Скрытые резервы

I've been to Paris And it ain't that pretty at all I've been to Rome Guess what? I'd like to go back to Paris someday and go to the Louvre museum Get a good running start and hurl myself at the wall Going to hurl myself against the wall 'Cause I'd rather feel bad than feel nothing at all Warren Zevon " Ain't that pretty at all"

Мэри, рыжая Мэри Уокер. Членососка Мэри, шлюха Мэри, Мэри с копной огненных волос и сливочно-белой кожей. Сиськи мои видели? А мою сладенькую киску ещё не пробовали? Тифозная Мэри делает всех. Делает женатых, делает неженатых, делает женщин, делает мужчин. Само это словечко наводит на мысль, что она их делает направо и налево. Словцо-то из лексикона проституток. Чокнутая проблядь Мэри, любимая карающая длань мафиозного босса. — Привет, Мэри, как ты поживаешь? — О, привет, Уэйд. — Давай, садись. Да, прямо сюда, ко мне на коленки. — Хм… Ладно. Хорошо. — Вот так! Хочешь конфетку? — Э. Нет, спасибо. — Точно? — Угу. Бездонный торфяник дивной изумрудной анархии Тиф, где вязко-топкие трясины источали запах текущего клитора и туманы похоти медленно-медленно оседали на отяжелевший вереск. Для нее опасность — как наркотик, а сама она и пластид и детонатор. Пока она шла к нему, Уэйд наблюдал, как колышутся под футболкой её груди, не стесненные бюстгальтером, и как ее бесподобные ляжки трутся друг о дружку под виниловыми шортами. Шух-шух, шух-шух. Лучший звук во всём долбанном городе. Никогда не трахал её в задницу. Драл немало, но хвастать тут нечем, её вагина — не эксклюзивный клуб. Она присела к нему на колени, положила голову на грудь, и он погладил её по волосам. — Мэри, только посмотри на себя, какая ты милая и славная. Такие сладкие щечки и ямочки на них. Хотел бы я оставить тебя себе, как домашнюю киску. Кормил бы тебя, купал, гладил и расчесывал твои волосы… — Мхм… Она хихикнула, капризно выпятила губки и сунула в рот большой палец. — Вытащи. Ты же знаешь, что этого нельзя делать. Она почти вытянула палец и снова запустила его в рот — и так несколько раз, глядя ему в глаза. — Ох, Мэри, что-нибудь захочешь, слышишь меня, что угодно, если тебе что-нибудь понадобится, сядь сюда, прямо сюда, ко мне колени, и скажи дядюшке Уэйду, что тебе нужно. Понимаешь? — ‘орошо, Уэйд. — Нет, дядя Уэйд. Зови меня дядюшка Уэйд. — ‘орошо, дядюшка Уэйд. Он никогда не говорил ей, что она уже выросла из детского возраста, чтобы разыгрывать из себя младенца. Не натирал ей палец красным жгучим перцем, как часто делают родители с детьми, чтобы отучить от дурной привычки. Не насмехался над ней за то, что ей хотелось вспомнить, каково это — быть маленькой невинной девочкой, ничего не ведающей о жизни на улице. Хотя бы даже и с регенирирующим дегенератом. Напротив — с пальцем во рту она его вполне устраивала. Лучше с пальцем во рту, чем с острым лезвием. И если она вытаскивала палец, чтобы более внятно сказать что-то, он непременно вставлял его на место. А чего интеллектуализировать, если надо драть. Либо ты суешь хуй в дырку, либо нет. — У меня для тебя подарок. Мэри развернула сверток – плоская коробка восемь на двенадцать дюймов. Свет отразился от металла и блики заплясали по её лицу. Глаза загорелись, как у первоклашки, получившей первую оценку «отлично». На благородно-черном бархате сверкала хромированная сталь. Инструменты были похожи на хирургические, каждый покоился в своем специальном ложе. — Как красиво. Пальчики перебирали удлинители, перья рейсфедера, малый кронциркуль с поворотным чертежным узлом, циркуль для малых радиусов «балерина». Она задержалась на телескопической удлиняемой ножке циркуля, достала его из гнезда. Поднесла инструмент к глазам, понюхала, прислонила холодный металл к щеке, уколола палец иглой. Вставила сигарету между ножек циркуля и закурила её, придерживая циркуль то ли как пинцет, то ли как палочки для еды. Раскрутила крохотную тубу, рассыпала запасные иглы. Послушать её, так она вовсе не помешана на насилии. — Что это? — Называется готовальня. Профессиональная. Часы показывали 22:04, дом содрогался от грохота динамиков и рёва пьяных гостей. Кто-то из банды, кто-то из деловых партнеров и просто левая публика праздновали четвертое июля, как равноправные члены многочлена. Уилсона на вечеринку не приглашали, хотя он и был вполне себе деловым партнером. На стенах кухни, где уединились Мэри и Уэйд — рекламные плакаты: «Текила: вы обнимали сегодня свой унитаз?», Гиннес, Хайнекен и Джим Бим. Самый настоящий свой, взаправдашний дом. Без дураков. Всё легально, по всем документам. Для Мэри купить дом, не именно этот, а просто дом, по закону, заплатить налоги, было, как увидеть маяк в шторм. Верхняя точка эмоционального экстремума. — Я тебе нравлюсь, Уэйд? Только честно. — Конечно. Хотя, не знаю человека, который бы мне так не нравился, как не нравлюсь себе я, так что, не уверен, имеет ли смысл меня спрашивать. Больше всего я ценю в тебе высокие аморальные качества. В тебе есть что-то умиротворяющее, как случайно поджечь собственный дом.… На душе не так погано, если в это время соседский дом тоже полыхает. (— И ведь никакого вранья. Приятно, черт возьми). [— Кто-то должен сказать ей, в её возрасте не стоит ходить в таких шортах]. Мэри сверкнула глазами и шлепнула его по лицу. Ну, блин. — Черт, неужели я сказал это вслух? — Ты слишком громко думаешь. Знаешь, если говорить о мизантропах и филантропах, то ты, на мой взгляд, ближе к питекантропам. Такая гордая, злорадная ухмылка, узнала новое словечко. В её нищем детстве не было толковых словарей или готовален. Никогда не упускай возможности показать, кто здесь круче. — Моя проблема в том, мисс Уокер, что я слишком простая биологическая структура, не имеющая механизма трансференции всех моих великих и благородных побуждений в дела. Мэри поджала губки и нахмурилась. Фоном были слышны рулады Бритни Спирс «I can't wait, I need a hit, Baby, give me it», а почему бы и нет? — Всё просто, но я знаю наверняка, что сложность моей души даже не начала приближаться к тому базовому организму, которым является мое тело. Я просто знаю, потому что чувствую это в своём естестве, которому доверяю, как и ограниченной информации, которую получаю из окружения. Как мне себя называть? Только Я, если уж быть честным… —И на хуй мне эти твои пиздоэмоции?! Заткнись уже! — Хех, а по-твоему, психопат, вроде меня, не должен быть озабочен вопросами жизни? По-твоему, нам должны быть безразличны вопросы морали, философии и вскармливания грудью? — За каким чертом ты сюда приперся? Трахать мне мозги? Надо было тебе ехать прямиком в морг, сэкономил бы людям время и деньги! Тихий звук поворота ручки был почти не слышен за гулом музыки. Чуть скрипнула дверь, ведущая на задний двор. Уэйд дернулся, естественная реакция, — где моя пушка? Да кто он есть без своих рабочих инструментов? Как уборщик без швабры. Фрэнк Касл (а это был именно он), бесшумно поднимался по задней лестнице. Сегодня свободно вздохнуть никак не выйдет, снова встретился знакомый, значит, снова будет контакт. Чему, следует ожидать, знакомый, тоже не будет рад. Понятно, характер у Фрэнка по вкусу не сахар, и нервы раздолбаны ни в пизду. Но, никто и не обещал быть буддийским монахом. Да и кому, на хуй, обещать? Дэдпулу, например? Перехватил удобнее старый добрый H&K MP5, сильно поюзанный, с прямой ещё обоймой. У федералов ствол должен проходить минимум по пятнадцати мокрым делам. Надо будет его здесь же и бросить. Фрэнк следил за Дэдпулом (такую морду трудно было не узнать) от закусочной, после того, как случайно перехватил сигнал вызова в 911. Слишком стройно получилось, когда он набросал уравнение — сложил жуткий пожар, сложил перевернувшуюся скорую, без пациента, но с трясущимися врачами (видел её в трех кварталах от госпиталя), да и нападение на журналистов произошло в том же районе. По всему выходило, что болтливый наемник — искомое в уравнении и герой сегодняшних новостей. Пиздец тебе, придурок, пожалеешь, что не остался спермой в папином гондоне. Как жил, так и сдохнешь, сучка (сучка в хорошем смысле слова), как подсосок в хуёвом комиксе. Касла искали и федералы, и полиция, и бандиты. Законопослушный гражданин назвал бы Фрэнка извергом, маньяком и серийным убийцей, может, был бы прав, но где в наши дни найдёшь этого редкого зверя — законопослушного, да ещё и гражданина? Поступки Фрэнка совершались не ради славы, он просто ненавидел большинство людей. Жесточайше разочарованный парень, которого судьба от души поелозила еблом о неструганный брус. (— Ой-ой-ой, мы сейчас заплачем). Фрэнк Касл прыснул в дверной замок WD-40, но чёртова ручка всё равно слегка скрипнула. Он готов был уже нажать спусковой крючок, как неожиданно что-то случилось — в глазах то ли резко потемнело, то ли страшно посветлело, в ушах раздался нестерпимый звон, переходящий в высокочастотный писк, мышцы полностью ослабли, и Каратель отключился. Все случилось внезапно, за доли секунды, Фрэнк не успел даже сесть на ступеньку — так и полетел вниз, по лестнице. Удар о край бетонной ступеньки пришелся в затылок и за ухом. Уэйд услышал приглушенный хлюп с хрустом — очень характерный звук разбиваемого черепа. Когда Уилсон слетел по ступенькам вниз и ногой откинул пистолет-пулемёт MP5, выпавший из безвольных рук, Фрэнк уже не дышал. Хотя, он и на лестнице уже не дышал. Внутримозговое кровоизлияние убило его моментально — кровь годами распирала стенку артерии в основании мозга, просвет был большой, а стенка тонкая — когда давление подскочило, аневризма разорвалась и кровь хлынула в мозг. Было морозно. Во дворе было совсем темно, света на кухне тоже не было, но с улицы добивал оранжевый фонарь, так что можно было разглядеть происходящее. Уэйд присел над телом и просунул руку под голову, вытащил всю мокрую и черную от крови. На черепе громадный перелом. Вытер руку о белый череп на футболке трупа. — Ну, чего как? Рядом с ним опустилась на корточки женщина в большом темном пальто с капюшоном. Она закурила косячок, затянулась пару раз и передала Уилсону. —Я потрогал его мозжечок. — То есть, в 911 можно не звонить? — Не надо, чтобы он вот так здесь лежал. Пускай приедут, заберут тело. Мы же его не убивали. Несчастный случай. Законопослушный домовладелец вправе вызвать службу спасения к себе домой. В свои частные владения. На свою территорию. Так ведь? Женщина достала мобильник, набрала номер, сообщила адрес и попросила скорую. Голубоватый свет мобильника в капюшоне был резким, и напоминал потустороннее свечение из мистических фильмов. Из-под пальто торчали голые ноги в раздолбанных кедах. Заглянув во все положенные места, Уилсон обнаружил то, что искал: австрийский пистолет „Глок“ и боеприпасы. При виде огнестрельного оружия он сразу растаял и расплылся в улыбочке. Все равно, как увидел старого друга после долгой разлуки. Сидел на корточках над трупом, мародёрствовал, напевая песенку, рассовывал по карманам запасные магазины, а у самого голова кружилась от огнестрельной болезни. Новенький, хорошо смазанный глок, пахнет – аж слюнки текут. Годится. Подобрал и MP5. Наконец-то почувствовал себя человеком. Внезапно накатило осознание. — Ебать мои старые костыли, это сам мистер Касл. Твою мать! Ну, кто ещё припрётся сюда в такой футболке и с целым арсеналом? Хуя себе, сюрприз. Наверное, поскользнулся на ступеньке. Ну, надо же, как неудачно. Ты его ждала? — С чего вдруг? Это ты его за собой привёл. На лицо его посмотри, у него же инсульт, всё перекошено, так бывает. Видела пару раз. Касл шел за ним. [— Ага, сам Фрэнк, мать его, Касл, чёртов Каратель]. Знаменитость, да что там, легенда! А теперь, легенда лежит здесь, у его ног, по крайне непредсказуемому стечению обстоятельств. Этот факт вызвал у Уэйда бурю эмоций. Это было всё равно, как увидеть любовную прелюдию родителей, предшествующую твоему собственному зачатию. То, что определило твое существование. — Ну, или это потому перекошено, что на башке дыра, размером с Большой Каньон. Бог ты мой… — Что? — У него оба ствола под патрон 10 мм. Терпеть его не могу. Такое ощущение, будто я надел его поношенные трусы. Капюшон расхохотался. — Этот парень разъебошил многих крутых ребят. А теперь он умер, охотясь на тебя. Вряд ли он пришёл потому, что мы сильно шумим. Что ты почувствовал, когда понял, кто это? — がっかりたわ! Я был так разочарован! Надеялся как-нибудь с ним встретиться. Чтобы он покромсал меня на кусочки острым лезвием. Не по какой-то причине, а просто так, потому, что захотелось, знаешь? Безо всякого милосердия. Я хотел плакать, кричать и вырываться, пока он бы убивал меня, без эмоций, без интереса, без страсти или вожделения. Чтобы он отрезал мне пальцы ног, потом стопы и проделал бы весь путь наверх. И, прямо перед тем, как пронзить моё сердце, он бы дал мне почувствовать настоящее отчаяние — чистый ужас, завораживающий и сладостный. — Ох, Уэйд… Я уже было подумала, ты скажешь, что хотел, чтобы он тебя изнасиловал. — Хех, говорят, если не сопротивляться это не изнасилование. — Уилсон заглянул в глубины капюшона. [— Блять, надо бы мятную жвачку пожевать, что ли]. Капюшон приблизился к нему и нежно поцеловал. Затем женщина встала и поднялась по лестнице. Она обернулась на пороге, в оранжевом свете фонаря, Уэйд разглядел личико, раскрашенное, как мексиканский сахарный череп. Сердце пропустило один удар. Он рванулся к ней, но дверь уже закрылась. Распахнув её, Уилсон пронёсся по дому – нигде ни души, разруха и грязь, лишь спугнул стаю крыс. Дом пустовал уже не один месяц. Повсюду мусор, осколки, бомжовские матрасы, кишащие насекомыми. (— А тело? Но, что же оно такое, на самом-то деле? Оно материально, или это тоже обман)? — Это не обман, это воспоминание. Мы, правда, спешили сюда, но полгода назад. И глок пока при мне. [— Тут кругом провода. Вот здесь висит, а там – плавает. Не хватает ещё короткое замыкание устроить]. Он выбежал на улицу через переднюю дверь, наткнулся на старуху со сворой собак. — Где девушка из этого дома? — Шхьелло,— сказала бабка со славянским акцентом, тараща испуганные глаза. — Ты не говоришь по-английски? — Шьйес… малэнько. — Из дома вышла женщина, где она? — Он тряхнул её за плечи. — Шьим? Я нэ разумею. Я здесь роблю. Но я здесь не жить.— Она шмыгнула носом. — Женщина! Она не живет здесь! — Волкер? Тю, шспохватилси. Волкер ащё в шсьентябре вмэрла. — Да не Уокер…— Он отпустил бабу и уныло поплелся прочь.