Иллюзия совершенства

Тот вечер обещал стать для Кристины спокойным вечером отдыха. Фантом сказал, что следующий ее «клиент» прибудет в Париж только через два дня, а сегодня он оплатит г-же Сезар ее выходной (дескать, пусть отдохнет, завтра я буду там, и отдыха ей не ждать). Она была свободна от своих обязанностей, и это несказанно радовало. Она сидела в приемном покое и расчесывала кудри, напевая что-то нежное и навязчивое себе под нос. Кристина думала, как обернулась ее жизнь с тех пор, как в нее вошел Фантом — этот удивительный господин в маске. Она почти привыкла к убийству, правда, зерно добродетели, заложенное глубоко внутри нее еще отцом в далеком детстве, сопротивлялось, она старалась этого не замечать. Совесть, навязывающую мысли о ее вине, подавить было просто — стоило только лишь напомнить о том, за что они все были убиты. Ей очень нравилось испытывать какие-либо чувства. С тех пор, как в ее жизни появился устрашающий черный господин, который на поверку оказался французским Робином Гудом, она стала испытывать очень много чувств, и она наслаждалась этим каждое мгновение. Ей нравилось испытывать страх от смерти человека рядом, который на самом деле являлся волнением, сжимающим желудок и разливающим что-то жаркое в груди; ей нравилось чувствовать отвращение и ненависть — да, она чувствовала их и раньше, но теперь то была не безропотная и безмолвная ненависть, а ненависть судящая, способная воздвигнуть и разрушить миры; ей нравилось предвкушение от того, что она знает наверняка, как закончится этот вечер, как прервется жизнь человека, захотевшего ее изнасиловать. Ей нравилось решать чужие судьбы. Впервые в жизни она чувствовала силу, чувствовала власть. Она не хотела возвращаться обратно к прежней жизни, в образ загнанной жертвы. Как если бы льву, познавшему вкус горячей крови, предложили сыграть роль ягненка, она знала, что не справится. Ей нравилось думать об этом. Она чувствовала, что делает мир лучше. Возможно, мои добрые господа изумятся, но та, кого бы мы раньше назвали «бедняжка», теперь таковой она не была. Кристина расцвела за последние недели. В прежние дни она бы никогда не смотрела на себя дольше, чем того требует необходимость, теперь… Только поглядите на нее, милые мои господа! Она сидела перед зеркалом почти целый час и улыбалась своему отражению! Она боле не чувствовала себя грязной, не испытывала отвращения к своему телу, душе, образу жизни. Она чувствовала себя красивой. Она чувствовала себя нужной. Она чувствовала себя полезной. И, наконец, она просто чувствовала себя. Фантом теперь предстал перед ней совсем в ином свете. Это был живой человек, и он, так же как и она, чувствовал, любил, боялся, ненавидел. Он был трогательно привязан к своему почившему изуродованному братцу и всей душой мечтал оплатить за него. Сначала был держатель цирка, в котором изуродовали мальчика; потом личный его — этого мальчика — тюремщик, который вытворял с ним такие страшные вещи, о которых даже новая сильная Кристина боялась думать; потом человек, который выкупил его и буквально сделал рабом с помощью наркотиков… Фантом сказал, осталось всего трое. Кристина видела Фантома другим, и таким он ей нравился. В мире лжи и притворства, с которым она уже почти срослась, часы, минуты искренности были словно бы глотком свежего воздуха. На время, когда черный господин оставался с ней за закрытыми дверями, он словно бы снимал маску с души, оставляя лицо замаскированным. Это можно было бы сравнить с исповедью, ведь на исповеди человек также раскрывает грешную душу, скрываясь за перегородкой, которая не позволяет ему быть признанным. Но вернемся к сегодняшнему вечеру. Как упоминалось выше, этот вечер должен был быть свободным от работы, но судьба распорядилась иначе. Дверь Кристины приоткрылась, и в нее вошел известный нам господин Фантом. Его поступь была ровной, но не такой уверенной, как обычно. Вряд ли кто-нибудь из окружающих мог заметить изменения, но только не Кристина. Она взволнованно встала со своего места и озабочено произнесла: — Сударь? Напускная уверенность сошла с его лица, на котором вдруг проявилась боль; гордая осанка испарилась, когда он в агонии согнулся в спине, а его колени подкосились так, что, казалось, еще секунда — и он не сможет встать с пола, на который вот-вот упадет. Кристина ахнула. — Сударь! Она подбежала к нему и подхватила под плечо, он зашипел и бросил на нее злобный взгляд. Кристина и без того была очень напугана его появлением и состоянием, которое не могла понять, и этот взгляд заставил ее бояться еще больше. Но девушка, которая всю жизнь отдавала инициативу другим, теперь отрастила собственные когти и сдаваться после всего, что она вынесла, было бы непростительно. Даже несмотря на весь ее страх к человеку и тому, что происходило в этот вечер — вечер, обещающий стать спокойнейшим и приятнейшим за последний месяц, а может, и за все время, что она провела в «Элизиуме». Она, не желая отпускать его потащила к постели, несмотря на глухие стоны и болезненное шипение. Когда черный господин оказался в горизонтальном положении, Кристина заметила кровь на своем плече — том самом плече, на которое опирался мужчина. Она громко ахнула. Он ранен! Только спустя пару мгновений она поняла, что, должно быть, она причинила ему только больше вреда, стараясь помочь и дотащить до постели. — Сударь! О простите, извините меня, сударь! Он выдохнул и, сжав зубы, начал говорить: — Слушай меня внимательно, Кристина, — девушка глядела на него широко раскрытыми глазами. — В это плечо, в мое левое плечо, вошла пуля. И сейчас ты поможешь мне. Ты ведь поможешь мне, Кристина? Ты будешь делать то, что я прикажу тебе делать. Девушка испуганно кивала все время, пока он говорил. Куда же делась та уверенная, независимая и почти счастливая женщина? Кристина чувствовала себя овцой, которая пыталась убежать от волка, хотя и знала, что это невозможно. Она думала, что забыла уже это чувство, но после, казалось бы, непродолжительного перерыва это ощущение вернулось троекратно. Неужели она забыла, насколько оно сильно? — Подойди к своему туалетному столику, возьми пинцет или что-нибудь похожее. (Кристина возблагодарила всех богов, которых знала, за то, что сегодня ей стригли волосы, и большие парикмахерские ножницы, по несчастью, были забыты в соседней комнате, но прихвачены ей в эту). А теперь вино, да, вон там на столе. И… там, в углу, это таз с водой? Сможешь поднять? Тогда тащи сюда. Нет! Сперва оставь вино и пинцет. Да, давай их сюда. Кристина безмолвно и безропотно подчинялась, внимала каждому слову. Следуя его инструкциям, она вытянула простынь из-под его тела и разорвала на лоскуты. Следуя его инструкциям, она сняла его сюртук, стянула с плеча сорочку и отняла от раны пропитанный кровью носовой платок. Она промыла платок в воде и смочила вином; протерла края раны платком, который когда-то был батистовым и очень дорогим. Он приказал ей обмотать концы ножниц лоскутами и смочить их в вине. — Что, сударь?.. — Кристина будто вырвалась из тумана. До этого мгновения она выполняла все указания как машина — ни о чем не задумываясь, но теперь страшные слова будто бы вернули ее к сознанию. — Не испытывай мое терпение, девочка. Я не в том состоянии, чтобы учить тебя жизни, как видишь, так что выполняй, что я говорю. Возьми свои чертовы ножницы и выними из меня эту чертову пулю! Кристина попыталась вернутся обратно в состояние тупого подчинения, но теперь это было не так просто. Она старалась отстранить себя от ужасной реальности, не чувствовать ничего, как часто делала со своими клиентами в прошлом. Тогда это было легко, но сейчас от нее зависела чужая жизнь не чужого ей человека. Она выдохнула, пытаясь расслабится, и потянулась к его ране. — Нет, стой, — все ее тело напряглось. — Сперва дай мне глотнуть. Он коротко хохотнул, и ее лицо расплылось в такой неподходящей моменту улыбке облегчения. Она поднесла к его вытянутому вперед лицу кувшин и чуть наклонила его, еще хоть немного увеличить угол наклона — и вино бы пролилось на тело мужчины. Сделав несколько глотков, но нисколько не захмелев, мужчина откинул голову обратно на мягкую подушку. Кристина коснулась края раны, и черный господин зашипел и рефлекторно отстранился. Кристина подняла на него отстраненно-испуганный взгляд и получила в ответ тихое: «Извини». Девушка сумела не взять себя в руки, но уйти от ситуации душой. Она делала все, что было приказано, но не замечала этого. И, можем ручаться, если бы вы, мои милые господа, спросили ее в тот момент, что она делает, она бы не ответила. Едва ли она помнила, что было секунду назад. Таким образом она вынула пулю и промыла рану. Фантом настаивал на том, что рану нужно зашить, но Кристина знала, что у нее в комнате нет ни ниток, ни иголки. И если первые можно было раздобыть из разорванной ранее простыни, то вторую достать нельзя было никак. Убедив Фантома в последнем, Кристина почувствовала одновременно облегчение, оттого что выиграла спор, и нарастающую панику, оттого что состояние раны могло ухудшится из-за отсутствия нужных инструментов. Кристина перевязала рану, наконец полностью возвращаясь в сознание. Она поглядела на лицо мужчины: оно было изможденным, глаза были прикрыты, а плечо чуть поддергивала ежесекундная судорога. Кристина с удивлением заметила, что никогда не видела своего почти что друга таким потным. Из-под его маски по подбородку и шее градом скатывались капельки пота. Она наклонилась, чтобы стереть пот и услышала его дыхание — тяжелое, как после долгой пробежки. Девушка с ужасом поняла, что сама маска, должно быть, мешает ему дышать. — Сударь… — в ужасе прошептала она. Он не ответил. Решив, что он уснул, она потянулась к маске, продолжая шептать: — Я понимаю, что вы мне не доверяете, но у меня плохая память на лица, а это облегчит вам дыхание… Когда ее пальцы коснулись края маски, ее запястье было неловко перехвачено правой, не раненой рукой. — Мне плевать на твою память, — раздался холодный, но ужасно усталый голос. — Ты не тронешь мою маску и не увидишь мое лицо никогда. Ты меня поняла, Кристина? Он всегда называл ее по имени, когда хотел, чтобы она всерьез восприняла его слова. Хотя нельзя забыть, что он всегда был смертельно серьезен. Кристина кивнула: — Я вас поняла, сударь, но как я могу помочь? У вас горячая кожа, а я не могу дать вам никаких лекарств. Единственное, что я могу предложить, — это холодный компресс для вашего лба. Он кивнул, и она смочила лоскут, который после передала ему. Он бросил на нее холодный взгляд, и она поняла, что это не просьба — приказ отвернуться. Сидя спиной к раненому, Кристина слышала, как он снял маску и облегченно вздохнул. — Сударь? А как вас зовут? Даже спиной девушка почувствовала его внезапное напряжение, но когда он заговорил, то голос его звучал очень устало, тем не менее настороженно: — Ты зовешь меня «сударь», остальные «фантом». Разве этого не достаточно? — «Фантом» — это прозвище, так вас зовут здесь, как меня Марией; а «сударь» — вежливое обращение. Но как ваше имя? Как вас нарекли родители? — Родители меня не нарекали, — устало произнес он, будто это было самой очевидной вещью в мире и не требовало пояснений. Можно было бы догадаться, устало бранила себя Кристина, если они так ужасно поступили с его братом, вряд ли этим людям было дело до другого ребенка. — Но как можно жить без имени? — Глупая девчонка! — каким замученным он казался! — Разве я сказал, что живу без имени! Кристина не стала продолжать разговор. Она не знала, что сказать. Умолять его рассказать свое имя казалось унизительным, поэтому молчала. — Спой мне, Кристина. Она подчинилась. Она пела ему, как не пела уже очень давно, как не пела, возможно, никогда. Она пела ему как отцу, как другу, как любовнику. Она пела, чтобы успокоить его душу и свои страхи, чтобы показать ему и себе, как она изменилась, как изменилась вся ее жизнь. Когда песня закончилась, Кристина услышала полубессознательные слова: — Эрик. Меня зовут Эрик, — она, наконец, повернулась лицом к человеку на постели. Он не сменил своего положения и был в маске, уже нагревшаяся тряпка, служившая ему компрессом, лежала на маленьком столике возле кровати, где стояла ваза с вином, таз с водой и лежали ножницы. — И ты можешь звать меня Эрик, Кристина. Она благодарно улыбнулась. Эти слова, этот жест показался ей очень трогательным и интимным. Доверительным. Она чувствовала, что ей теперь доверяет хоть один человек в этом мире. Чтобы показать ему свою признательность и вернуть оказанное доверие, она запела снова.