Television Romance

— Сделай это.       Чимин моргнул, и потом ещё, и ещё, не до конца осознавая, правда Чонгук сказал это или ему послышалось — вдруг это его дурацкие фантазии? Вдруг он просто выпил на голодный желудок и оттого опьянел гораздо быстрее? Он кротко вдохнул с приоткрытым ртом, его глаза уставились на лицо парня, чьи губы так же разомкнулись, и взгляд был выжидающим, пронизывающим до самых костей. Внутри Чимина что-то лопалось, как набор гелиевых шариков, и когда остался один единственный, алый, как губы парня напротив него, он подался вперёд, чтобы уловить его за тонкую ленту и спасти, но на деле — исполнить свою самую отчаянную мечту.       Их губы соприкоснулись, и у Чимина не осталось больше ни одной разрывающей его на части мысли в голове — стало вдруг тихо, словно рабочий день был окончен и все они ушли на покой. Но сковывавший его страх не позволял ему дотронуться до Чонгука, и Чимин лишь крепко сжимал стеклянную бутылку, второй рукой вцепившись в подлокотник своего стула. И он так робко целовал его, будто если применит хоть капельку силы, то Чонгук рассыплется прямо перед ним, испарится, или, если всё это сон, — Чимин просто проснётся в своей комнате и снова встретится лицом к лицу с пожирающим одиночеством и бумажными журавликами.       Губы Чона были приторно-сладкими, точно такими же мягкими, как и тогда, в комнате у Юнги, и сам Чонгук так же не касался его, замерев на месте. Чимин не пытался углубить поцелуй, но он отчаянно хотел остановить это время — время, когда он осторожно целовал человека, в которого так сильно был влюблён. Впервые в жизни.       Он неохотно оставил последний еле ощутимый поцелуй на податливых губах, возвращаясь к спинке своего стула, и его прикрытые глаза наполнились влагой; он ощущал себя опустошённым, не зная, что ему делать дальше, словно остался голым и все его многочисленные слои эмоций, масок, за которыми он так долго прятался, опали вместе с последним горячим выдохом, оставленным на коже Чонгука.       Всё ещё боясь посмотреть на Чонгука, Чимин сглатывал вязкую слюну и ожидал свой приговор, и всё, что тот сделал в гнетущей тишине с отчётливо слышным биением сердца Пака, — это сказал:       — Сделай это ещё раз… по-настоящему.       Чимин распахнул глаза:       — Что?..       — Пожалуйста, Чимин, — прошептал он; его взгляд был наполнен волнением. — Поцелуй меня.       Чимин слышал треск, и он слышал свистящий ветер вокруг себя, падая в бездну, прямо в гигантскую щель, вокруг которой всё это время с опаской наматывал круги, и чувствовал, как обрываются тросы, соединяющие его с реальностью. Чимин начал тонуть, то ли в бескрайнем океане, то ли в глазах Чонгука — не имело значения, потому что всё это было одно и то же. И он практически умолял: в оранжевых лучах настольной лампы и аромате клубничного алкоголя, в липкой духоте и ночном умиротворении комнаты голос Чонгука был тихим, и слова были адресованы только Чимину, и он по правде просил сделать это. Он просил стать смелее. И он снова просил себя поцеловать.       И Чимин поцеловал — отпустив себя, с такой жаждой, как припадал к банке любимой холодной газировки в самый жаркий июльский день во время репетиций в гараже, всё ещё боясь, что Чонгук на самом деле не настоящий, как будто если Чимин не будет теперь таким настойчивым, то он не узнает всё, что Пак так долго скрывал. В темноте своих ощущений он терял контроль. Дрожащие пальцы выронили недопитый коктейль, стук бутылки об пол едва ли был слышен в гуле крови в его голове. Его руки дотрагивались до влажной шеи, гладили кожу, зарывались в персиковые волосы, желая приблизить парня ещё сильнее, ещё глубже.       Перед глазами Чимина рождались галактики, вспыхивали звёзды, мерцали туманности, он видел вселенную и пробовал её на вкус — и тот был потрясающим, как самое лучшее мороженое из диско-кафе, но в тысячи, сотни тысяч раз слаще, и он пользовался моментом, каждой секундой, чтобы навсегда запечатлеть его в своей памяти; он впитывал каждый неровный вздох Чонгука, его язык бесцеремонно вторгся в чужой рот, и Чимин хотел ощутить гладкость металла шарика его пирсинга. Он мог бы поклясться, что этот поцелуй — отчаянный, неряшливый, мокрый, самый странный в его жизни — был самым искренним, на что он был когда-либо способен. Чимин вложил в него всю свою душу, своё сердце, свою жизнь, всё, что в нём было — таким откровенным до этого он был только в музыке.       Смутно он понимал, что ему нужно остановиться, но он не хотел этого, снова и снова целуя Чонгука, он просто не мог оторваться. Чем больше Чимин пытался оставить его, отстраниться от него, тем сильнее льнул к нему, пока не очутился на его коленях, и ладони Чона легли на его талию, приподняв полы толстовки и смяв тонкую футболку, такие тёплые, Чимин так долго ждал их возвращения на своём теле. В алкогольной дымке и порыве чувств он был готов отдаться Чонгуку полностью, без остатка, без смущения и оков здравого смысла, он хотел снять с себя одежду, предрассудки и дурацкие убеждения, остаться раскрытым перед Чонгуком, чтобы он принял его таким и сделал сам всё то же самое.       У подножья кровати загремели бутылки; нога Чонгука дёрнулась от соприкосновения с растёкшейся жидкостью, и он оторвался от Чимина, опустив голову.       — Чёрт, я мокрый.       Чимин, тяжело сглатывая и пытаясь сфокусироваться на торчащих прядках на светлой голове, подумал, что тоже.       — Если мы продолжим, я не смогу остановиться, — признался он.       Чонгук взглянул на него и прикоснулся пальцами к его щеке, влажной от прорвавшихся слезинок. Чимин смотрел в его блестящие глаза, его любимые глаза, испытывая всё новые волны мурашек от того, как потемнели радужки — до вставших дыбом на затылке волосков.       — У меня… никогда этого не было, — прошептал Чонгук. — С парнями.       — У меня тоже, — ответил Чимин.       — Что будем делать?       — Можно просто целоваться, а дальше — как пойдёт, — совсем беззвучно произнёс Чимин.       Чонгук перевёл взгляд на его пунцовые приоткрытые губы и едва заметно кивнул, но, прежде чем снова прильнуть к ним, ухватился за полы толстовки и потянул вверх, оставляя Чимина в белой футболке.       — Если хочешь посмотреть пирсинг, придётся снять футболку тоже.       С пылающими щеками Чонгук медленно стянул и её, отбросив затем куда-то в сторону. Чимин напрягся от прохладного воздуха в комнате и толики смущения. Столько времени прошло с тех пор, как Чонгук видел его без майки, и он даже не видел его полностью, так что это было непривычно. Парень заворожённо прикоснулся горячими пальцами к его татуировке; Чимин дрогнул, словно от разряда электричества, разнесённого волнительной дрожью по телу, и задержал дыхание. Чонгук пристально следил за собственными движениями, очерчивающими чёрные буквы на рёбрах, затем скользящие по груди, наткнулся на проколотый сосок с маленькой серебристой штангой и хмыкнул, заглянув парню в глаза.       — И как? Стал чувствительнее или…       — Ещё не знаю, — Чимин сглотнул вязкую слюну.       Чон облизнул губы, глянул на пирсинг и, чуть помедлив, подался вперёд, обжигая дыханием чужую кожу. Чимин прикрыл глаза и резко выдохнул, почувствовав влажный язык, очерчивающий ареолу. Судорожно вцепившись в мощные плечи руками, он попытался подавить прорывающийся стон — но всё равно издал какой-то совсем уж упрашивающий скулёж.       Он не понимал, был ли таким чувствительным из-за пирсинга или, быть может, из-за самого Чонгука, но то, как тот засасывал горошину соска — осторожно, боясь навредить, — как звучно стукались друг о друга их штанги, то, как его руки в этот момент продолжали поглаживать его влажную от испарины кожу, как тишину в комнате разрезали их тяжёлые вздохи — всё это отдавалось сильнейшим давлением у Чимина внизу живота и горячей лавой растекалось по венам, дурманя дымкой желания его и так немного опьянённый алкоголем рассудок.       Парень влажными поцелуями покрывал ходящую ходуном грудь и ключицы Чимина, покусывал нежную светлую кожу; Чимин прерывисто хватал воздух ртом, жмурясь от ласк до цветных пятен перед глазами. Он чувствовал себя таким немощным в руках Чонгука — ему тоже хотелось снять его треклятую толстовку, ему хотелось попробовать Чонгука на вкус, оставить на нём багровые следы, ему хотелось самого Чонгука полностью, но от чужого языка на собственном соскучившемся по подобным ощущениям теле он едва мог держаться за парня, чтобы не свалиться на пол, прямо в лужу от пролившегося коктейля.       Он прикусил губу и из последних сил оттолкнул Чонгука, требовательно стянув его толстовку вместе с футболкой, и нетерпеливо поцеловал его, ладонями касаясь разгорячённого тела. Чимин помнил его без одежды с тех пор, как он стоял в его кухне в одном полотенце, и часто представлял этот образ, запираясь наедине с собой и своим острым голодом, чтобы снять томящееся напряжение. Ох, если бы Чонгук знал, сколько раз Чимин кончал в душевой от одного только представления Чонгука в этой грёбаной футбольной форме и в драных джинсах с мокрой, почти прозрачной майкой… Чимин оторвался от сладких губ, чтобы ещё раз глянуть на его карамельную кожу с вздымающейся от усложнённого дыхания грудью, перекатывающимися мышцами, и с гортанным мычанием провести пальцами по его торсу — он был в точности таким, как Чимин и представлял себе, но на ощупь — ещё лучше в тысячи раз.       — Чего ты хочешь? — спросил Чимин.       Он готов был на что угодно, честно говоря. Они оба были такими зелёными и неумелыми в том, чего им хотелось больше всего в тот момент, но ведь удовольствие можно получить разными способами и совсем необязательно переходить на что-то весомое. Чимин это точно знал: сколько часов он потратил на петтинг, так и не осмелившись переспать ни с одним парнем по-настоящему. Так что лично он мог себе представить, что и как сделать с Чонгуком, но вопрос был совсем в другом — готов ли Чонгук хоть на что-нибудь кроме поцелуев.       — Тебя, — прохрипел он; его раскрасневшиеся губы блестели от их совместной слюны, а в глазах — поволока желания. — Тебя хочу.       — Скажи мне больше, — промурлыкал Чимин, едва удерживая себя от того, чтобы простонать от его ответа. — Я позабочусь о тебе.       — Я бы никогда не подумал, что ты можешь так разговаривать, — ухмыльнулся Чонгук, но улыбка быстро сменилась на сосредоточенность; он поглаживал тонкую талию своими ладонями, но вдруг спустил их ниже, схватившись за скрытые под джинсой ягодицы; Чимин готов был зашипеть — так по-хозяйски и совсем не по-зелёному он сделал это. — Знаешь, я не думаю, что ты и ты на сцене — это два разных человека, Чимин. Потому что ты чертовски горячий во время выступлений, но ты и в повседневной жизни просто сводишь меня с ума. Ты делаешь вид, что ты самый простой парень на свете, но я не мог перестать думать о том, как ты окажешься вот так, сидя на мне.       Чимин вдохнул сквозь сжатые зубы и захныкал от того, как Чонгук смял его половинки, тем самым прижимая его к себе ещё ближе. Пах о пах тёрлись друг о друга сквозь деним. Вот он — тот самый самоуверенный Чонгук, который так сильно раздражал его поначалу, но теперь до болезненных узлов в животе заводил ещё сильнее.       — Чёрт…       — И эти твои губы с этим грёбаным колечком. Знаешь, где чаще всего я мечтал их увидеть?..       Это был выстрел для старта забега; Чимин налетел на Чонгука с новым голодным поцелуем. У него так давно не было даже петтинга, что от речей Чонгука его крышу снесло напрочь, он настолько был возбуждён, что готов был задымиться. Он повалил парня на матрас, прижимаясь к его липкой коже, проникая языком в чужой рот с такой требовательностью, что на секунду пробудившаяся в Чонгуке уверенность исчезла так же быстро, как и появилась — он только и успевал, что оторопело отвечать.       Чимин всё ещё не был уверен в том, насколько и к чему Чонгук готов — его разговорчики казались Паку больше защитной реакцией и попыткой заглушить нотки его внутреннего страха, но даже если Чонгук ставил эксперименты, чтобы до конца убедиться в своих чувствах, Чимин всё ещё был согласен на то, чтобы он ставил эти дурацкие опыты на нём. Потому что Чимин желал его так сильно, до звона в ушах и яйцах, и он собирался дать понять Чонгуку, что тот не совершал ошибок. Что Чимин стоил того, что Чонгук так сильно боялся потерять, сделав выбор в его пользу.       Он в последний раз переплёл их языки и скользнул губами к его подбородку, челюсти, шее, оставляя мокрые дорожки. Вкус у Чонгука был немного солоноватым из-за пота, но всё равно сладким из-за того, как громко и учащённо он дышал от любых прикосновений Чимина. И Паку так сильно мешали джинсы — его стояк от такого податливого Чонгука грозился порвать треклятую молнию, но Чимин терпел, потому что нужно было действовать как можно более аккуратно.       Чимин покусывал мягкую медовую кожу, поглядывая на то, как с приоткрытых губ Чона слетают вздохи, и упивался этим видом: растрёпанные розоватые волосы, разбросанные по покрывалу, дёргающийся от частых сглатываний кадык, зажмуренные глаза со сведёнными к переносице бровями, блестящее испариной лицо, шея, грудь — Чимин спускался всё ниже, выцеловывал каждый дюйм выгибающегося навстречу тела, боясь однажды расплавиться подобно мороженому от того, насколько раскалённым оно было под ним.       Он поставил засос рядом с тазобедренной косточкой и сел на бёдрах Чонгука, чуть касаясь пальцами кожаного ремня на его индиговых джинсах. Чонгук разлепил глаза и приподнялся на локтях, глядя на Чимина своими оленьими, невинными глазами — он был таким двуличным!..       — Хочешь, — шепнул Чимин, смотря на него из-под ресниц, немного застенчиво, — я исполню твою мечту?       Чонгук снова тяжело сглотнул, и в его зрачках повспыхивали огни.       — Блять. Да. Да.       Он рухнул на постель, откидывая голову назад и дрожащими пальцами расстёгивая ремень. С ухмылкой Чимин убрал его руки под негодующее мычание и самостоятельно расстегнул пуговицы — точно такими же непослушными пальцами, но он хотел сделать всё сам, позаботиться о Чонгуке. Он встал на ноги, и Чонгук приподнял бёдра, чтобы Чимин смог стянуть его джинсы хотя бы до колен. На нём были чёрные облегающие боксеры, самые обычные, но Чимина всё равно прошибло от их вида: даже в тусклом освещении, даже на тёмной ткани было видно влажное пятно от естественной смазки.       Чимин уселся обратно и вздохнул, пытаясь успокоиться и не наброситься на Чонгука в порыве похоти. Почему вообще он так сильно нервничает? Это ведь он принимающий. Это ему надо бояться. Но Чонгук не должен был пожалеть, и его нельзя было ни в коем случае спугнуть.       — Что-то не так? — послышался тихий голос.       Чимин испуганно поднял глаза на лицо Чона, и тот выглядел встревоженным — разбитым, но встревоженным.       — Я боюсь, что изнасилую тебя, — выпалил Пак. — Ты видел себя? Мне кажется, у меня уже все трусы мокрые из-за одного только твоего вида.       — Ты думаешь, что я не готов, да? — догадался парень и сжал расставленные по бокам от его торса предплечья Чимина, слегка поглаживая их пальцами. — Чимин, мне не десять. Я волнуюсь, но я сделал этот выбор осознанно.       — Ты о нём не пожалеешь, я клянусь, — заявил Чимин. — Сейчас у тебя будет лучший отсос в жизни.       — Не могу поверить, что это происходит с человеком, который говорил слово «писька» в неполные восемнадцать, — пробормотал Чонгук.       Чимин, до этого уже потянувшийся к резинке боксеров, уставился на него.       — Я всё ещё это делаю, — возмутился он. — Писька. Писька. Писька!       — Заткнись! — засмеялся Чонгук.       Это помогло немного разрядить обстановку. Чимин потянулся к парню, чтобы поцеловать его — медленно, тягуче, скорее для того, чтобы вернуть подходящую для минета атмосферу, и коснулся рукой его члена сквозь тонкий хлопок белья. Тот просяще дёрнулся в ответ. Чимин провёл пару раз небольшой ладонью по всей длине ствола, и Чонгук, хныкнув в поцелуй и, очевидно, вспомнив о существовании собственных рук, умостил их на чужих боках. Одна скользнула ниже, до самой ширинки, и он неуверенно сжал Чимина, изучающе прощупывая эрекцию. Тот оторвался от его губ и зашипел.       Чон прикусил кончик языка и расстегнул брюки. Чимин облегчённо выдохнул — всё ещё не идеально комфортно, но уже не болезненно. Чонгук поднял глаза на его лицо, и Пак облизнул губы, нависая над ним и пытаясь понять его эмоции.       — Ну, как?       — Как будто себе, — признался Чон тихо.       Чимин хмыкнул и выпрямился, возвращая внимание к чужому паху. Он отсел подальше, чтобы ему было удобнее, и наклонился, оставив еле ощутимый поцелуй на влажном пятне боксеров — сверху послышался шумный выдох. Чимин прикусил колечко в губе и поддел пальцами резинку, медленно снимая бельё, от чего его щёки начали пунцоветь всё больше и больше, хотя казалось бы — уже незачем. Чонгук оказался красивым даже в таких местах. Чимин сглотнул пустоту и, оголив увитый венами и напряжённый до багровой головки член, взял его в пальцы и протяжно дунул на него, обдав горячим воздухом. Чонгук сжал пальцами покрывало, но ни звука не издал — сдерживался.       Чимин прикусил губу, чтобы не улыбнуться, и подался вперёд, покрывая разгорячённый орган мелкими поцелуями; свободной рукой он поглаживал низ живота Чона, поднимался выше по подтянутому торсу, аккуратно корябая короткими ногтями, чтобы вызвать мурашки, но не защекотать. Затем Чимин мокро лизнул его по всей длине, вызвав лёгкую дрожь. Он был хорош в минете, опять же, благодаря своему без-проникновенному опыту, так что он не сомневался, что Чонгуку понравится, что ему самому понравится. Чимин вобрал влажную от предэякулята головку в рот, слизывая чужую влажность — солоноватую и терпкую, — и, дразня, шумно выпустил член изо рта под прорвавшийся из груди парня жалобный стон.       У Чимина плыло сознание от происходящего. Он старательно вылизывал Чонгука, прятал зубы, насаживался максимально — не до конца, но как мог расслаблял горло, — помогал себе рукой. Комната была наполнена мокрыми пошлыми звуками и тихим голосом Чонгука. Какое-то время Пак не мог заставить себя посмотреть на него, так что, когда он всё-таки сделал это, его поезд здравого смысла съехал с рельсов. Чонгук наблюдал. Пристально, наплевав на то, что готов был задохнуться от новых и новых грудных стонов. Он смотрел Чимину прямо в глаза, и его собственные были чернее ночи за окном. Поймав зрительный контакт, Чимин сам не смог сдержаться и громко промычал, послав заряд вибрации по Чонгуку, и тот сматерился и упал в подушки, пальцами левой руки зарывшись во влажные волосы Пака.       Минет делали Чонгуку, но Чимин сам был готов кончить уже только от одного этого вида ломающегося, вздрагивающего парня — тот был полностью во власти ощущений, выглядел таким разомлевшим, но из-за этого ещё более сексуальным. Ощущения тяжести во рту, длинных пальцев в своих волосах, то, как они сжимали прядки от его движений, почти вырывали из Чимина скулёж, будто он хотел, чтобы Чонгук был немного более решительным — заставил его действовать так, как ему хотелось на самом деле. Чимину кружила голову одна мысль об этом.       Чонгук был уже близок к разрядке — его дрожь, становящиеся всё более отчаянными хныканья, невозможность вернуться взглядом к виду меж ног полностью выдавали его. Чимин выпустил член изо рта, тяжело сглотнул слюну с примесью смазки и потянулся к его руке, сжимавшей до белых костяшек пальцев ткань покрывала, чтобы заставить его вернуться в реальность.       — Ну же, — шепнул он севшим голосом. — Давай.       Чонгук немного рассеянно вплёл пальцы второй руки в его волосы, и Чимин вернулся к члену, всё ещё глядя на его раскрасневшееся лицо. Чонгук сжал зубы и неуверенно надавил на чужую голову, и Чимин поощрил его стоном — в ответ Чон снова сматерился. Он продолжил несильно надавливать на голову, делая медленные неглубокие фрикции, и у Пака сложилось впечатление, что у того никогда в жизни минета вообще не было. Он шлёпнул Чонгука по бедру, хмурясь, и тот сматерился опять, но всё же стал решительнее — темп его толчков стал увеличиваться, и вскоре у Чимина выступили слёзы от того, как сильно ослеплённый приближающимся оргазмом парень стал вколачиваться в его рот.       Чонгука не хватило надолго, но то, как громко и протяжно он застонал, почти зарычал, изливаясь наконец в горячее горло Чимина, откидываясь на кровати и сжимая его прядки пальцами, было лучше всех длительных ласк на свете. Его руки бессильно скатились на кровать. Чимин медленно выпрямился, и Чонгук еле сфокусировал свой взгляд на том, как парень разрывает ниточку слюны, проглатывает горькое семя, вытирает пальцами уголки рта и поблёскивающий влагой подбородок и облизывается — и прикрыл глаза, с хрипом выдыхая: «блять». Чимин не любил глотать, но ради такой реакции оно того стоило.       — Согласен, — выдавил Чимин; его горло неприятно саднило.       — Ты высосал из меня жизнь.       — Ну, не совсем.       Чимин упал на постель рядом с парнем, и тот устало повернул к нему голову, всё ещё содрогаясь от пережитого оргазма. Чимин прикусил губу, чтобы не взвыть от такого прекрасного вида. У потерянного и ослабшего Чонгука в уголках полуприкрытых глаз был влажный блеск, губы, с которых срывались частые выдохи, стали почти бордовыми от беспрестанных покусываний, по коже капельками стекал пот. Пак прикоснулся пальцами к чужой щеке и потянулся поцеловать Чонгука, но остановился, вспомнив, что только что сделал.       — Что? — шепнул Чон.       — Я же…       — Чимин, — его рука поднялась к подбородку парня, и большой палец коснулся нижней губы. — Я почти без сознания. Пользуйся моментом.       Чимин усмехнулся:       — Я не хочу пользоваться тобой…       Он вдруг захотел признаться парню в любви, как в какой-нибудь дешёвой мыльной опере делают обычно главные герои после секса, но отчего-то не стал. Уголки губ Чона чуть приподнялись в слабой улыбке, и он сам приподнялся, потянувшись к парню за поцелуем — совсем уж ленивым, мокрым от остатков не успевшей подсохнуть слюны и спермы, горьковатым, с примесью клубничного девчачьего коктейля.       Чимин жмурился в поцелуях с Чонгуком, потому что не был уверен, что сможет сдержать все эти бури чувств, которые рождались в нём каждый раз; он готов был стать самым сентиментальным подростком на свете и прослезиться даже после всего, что они наделали, даже в этом дурацком поцелуе, потому что от каждого прикосновения Чонгука на своей коже плавился сыром на пицце и жаждал больше, ещё больше. Он так хотел Чонгука в себе, ему так необходимо было получить разрядку именно таким способом — будто это стало бы подтверждением того, что всё происходящее реально, что Чонгук и вправду выбрал его.       Придя в чувства, Чон уложил Чимина на спину, покрывая липкую кожу поцелуями,и легонько щекоча штангой. Всё ещё жмурясь, Чимин закинул голову назад позволив Чонгуку оставить пару отметин на бледном участке под самым ухом. Его дыхание было робким и прерывистым, а тяжесть тела Чонгука была такой приятной. Парень сдёрнул с себя застрявшие на икрах джинсы и бросил их в подножье кровати — вполне вероятно, прямо в лужу, но им было так глубоко наплевать, — и вернулся к Чимину, припечатанному к матрасу возбуждением. Пак приоткрыл глаза: Чонгук был полностью обнажённым, в то время как на самом Чимине всё ещё оставались грёбаные джинсы.       — Я хочу снять их с тебя, — предупредил Чонгук.       — Если я скажу, что я против, это что-то изменит?       Ничего не ответив, Чонгук сосредоточенно прикусил язык, ухватился за пояс джинсов и, дождавшись, пока Чимин наконец оторвёт задницу от постели, резко потянул их на себя; грубая даже сквозь трусы ткань беспощадно проехалась прямо по эрекции, и Чимин почти вскрикнул.       — Чёрт, извини, — буркнул Чонгук виновато, стаскивая брюки вместе с трусами с его ног.       Ну вот, подумал Чимин. Теперь он тоже был перед Чонгуком во всей красе — с безумно как стыдно сочащимся смазкой членом и покрытой мурашками светлой кожей. Он смущено свёл колени, глядя на погруженного в исследование чужого тела парня напротив него. Тот замер, ничего не делая. У Чимина сердце от растущего напряжения долбилось в побаливающем горле.       — Ну… — выдавил он. — Что…       — Ты такой красивый, — выдохнул Чонгук. — Я правда не могу оторваться.       Чимин сглотнул и медленно моргнул пару раз.       — Разве парням вообще можно быть такими красивыми?.. — Чон коснулся пальцами дрожащих икр Чимина и скользнул выше, к коленям, тем самым разгоняя мурашки.       Он хотел ляпнуть что-то ещё жутко смущающее, но Чимин не хотел его слушать. Он резко раздвинул ноги и обхватил Чона за талию, толкнув его на себя, чтобы наконец добиться необходимого тесного контакта и поцеловать Чонгука, заткнуть его, дать слово его телу, а не разуму. Они стукнулись зубами и оба зашипели от неприятного ощущения, но оно утонуло в волне долгожданного трения, едва их стоящий колом и постепенно снова напрягающийся члены соприкоснулись, жаром опаляя друг друга.       Чонгук сжимал его тело, обнимал его с особой нежностью, из-за которой Чимин, несмотря на острое желание, на самом деле не хотел торопиться. У них впереди была целая ночь, и он хотел, чтобы они занимались любовью. Неважно, насколько неумело, неважно, насколько далеко заходя, — Чимин был по уши влюблён в Чонгука, и он хотел, чтобы его любили в ответ.       Чон обхватил оба ствола и, не отрываясь от губ Чимина, начал дрочить им обоим. Пак подмахивал бёдрами, не специально, но Чонгук вскоре переключился только на него одного, стараясь как можно скорее помочь парню получить заветное освобождение. Чимин был на пределе, всё хрипло скуля: «сейчас-сейчас», и через мгновение он рвано застонал, изогнулся и вырвался из поцелуя, цепляясь ногтями в плечи Чонгука. Оргазм накрыл его волной цунами и утопил в бескрайних океанах; в голове стоял гул из крови, но вдруг — прекратился, сменившись на ультразвук. Он излился Чонгуку в кулак и обмяк под ним, чувствуя, как с уголков глаз медленно скользнули по вискам слезинки.       Чонгук сел, продолжив медленно водить пальцами по чувствительному члену, пока Чимин пытался оправиться после оргазма. Даже кончать от руки Чонгука было сродни полёту в космос — так ему показалось. Тяжело дыша, парень с огромным усилием разлепил глаза и увидел любующегося им Чонгука. Он правда любовался. Чимин подумал, его крыша снесена и никогда больше не вернётся на место.       — Ну, как? — прохрипел он.       В этот момент он был рад, что решил пойти на всё это уже после фестиваля — иначе ему было бы просто нечем петь.       Чонгук молчал, опустив взгляд на измазанную семенем руку. Чимин знал, какие именно мыслительные процессы происходят в его любопытной голове, но не был уверен, что хочет его останавливать. Это была ночь грёбаных экспериментов.       — Тебе не хватило собственной?       Чон поднял руку, продолжая внимательно глядеть на неё, и, приоткрыв рот, коснулся языком указательного и среднего пальцев, пробуя Чимина на вкус. По его лицу Пак ни черта не понял.       — Это странно, — выдал наконец Чон. — Но чертовски возбуждает.       Чимин сглотнул. Он был смертельно уставшим, но кто нахрен вообще в курсе, когда ему снова выпадет подобный шанс? Сейчас вот Чонгук перед ним, снова в полной боевой готовности, нагло и безумно эротично слизывает его сперму с собственных охуенно длинных и охуенно желанных Чимином пальцев. Он сглотнул ещё раз.       Кажется, Чимин обещал себе не переусердствовать в тот вечер?..       К чёрту.       — Хочешь попробовать кое-что ещё?       Он сказал это тихо, потому что сам сомневался в том, хотел ли слышать эти слова. Чонгук облизнул белёсые губы и заинтригованно глянул на него.       — Что-то ещё?       Его голос был глубоким и таким же тихим — в нём звучало возрождающееся сексуальное напряжение. Чимин прикусил губу. Он лежал перед парнем со всё ещё не сведёнными коленями, и тот смотрел на него томно, словно сперма Чимина содержала в себе афродизиак или что-то вроде того, такое же дурманящее, способное из просто заинтересованного парня сделать готового к корриде быка.       Чимин, глядя Чонгуку в чёрные, блестящие лишь возбуждением глаза, провёл рукой по своему телу — медленно, чтобы Чонгук проследил за его движениями, спускаясь ниже, пока не остановился на внутренней стороне бедра, не решаясь двинуться дальше. Но Чонгук понял намёк.       — Что…       — Кое-что ещё, — шепнул Чимин. — Хочешь… попробовать пальцами?       Чонгук гулко сглотнул; его заново налитый кровью член дёрнулся в ответ.       Чимин принял это как согласие. Он достал из прикроватной тумбочки салфетки и из-под матраса — бутылочку смазки: он прятал её от возможных приступов сверхнеобходимой уборки его мамы. У смазки был приторный персиковый запах, но Чимину нравились разные запахи. Например, до того, как он уселся напротив растерянного и в то же время ожидающего дальнейшей команды Чонгука и открыл бутылёк, в его комнате больше не пахло дурацкими свечками. Там пахло потом и сексом. И Чимин готов был поклясться, что в этой комнате никогда ещё не было такого ахренительного аромата.       Чимин вытер сперму с себя и с ладони Чонгука салфеткой, поудобнее расположил подушки у изголовья кровати и откинулся в полусидячем положении на них, поднимая глаза на всё ещё застывшего на том конце матраса Чона. Ему захотелось засмеяться из-за того, как сильно его предложение поразило опьянённые мозги Чона. Как будто всего того, что только что произошло в этой постели, не существовало. Но Чимин всё ещё нёс в себе цель позаботиться об открывающем для себя совершенно новый, невиданный прежде мир Чонгуке. Так что он вылил немного смазки на пальцы и принялся разогревать её, спрашивая:       — Как ты хочешь? Чтобы я начал сам, а ты… подключился?       По правде говоря, Чимин сам пылал от этого. Раньше в петтинге он никогда не допускал чьего-то нахождения в себе — даже пальцами. Поэтому он был на пределе волнения. Но он собирался отдать Чонгуку хоть все свои первые разы на свете — если бы мог, отдал бы и первый поцелуй.       — Я… ты… ну… — промямлил невнятно Чонгук, пристально следя за его руками. — Это…       — Хорошо, — усмехнулся Чимин. — Я начну.       Он облизнул пересохшие губы: он почти был на сцене, он выступал для Чонгука, и кураж заполнил его тело до самых краёв, грозясь вырваться наружу и затопить чёртову комнату. Челюсть Чона почти отвалилась и рухнула на постель, когда Чимин, горя щеками, ушами, всем своим телом, раздвинул ноги и опустил правую руку, коснувшись разогретыми влажными пальцами колечка мышц и аккуратно очертив его. Чонгук сглотнул громче прежнего.       Стеснение вскоре совсем сошло на нет. Он ввёл внутрь один палец под судорожный вдох — и даже не свой — и стал медленно входить всё глубже. Он помнил, что его пальцы были короче. Если Чонгук когда-нибудь перестанет быть деревом и всё же придвинется к нему, думал Чимин, и заменит его руку на свою, он мог бы поклясться, что увидел бы пятое измерение.       Через пару мгновений сбивчивого дыхания и влажных пошлых звуков в сдавливающей тишине, под тяжёлый взгляд парня напротив него — Чимин думал, вполне возможно, у Чонгука есть какой-то кинк на простое любование, — Пак достал палец и добавил ещё один, тут же погружая его в себя до середины. Второй рукой Чимин подхватил собственную ногу под коленом, сжав кожу, и не смог удержаться — выпустил новый стон, походивший на мольбу, закинув голову назад и зажмурившись.       Чонгук всё-таки мольбу услышал, и Пак смог разобрать в шуме собственной головы щёлчок крышечкой бутылька; комната снова наполнилась запахом сливочных персиков. Он распахнул глаза. Чонгук материализовался рядом с ним, дрожащими пальцами растирая влагу и почти не дыша. Чимин остановился и вытащил свои в ожидании.       — Я сейчас сдохну от спермотоксикоза, — недовольно пробормотал Чонгук в ответ на его ухмылку. — Ты… любитель выступлений. Убиваешь меня.       Чимин улыбнулся ещё шире, увлекая парня в поцелуй, сквозь который Чон пристроился между его ног и наощупь нашёл его бёдра, тут же нетерпеливо шлёпнув ладонью по мягкой пружинящей коже, а затем медленно провёл по расселине снизу-вверх, оставив влажную дорожку смазки. Чимин дрогнул, едва юркий и будто бы умелый палец погрузился в него без предупреждения, и жадно глотнул воздуха, разорвав поцелуй.       Да.       Всё как он себе и представлял. Пальцы Чонгука были созданы для того, чтобы ими трахали. Именно так и не иначе. Потому что Чонгук был распалён и голоден на этот раз. Он слишком быстро для спокойствия Пака адаптировался в чужом теле, сгибая палец, пробуя новые углы. Чимин никогда такого ещё не испытывал — чтобы от боли до неги так быстро. Он только и успевал, что не задыхаться в губах Чона и собственных стонах. Откуда Чонгук этому научился? Неужели готовился?.. Не имело значения. Это было слишком хорошо. Но хорошо никогда не бывает достаточно.       — Добавь… второй… — выдохнул он.       Чонгук оторвался от него и неуверенно оглядел.       — Быстрее, Чонгук, — взвыл Чимин. — Ну же. Иначе я трахну тебя, а не твои пальцы.       Член Чона сочился смазкой на его бедре, и он вполне мог бы приложить все свои усилия для того, чтобы завалить его — вполне возможно, что с таким рвением даже успешно, — и сделать свою влажную мечту явью, но он думал, они — Чонгук в первую очередь — пока не были готовы к этому. Так что Чонгук сжал челюсти и всё же добавил второй палец, постепенно возвращая темп. Чимин закатил глаза и вжался в подушки, его бёдра дёрнулись вверх, как только парень задел простату, раздвинув пальцы внутри него.       — Чёрт, — протянул Чимин. — Чёрт-чёрт-чёрт.       Чонгук запомнил. Чонгук пользовался. Столько раз, что Чимин готов был расплакаться от ощущений. Он даже остановил работающую на его члене руку парня и, не зная, куда деть её, куда деть себя, куда и что вообще — у него плыли мозги от каждого движения пальцев Чонгука и его мягкого голоса, постанывающего в ответ на каждый всхлип Пака, — он вобрал чужие шершавые от мозолей фаланги в рот и стал их посасывать, только чтобы не сорвать голос окончательно и прекратить поцелуи, потому что от них у него уже болели распухшие губы. Чонгук втянул воздух сквозь сжатые зубы, лишь Чимин прошёлся по пальцам языком. Чимин приоткрыл глаза: в рыжем блёклом свете мокрые кончики светлых волос острыми иглами спускались на искрящееся от пота лицо с глазами, полными маниакального блеска.       Сердце Чимина рухнуло вниз, пробив пол и фундамент.       Он с мокрым чмоком выпустил пальцы изо рта и наплевал на неприятно саднящие губы, снова впиваясь в губы Чонгука. Сколько раз они уже целовались? Не важно, потому что Чимину всё равно было мало. Чонгук был сладким и Чонгук был терпким, Чонгук был со вкусом клубничного коктейля и самого Чимина, и он был со вкусом взаимных к Чимину чувств, а это было прекраснее всех вкусов на свете, которые Чимину когда-либо приходилось пробовать. Чонгук всегда отвечал точно так, как Чимину было нужно, и он вкладывал в поцелуи все свои эмоции, как и Чимин. Поцелуи не были прелюдией — они были новым освоенным ими обоими за тот вечер языком.       В этот раз Чимин просил о большем, прекрасно зная, что Чонгук не был обязан это давать.       Но Чонгук просил тоже.       Пак почти задыхался, когда выдавил из себя: «У тебя есть резинки?», и Чонгук, рассудком находящийся где-то очень далеко, помедлив, кивнул; Чимин приказал ему нести, и пока Чон на ватных конечностях полз до брошенных на полу джинсов, Чимин пытался сфокусировать свой взгляд на его фигуре, но тот всё равно плыл, как бы он ни старался. Ему стоило миллисекунд решиться на этот шаг, потому что ему уже было так сильно наплевать на последствия, но вот поглощённый возбуждением Чонгук мог бы потом пожалеть. Так что он всё равно уточнил, когда Чон вернулся со сверкающим серебристым квадратиком в руках:       — Ты точно готов?       — Я думал, это нужно спрашивать у тебя, — просипел тот.       Чимин прикусил язык, чтобы не обескуражить Чонгука чем-то вроде «я тебя люблю, поэтому возьми меня уже».       — Просто… сделай уже что-нибудь.       Совсем не похоже на оригинальную фразу, да. Чимин желал ощутить себя заполненным Чонгуком настолько, насколько это вообще возможно, и не боялся этого, но его просто до дрожи пугало слово «люблю», как будто пытающийся привыкнуть к сексу с парнем Чонгук его сам испугается.       — Перевернись, — велел тот.       Чимин сглотнул. Глаза напротив него сжигали его заживо. Он повиновался; Чонгук отложил презерватив и помог ему расположиться удобнее, призывающе разведя ноги. Чимин почувствовал, как от такой откровенной позы ток пробежался по его позвоночнику и щёки снова стали неистово краснеть. Но вместо ожидаемой грубости после такого приказного тона Чимин почувствовал лёгкие поцелуи на своих лопатках и плечах и нежные поглаживания спины и бёдер. Чонгук терпел вредность Чимина и видел за ней его напряжение — и легко с ними расправлялся.       Он повторно смазал пальцы и продолжил растяжку, не отрываясь от мягкой кожи спины Пака. Чимин млел от ласк, подвиливал задом, насаживаясь на фаланги и давая Чонгуку возможность как следует себя подготовить. После того, как Чонгук уже добавил третий палец и Чимин без проблем мог справиться с ними, он оставил его и раскатал латекс по своему члену. Чимин замер в ожидании. Без Чонгука внутри уже было дискомфортно, и ему хотелось большего как можно скорее, но непривычные и поначалу неприятные ощущения никто не отменял.       Чонгук чуть приподнял его таз, заставив привстать на вытянутых руках и прогнуться, и вылил часть бутылька смазки прямо Паку на ягодицы. Тот дёрнулся от ощущения холодной жидкости на распалённой коже, зажмурившись. Чонгук размашисто смазывал всю расселину, и Чимин сгорал, буквально чувствуя, как тот пялится. Осмелившись, он глянул себе за плечо: смоченные слюной малиновые губы Чонгука были приоткрыты в беззвучном дыхании, брови нахмурены, глаза направлены прямо в низ, руки по-свойски сжимали мягкие полушария. Пак прикрыл глаза — больше не было сил, — получив звучный шлепок, разрезавший тишину, и выгнулся ещё сильнее, осознавая, что с утра его поясница спасибо за такое не скажет.       Покончив с разглядываниями, Чонгук пристроил головку к колечку мышц, сжимающемуся в нетерпении, немного надавил и, проскользнув внутрь, не очень глубоко, остановился. Чимин стиснул зубы и пальцами смял покрывало. Действительно больно, хотя член более гладкий и приятнее, чем пальцы. Чонгук неуверенно погладил его бёдра, позволяя привыкнуть к размерам. Чимин рвано вдохнул и разрешил двигаться дальше. Ощущения были такими, словно его медленно разрывали на части — так больно, что слёзы выскользнули из глаз и капнули на подушки. Но он не собирался останавливаться.       Через целую вечность Чонгук наконец вошёл до основания, и Чимин не удержал всхлип — он был готов взвыть оттого, насколько ему было дискомфортно. Чон наклонился и прижался к его спине липкой грудью, входя ещё глубже, и Чимин почти вскрикнул, рухнув на локти; его голос утонул в наволочках. На его лопатки вернулись ласковые поглаживания и поцелуи, язык Чона робко скользил по выступающим косточкам позвоночника, расслабляя натянутое словно гитарная струна тело. Чимин пытался заставить свои лёгкие работать и не задохнуться.       — Попробуй, — шепнул он, — продолжить.       Чонгук чмокнул его во влажный висок, двинулся чуть назад и в самом медленном темпе стал наполнять Чимина, продолжая расслаблять его мышцы губами, скользящими по мокрой от пота коже. Постепенно Чимин успокаивался под еле слышные звуки шлепков горячих тел и тяжёлое дыхание Чонгука, опаляющее раз за разом его спину. Он приподнял голову, чтобы Чон снова поцеловал его — и тот тут же сделал это, вкладывая всё своё сожаление и беспокойство в губы Чимина.       Постепенно ему всё же удалось более-менее свыкнуться с ощущениями. Он улёгся грудью на постель, его член теперь приятно потирался о мягкую ткань покрывала, создавая необходимое трение. Новый угол не мог не радовать и ещё по одной причине — Чонгук, наклонившись за новым поцелуем к нему, проехался прямо по простате, и у Чимина едва ли не посыпались искры из глаз: он широко раскрыл рот, не издав ни звука от неожиданности. Чонгук замер.       — Ещё раз, — всхлипнул Чимин. — Так же. Ещё раз.       Чонгук повторил, и Чимин протяжно застонал — ему наконец-то стало так хорошо, что пальцы на ногах неосознанно подогнулись. Чонгук снова запомнил и снова пользовался, постепенно наращивая темп под звуки грудных стонов Пака, каждый раз всё более отчаянных. Он увлекал Чимина в мокрые развязные поцелуи, сунув руку под его грудь, прижимал его к себе, сцеловывал слезинки с его лица, зарывался носом в его влажных волосах и постанывал в них, языком со штангой очерчивал его ухо.       Чимин выгибался ему навстречу, сжимая его руки своими, и чувствовал, что теперь действительно стал самым счастливым человеком во вселенной. В каждом действии Чонгука было столько нежности, сколько любой другой человек не дарил ему на протяжении целой жизни. Чимин не ощущал себя так, словно в нём нуждались для того, чтобы удовлетворить свои потребности — в нём просто нуждались. Как в воздухе, как в воде, как в токе, как в проблеске света среди кромешной тьмы. Чонгуку не нужно было говорить, потому что он показывал то, что испытывал к Чимину, и Пак действительно готов был фейерверком взорваться от осознания этого.       Чонгук оторвался от парня и перевернул его лицом к себе. Увидев его, Чимин мог поклясться, что встретился с самыми влюблёнными глазами на свете. Воздух на вдохе встал у него в горле комом. Словно Чонгук читал его мысли. Словно испытывал то же самое.       — Иди ко мне, — беззвучно сказал Чимин.       Чонгук скользнул в него и прильнул к его губам, и это ощущалось так правильно и отчего-то так привычно, будто всегда так было и должно быть. Чимин зарывался пальцами в его взмокшие пряди, они делили вдохи на двоих, и руки Чонгука так хорошо чувствовались на его теле, лучше любой его любимой одежды. И в этих объятьях он наконец был полноценным — как будто картинка, которую он так долго считал полной и не требующей доработок, наконец-то была закончена, обрамлена, склеена.       Чимин не знал, из-за осознания этого или из-за крышесносных ощущений, но он кончил первым, кончил так, будто не кончал уже до этого: обильно, ярко, громко, сжавшись вокруг вдалбливающегося в него Чонгука, и тот почти зарычал ему в ухо от того, каким узким он вдруг стал. Чон выпрямил руки, глядя на утопающего в оргазме Чимина, на его полностью разрушенный вид, и только ускорился, отчаянно выбивая остатки сознания из парня под собой. Наконец Чимин почувствовал, как внутри становится ещё горячее, как содрогается тело над ним, услышал, как из груди Чонгука прорвался протяжный стон. Парень рухнул на него без сил и без воздуха в лёгких.       Чимин лениво обвил его руками. Волосы Чонгука лезли ему в лицо и щекотали кожу, вес был гораздо больше его собственного и вдавливал ослабшее тело в матрас. Чимин растворялся в этом, как таблетка-шипучка в воде, пытаясь выровнять сбивчивое дыхание. Ничего лучше прежде с ним не случалось.       За окнами уже светало, слышался щебет проснувшихся птиц. В комнате звучали только вздохи и громкие сердцебиения. В воздухе витали нотки персика, пота, клубничных коктейлей. Чимин засыпал, обнимая человека, в которого был так сильно влюблён, и его обнимали и любили в ответ.