Скрытые резервы

      «Где я?» Тупейший вопрос. Его никогда по-настоящему не задают после того, как приходят в себя. Только если где-то когда-то слышали, что именно это спрашивают после обморока или чего-то вроде. Уэйд Уилсон был без сознания чёрти сколько, и потом ещё почти столько же. Сперва он то приходил в себя, то вновь впадал в забытье. Долгое время тянулись лишь беспросветная боль, тяжесть и чернота, очень сильно не хватало воздуха. Голова разламывалась и кружилась, как её ни положи, всё равно было больно. Неприветливо как-то ныло онемевшее тело, лицо густо покрывала быстро подсыхающая грязь, нос не дышал, и во рту всё пересохло. Ужасно хотелось ссать. Он ничего не помнил, но, ему даже не пришло в его больную голову задуматься о том, где же это он лежит. Уилсон боялся открыть глаза и увидеть последствия дел накануне. Он потёр лицо и под веками сочно, многокрасочно разлились фейерверки. Он подумал, что надо бы завязывать с многосуточными кутежами и баловство с конским транквилизатором. Не так и много способов развлечься парню с фактором, да?       Вот если бы он, допустим, на минуточку, был бы миниатюрной блондинкой с большими сиськами, такой хуйни никогда бы не случалось. Да точно. Наверное. Может быть. Было бы круто. Уэйда иногда удивляло, как это такие фантазии встают перед глазами ясно и четко, в противоположность той блевотине, которая у него остается вместо воспоминаний о дне минувшем. События прошлого дня были крайне расплывчаты. Уэйд вовсе не был уверен в способности точно восстановить их в памяти. Он попытался сосредоточиться, но, похоже, забыл, как это делается. Уилсон вынуждено посвятил время тому, чтобы решить, что же он старается сделать. Это заняло минутку, пока основные ритмы восстановились. Мозг отчаянно сопротивлялся. Мозг хотел блондиночку, а не Уэйда Уинстона Уилсона. Бывали в его существовании целые периоды, когда самые простые действия — еда, одевание, хождение в туалет — оказывались непреодолимой трудностью. Странное состояние: происходящее воспринимается как какой-то сон, через слой ваты, острота восприятия здорово притупляется. Сил хватает только на то, чтобы тупо пялиться в телек. Куда-то пропадает живое, приятное ощущение бытия-в-теле, которым некогда обладал. Связь мозга с конечностями — тонкий механизм, и она отчего-то разлаживается.       Он пошарил вокруг руками в поисках соседнего тела. Так, на всякий случай, а то бывали прецеденты — в подобной обстановке, не мудрено, всплывали неврозы, с трудом впоследствии замятые. Да и курьёзы были. Соседнего тела он не нашел, зато вляпался в какое-то мягкое дерьмо. Ссать охота. И лежал он не в кровати, не на диване, не на продавленном матрасе, даже не в ванне, а на шершавом бетоне. Не видно ничего. Вокруг стоял несмолкаемый гул, который Уэйд не столько слышал, сколько чувствовал всем телом. Вообще, звуков, кроме этого ненавязчивого бубнежа, тоже не было, но, отсутствие картинки нервировало. Наконец, он окончательно пришел в себя, обвел взглядом вокруг и перекатился на спину. Реал по-прежнему не желал подгружаться, радуя лишь тест-таблицей мерцающих фракталов, от сильного надавливания на глазные яблоки. Собственный череп казался Уэйду тонким и мягким, как у младенца. По крайней мере, такое было ощущение, что вся черепушка дрожит и вибрирует. Лицо было в песке, в грязи, и Уилсон его вытер, размазав грязь ещё сильнее. Сверху падали какой-то сор и пыль, мужчина помигал, чтобы убрать соринки из глаз. Глаза на месте, почему же ничего не видно? Из глаз покатились слезы, он вытер их тыльной стороной ладони. Руки тоже были все в грязи. Прикосновение к макушке отдавалось мучительной болью, от неё хотелось стонать, и Уэйд глухо заворчал, продолжая стягивать влажные обрывки балаклавы. Прикасаться к лицу было не так больно, как к затылку. Монотонное гудение давило своей тяжестью. Мучительно переполненный мочевой пузырь тоже давил и готов был просто разорваться. Уилсон решил ещё полежать минутку, пока боль и головокружение немного утихнут. Глядя вверх, он зажмуривался всякий раз, когда сверху что-то падало. Затем Уилсон, всё-таки что-то вспомнил – где он находится и какого черта он тут делает. Ему сделалось несколько неуютно, и он с бóльшим энтузиазмом зашарил руками вокруг в поисках винтовки. Он попытался думать, однако от мыслей голове стало ещё больнее. Уилсон прижал к груди Хенклер-Кох МП5, который всё ещё болтался на ремне, как прижимают облезлого одноглазого кролика, и свернулся калачиком. Десятый калибр, не десятый, в отсутствие любимого плюшевого мишки – сгодится. Несколько раз он поправлял ремни разгрузки, хотел улечься удобнее, убрав из-под бока запасные патроны, потом с досадой плюнул и осторожно поднялся на ноги. Нелепо балансируя в полной тьме руками, Уилсон аккуратно шаркнул в сторону монотонного гула, расстегнул ширинку и расслабился.       Если бы он был миниатюрной блондинкой с большими сиськами, он носил бы шелковые лифчики, расшитые розочками и отделанные кружевами. Уилсон закрыл глаза, и отчетливо представил идеальную кожу, нежную, загорелую, гладкую, без единого волоска, без родинок и красных точек от укусов насекомых. Без шрамов, без пигментных пятен. Он облизнул губы и сплюнул налипший песок. Ни единой язвочки, или ожога, или ссадины, или этих… как их… розовенькие такие… забыл. Облизнул губы ещё раз и причмокнул. Он носил бы жемчужное ожерелье, чтобы оно бы сбегало остроконечным клинышком у него по шее в ложбинку между грудей. Обе – одинаковой формы и одинакового размера. Расположены именно так, как надо – не слишком близко и не слишком далеко друг от друга. Даже если расстегнуть бюстгальтер, грудь оставалась бы стоять торчком, вся такая круглая и упругая. Он жарко выдохнул, с полустоном. И соски крохотными бутончиками. У него начал вставать член, и тугая струя превратилась в фонтанчик, последние капли он дожимал с усилием.       Быковатые мальчики в кожанках, которых он нашел в старинном кирпичном здании, наискосок от автомастерской ныне покойного Уилбура, отсосали по полной, зато все получили высокую оплату труда, пенсии, медицину, образование, справедливый суд, соблюдение прав граждан и вообще всяческие улучшения. В будущей жизни, может быть, опять-таки, если кто-то из них верил в перерождение. Уилсон даже не пытался предположить, кто это. Что они сделали, чтобы умереть. По акценту и внешности нетрудно было определить, что ребята происходили из восточной Европы – с Балкан, из Польши, из бывшего СССР. Чем они тут занимались? Наркоторговля? Он сам не видел, ему так сказали. Кто сказал? – Как я их всех, а? Он не просчитывал этапы атаки, просто увидел проблему и устранил их, применив ряд безукоризненных, совершенных в своей экономичности действий.       Да ни хуя подобного. Врубив режим «берсеркера», красно-черный с радостным улюлюканьем носился по ветхому зданию, оставляя позади изрешеченных людей – мёртвых, или раненых, со множеством дырок – огнестрельных и осколочных, с переломанными шеями и ребрами и вытекшими глазами. Главное – напор, наглость и полное сознание своей правоты. Ни тени мысли — лишь великое ощущение самого себя в мире, триумфальная инстинктивная уверенность в действиях. Дэдпулу размышления о текущем, прошлом и грядущем, в общем-то, никогда и не были нужны, он действовал максимально эффективно не мешая своим сознанием своему бессознательному. Freud hätte Freude gehabt{1}. Он охотился и разрушал, освободившись, наконец, от привычного мозгоебства цензуры. А как ещё возлюбить ближних своих, если эти суки сопротивляются? Этот склад действительно был складом, а не подделкой, как предыдущий. Всё здание внутри было заставлено поддонами с кирпичом, с кафельной плиткой и бетонными блоками, мешками цемента и вязанками стальной арматуры, оцинкованной, или покрашенной антикоррозийной краской, металлическими балками с намалеванными на них номерами и прочей строительной поебенью. Настоящий лабиринт. Кто-то отстреливался, кто-то пытался сбежать. [– Заканчивай с этой хуйнёй]. [– Ну, ты чё, мудак что ли]? [– Глок положи, дебил]! [– Неадекваша, хватит тратить боеприпасы]! [– Заканчивай, слышь, ты опять палку перегибаешь]. [– И зачем ты это сделал? Ты зачем чувака раскромсал]? [– Да заканчивай ты, наконец]! [– Эй, тут есть кто-нибудь]? [– Боже, ну и каша]! [– Ты на этого посмотри. А на того посмотри]! [– Ты мудак что ли, блядь? Они ж пять минут назад живые тут все были]. [– Ты на чувака посмотри, ты ещё раз посмотри, мудила, что от него осталось-то? Зачем ты это сделал]? [– Вот ты уро-од. Просто гандон, мать твою]! [– О, девушка, девушка, я вам категорически не советую тут мужчин разглядывать... они все маньяки]! – Ась? Где девушка? [– Ну, наконец-то]! [– …]… [– Блядь]…       Одежда наёмника местами стала серой от пыли, когда, наконец, затихли бздяшные всхлипы и вопли. Ботинки Дэдпула весело хлюпали по свернувшейся юшке на бетоне. Самые прикольные ботинки ещё посвистывают и поскрипывают при ходьбе. Иногда, кажется, что привык ко всему. Кажется, что притёрся, но будут, будут ещё сюрпризы! Вертикальный солярий – не предел прогресса! Там было много грязи, возни и чавканья, кровь и осколки костей и ошметки текли куда-то по бетону. В холодном свете люминесцентных ламп кровь была неестественно-малиновой. На душе у Дэдди было погано, ведь всё веселье уже закончилось, а у него даже патроны не все вышли. Всегда так – или оружие сделано максимально дёшево, и в нужный момент откажет, или, если не подведёт автомат, то закончатся патроны. Или, если не закончатся патроны и оружие окажется исправным – тогда окажется, что не в кого стрелять.       Крупный мужчина умирал уже несколько минут, после меткой очереди Дэдди. Европейской внешности, лет за тридцать, вес, по виду – за триста пятьдесят фунтов, натуральный медведь. Он стонал и рыдал как ребенок, баюкая дыры в брюхе. Наёмник подошел к нему вплотную, слегка пошевелил тушу ботинком. Медведь лишь хлопал глазёнками, играя свою роль боевика очень натурально. Ну, с его комплекцией это не трудно. Дэдди выстрелил ему в лоб и стоял, наблюдая, как лопаются капилляры в его глазах. Как гаснет в них свет. [– Нахуя ты чувака раскромсал? Ты совсем ёбнулся]? – Вот, только не начинай, а? Нет, серьёзно, намного лучше, чем казалось, – сказал Дэдди, – очень, очень недурно. (– Да ты ж моя недотыкомка). – Вот твой сельдерей {2}, сучка! Нет, правда, очень хорошо. И такая тонкая, знаешь ли, игра светотени… [– Это последний, спускайся в подвал, пора уходить]. (– Отвертка есть? Чё, ничего не готово ещё)? – Да ладно, вот, не надо меня крайним делать, а? Весь этот беспредел, – сказал Дэдди, – только подчёркивает, понимаешь, оттеняет работу настоящего Мастера. [– Ты меня бесишь. Поторопись, времени мало]! (– Да хуле ты на него смотришь)?! – Что ни говори, есть этом бардаке приятные вещицы. Действительно качественные, понимаешь? Я знаю свое дело – мое дело стрелять, чтобы пуля попала в тело врага. (– Ну, вот, что ты опять начинаешь)? Дэдди смотрел, как запали глаза, как завосковел нос, всё лицо. Он сложил большой и указательный и поцеловал пальцы. – Критики, конечно, назовут меня модернистом, но все эти ярлыки очень условны. Есть способ зарабатывать деньги, а есть хобби. Многим приходится это делать против воли, а мне повезло – я занимаюсь тем, что мне нравится. Понимаешь мою речь? Знаешь, почему я завербовался? Чтобы отца не расстраивать. Я хотел быть скульптором, а он считал это баловством и хотел для меня «нормальной жизни». Ну, пришлось поступить в учебку, думал через год втихаря перевестись в гончарный кружок. Но потом увлекся и решил армию не бросать. А скульптурой я и сейчас занимаюсь — для себя, чтобы снять стресс, видишь? Исключительный пример чарующей конкретики. Вся фишка, в том, что когда перестаёшь что-либо чувствовать, надо бы побыстрее сходить к врачу, если ты решил, что так и надо. Всё это моральное опустошение и отход от норм социального поведения… Но довольно о мясе.       Закономерно, начался штурм, которого мы не ждали (правда-правда, попробуйте пострелять из автоматического оружия посреди города), и в окна посыпались свето-шумовые и дымовые гранаты. Во всём великолепии и грохоте появились ребята из отряда захвата – всего человек десять, зато одеты и вооружены они были на порядок дороже наёмника. Я говорю дороже, а не лучше, да и фактора ни у одного из них не было. Первая пуля вошла Пулли в руку, дальше очередью, по животу и в бедро. Дэдди отшатнулся за паллету с кирпичами. – Больно, сука! Мудило косой! Аррр, блять!       Где-то сбоку пророкотал пулемет, затем опять взорвалось несколько гранат. Стало темнее, то там то здесь виднелись вспышки, вырвавшиеся из автоматных пламегасителей. Вокруг царила настоящая неразбериха. Дэдпул скорчился на полу, прикрывая глаза от летевшей в него кирпичной крошки, чувствовал сильный запах дыма и вонь кордита. Родная стихия, тут играют в шахматы, обсуждают Канта, всё в полном ажуре, изысканные напитки, тихо играет Гендель, будто в рай попал. Если ты в пределах досягаемости, то и противник тоже – Дэдди отстрелялся по дульному пламени, выбирая первые попавшиеся цели, и передислоцировался за связки арматуры. Дэдпул не видел мускулистых профессионалов, которые работали со свирепой точностью, но уверенно мог бы их описать – люди двигались точно так же, как он сам, – никакой слабости, никакого намека на мысль, что они могут сделать хоть мельчайшую ошибку. Они исторгали адреналин, их лица морщились непроницаемыми усмешками усердия, они наслаждались собственной мощью, окликали друг друга по рации, давали друг другу указания пальцами, словно это был матч по какому-то кровавому виду спорта. – Бля буду, но это чертовски охуительная тусовка. На этот раз все аха-ха, а не хуяк-хуяк!       Под Пулом натекла лужица, он чувствовал упадок сил – пузо здорово кровоточило. Началось, как всегда, с лёгкой тошноты и необъяснимой паники. Неприятное состояние становилось непереносимым, как отсиженная задница; боль постепенно распространилась по мышцам, а затем начала жутко, изнурительно пульсировать в кишках. На очереди хорошо знакомый пот, покрывающий спину, и, само собой, колотун. Вот, в придачу к судорогам, болям и испарине, зашевелились сами кишочки. Дэдди почувствовал тошнотворные перемещения, как зловещее расслабление после длительного запора. – Как говорят по телеку: «Не пытайтесь повторить это дома»! Шмалять по спецназу – дело не для дилетантов. Перестрелка может оказаться крайне вредной для здоровья ввиду возможных физических травм, вследствие энергичных действий и/или энтузиазма противника! Хех, а также привести к смерти в результате случайного попадания пули и/или шрапнели.       Дэдпул рванул, с удивившей его самого энергией, в самый дальний конец склада, куда указывала стрелка на его плане. По пути он пробежал, расставив для равновесия руки, по стальной балке, которая валявшейся на земле, дожидаясь, когда её установят на место проржавевших стропил в кровле. Похоже, здание было совсем старым и ветхим, и постоянно приходилось ремонтировать и заменять что-нибудь. Наёмник спрыгнул с балки, вприпрыжку ринулся к тяжелому металлическому верстаку. В щёку угодила пуля, то ли мелкий калибр, то ли осколок. Дэдди выплюнул три зуба на бетон и метнулся в подвал. – Правительству стоило бы снабдить всё выпускаемое огнестрельное оружие предостережением, что, типа, «использование этого изделия может быть чрезвычайно опасным» – и так далее, как считаешь? О, ещё и ножи! А ещё топоры, стрелы, бензопилы, молотки, бейсбольные биты, армированную клейкую ленту, веревки, автомобили и резиновых уточек! Дэдди преодолел пролеты лестницы, уставший, весь в пыли, там и сям пачкая красным. Воздух становился всё более неподвижным и спертым, а вонь, висящая в воздухе, усилилась. Пару минут он ждал за углом, не последует ли кто за ним. – Им теперь, похоже, отменили начальную военную подготовку и ввели Закон Божий и факультатив по маркетингу. Ландыш тебе в окошко! Вроде бы, дырки затянулись, только слегка покачивало. Какой-то ещё спецназ ему на голову… Дэдпул смущённо почесал затылок и пожал плечами. Каждые несколько метров он на секунду включал фонарик, хотя забранные сетками лампы давали достаточно света. Он слышал позади неясные голоса и стрёкот выстрелов. Путь преградила массивная металлическая дверь.       Любой горожанин догадывается, что под городом есть другой город – сырой, темный и чужой. Это город канализации, забитое трубами сытое нутро, вместилище скользких, разбегающихся в разные стороны рек, которые отчаянно стремятся к свободе. Здесь, внизу, пища города достигает своего последнего перевоплощения, источая вонь настолько же осязаемую, насколько и мерзкую, испещряющую стены пятнами осклизлой плесени. ДиПи, задыхаясь, попытался вдыхать воздух мелкими порциями через нос, чтобы побыстрее привыкнуть, но горло будто бы изнутри покрылось толстой липкой пленкой этой дряни. – О, господи! – выдохнул он, включая фонарь. Он стоял на некоем подобии бетонного мола, примыкавшего к рабочей площадке с прогнившими поддонами для кирпичей, ржавыми очистными фильтрами и запылёнными сантехническими трубами. Слева мол заканчивался тремя ступеньками, исчезающими во мраке. Дэдди направил фонарик на поток масляно поблескивающей, несущей клочья какой-то дряни, черной сточной воды. Поток торопливо исчезал в глубине цилиндрического тоннеля около двух с половиной метров в диаметре. Желудок судорожно сжался при одной мысли о том, чтобы войти в этот гнусный, мерзостный поток. — Хуя себе, сюрприз. – Сказал Дэдди, – Нет-нет-нет-нет-нет! Я туда не полезу. (– Любой на твоём месте не хотел бы того же). – Тут должны плавать островки, по ним можно прыгать, я сам видел. (– Ага, давай подождём минутку). [– Губа не дура, язык не лопата]! – Я даже не знаю, почему я оказался здесь! – заявил Дэдди. [– Потому что ты долбаный эгоист и живёшь в своём собственном уютненьком мирке, и это вполне устраивает как тебя самого, так и всех остальных]? (– Потому что ты не потрудился прочитать сценарий)? [– Потому что для тебя больше ничего не существует, кроме тебя самого]? (– Ты вовсе не виноват, на самом деле). [– Тебе башку прострелить]? – Я бы с удовольствием тебя поразвлёк, но, боюсь, слишком задрочен, чтобы реагировать на твои тупые плоские приколы. [– Как же ты меня бесишь].       Чувак из штурмового отряда неслышно подкрался и выстрелил Дэдпулу прямо в затылок, чуть высунувшись из-за угла. Хлынули град из остатков черепа – кровавая пыль, обломки костей и комки липкой слизи. Часть всего этого достигла стены, пролетев футов пять от рухнувшего тела. Тройное сальто, все аплодируют, чемпион, медали, гордость страны, Солнце светит, гомон замечательных людей ласкает слух. И вот он снова с нами. Уилсон сплюнул в невидимый в темноте поток дерьма и застегнул ширинку. Он пошарил ногами по бетону – где-то здесь упал фонарик… Хорошо бы найти его до того, как спецназовец вернётся. ________________________________________________ {1} (нем.) Фрейд был бы рад, дословно «Фрейд поимел бы радость». {2} Celery (англ.), почти омоним salary (заработная плата, вознаграждение).