Луч солнца золотого

Новые обязанности по управлению баронством полностью захватили Лилию. Множество вопросов, о которых она совсем недавно даже не задумывалась, теперь настойчиво требовали ее внимания. Джаманди Алдори, как оказалось, относилась к новообразованному баронству вполне серьезно, и, одновременно – не пыталась скрыть своих далеко идущих планов касательно предположительного внешнего союзника. Ее помыслы не являлись для Лилии тайной, но разубеждать могущественную главу ордена она не спешила: в любом случае баронесса оставляла за собой право окончательного решения. К счастью – и этому Лилия втайне радовалась – она не осталась в одиночестве. Новые знакомые согласились принять посильное участие в управлении баронством: уже в качестве советников. В их число вошел также и Тристиан. Жрец обнаружил удивительную отзывчивость, способность производить впечатление и располагать к себе; его стремление к проявлениям милосердия не выходило за рамки здравого смысла; и главное – он был рад любой возможности оказать помощь баронессе. Несмотря на множество дел, требующих внимания, Лилия нашла время для исполнения одной маленькой детской мечты. Задолго до обретения собственных владений она думала о том, что у нее непременно должен быть рабочий кабинет. Поэтому она самостоятельно выбрала в крепости небольшую комнату. Баронесса много времени проводила в зале для совещаний, обсуждая текущие дела с советниками и принимая посетителей. Но кабинет принадлежал только ей. Бумаги и письменные принадлежности на массивном дубовом столе поддерживались в идеальном порядке: Лилия тщательно следила за этим. На окнах висели плотные шторы, позволяющие при необходимости отгородиться от внешнего мира – это позволяло лучше сосредоточиться; Лилия полагала, что искусственный свет ничем не хуже солнечного. Остальную обстановку кабинета составляли несколько стульев и стеллажи для книг, заполненные едва ли на треть. Лилия, впрочем, не теряла оптимизма и украдкой мечтала когда-нибудь собрать собственную библиотеку. Тогда для размещения книг ей понадобится отдельная комната; возможно – даже не одна. К сожалению, многие эфемерные, но притягательные мечты приходилось откладывать ради решения насущных проблем. Полученное днем ранее письмо из Бревоя застало баронессу врасплох: на протяжении нескольких недель, наполненных событиями, она не думала, что ей придется возвращаться к подобным вопросам. Стоило ли ей принять меры, отправить официально-бессодержательный ответ или просто проигнорировать письмо – все эти идеи сейчас казались ей одинаковым проявлением гнусного малодушия. Стук в дверь отвлек Лилию от раздумий: она даже порадовалась поводу отложить решение, пусть ненадолго. Дождавшись разрешения, в кабинет вошел Тристиан. На ходу он перебирал стопку бумаг, и Лилия поспешила отложить письмо в сторону, перевернув лист текстом вниз. Она заставила себя улыбнуться в знак приветствия, но выражение мрачной растерянности скрыть не удалось: как будто ее застали за чем-то постыдным. Тристиан начал было рассказывать о некоем купце, вздумавшем приобрести определенные привилегии и покровительство с помощью взяток – и осекся. Он прекрасно видел настроение баронессы, но о причинах мог только догадываться. Ему под силу было проявить участие: возможно, это могло помочь; одновременно он не мог позволить себе переходить границы дозволенного, которые сам же наметил. – Прошу прощения. Должно быть, я не вовремя, – неуверенно произнес он. – Отложим этот вопрос. – Нет, не стоит, – Лилия спохватилась, и добавила: – Думаю, этого купца стоило бы наказать: в назидание прочим, так сказать. Но, пожалуй, самые суровые меры пока ни к чему. Поддерживать подобную инициативу я не стану. Поэтому нужно сразу обозначить свою позицию. Откажи ему. – Так и поступлю. Не буду больше тратить твое время, – Тристиан повернулся обратно к двери, но что-то заставило его помедлить. Набравшись смелости, он спросил: – Лилия, тебя что-то беспокоит? Возможно, я мог бы... – Да, – баронесса снова взяла в руки письмо. – Скорее всего, это не заслуживает особого внимания. Я получила послание от матери, и теперь не знаю, что делать. Тристиан продолжал слушать, не пытаясь задавать навязчивых вопросов. Спокойное участливое внимание подтолкнуло Лилию: ей захотелось выговориться. – В этом письме нет ничего нового. Она настойчиво требует "проявить благоразумие"; уверяет в "добрых намерениях"; утверждает, что действует "исключительно для моего блага". Великодушно простила мою "нелепую выходку", – слова из письма всякий раз вызывали язвительную усмешку. – Дело в том, что все это я уже слышала – в различных вариациях. Я почти поверила, что избавилась от необходимости доказывать свою правоту. А теперь уже начинаю думать, что моя мать вполне может иметь опосредованное отношение к визиту сэра Стефано. Мне довольно непросто было держаться в рамках приличий, когда он так настойчиво нарывался на грубость: только для того, чтобы лишний раз подтвердить свои нелестные впечатления. – Но он же приехал из Питакса, – вспомнил Тристиан. – У моей семьи остались обширные связи, несмотря на ухудшение материального положения. Прямое вмешательство не в их силах, но они вполне могут оказать косвенное влияние. По крайней мере попытаются, – пытаясь унять волнение, Лилия встала из-за стола, прошлась по комнате. Остановилась у книжной полки. – Впрочем, это спонтанное предположение... Неважно. Совсем недолго мне казалось, что я доказала своей матери, что имею право самостоятельно принимать решения и принимать последствия. Что могу выбрать свой путь. Письмо доказывает обратное. Лилия уже не пыталась скрывать обиду и растерянность. Кроме того, прибавилась досада: такая малость, пока неспособная оказать реальное влияние, значительно убавила ее уверенность, отбросила обратно: к сомнениям и смутному, но неотвязному чувству вины. Она не требовала от Тристиана разубеждать ее: просто стремилась найти нужные слова для выражения своей тревоги. Достаточно было и того, что он внимательно слушал, не пытаясь навязать свою позицию. Жрец аккуратно положил свои бумаги на стол, выровнял стопку; и тогда решился ответить, как можно тщательнее подбирая слова. Сомнения и неуместный стыд за свои решения совсем не вязались с тем образом, что он запомнил с первой встречи. – Я видел, как ты принимаешь решения, как следуешь тому, во что веришь. Я видел искренность и твердость убеждений. Поэтому я уверен: ты найдешь в себе силы, чтобы не держать зла на свою семью. Но это не значит, что ты должна во всем следовать их указаниям. Нет смысла бездумно следовать за тем, кто уверяет тебя в своих благих намерениях. – Ты меня удивляешь, – Лилия наконец улыбнулась, на этот раз почти без тени смятения. – Позволь спросить: чем именно? – рискнул уточнить жрец. – Я ожидала другого ответа. Думала, что ты прежде всего будешь настаивать на проявлении покорности и смирения, – пояснила девушка, слегка смутившись. – Думаю, не всегда это разумно. Иногда необходимо проявить немалую силу и решительность, чтобы поступить так, как считаешь нужным. Руководствоваться стремлением доказать кому-то свою способность принимать решения – неблагодарное дело. Разумнее выбирать свой путь, исходя из собственных целей, а не навязанных извне. – Пожалуй, ты прав. Может быть, позже я найду подходящие слова, чтобы ответить на письмо, – Лилия, помедлив, сделала несколько шагов навстречу, и теперь стояла совсем близко. – Спасибо, Тристиан. – Не нужно благодарности. Я рад, если мои слова тебя ободрили, – он поспешил неуклюже отстраниться, в очередной раз молча проклиная обстоятельства, необходимость лгать, и самого себя заодно. Жрец больше не чувствовал в себе сил, чтобы выдержать ее взгляд. Неловко попрощавшись, он покинул кабинет. Оказавшись в коридоре, Тристиан тяжело привалился спиной к стене, потер ладонью лицо: его щеки горели. Он вспомнил, что забыл свои бумаги на столе, но решил вернуться за ними позже. Пытаясь поддержать баронессу, жрец каждый раз невольно возвращался к собственным сомнениям. Навязчивое желание полностью довериться ей не приносило облегчения. Напротив: оно делало положение Тристиана еще более шатким и неоднозначным. Он не считал себя вправе взваливать свои тайны и тревоги на девушку. Непозволительно настолько сближаться с ней, – напомнил он себе. Даже если она поверит и изъявит стремление помочь – а в этом жрец сильно сомневался – то окажется абсолютно беззащитной перед той силой, что поработила его. "Лицемер", – произнес Тристиан. Слово оставило во рту горький привкус, пронзительный и ядовитый. Но Лилия уже не могла услышать его: жрец думал, что это даже к лучшему.