Иллюзия совершенства

Черный господин вернулся через два дня после того, как Кристина приняла предложение, на которое формально согласилась еще во время прошлой их встречи. Он был как всегда мрачен и молчалив. Кажется, только менее ядовит, чем обычно. Подойдя к девушке, записывающей посетителей, он только щелкнул пальцами, чтобы привлечь ее внимание. Тогда он услышал знакомый вопрос, который обычно касался его выпивки: «Вам как обычно, господин Фантом?» «Как обычно»! Если бы наш черный господи умел смеяться, он засмеялся бы. Будто посещать продажных женщин для него было «обычно». Не обращая внимания на свои мысли, он кивнул (было бы это в другой день, Фантом бы бросил на девушку взгляд, полный ненависти, взгляд, заставляющий чувствовать себя грязным — даже людей такой унизительной профессии; но сегодня Фантом был на удивление равнодушен, что с его стороны могло бы показаться даже добротой) и направился к комнате с красными обоями — к комнате Кристины. Простите рассказчику эту оплошность, но он так не поведал об устройстве бордельных приемных и тех путей, что вели к ним. Как вы уже знаете, мои дорогие господа, после выступлений, которые, к слову, делали «Элизиум» больше похожим на кабаре, чем на бордель, девушек, стоявших сегодня на сцене, отправляли на торг. Никакой толпы, никакой давки — пока не покончено с одной девушкой, к другой не перейдут. Никакой толпы, никакой давки — коридоры, по которым шлюхи уводят своих клиентов, узкие, не вместили бы и четверых молодых людей. Никакой толпы, никой давки — вот ключ к устранению пьяных драк и главный принцип этого заведения. За коротким узким коридором — лестница. Как только пары (а иногда не только пары, но и тройки) оказывались на втором этаже «Элизиума», они попадали в зал прямоугольной формы, от которого отходили еще два замкнутых коридора. В основании зала их ждала девушка, записывающая имена клиентов. Ее избирал жребий, желание и разрешение Мадам борделя — г-жи Сезар. Именно из-за последнего элемента Кристина стояла на записи всего пару раз после своего расцвета — кажется, три, или, может, четыре. В зависимости от состоятельности, времени пребывания с девушкой, возраста — господ отправляли в комнаты. Первый тип — короткие связи с девушками, не имеющими талантов, не выступавшими на сцене — отправляли в комнаты с зелеными обоями, находящимися в правом коридоре, где девушки могли принимать от двух до пяти мужчин за ночь. (Пяти мужчин! Только подумать о судьбе бедняжек!). Второй тип — тот, что стоил больше всего, с самыми молодыми, едва расцветшими и самыми неопытными девушками — уходили в комнаты, обклееные обоями с желтыми хризантемами, которые хоть и не являлись символом чистоты, но часто за него воспринимались. В таких комнатах девочек лишали благодетели, в третьей слева это произошло с Кристиной. Последняя третья категория клиентов — те люди с большим достатком, что снимали девушек на всю ночь — сценических или тех, которых сделали своими фаворитками. Здесь обои были красными, насыщенными и страстными. Кристина чаще всего попадала с клиентами в комнаты с красными обоями, однако были ночи, когда приходилось работать в комнате с зелеными. Все начинали с желтых комнат, потом с возрастом переходили в зеленые, а если повезет навсегда оставались в красных. Кристина стояла на пороге того, чтобы никогда больше не принимать в зеленых комнатах, чему была рада. Но больше счастья ей приносила мысль, что если черный господин исполнит свое общение, то она больше не увидит ни зеленых, ни красных обоев, ни голых стен комнаты, которой делила с девочками. До борделя в этом месте располагалось какое-то богоугодное заведение — то ли для сирот, то ли для старух. Доподлинно не известно, кто оклил эти стены разных цветов обоями, но при выкупе помещения лет этак восемнадцать-двадцать назад г-ном Жарье (который и по сей день владел заведением и получал две трети прибыли) Мадам борделя решила, что это замечательная идея и дала указание клеить обои в том же цвете, что и были. Раз в два месяца к девушкам приходил парикмахер. Он обрезал их волосы, если на то давала согласие г-жа Сезар, и промывал их керосином во избежание распространения вшей, которых приносили в это заведение высшие слои общества, считавшие маленьких паразитов благословением божьим. А раз в пол года сюда наведывался врач, проверявший физическое состояние девушек и их способность дальше работать в этой сфере. Теперь, когда мы немного прояснили обстоятельства, можем вернуться к нашему действу. Сегодня Фантом посетил Кристину. Видно, он был в хорошем расположении духа — глаза его были сегодня хитрые, а шаг — вальяжный (если в манере этого резкого и жесткого человека можно было встретить вальяжность), более мерный, чем обычно. Кристина — наша бедная героиня была решительна и только — ни радости, ни печали не выдавал ее взор. Войдя в комнату, черный господин прищелкнул языком и сказал: — Доброй ночи, мамзель. Что ж вы сегодня хотите мне сказать? — Доброй, сударь, — вежливо поздоровалась Кристина. — Я согласна на ваше предложение. Глаза мужчины вмиг похолодели, он смотрел на нее теперь укоризненно, осуждающе, в жесты проникло раздражение: — Конечно, согласна. Ты согласилась уже давно. Кристина не могла спорить — он был прав, с какой бы стороны она ни посмотрела. Мы уже говорили о силе взгляда фантома, этот взгляд он бросил на Кристину, и неудивительно, что Кристина почувствовала себя грязной и виноватой — даже больше, чем обычно. — Да, сударь. Наступило молчание, а потом Фантом сказал, видимо, просто ради того, чтобы что-то сказать: — Тебе повезло, что у меня был невероятно приятный день. Когда все идет по плану — это же приятно, ты так думаешь, Кристина? — он улыбнулся, но Кристина не хотела видеть эту улыбку — слишком уродливой она была, слишком неправильно звучало ее имя, когда слетало с таких губ. — Я бы очень хотел, чтобы у нас с тобой тоже все пошло по плану. Девушка беспомощно согласно кивнула, но он то ли не заметил этого, то ли этот жест его не устроил. Он продолжил: — Я привык составлять контракты самостоятельно, но в этот раз ты внесла свой пункт в мои планы… — Ты либо делаешь, что я говорю, либо мы расстаемся — другого не дано. — Думаю… Если вы расскажите, за что ненавидите каждого из них, я смогу возненавидеть их так же. И мне не будет жаль их жизней. Вы же сказали, что они плохие люди? — Quiproquo. Старый разговор всплыл в мыслях Кристины, пока голос Фантома вновь не привлек ее внимания: — Но мы приступим к этому позже. Сейчас мне придется столкнуться с тем, что ребенок передо мной не знает, как убивать. Сегодняшняя ночь это исправит. Кристина выдохнула. Ее решимость только росла; смущение, испуг — исчезли. Мужчина достал ножны размером примерно в четырнадцать с половиной дюймов, они не блистали камнями или позолотой, но в свете свечей красиво отливали вензели гравировки. Кристина смотрела как зачарованная, поражаясь красоте ножен, покрытых то ли лесными веточками с листьями на концах, то ли просто причудливым узором, каким был одержим автор. Не контролируя себя, девушка протянула вперед руку, чтобы забрать оружие. Заставил ее опомниться Фантом, уведший кинжал в своих руках подальше от нее. Он снова цокнул языком: — Нет, девочка. Сейчас ты его не получишь, — он отошел от нее и положил оружие на столик возле кровати рядом с кувшином вина и позолоченной емкости для благовоний. Вернувшись к ней, он достал из-за пазухи что-то другое. Бросив исподлобья заинтересованный взгляд и протянув предмет ей, он спросил: — Ты знаешь, что это такое? — Кинжал… мягкий. Таким не убьешь, — ответила она, поднимая на него взгляд, жаждя ответа на его же вопрос. — По-твоему, я дурак? Им не убьешь, я не предлагаю им убивать, — он сделал шумно глубокий вдох и снова, вернув свой почти добрый настрой, начал объяснять: — Это поролоновый кинжал*. Такие используют в театрах. С поролоновыми мечами обычно намного сложнее: во-первых, потому что если человека пронзают мечом, то он должен выйти с другой стороны, а мягкий материал подгибается, только касаясь тела актера; а во-вторых, потому что на весу держать длинный кусок мягкого материала, чтобы он не сгибался по ходу повествования, весьма проблематично. Потому их скоро перестали использовать вовсе, а заодно и кинжалы. Весь этот реквизит снесли на склады старых костюмов и ненужных декораций. Кристина слушала заинтересованно, а он, казалось, был не менее заинтересован своим рассказом. — Так вы… работаете в театре, сударь, да? Он резко вскинул на нее взгляд — уже не презрительный и не ненавидящий, но резкий — и, помолчав, сказал коротко: — Можно сказать так. По тону его грозного, раскатистого голоса Кристина поняла, лучше больше не задавать вопросов, не лезть, куда не надо. Хотя ей очень нравилось видеть черного господина таким: он больше не казался злым, не казался жестоким, он выглядел увлеченным. Так выглядит человек, рассказывающий о том, что ему близко, о том, что ему интересно. Как мы можем оценить, ему это, и правда, было интересно. Фантом тем временем продолжал: — Это станет и твоим тренировочным оружием. О, только представь! Совсем как в древних театрах Рима: актеры не будут жалко притворяться, они будут умирать! На репетиции — сейчас — главного героя не будет, я буду дублером, и оружие будет дублерское, а ты, моя главная героиня, будешь такой же смертоносной, как на настоящем представлении! Сейчас я расскажу тебе сценарий, а потом мы начнем репетировать. И когда ты будешь совершенна, когда я поверю твоей игре… О, давай же скорей начнем, моя душечка! Кристину могло бы смутить это проявление мужчины, его веселый возглас: «моя душечка!», но ей не было дела. За годы жизни в мире, где она никому не нужна, Кристина научилась не обращать внимания на слова. Что такое слова? Мусор! И ничто не может заставить вас думать иначе, если вы когда-нибудь поймете это. В течение следующего часа он много кричал на нее, раздавал указания, а иногда просто-напросто давил эмоционально или оскорблял. Впрочем, Кристину уже было этим не удивить: она в некотором роде привыкла к странной манере своего «нанимателя». Однако был один момент, о котором мы не можем смолчать, потому как момент этот был абсолютно исключительным и оба наши героя понимали это. Это было так. Кристина сидела на краю кровати, а черный господин перед ней, чуть поодаль. Он хмурился, чем-то недовольный, но без зла, только с раздражением. — Ну же! Вы что же, столько лет прослужив шлюхой, не знаете, как притворяться перед мужчиной! Временами мужчина переходил на «Вы». Это было скорее насмешкой, нежели правдивым уважением, по крайней мере, так думали они оба. — И вовсе не «столько лет»… — в совершенно детском жесте, и совершенно не осознавая того, Кристина выпятила вперед свою розовую нижнюю губку. Выглядело это, должны сказать, весьма очаровательно. — Помнится, ты говорила, что служишь здесь с девяти лет. — Помнится, вы говорили, что вам не интересно, — абсолютно грубо ответила Кристина. На его замаскированном лице вдруг появилась истинно дьявольская усмешка, и он кивнул: — Умница. Девушка удивилась: она уже успела испугаться, что получит от мужчины новую порцию оскорблений, но он опять удивил ее. Не сказать, что это не радовало. — Но разве ты не можешь притвориться? Притвориться, что не знаешь, что произойдет в следующий момент, притвориться, что не знаешь, что человеку перед тобой дышать осталось не больше, чем светляку на рассвете? — он начал подходить ближе к кровати, и первым девичьим инстинктом было отодвинуться дальше. Она все еще сидела, свесив ноги, но корпус ее уже был отклонен назад, руки, служившие ей опорой, сдвигались все дальше и дальше вглубь постели. А он наступал со словами: — Давай же, Кристина. Ты же хорошая девочка, ты знаешь, что делать. Убей меня. В руках Кристина все еще держала ненастоящий театральный кинжал из материала, название которого не запомнила — да и не старалась запомнить; но она его не чувствовала. Она не чувствовала своих рук совсем, всего своего тела, когда он навис над ней. — Ты знаешь… — он расставил руки по обе стороны от нее. Их тела почти касались, их лица были разделены дюймами, не футами. — Знаешь… — дыхание Кристины совершенно сбилось, и она только повторяла за ним — совершенно спокойным, но таким же завороженным. Они глядели друг другу в глаза: янтарь из самых темных пещер встречался с ясными небесами — такой встречи никогда не могло произойти, но по-другому, мои милые господа, сказать невозможно. В какой-то момент Фантом поднял левую руку и поднес ее к лицу Кристины. Его пальцы подошли к ее лицу и нежным прикосновением прошлись по скуловой кости — через всю щеку и до самой линии роста светлых волос, полупрохрипев-полупрошептав что-то на незнакомом языке. Пальцы у него были холодные, отчего Кристина тут же пришла в себя. Выражение лица ее резко сменилось, но мужчина этого не заметил, или не подал виду, что заметил. Он смотрел в ее лицо, как путник смотрит вдаль, гадающий, что приготовила ему судьба там, за горизонтом. Кристина испугалась. Испугалась, что он потребует от нее исполнения служебного долга, что захочет взять ее, по сути своей, обычную шлюху. Дрожащей рукой она подняла бутафорский кинжал и, чуть приподняв корпус, напрягая до боли мышцы живота, — теперь их лица разделяли считанные сантиметры, — несильно ударила мужчину в спину. — Убила. С него быстро сошел транс. Тело поднялось, глаза закрылись, а как только открылись, взгляд устремился вверх к потолку. Это было до того странно, что Кристина засмеялась. А он, проводя рукой по подбородку так, как если бы у него была бородка, сказал: — Нет-нет, моя дорогая. Почти. Вы забыли? Сердце между пятнадцатым и… то есть между пятым и шестым ребрами. Помнишь? Он стал почти тем же строгим господином, что был, только некоторая сбивчивость речи выдавала его состояние, только то, что в местоимении он путался отнюдь не ради насмешки. Скоро господин Фантом совсем собрался и стал таким, каким его привыкла видеть Кристина. Остальная часть ночи прошла за дальнейшими тренировками, и ничто больше не напоминало, что между ними произошло. Уже в шесть часов утра Фантом исполнил обещание, которое, казалось, дал Кристине давным-давно. Рассказ о ее первой жертве оказался очень трогательным, Кристина даже задумалась: а не выдумал ли это Фантом, чтобы разжалобить ее? Оказывается, у этого страшного человека когда-то был брат — ныне мертвый. В детстве этого бедного мальчика украли цыгане и ужасно изуродовали. Он стал настолько некрасив, что всякий человек в караване теперь боялся его, но цыгане легко нашли этому применение: мальчик стал аттракционом. Люди платили деньги жестоким цыганам, чтобы поглядеть на «Живого трупа», как его стали называть. У Кристины разрывалось сердце, когда черный господин рассказывал ей это. Если бы она была внимательна не только к себе в тот момент, то заметила бы, что у Фантома время от времени садится голос — в такие моменты он пытался сдержать слезы, — а иногда голос резко поднимается — тогда из глаз все-таки прорывались слезинки, которых невозможно было сдержать. Под конец, когда Кристина узнала, что ее жертва — держатель того самого цирка, она точно решила для себя, что ее рука ни за что не дрогнет в ответственный момент. Она сможет отомстить за бедного мальчика, за человеческую жестокость. Когда часы били восемь, они распрощались, и черный господин ушел, оставив ей свой красивый кинжал, который Кристина пообещала беречь и никому не показывать. Тем же утром Фантом после чувственных признаний понял, что выбрал эту девушку не из-за смышлености или предпочтений его врагов… Он наконец признался себе в одном: она ему нравилась. Ее голос, ее лицо, ее тело… То, что лишь он один во всем свете знал ее имя. Кристина…