки, Чонгук был чудом, подумал Чимин. Он всё ещё отчётливо ощущал прикосновения Чона на своих руках с тех мгновений, когда тот заставлял его присоединиться к сумасшедшей вечеринке. Откуда он вообще знал слова таких старых песен?..       Вскоре Чонгук вернулся в машину, плюхнулся на водительское сиденье и молча протянул Чимину бумажный пакет. Тот вопросительно выгнул бровь и заглянул внутрь, обнаружив простые контейнеры для обедов.       — Что это?       — Ну… кимпаб, — пробубнил Чонгук, почесав шею.       — Мы что, собрались на пикник? — усмехнулся Чимин.       — Нет, но… я просто хотел, чтобы ты попробовал мой. Я сам его сделал.       Чимин поднял глаза на Чонгука; тот пожал плечами, заводя мотор, и Пак мог поклясться, что видел румянец на его щеках.

***

Если поначалу Чимин был весь как на иголках, то впоследствии всё было уже совсем иначе: Чонгук пугающе легко справлялся с его напряжённостью, вытаскивал его из размышлений, не позволял ему хоть на секунду возвращаться обратно в свой этот извечный крохотный кокон комфорта. Так что в течение последующих нескольких часов Чимин был самым счастливым человеком на свете: во-первых, он рассказывал про свой любимый город, и во-вторых, делал он это для Чонгука, который его внимательно слушал.       А ещё рассматривал, буквально пялился, как будто Чимин был одной из достопримечательностей, заставляя его тем самым краснеть, и смеялся из-за этого, но не злобно, а как-то по-дурацки, и Чимина это бесило и вечно сбивало с толку, но он старался сохранять лицо, хотя, если честно, хотел придушить этого несносного парня за то, что постоянно тонул в его этой лучезарной улыбке, и готов был позволить ему делать что угодно, лишь бы он продолжал одаривать его ею.       Кроме того, Чонгук был более тактильным, чем обычно, и он постоянно дёргал Чимина за собой, подхватывал его за предплечье, дурашливо толкал его в плечо, совсем слабо, как будто делал это только для вида — или, может, чтобы заставить сердце Пака пропустить очередной удар. Он вечно опирался на Чимина, когда ему было лень стоять, и его пальцы часто оказывались на плечах Пака, и брюнету так сильно хотелось переплести их со своими, ему хотелось прижать его ладонь к своей щеке, коснуться щеки Чонгука — совсем маленькие, но до трепета в груди приятные жесты, которые он не позволял себе совершать, хотя руки так и норовили хоть случайно уцепиться за чужое запястье, чтобы почувствовать его тепло, чтобы дрогнуть от величины чужой кисти в сравнении с его собственной.       Когда Чимин всё же затыкался, Чонгук рассказывал ему немного о себе: например, после истории про Джорджа Лукаса Чонгук сказал, что собирается поступать на режиссуру, но с университетом пока что не определился. Он признался, что не смотрел «Звёздные войны», и Чимин подумал, что Тэхён был бы вне себя от этого факта и пристыдил бы его, так что они договорились посмотреть потом как-нибудь все части саги вместе; ещё он никогда не видел прежде старых кинотеатров, и когда Пак показал ему их «Бренден», расположенный как раз на десятой улице, он снял его вдоль и поперёк и заканючил, что хочет в кино, но здание было закрыто на реконструкцию.       Потом он поинтересовался:       — А у вас есть открытый кинотеатр? Я видел такие в сериалах.       — Есть, но он открыт только летом.       Парни как раз прогуливались мимо монумента, посвящённого «Американским граффити» — статуи, изображающей пару подростков, опирающихся на капот автомобиля, — и Чонгук щёлкнул и его тоже.       — Чёрт, жалею, что приехал так поздно.       — Не думаю, что ты променял бы Токио на открытый кинотеатр в Модесто, — усмехнулся Чимин, аккуратно шагая спиной вперёд, потому что солнце слишком слепило глаза.       Чонгук задумчиво ткнул языком в щёку.       — Не обязательно только из-за него.       — А из-за чего ещё? — поинтересовался Чимин, ровняясь с ним на асфальтированной дорожке.       В ответ Чонгук только ухмыльнулся и подмигнул ему. Честно говоря, раньше он постоянно делал это, но теперь эти чёртовы подмигивания каждый раз заставляли Чимина забывать, как вообще нужно пользоваться этими дурацкими штуками в груди, — кажется, они называются лёгкими. Чон ускорился, оставив Чимина в растерянности в компании выплавленных из бронзы людей. Они даже ничем не могли ему помочь, но он всё равно прошептал: «Он хочет довести меня», и, тяжело вздохнув, поспешил вдогонку.       Позже на парковке у «макдака» они любовались аркой и проливающимися сквозь неё лучами, пока жевали пересоленную картошку фри, бок о бок сидя на нагретом капоте. Там Чимин поведал Чонгуку, что изначально был проведён конкурс на самый лучший лозунг, где выиграл: «Никто не раздражает Модесто», но потом его заменили на занявший второе место «вода — богатство — довольство — здоровье», и победитель получил за него три доллара. Чонгук дослушал его и с важным видом спросил:       — Что мне делать с этой информацией?       — Бери на заметку, — улыбнулся Чимин. — Этот парень выручил три бакса за слоган, который представляет этот город уже больше сотни лет.       Затем они проехались по центру, Чимин показал Чонгуку музыкальный магазин — не такой важный для города, но важный для Чимина, — и имеющиеся в городе небольшой торговый центр, театр, исторический музей и городскую библиотеку, в общем, просто всё, что попадалось им по дороге. На одном из светофоров Чонгук перебил разглагольствовавшего про парады ретро-автомобилей Чимина:       — У меня есть один вопрос, — он выдержал паузу, дождавшись, пока Чимин повернётся к нему, и спросил: — Ты правда хочешь покрасить кончики?       Чимин ступорно моргнул пару раз, не понимая, к чему это вообще. Он упоминал об этом на трансляции, потому что после предложения Хосока действительно задумался так сделать.       — Эм… Ну, я пока только думаю, — неуверенно ответил он.       — Это будет как у Кенмы из «Волейбола»! — воскликнул Чонгук. — Ты смотрел «Волейбол»?       — Шутишь? Мы с Тэхёном его обожаем, — Чимин засиял. — Мы пошли на волейбол только из-за этого аниме.       — Серьёзно? — удивился Чонгук и засмеялся.       Загорелся зелёный, и ему пришлось умолкнуть, чтобы перестроиться в соседний ряд, и Чимин теперь стал трещать про аниме и сериалы, какие они с Тэхёном смотрели вместе, потому что сам он редко смотрел что-то в одиночку, а Чонгук делился своим мнением о тех, что тоже видел. Так Чимин успешно позабыл про историю города и его достопримечательности. Остаток дня они прокатались по городу, изредка останавливаясь, чтобы посидеть на лавочках или в машине и поболтать о чём угодно, кроме как о своём проекте, и выехали на шоссе в сторону выезда из города уже в районе семи.       Чонгук гнал по левой полосе, превышая допустимую скорость миль на пять в час, и Чимин, по правде немного боязливый в таких случаях — скорее оттого, что не привык к скоростным поездкам на ржавом пикапе, — чувствовал себя отлично. Всё было именно так, как он и мечтал: ехать прямо, дальше и дальше, лицезреть, как в зеркале заднего вида всё меньше и меньше становится Модесто; слева от него сидел прекрасный парень, из его оков — только ветер и ремень безопасности; впереди — серая извилистая лента дороги и, может и крохотное, но всё же путешествие.       Винодельня успела закрыться для посещения туристов, пока парни добирались до неё, так что они ошивались поблизости. Место находилось в пригороде: сочная зелёная природа, старая мельница, декорированные дворы винных ресторанов под старинные фермерские угодья — Чонгук фотографировал, снимал видео, постоянно ловил кадры с Чимином, будто это была его фотосессия. Поначалу Чимина это раздражало, но под конец дня он даже привык. Чонгук заставил его позировать с пасущимися на поле овцами, барахтаться в куче сена ради красивого кадра — и после он валялся там вместе с ним, как будто им было по десять, закапывал его в сушёной траве, заливаясь смехом до севшего голоса. Чимин кричал с холма: «Я люблю «Роман из телевизора»!», и потом там же, сидя в траве, они ели приготовленный Чонгуком кимпаб, и Чимин не знал точно, было ли дело в кулинарных способностях Чона, в голоде, в бескрайних пейзажах или, быть может, в его симпатии, но ничего вкуснее он прежде не пробовал.       В тот вечер Чимин мог наблюдать один из самых прекрасных закатов в своей жизни. Он старался — искренне прикладывал все свои усилия, — но всё равно постоянно поглядывал в сторону развалившегося в зелени Чонгука, на отражающиеся лучи багрового солнца в его светлых прядках и лёгкие дуновения ветра, на спокойное выражение лица с лёгким прищуром и примесью какого-то душевного умиротворения, на поблёскивающие и всё ещё жутко непривычные серьги в его ушах. Он рассматривал Чонгука, пока тот сосредоточенно выуживал сухую траву из волос Чимина, и пунцовел, лишь их глаза встречались; он считал родинки, желая коснуться каждой из них — так сильно они ему нравились, и мысленно гадал, откуда у Чонгука взялся на скуле шрамик.       Чонгук был нераскрытой книгой, и Чимину так хотелось узнать всё её содержание. Потому что Чимин верил, что внутри у Чонгука таился огромный волшебный мир, в каком Чимину прежде не доводилось побывать. Чонгук носил маски, он был таким разным для всех вокруг, но перед Чимином он был самим собой, наивным, с характерной для него вредностью и неусидчивостью, с искренностью и любопытством. Чонгук не был лучше Чимина, но он был лучшим для Чимина из всех, кого он когда-либо встречал.       Закат потухал, медленно превращаясь в чёрное, усыпанное блестящим бисером звёзд небо. Парни вернулись к оставленной у въезда на территорию виноделен машине, и Чонгук включил радио. Там играла классная песня, называлась «Before It's Too Late», и Чимину она очень нравилась, так что он сделал громче, пока Чонгук делал завершающие снимки пейзажей.       Пак не хотел, чтобы этот день заканчивался, искренне не хотел. Ему давно уже не было настолько хорошо — по правде, он даже не мог вспомнить, когда в последний раз чувствовал себя таким живым. Виновник этого чувства стоял в нескольких футах от него и с приоткрытым ртом и глубокой задумчивостью ловил красивый кадр последних лучей спрятавшегося за горизонтом солнца. Он сам был как солнце. Не зайчик — целое солнце.       Чон уселся в машину и хмыкнул:       — Я знаю эту песню. Это из «Трансформеров».       Чимин улыбнулся. Вокалист протягивал куплет: «Я стоял поодаль, чтобы понять, кто же ты, прячась в твоих глазах», пока парень упаковывал камеру в чехол, и потом: «Так останься же со мной на самом краю, отбрось свой страх», пока Чонгук укладывал всё в рюкзак. Чимин подумал, что хотел бы, чтобы Чонгук просто остался с ним — не жить, не спать, не встречаться и не выходить замуж; он хотел взрослеть с Чонгуком, потому что именно это для него было важно в его восемнадцать лет.       Чон закинул рюкзак в багажник и заметил, как Чимин задрожал от прошедшего по улице холодного ветра.       — Ты же не взял с собой ничего тёплого?       — Сегодня была хорошая погода.       — Вечером холодает, — цокнул Чонгук. — Это я здесь живу сто лет или ты?       Чимин пожал плечами, виновато поджав губы. Чонгук снова нырнул в багажник и вернулся с двумя абсолютно одинаковыми чёрными толстовками.       — Вот.       — Ты случайно не маньяк какой-нибудь? — недоверчиво пробурчал Чимин, приняв одежду. — Я видел в сериале подобное.       — У меня несколько одинаковых толстовок, — ответил Чонгук, сменив рубашку на худи. — Я… купил их по акции. Они мне нравятся.       «Так вот в чём дело», — пронеслось в голове у Чимина. Он всё думал, что Чонгук гоняет в одной и той же сильно полюбившейся ему толстовке, а у него на самом деле, вполне вероятно, был целый шкаф таких. Это было странно, но Чимин это принял. Худи пахло альпийской свежестью — каким-то дурацким ополаскивателем, и это Пака расстроило, потому что он рассчитывал умереть от запаха Чонгука в такой близости, но получил облом.       Чон сел в машину, сделав музыку чуть тише и повернув ключ. На горизонте замаячило окончание их путешествия, и от осознания этого они некоторое время замолчали, просто сидя и ничего не делая. Чимин сгорал от желания пригласить Чонгука к себе и одновременно понимания того, что ещё слишком рано. Он жевал колечко в губе и беспокойно дышал, боясь посмотреть на парня и спалить все свои мысли одним выражением лица.       И тут ему пришла в голову просто гениальная идея.       — Хочешь посмотреть на уток?       — На уток? — усмехнулся Чонгук; Чимин робко взглянул на него и кивнул, улыбнувшись. — Ты думаешь, меня способны заинтересовать утки?       Чимин улыбнулся шире и кивнул ещё раз.       — Чёрт, да, ты прав. Куда ехать?

***

Были уже сумерки, когда они припарковались у входа в городской парк. Чимин не ходил сюда уже больше года. Металлические резные ворота были открыты — на самом деле всегда, — так что они без труда попали внутрь и отправились к пруду по одной из многочисленных асфальтированных тропинок, освещённых кованными фонарями с рыжими лампами. Пока они шли в неловкой тишине, Чимин всё пялился на блики на своих ботинках и немного дрожал из-за ночных заморозков.       — Думаю, материала для проекта достаточно, — подал голос наконец Чонгук. — Я оформлю и скину тебе завтра.       — Ага.       — Если честно, я правда пытался «дать этому городу шанс» и всё такое, — продолжил Чон. — Но я всё равно ничего не понял. Так что я даже не знаю, про что рассказать.       — Ты просто не в своей тарелке, — пожал плечами Чимин. — Маленькие города не обязаны нравиться всем, как и большие. Посмотри фото ещё раз, подумай. Может, что-то приглянется.       — Я не хочу, чтоб ты подумал, что я какой-то разбалованный городской, — добавил Чонгук. — Просто… Не знаю. Мне нужно пространство. Этот город как будто давит на меня, и я не могу раскрыться, когда я с кем-то ещё. Да здесь даже люди какие-то…       — И люди здесь хорошие, — возразил Чимин. — Чонгук, просто не пытайся полюбить то, что тебе не нравится. И не думай, что тебя будут ненавидеть за то, какой ты есть. Быть собой лучше, чем притворяться.       — Это тяжело, — буркнул Чон.       — Поверь мне, я знаю.       Они остановились у небольшого моста, перекинутого через маленькое озеро, и Чонгук опёрся на железное ограждение, пытаясь выследить в скрытой в полумраке воде уток, а Чимин на секунду глянул на него — и больше не смог отвести взгляд. Чонгук искрился, как солнечные лучи на глади озера посреди ясного дня, весь такой мягкий и нежный, с неподдельным интересом в глазах. Чимин дышал через раз.       — Я… хочу извиниться, — тихо пробормотал Чонгук. — За всё… сегодняшнее. Кажется, я перенервничал.       — Это было… на самом деле весело, — неловко улыбнулся Чимин, сжав пальцами ледяной поручень.       — С тобой так комфортно, — ещё тише прежнего сказал Чон, и Чимин вообще перестал пользоваться воздухом. — Я не вижу, где мне нужно остановиться, потому что давно не чувствовал себя с кем-то настолько комфортно, — он не подавил кроткий смешок: — Я веду себя как полный придурок. Это какая-то магия?       Чимин прыснул. Он чувствовал себя точно так же.       Чон глядел вперёд, немного щурясь, и, по всей видимости, ведя глубокие мыслительные процессы. В тишине Чимину казалось, что он слышал собственную дрожь. Наконец Чонгук прикусил нижнюю губу и внимательно посмотрел на него, и лёгкий, едва различимый в фонарном свете румянец разлился по его коже.       — Мне нужно кое-что тебе рассказать.       — Давай.       — Я наврал тебе, — начал Чонгук, и Чимин нахмурился. — То есть не совсем. В общем. В девятом классе я запал на одну девчонку. Она была простой девятиклассницей, и она ходила в театральный кружок, и я увидел её в актовом зале во время репетиций для конкурса талантов. И влюбился. То есть я так думал. Когда я сказал ей об этом, она рассмеялась и сказала мне, что я слишком поверхностный. Я знал, что такое «поверхностный», но ничего не понял. Теперь я думаю, что, на самом деле, не любил её, но ощущения от того, что она отшила меня, были не такими, как если бы это сделал кто-то ещё. Из-за этого я решил, что влюбился. Сейчас я думаю, дело было в том, что меня впервые отшили из-за моей личности. И я конкретно загрузился. Начал заниматься музыкой, завёл канал на «Ютубе», и я думаю, что многие подписались на меня из-за личика, потому что я не был каким-то охрененным певцом, так что я всё ещё остаюсь поверхностным.       Он принялся жевать губы и теребить собачку молнии своей толстовки.       — Я не считаю, что ты поверхностный, — помолчав, ответил Чимин, буквально выдавив из себя слова. — По началу я так думал, но больше нет.       — Почему?       Чимин на секунду зажмурился и сглотнул, вспоминая наставления Юнги.       — Поверхностные люди — просто картинки. Они красивые, они заставляют тебя любоваться ими, и всё, чего ты хочешь, это прикоснуться к ним, но никогда — выслушать. Тебе не хочется знать, какие они внутри, потому что это не имеет смысла. Но ты… — Пак сделал глубокий вдох, как будто собирался прыгнуть в ледяное озеро, — ты не просто красивый. Ты имеешь смысл. Всё это время я только и пытался, что понять тебя. Выяснить причины того, почему ты такой, какой ты есть. Каждую нашу встречу ты казался мне абсолютно разным, и это так сильно меня раздражало, потому что я правда думал, что ты поверхностный, я в это верил, а ты заставил меня сомневаться в себе, — его голос дрогнул, и он смочил языком пересохшие губы и опустил голову, нервно выдохнув; было ощущение, словно внутри него всё готово взорваться. — Никто раньше не заставлял меня так много думать, как ты, Чонгук…       — То есть ты считаешь, что я красивый? — пробубнил тот; Чимин вскинул брови от неожиданности, и Чонгук прочистил горло, плохо подавив смущённую улыбку. — Ладно, прости. На самом деле, ты мне столько наговорил, что… у меня мурашки по коже, и я клянусь, если ты сейчас не замолчишь, то у меня случится сердечный приступ, — он умолк на пару секунд, и потом полушёпотом добавил, чуть наклонившись к уху Чимина: — И я думаю, что ты… безумно красивый.       Чимин уставился на него.       — Правда?..       — Ага, — едва заметно кивнул Чон. — Порой я просто… не могу оторваться.       Стоя в нескольких дюймах от Чимина, Чонгук смотрел на него с высоты своего роста, почти не дышал, больше не улыбаясь. Затем он быстро облизнул губы, его рука отпустила поручень, поднялась и зависла в воздухе на уровне шеи Чимина, но так и не притронулась к нему; его взгляд медленно скользнул по лицу Пака и вдруг вовсе устремился вниз, на землю и на воду, и его собственное лицо стало краснее, чем было до этого, в сотню раз. У Чимина остановилась работа всего его организма — только этот вид позволил ему поверить в только что произошедшее. Что это было?       — Ну и где утки? — возмутился Чонгук себе под нос, разбив неловкость между ними.       Чимин приоткрыл рот, но ничего сказать не смог, потому что у него не было ни одной идеи по этому поводу в голове, но были чувства.       Чувства, которые, как ему казалось, он больше никогда не испытает, но которые теперь отчётливо ощущались в учащённом биении сердца, в усложнённом дыхании, в покалываниях в руках, в ватности ног, в разливающемся по внутренностям тепле, в шуме и одновременно — тишине в мыслях. Чимин смотрел на Чонгука в этой его дурацкой огромной толстовке, с привычно блестящей карамельной кожей, с розовыми губами и самыми красивыми карими глазами, которые когда-либо удавалось видеть Паку, и он осознавал, что именно это было. На все сто процентов осознавал.       Чон повернулся к нему, раздосадовано вытянув губы в трубочку. Чимин хлопал ресницами, глядя на Чонгука в такой близости, что от каждого его фырканья парень ощущал горячее дыхание на своей коже. Его взгляд спустился ниже, и всё, чего он желал в ту секунду — это возможность снова дотронуться до идеальной арки купидона губ Чонгука своими. Ему так сильно захотелось его поцеловать, прямо там, перед воображаемыми утками, как хотелось когда-то поцеловать Сокджина, но ему было так же страшно, как и тогда. Так что он только рвано вдохнул, отвернулся к пруду и буркнул:       — Ты сам как утёнок.       — Чимин… Ты бы… обнял утёнка?       Чонгук выглядел растерянным, маленьким ребёнком посреди ужасающего тёмного леса, немигающе глядя на Чимина своими огромными глазами, и Пак озадаченно моргал, ощущая, как сердце его останавливается и перестаёт гонять кровь по организму, как оно взрывается фейерверками и его яркая россыпь бабочками разлетается по животу.       Зачем? Почему? Это какой-то идиотский тест? Но для кого он проводился? Чонгук знал о чужих чувствах и играл на них? Но зачем это ему? Он ведь не плохой парень, совсем нет. Тогда что это? Может, тест он проводил для самого себя? Может, Чонгук что-то чувствовал, но не мог с этим разобраться без чужой помощи? Может, для него это не было так очевидно, может, он боялся себе признаться, как когда-то боялся Чимин? Ведь для него всё было в новинку, и он мог сомневаться. Чимин должен был помочь ему. Если Чонгуку нужны были тесты, чтобы убедиться, то Чимин согласился бы на них столько раз, сколько ему потребовалось бы.       — Да, — выдохнул он. — Конечно.       Чимин не успел даже руки из карманов достать, как Чонгук уже прижал его к себе, утопив в складках своей толстовки, сжав хрупкое тело и уткнув Чимина в своё плечо. Пак попытался поймать хоть капельку воздуха ртом, но у него ничего не вышло, так что он зажмурился и робко обнял Чонгука в ответ. Окружающий мир стал таким чуждым и далёким для него, журчание воды, шелест листьев, стрекот сверчков и другие шумы постепенно сошли на нет, и он слышал только робкое дыхание в своих ушах, он чувствовал только чуть дрожащего парня в своих руках, такого тёплого, с головокружительной смесью ароматов — цитрусовым, запахом краски для волос, запахом самого Чонгука, а ещё свежесть осеннего воздуха вокруг, и Чимин готов был простоять там до конца своих дней, вот так, в объятьях Чонгука, как в самом безопасном уголке на свете.       — Спасибо, — шепнул Чон.       Он хотел отпрянуть от Чимина, но тот вцепился в него, не позволив отойти.       — Не шевелись, чёрт возьми.       Чонгук вдохнул и спрятал лицо в плечо Чимина, больше ничего не говоря.       Это было лучше поцелуев, лучше секса, лучше эйфории на сцене, лучше всего того, что когда-либо заставляло сердце Чимина биться так быстро, как оно билось в этот самый момент. Чимину больше не было страшно, почувствует ли его Чонгук — Чимин сам ощущал сквозь слои одежды убыстрённый ритм биения сердца Чона. Ему хотелось бы сжать парня так сильно, как он только мог, до хруста костей, настолько близко, насколько вообще это возможно, передать ему свои эмоции, не произнося ни слова, потому что прямо сейчас слова были лишними.       Это были их вторые объятья за всё время, и они ощущались совсем иначе — Чимин мог поклясться, что Чонгук испытывал то же самое, хотя бы приблизительно. И для друзей они снова обнимались слишком долго, но теперь вину делили на двоих. Чимин это знал.       С самой огромной в его жизни досадой он обнаружил через какое-то время, что его телефон, находившийся в переднем кармане джинсов, стал буквально разрываться от чьего-то требовательного звонка. Чимин готов был послать весь свет куда подальше, лишь бы не выпускать Чонгука из рук, лишь бы эти прекрасные мгновенья не закончились. Однако Чон заметил это.       — У тебя… вибрирует.       — Я ничего не чувствую, — соврал Чимин, зарывшись носом в ворот чужой одежды. Он едва касался липкой тёплой кожи Чонгука, до головокружения приятно пахнущей самим Чонгуком.       — Вдруг это что-то важное?       Чимин подумал, что ничего во вселенной в этот самый момент ему больше не было важно, и если ему звонил не сам американский президент, то он не на шутку бы разгневался. Но ему всё же пришлось послушаться, и в доставание мобильника из кармана он вложил всю испытываемую им злость. На экране улыбался красноволосый Хосок. Чимин с замешательством принял вызов, отвернувшись от Чонгука, чтобы тот не дай бог увидел его раскрасневшееся лицо.       — Хосок?       — Чимин, — взволнованно отозвался друг, — где бы ты сейчас ни был, срочно езжай домой.       — Что? Почему?       — Просто езжай домой.       Звонок отключился; нахмурившись, Чимин вернулся к Чонгуку, топтавшемуся у ограждения, и растерянно сглотнул.       — Хосок сказал срочно ехать домой, — пробормотал он.       — Что такое?       — Он… не сказал, — прошептал Чимин; от возраставшего страха тело обдало холодной испариной, и сердце теперь стучало быстро не от чувств, а от повышенного адреналина.       — Пойдём, — бросил Чонгук, схватившись за запястье Чимина, и устремился в сторону выхода из парка. — Я тебя довезу, только не волнуйся. Всё будет хорошо.       Чонгук мчался на машине так, будто опаздывал на самолёт, пока Чимин сжимался на пассажирском сиденье, не зная, чего ему ожидать. Он пытался дозвониться до матери, но она не отвечала, хотя на работе она никогда не брала трубку. Потом он стал перебирать в голове все возможные беды, которые могли бы произойти по его вине, начал спрашивать самого себя, всё ли выключил, когда уходил, закрыл ли дверь.       Всё тело дрожало от неизвестности и пронизавшего до самых костей холодного ночного воздуха, зуб на зуб не попадал, и он всё смотрел на пролетающие мимо силуэты зданий, погруженных в сон, пытаясь найти там хоть капельку спокойствия, пока на одном из светофоров не почувствовал прикосновение к себе — Чонгук взял его за руку, ненастойчиво сжав его кисть чуть влажными тёплыми пальцами. Чимин выдохнул и прикрыл глаза.       Они выехали на нужную улицу, и Чимин пригляделся: казалось, с домом было всё в порядке, вокруг — ни души. Подъехав чуть ближе, он рассмотрел на ступеньках силуэт, и только останавливаясь уже у самого дома, Чимин узнал человека.       «Сокджин?»