Иллюзия совершенства

Никто не может знать, что происходило остаток той ночи, но на утро Кристина была слишком бодра для девушки, работавшей всю ночь. Хотя, нет, мои милые господа, не бодра, а истерична. Вся ее энергия уходила на наворачивание кругов по женской спальне (в которой, к слову, она ютилась вместе с еще двумя девушками) да грызении ногтей. Этой дурной привычки не проявлялось у нее последние годы. Как бы сложно то ни было, ее отучили от этого во время обучения бордельским штучкам. Девушка была сама не своя. «Убить? — думала она. — Разве могу я, падшая женщина, вершить судьбы людей? Разве могу я губить невинные души?» — Нет! — прозвучало в пустой комнате. Она сказала это вслух? «Эти люди вовсе не невинны — Фантом так сказал. Но можно верить Фантому?» Кристина бы и дальше теряла голову от мыслей, но ее прервали. В комнату ворвалась девушка — ураган не меньше. Здешние звали ее Мэг. Вряд ли имя было настоящим, но другого она сама никогда не называла. Эта девушка попала сюда позже, чем остальные. Она не была выучена грамоте, зато имела прекрасную растяжку. Она была продана сюда по глупости, но никогда не жаловалась. Казалось, ее устраивала такая жизнь. До 14 лет она плясала в кабаке, которым владела ее мать. В один вечер после выступления к ней подошел представительного вида господин. Он сделал ей предложение, от которого романтичная дурочка Мэг не смогла отказаться. Мечтой малышки-танцовщицы всегда был балет, но то ли из неуверенности в своем таланте, то ли из-за запрета матери, то ли из каких-нибудь других обстоятельств на смотрах она не была ни разу в жизни. Тот господин уверял, что он лично знаком с балетмейстером Гранд Оперы, и что легко может пристроить ее. Он обещал ей главные роли и карьеру прима-балерины. Бедная! Бедная, невинная душа! Девочка согласилась со сладкими словами и в ту же ночь стала женщиной. Добрый господин взял ее с собой и она была счастлива. Спустя неделю она стала заботой мадам Сезар. Первое время она верила, что она здесь ненадолго, и ее добрый покровитель скоро вернется и отвезет ее в Оперу. Но время шло. Мэг не была сильна духом — нет, совсем не была. В какой-то момент надежда растаяла, и Мэг решила сделать вид, что она сама выбрала такую жизнь. Что не было в ее жизни мечт, что не было предательства, разбитого сердца и потерянной души. Она улыбалась, от души смеялась и легко находила любовь клиентов. Можно было бы подумать, что она счастлива. Наверное, насколько мы можем судить, мои милые господа, так оно и было. Если бы представить этой девушке возможность уйти отсюда, она бы вряд ли это сделала. Она не выжила бы в реальном мире, за пределами искусственной роскоши и легких денег. Когда она попала сюда, она была молода и легкомысленна, сейчас — осталась такой же. Мэг была подобна нимфе, что только родив дитя, оставляла его на траве, чтобы продолжить плясать с подругами, пока ребенок не умирал, задохнувшись своим плачем. Она не знала другой жизни — и не хотела знать. Девушка весело болтала о всякой ерунде, отвлекая Кристину от мыслей о смерти и грехе. Не сказать, что такая перспектива не нравилась девушке. -…и она беременна, представляешь! — Кристина резко направила взгляд на Мэг, только теперь начиная вслушиваться в щебетание. Поймав хмурый взгляд, Мэг зажмурилась и отвернулась с тихим стоном. — А еще мне нельзя об этом никому говорить… По природе своей Кристину вряд ли можно было назвать любопытной. Скорее, в меру интересующейся миром, но вовсе не безразличной к нему. Не получив ответа сразу, она не искала его дальше. Возможно, вы, мои милые господа, назвали бы ее флегматичной за это и, вероятно, оказались бы правы, но Кристина очень не любила это слово — «флегматичность». Г-жа Сезар не раз, разговаривая с ней, с тяжелым вздохом повторяла: «Ах, Мария, ты слишком флегматична!» Кристина ненавидела эту фразу. Кристина много чего ненавидела, но ей нравилось находить такие мелочи — мелочи, которые было легко ненавидеть, из-за ненависти к которым она не чувствовала себя умирающей изнутри. Ей нравилось ненавидеть эту фразу, и каждый раз, когда госпожа произносила ее, она чувствовала гнев, оттого, что так положено было ненавидеть, злорадство, оттого, что она ненавидит, и радость, оттого, что она способна ненавидеть. Кристина не была любопытна, но, услышав сбивающую с толку весть, она не могла не переспросить. — Кто, Мэг? Кто из девушек забеременел? — Жамм. Наша малышка Жамме. Помнишь, в нее влюбился тот бедолага-поэт? Так вот, уж не знаю как, она уверена, что беременна от него. И хочет бежать с ним. Больше она мне ничего не сказала. — Она… она что, любит его? Мэг пожала плечами, а потом опять заговорила: — Ну вот, — с грустной улыбкой протянула девушка. — Теперь меня замучает совесть, и я не смогу уснуть. Кристина сочувствующе улыбнулась и похлопала товарку по плечу. — А ты как поживаешь, Кристина? Говорят, ты понравилась нашему таинственному господину Фантому, и теперь тебя никто не сможет купить, если в зале есть он. Правда? — Ну, он не выглядел так, будто я ему понравилась, но, думаю, он навестит меня снова. — Ты такая смешная, Кристина! «Навестит»! Будто бы ты его троюродная племянница или двадцатиюродная кузина. Он твой клиент, и он приходит, чтобы тебя трахнуть, а не нанести визит вежливости. Так что, будь добра, называй вещи своими именами. Мэг повернулась к зеркалу и начала растягивать и стягивать свою кожу, бог знает зачем. Поэтому она не видела, как покраснела Кристина. Несмотря на все годы, что она провела в борделе, ей было неприятно и неловко слышать такие слова. — Я иду в баню, — заявила, поворачиваясь, Мэг. — Ты со мной? — Кристина кивнула. — И правильно, девочка, мне тоже не терпится смыть с себя всю эту сперму и залить уксус себе помеж ног*. Мэг засмеялась и вышла из комнаты, Кристина пошла за ней. *** Странно, Кристина никогда не чувствовала себя настоящей женщиной. Она была, как и сказала Мэг, как называл ее черный господин, девочкой. Ребенком. И боже, как же ей надоело чувствовать себя такой… беспомощной, немощной, словно она была лишней в собственной жизни… «Это отчаяние», — поняла она, лежа под жирным, потным банкиром, который называл ее «соловушкой». Ей надоело быть маленькой девочкой. Надоело, оставаться в стороне от своей жизни. Надоело позволять другим решать за себя. Надоело унижать себя этой жизнью — жизнью, которую она не выбирала. Я сделаю все, сказала она себе в ту ночь, глядя в потолок и слыша тяжелое дыхание клиента в своем ухе. Я сделаю все, чтобы изменить свою жизнь, чтобы жить честной женщиной. Пришло время взрослеть. Даже если ради этого придется убить.