Скрытые резервы

      Палец больно тыкался в десну. Где-то между зубами застряли волокна пищи, они доставляли беспокойство, и палец судорожно искал проблему. Времени было в обрез. Палец пытался пролезть между зубами, но соскальзывал и снова больно врезался в нежную кожу. От холода обострилась экзема, кожа на руках высохла, натянулась и болела. Блядство. Времени очень мало! И его всё меньше, с каждой секундой. Время есть, и оно ест тебя. Догоняешь? Временами приходится есть и переваривать то, что есть. Учитывая, что ты сам – то, что ты ешь, вопрос крайне важный, если не понимаешь этих простых вещей – плохи твои дела. Замечаешь, как от десятилетия к десятилетию всё труднее без потерь транспортировать жизненно важные соки к органам. Как ему в голову приходят все такие мысли и как они у него возникают? В последние месяцы события стали развиваться в соответствии с определенными суеверными схемами, в которых пришлось хорошо разобраться, и это знакомство принесло, неким образом, долю душевного спокойствия. Другого выхода, нет, приходится презирать всё и всех. Хотя, есть в этом нечто детское, что он не может переступить внутри себя, — суеверие и брезгливость к этому суеверию стали равными и хорошо знакомыми подругами его личности. Палец снова нырнул в рот, ноготь втиснулся между зубами. Рывок! Есть! Нет, оно всё ещё там, а теперь, вдобавок ко всему, пораненная десна кровоточит. Будет воспаление. Он сам не хотел, но мозг дополнил ассоциативный ряд, выдав омерзительную цепочку, где за воспалением следовало заражение, гноение, отмирание, гангрена и ампутация. Опять больница. Он обсасывал зубы, всем сердцем желая исчезновения проклятого кусочка. Почему каждый раз больница? Почему не школа, или тюрьма, или налоговая, наконец? Каждый раз обязательно больница. Хорхе нервно передёрнул плечами и поднял воротник. На прошлой неделе где-то оставил свою федору, и башка теперь мёрзнет. Королевский гамбит. Вот, как это следовало бы назвать. Идеальная схема (что поделать, в шахматах он не особенно разбирался). Одним выстрелом убивает всех зайцев, уток и всех зеленых свиней – в касках, и без них. И никто не уйдёт без награды, ни боевики обезглавленной банды, ни его plačeni ubojica, ни даже эти мелкие заносчивые прыщавые мерзавцы. На то он и королевский, этот гамбит. Всё просчитано, до самого последнего вздоха. Чертовы зубы, вечно в них что-то застревает. Когда Хорхе смотрит на предмет, то глаз выхватывает самую суть, обегает, вбирает существенное целое этого предмета, пусть и выпуская конкретные особенности. Хорхе давно начал разрабатывать собственную систему классификации, где все они были похожи на киноленты. Началось это очень давно, ещё до того, как он заметил, как его собственное «Я» настолько стёрлось под давлением условий и окружения, что появилось какое-то вторичное ощущение «Я». Однажды, под давлением не зависящих от него обстоятельств, он настолько ушёл, настолько углубился в само-бытие, что достиг некоего дна, крайнего предела, после чего внутри произошёл какой-то качественный переворот, который заставил появиться вот это его новое, чужое «Я». То есть, появилось, одновременно, отсутствие его старого доброго «Хорхе» настоящего и появление какого-то нового «сотрудника», чужого и незнакомого. Да, люди похожи на фильмы – у каждого свой сюжет, свои актеры, своё начало и конец. Но, слишком многое повторялось, чтобы быть простым совпадением – актеры прыгали из одной ленты в другую, подчас снимались в нескольких фильмах сразу, сюжеты повторялись, вначале всегда была завязка, в конце – титры. В сценарии не значилось счастливого финала для всех. В некоторых фильмах он сам бывал перед самыми финальными титрами, ага. Себя он относит к хорошей прослойке шпионских детективов для интеллектуалов. У него закрученный сюжет, один главный сыщик (он сам), тысячи статистов – коллеги, помощники, противники, информаторы и стукачи. Также существуют улики, и они неотделимы от бесполезных фактов. Что угодно может повернуть судьбу, любая мелочь, всему нужно уделять внимание. Вещица, которая переходит из рук в руки, которой просто так и не заметишь. Заметки в газете, внешность людей, страницы книг, поведение животных. На них не обращают внимания, а потом, однажды, оно просто берет и случается, видите? Это всё обстоятельства. Они так складываются. И даже при помощи информационных систем, баз данных спецслужб, сети осведомителей и внедрённых агентов, все эти схемы не дают готовых улик. В его детективе только работа ума самого Хорхе превращает полученную и обработанную информацию в улики, которые пригодны для расследования. Огромная ответственность и невероятный стресс. Да, ещё следует быть крайне осторожным, ведь теперь он стал особым сырьем, сотрудником, который должен работать на них, доставлять сведения и всё такое. Нельзя поддаваться и нельзя терять бдительность. Такое состояние можно обозначить как возвышенное людоедство, ведь не прямо попадаешь в руки каннибалов, хотя и такое возможно, но становишься питательным материалом для антропологов, психологов, химиков, и других, так называемых врачей. Хватит с него. Треклятые зубы. Следовало бы опасаться, знаю, но тот, старый, был мечтателем, а у этого нет воображения. На своём веку, Хорхе повидал много разных фильмов. В основном, это были никудышные ленты, которые никто бы не стал смотреть во второй раз, скучные драмы и плохие боевики. Коллеги по большей части выглядели как разносортные детективы, а в самых печальных случаях – как документальные обсоски. Редко попадались комедии, а комедии хорошие и того реже. Изредка приходилось видеть фантастические фильмы, издалека и с опаской – футуристические, увешанные бластерами-шмастерами, и, порой, откровенно мистические. Встречались даже потрясающие своей фантасмагоричной, сюрреалистической образностью разумы, настолько необычные, фантастические и арт-хаусные, что режиссер «Головы-ластика», Дэвид Линч, пожалуй, не отказался бы от плагиата. Вы себе просто не представляете, насколько повернуто всё мировосприятие психов. Неадекватны во всем и всегда. Но, приходится беседовать с ними, что-то им объяснять, на вопросы их дурацкие отвечать. Времени в обрез, даже не так, время практически кончилось, его крупинку уместили бы на кончике ножа. А палец всё тыкается в воспаленную десну. А ещё был этот его plačeni ubojica. Опасен ли он? В сравнении с чем? С эболой, или с альцгеймером? Очень опасен, и что с того? Таких полно вокруг. О, это даже не кинолента, не короткометражка, не музыкальный клип и не рекламный ролик. Это нечто новое, подлежащее, в интересах следствия, дальнейшему изучению. Нечто, развившееся и получившее распространение благодаря развитию и распространению технологий, когда последний гопник из микрорайона может позволить себе калькулятор в телефоне. Этот был, как бы, убийство, случайно заснятое камерой наружного наблюдения. Снафф. Любительская видеозапись развесёлого группового изнасилования, без спецэффектов, без грима и софитов, гэнг-бэнг на телефоне, с предшествующим издевательством и унижением жертвы. Чудовищная авария, запечатленная видеорегистратором и выложенная, ко всеобщей радости, на YouTube – руки, ноги, головы вперемешку. Так уж получилось. Видео некачественное, полученное случайно, ублюдочное и чуждое понятию морали, или, хотя бы, сюжета. И всё равно, по странному выверту человеческого сознания, желанное и востребованное. Оно затягивает на свою орбиту живых, которые не в силах отвернуться и побороть искушение заглянуть в кромешный ад. Звучит парадоксально, это представление о разрушении как об акте созидания. Но, исторически так сложилось, что созидание само по себе содержит разрушительный элемент, являясь источником ярости. У Ван Гога, например, или Мунка. Вот, про Мунка говорили, что он видел жизнь, как постоянную угрозу, битву полов, чрезмерно растянувшуюся историю болезней и смерти. Вполне очевидно, что такой взгляд на жизнь может привести к убийству так же легко, как и к искусству… … Дэдпул был наверху блаженства, он почти оргазмировал, наслаждался, кайфовал и тащился. Да не от наркотиков, а сам по себе! Ощущение собственной невъебенной крутости гудело в ушах и захлестывало с головы, до мозга костей. Пулли, вообще, редко принимал наркоту — только последние унылые козлы подавляют химией естественное возбуждение стрессовых ситуаций. И, конечно, на него любая химия вообще почти не действует, разве что, в слоновых дозах. Да, есть такое. Трудно было не заметить, как гнетущую, тошнотворную мрачность смела волна адреналина. Долбанную громадную стену, растянутую по всей длине жуткой пустоты, заполненной дерьмовыми городишками, посёлками и промышленными блоками, разбросанными между Нигдебург и Кудапрёшьвилль, наконец, блядь, стерли в меленький, безобидный порошок и пропустили его, наёмника, в настоящий мир. Уже выбегая из переулка, Дэдди, казалось, обожрался эфедрина, а уж сейчас его будто по воздуху носило. Он представлял себя орлом, парящим в восходящих потоках теплого воздуха и высматривающим внизу зверюшек, попавших в поле его зрения. Кроликов там разных, или голубей. Ага... Он перекатился, гуськом обошел угол, вертя башкой на 360°, беззвучно вскочил по металлической лестнице под самую крышу. Не потому, что нужно было осмотреться и визуально захватить противника, а потому, что не хотелось останавливаться. Он отвратительно чувствовал себя весь день, и теперь испытывал острое желание убивать. Теперь он, определенно, был в хорошем настроении. Взгляд, полный злой, радостной энергии. А какие искорки полетят, если поджечь, скажем, ну, весь склад? А квартал? А город? - (Это что это такое было)?! - [Хер его знает]. - (Это что это такое было)?! - [...]… - (Ты это видел]?! - [Видел]. - (Ты это видел)?? - [Да, видел, блядь, видел]! - (Видел, да)? Ничего лучше и не придумаешь, чем приятно провести время, выслеживая жалкую беззащитную жертву, поймать в прицел, и разнести ей голову метким выстрелом, прямо между глаз. Внезапно, сомнение расстроило красивую картинку: он не знал, охотятся ли орлы на голубей. Может, те водятся только в городах, гадят на статуи и воркуют в разных, там, курятниках и клетках… [– Слышь, ты, мутант пальцем деланный, я тебе сейчас кишку через задницу варварски выдерну, не вздумай останавливаться]! (– Мы – лучшие, чувак, остальные – чмыри)! По телу будто пробегал электрический ток, а в груди перекачивалась окись азота, пульс зашкаливал, сердце радостно ухало где-то в горле. – Не, кореш, вот это житуха! – В ушах наёмника гремел примитивный ритм, будто свора пещерных людей наяривала на металлических кастрюлях.– На всю ночь, братишка! Автомат FN SCAR представлялся волшебной палочкой (дубиночкой), способной разрешить любую досадную проблемку, а глок Карателя, туго натянувший карман, казался ему его собственным вставшим членом. Склад представлял собой небольшой крытый ангар с крышей из стальных фасонных (рифленых) листов и сдвижными алюминиевыми дверями. Он был заставлен разносортным мусором, остовами машин и мертвыми двигателями. Хорхе приказал… э-э-э, высказал пожелание, с бандитами обращаться без особой жестокости, но смысл этой просьбы до Дэдпула доходил слабо. Он ещё раз напомнил себе о необходимости экономить патроны и не шмалять во всё, что движется, а то, что не движется – двигать и шмалять, как бы трудно ни было от этого удержаться. Некоторые любят работать ножом, кто любит близкий контакт. Вон, какое блаженное лицо было у того репортера, когда он ковырялся в кишках Уэйда... Дэдпулу это тоже по вкусу, но он, однозначно, предпочитает пушку. Он убивает, прежде всего, потому, что это ему нравится. До сих пор нравится. Бах-бах-бах и кранты человечку! Первоклассно же, даже словами не опишешь. Вот, вроде и лицом хорош, и фигура опять же, а ни хрена лучше, чем убивать и калечить не выходит. Что за недоделок! Посреди ангара два синих парня увлеченно ковырялись в недрах невзрачного седана, другой мебели не было. На пацанах детонирующее голубели рабочие костюмы, они вяло спорили, заменить ли фильтр по страховке, или содрать полную стоимость. Странный склад. К тому же, жиробас обещал тридцать хорошо подготовленных, вооруженных бандитов, а не двух пьяных автомехаников. Засада? Дэдди прицелился и выстрелил. Голова ближайшего парня взорвалась, зависшее облако красной мороси оседало на лицо второго, мгновенно протрезвевшего. С громким криком, тот отскочил к центру помещения, споткнулся, упал. Его тут же вырвало, и он вляпался руками в собственную липкую блевотину, но продолжал ползти. Несколько игриво, Дэдпул спрыгнул с балкона и, пританцовывая, направился к чуваку. Он глянул на труп. Тот с невинным видом заливал кровью движок седана. Всего на несколько странных мгновений, на него неожиданно обрушилась красная приливная волна отвращения. Ну и что с того? В любую минуту это может произойти с кем угодно, даже с самыми стойкими. Что касается его лично, тот он, обычно, не испытывал физического отвращения, когда после выстрела в затылок жертве, его лицо обдавало мелкими кровавыми брызгами. – Это я так крут, или всё вокруг отстой? Это я? Это я? Эт-т-т-то я? Увидев наёмника, механик вжался в бетонный пол, и поднял руку, защищаясь от того, от чего нельзя защититься. Бурный выброс адреналина парализовал его нервную систему, лишил мышцы возможности сокращаться, он не мог ни моргнуть, ни сглотнуть, тело, с головы до ног, будто наполнилось подрагивающей инертной жидкостью. Так кролик смотрит на фары летящего на него автомобиля... Так парень смотрел в яркие пуговичные глаза с той стороны маски. Насколько ДиПи помнил, люди всегда нервничали при его приближении. Он не обладает запредельной супер-дупер силой, не владеет какой-нибудь вундервафлей, его даже особенно умным не назовешь. Он опасен, и люди это понимают на уровне спинного мозга. Дэдпул не понимал причины до тех пор, пока не обратился за объяснением к Киллебрю, ещё тогда, давно. Док ответил, что это происходит оттого, что он, Уэйд Уинстон Уилсон, яркий образец законченного психопата и, пожалуй, один из самых на голову ебанутых из всех ненормальных, что ему приходилось встречать за всю свою врачебную практику. Уэйди, мальчик мой, сказал он, ты — один из тех редких индивидуумов, у которых между мыслью и действием не существует никакого интервала, и которым страх возможного возмездия совершенно чужд. Некоторые живут одним днем — Дэдпул живет одной минутой. О будущем он задумывается, только когда напоминает себе, что иначе, независимо от победы, или проигрыша, всё когда-нибудь закончится так же, как и с его папашей — толстым, никчемным и выжатым как лимон, другими словами, хуже мертвого. Так какого же хера беспокоиться? Приближаясь к парню, убийца изобразил на лице улыбку мальчика из церковного хора, которая, по его мнению, нравилась людям. Однако парень занервничал еще сильнее. Он был покрыт кровью, частичками мозгового вещества и крошечными осколками костей. – Йо, чувак! Это кабинет гинеколога, или чего? Почему здесь только бабы? Просто пара влагалищ, и всё, ага, ‘де все? – (Почему этот утырок такой нервный, мы даже не наставили на него пушку)? – Нет, брат, это автомастерская, мы машины чиним… чинили. О, господи, Уилбур… – Чувак, определенно, это гинекология! Здесь пиздато пахнет! – Мгнх… это полироль, наверное, мы полировали машину, понимаешь? – Коне-е-ечно, я понимаю, о чем ты – он подмигнул, — вы полировали и натирали, пользовались салфеточками. Слышь, мож’т, тут раньше были писькоправы? – Не, мы тут уже давно. – Ну, вот чего ты споришь со мной, а? Никак до тебя не дойдёт, что есть два типа людей – с пушкой и с дыркой, ага? – Слышь, брат, не убивай меня, а? Не надо! У меня, типа, сегодня день рождения! – И чего все из-за днюшек так носятся? Чтобы отметить, что в этом году ты-таки не издох? Так это же, как два пальца обоссать! Всё, что нужно, так пару раз в день пожрать, немного поспать, не забыть посрать и не попадать под машины. Да ты подумай, сколько уродов так делают! Лучше бы, вместо обжираловки, ну, там, не знаю, проводили испытание на жизнеспособность! Ну, типа, борьба с тиграми в грязи, или недельное обитание в джунглях без воды и пищи! Вот тогда можно будет отметить… А тортик будет? – Можно, я закурю? Дэдпул заметил тупую довольную улыбку, появившуюся на лице парня, и подумал о том, как было бы забавно выстрелить ему живот в тот самый момент, когда изо рта у него выплывает сигаретный дым. Никак ему не удавалось избавиться от таких мыслей, приходящих в голову совершенно неожиданно. Склад никак не отреагировал, никто не выпрыгнул из засады, и не закидал его гранатами. По-прежнему тишина и мрачный холод. Он оглянулся и увидел, как детонирующее-голубой комбинезон убегает прочь, и выстрелил в него, когда тот уже подбегал к двери пожарного выхода, куда пару минут назад зашел он сам. — [Что ты делаешь]? — Просто так. Может, так они больше не хотят знаться с нами, — ответил Дэдди. — [Кто они]? Выстрел оказался метким. Парень неподвижно лежал, под его мертвым телом на глазах расплывалось пятно. Происшествие было совершенно незначительным, равно как и комментарии по его поводу. Тупая альтернативная вселенная, как и любая другая тупая альтернативная вселенная, является, в конце концов, единственной из существующих. Имея столь много общего с любой другой вселенной, она неизбежно кажется не столь уж альтернативной или незнакомой. Рвота и ужас, только-то и всего. Немножко грабёж, немножко резня, немножко поджигательство и, не забыть бы, немножко изнасилие. Дэдпул поспешил дальше, к воротам. Так и есть, над ангаром мигала тусклая неоновая вывеска, «Автомастерская Уилбура, ремонт, шиномонтаж». Он виновато пожал плечами. А что поделать? А вот старинное кирпичное здание наискосок, пожалуй, было перспективным направлением, если только склады сейчас не начали охранять вооруженные быкообразные качки в черных кожанках. Двое из них направлялись в его сторону, обтирая стену, тыча вперед дулами пистолетов. Похоже, смерть комбинезонов не осталась незамеченной. Ну, вот, потихоньку зайти не удастся! — Жиробас, похоже, перепутал нас с Карателем, а? — [Почему вдруг]? — Когда это мне стало интересно устраивать разборки с наркоторговцами? — [Отчего бы и нет, если платят]? — Какого черта, ты думаешь, мне вообще нужно убивать? Было бы здорово, если бы кто-нибудь сказал мне, зачем я это всё делаю. Ради денег? Хрена лысого! Подходящего ответа у меня нет. Ни одной идеи по этому поводу! — [Начинается]… — Чувак, все деньги в мире уже мои... Я тут самый главный перец, киса, я решаю, кто чем занят и где. Игра-то моя, чувак! — [Обожемой, выпустите меня отсюда]! — Не волнуйся, мой юный друг, счастливого финала для всех в скрипте не будет. — [Эй, эй, я здесь, пристрелите меня кто-нибудь]! — Сколько платят-то, а? Нарисовав в воздухе огненную линию, первая очередь устремилась в направлении пацанов, тах-тах-тах, и счет открыт! Два быка оторвались от ворот и направились ближе, засветив стволы. Пул, переведя винтовку на них, выпустил несколько коротких очередей. Постепенно приноровился, вошел во вкус. Он выпустил длинную очередь, и автомат задергался в его руках. Сменил рожок. Он сменил позицию, бросился в тень переулка. Сменил белье, религию и пластинку. Ещё с десяток бойцов выбежали на улицу и бросились в сторону мастерской, стреляя наобум. Кто-то открыл автоматный огонь, задел вывеску. Ствол его Scar’a был направлен на парней, которые сбились в плотную кучу посреди дороги. Как отнять конфетку у ребенка. Дэдпул снова открыл огонь. Он толком не видел, скольких скосил. Пока у него была цель, он выпустил несколько коротких очередей по людям, которые теперь с криками валились на землю. Проще некуда, но много шума. Жуткая боль разорванной, раздробленной, разбитой свинцом человеческой плоти, кошмарный холод, сводящий с ума тех, в ком ещё тлеет искра жизни. Люди, которым оставалось прожить ещё немного, находили в себе силы приподняться, даже встать и безумно кричали, вернее, голосили, надрывали горло, издавали лай, как обезумевшие собаки, выли и блеяли. Дэдпул испытывал настоящий экстаз от возможности убивать, подобную вакууму радость, возможность на долгие минуты, а то даже и часы, забыть о собственной болезни, физическом и моральном уродстве. Вот так взял, и опустошил магазин автомата за считанные секунды. Приятное ощущение невесомости, будто он парит. Будто просто перестал существовать в материальном мире. Он нежно ласкал спусковой крючок, поглаживал горячий металл ствола в поисках тепла. Плотно обхватившие его тело ремни, казалось, любовно обнимают его в ответ. Возможность убивать без всякого разбора была сама по себе великой радостью. В такие моменты он полностью преображался, на какое-то время забывал обо всем, испытывая полное безразличие к окружающему миру. К чертям собачьим! Получайте, гады! Я вас любил! Всех! В рот! Оборонявшиеся решили, что, как и в старые добрые деньки, ничто не отваживает противника лучше плотного огня. С крыши пророкотал пулемет — ишь ты, какие у них игрушки, — четыре ствола выплюнули град пуль, каждая размером с палец. Трассеры взрезали тьму переулка, разбрызгивая во все стороны асфальт, за пару секунд пулемёт успел выпустить около семидесяти пуль. Огонь был таким сильным на таком малом пространстве, что очередь прогрохотала подобно взрыву, а на асфальте остался след, как от взрыва снаряда. Дэдпул выпустил в пулеметчика короткую очередь. Попал, нет? Хер его знает, не видно, вроде, упал! Его коллеги продолжали вести огонь, время от времени, какой-нибудь идиот бросал в невидимого противника гранату. Вокруг царила полная неразбериха, резко и сильно пахло фейерверками. – [Ну, чего встал]? – Че? Не слышу! (– …своим гневом и мечом, которому охотно…)! – Не страшно, если ты один, братишка. Страшно, если ты страшный. Дэдпул внезапно припомнил кайф, который он испытал, насилуя одну женщину в её квартире на Манхэттене. Баба была из тех шлюх, что носят деловой костюм и заколачивают по шестьсот штук в год. Старый добрый Пул выдрал её, так, правда, и не кончив. Потом он вырезал на сисечках сучки свои инициалы — DP, не путать с двойным проникновением. Тогда было так же клёво, почти как сейчас. А бабу он тогда не добил — оставил её со шрамами и перспективой уплатить сотни тысяч за курс интенсивной психотерапии. Если бы ему пришло в голову, что его могут поймать — а его так и не поймали, — он бы, наверное, дамочку прирезал, но тогда он об этом не подумал. Какого же хера беспокоиться? Такая жизнь ему нравится, жратва, койка и постоянное ожидание драки, игра по самой высокой ставке. Он сентиментален, и чем ебанутей, тем сентиментальней, потому что у ебанутых душа ранимая.