Иллюзия совершенства

Человек восточной наружности, одетый однако по европейскому образцу попал в подземный дом дорогой более сухой, нежели наши герои, да и раньше их примерно на треть часа. Он не работал в театре, но всякий обитатель этого места знал его. Большинство даже перестало задаваться вопросом, что он здесь делает. Его будто бы стали принимать как данность: Перс, как звал его теперь всякий, всегда был среди залов, коридоров. Как Призрак, только нестрашный. Сегодня этот человек пришел в темные мрачные подвалы в надежде образумить известного нам господина Фантома, или, как звали его здесь, господина Призрака оперы. Вы, вероятно, рассмеетесь, такому живописному совпадению имен, но объяснимся так. Каждый человек выглядит под взглядом окружающих одинаково, притягивая к себе одно отношение и одни прозвища. Так, наш черный господин своей мрачным видом вызывал у окружения ощущение паранормальности, а злобным взглядом притягивал страх. Будь то в Опере, в борделе, где-либо еще — у всех людей было одно восприятие на его счет. Претензия же Перса заключалась в следующем. Эрик, именуя себя Призраком оперы, имел обыкновение посылать досточтимым господам управляющим грозные письма, в которых не только предъявлял свои претензии на отдельную ложу и зарплату, но и осмеливался давать всему, что происходило в театре, собственную оценку — чаще подвергая критике, нежели хваля работников и их деятельность. Сейчас же этот гениальный человек, с, мягко говоря, причудами которого Перс почти смирился, посмел просить у уходящих с должности, напуганных до полусмерти директоров жалованье за те полмесяца, что они еще пробудут на посту, так же настоятельно рекомендовав разъяснить их преемникам суть потустороннего в театре — иначе это сделал бы он сам, и не самыми лестными способами. Но теперь, завидев компанию пришедшего хозяина, мысли Перса и все громкие слова, которые он успел прорепетировать в своей голове, пока ожидал, исчезли. То было неудивительно — грозный Призрак, черный человек всегда был нелюдим, избегал всяких контактов и людей в принципе. Нетрудно представить себе удивление давнего знакомого, когда вдруг Эрик привел в свое тайное жилище, святыню и укрытие другого человека, женщину. Женщина не была похожа на жертву. Она дрожала в своем тонком белом платье и туфлях на небольшом заметном каблучке, пока пальцы прижимали к животу скрипичный футляр, но скорее от холода этой гробницы, а не от страха. Да и замечала эту дрожь незнакомка едва ли, ее светлые глаза, вначале не сумевшие определиться, смотреть ли на Эрика, на Перса или же на окружающее убранство, теперь в капитуляции этому вопросу опустились вниз и до следующего обращения подниматься не собирались. — Эрик, — собравшись, сосредоточенно и строго говорил Перс, — ты должен… — Нет, дарога, — прервал его мужчина, — это ты должен — немедленно убраться из моего дома. Дарога сжал зубы и уже готов был что-то сказать, когда молодая женщина, подняв добрый взгляд на Эрика, заговорила сама: — Эрик? — последний обратил внимание на нее, его тело слегка расслабилась, но он все еще был подобен рыси, готовой прыгнуть на врага. — Вы знаете его? Он опасен? Если он не опасен, пусть поможет мне с вами, дорогой Эрик. Кристина никогда до того не называла Эрика дорогим, но теперь, когда они стояли вдвоем против человека, которого она не знала, казалось правильным видение того, что они ближе, чем просто чужаки, вместе бегущие от судьбы. — Эрик знаком с этим джентльменом, Кристина, и, уверяю, он не причинит вам вреда. Перс может только жужжать, что назойливая муха, но укусить не в силах, — было видно, как сильно он наслаждается своей метафорой — сравнением пришельца с насекомым. Слабая самодовольная улыбка (слабая лишь от того, что в любой момент могла превратится в далеко не улыбчивый оскал, но не от степени его удовольствия) играла на белых зубах, злые глаза устремились на цель насмешки. — Меня зовут Фарух Хан, мадмуазель, и я имею честь быть другом этого гордеца, — в ответ на незаданный вопрос сказал мужчина. Эрик громко фыркнул, опровергая сказанное то ли его чрезмерной гордости, то ли о существующей будто бы дружбе. Фарух Хан и бровью не повел, оставляя свое внимание прикованным к юной мадмуазели. Та же, бросив короткий взгляд на черного господина, заговорила. — Я Кристина Дае, месье Фарух Хан. И если ваши слова — правда, я осмелюсь просить у вас помощи, — месье заинтересованно кивнул, прося продолжать. — Наш общий друг попал в беду и сейчас стоит здесь, едва имея силы на это, — не опровергая, не подтверждая эти слова, Эрик остался стоять прямо. Мадмуазель Дае продолжала свой рассказ: — Он был ранен в плечо вчерашним вечером и теперь нуждается в срочном врачебном вмешательстве: рану нужно зашить. Перс быстро, даже несколько поспешно, ошеломленно кивнул и, не задав больше ни единого вопроса, кивнул в направлении ближней комнаты так, будто это был его дом. Кристина, все еще прижимавшая к себе отцовскую скрипку одной рукой, другой тронула Эрика за плечо и неуверенно шепнула: «Идемте». Черный же господин, теперь будто лишенный воли, но не лишенный сил, крупными шагами проложил себе путь в указанную Ханом комнату, являвшуюся просторной гостиной. В центре ее стоял мягкий диванчик, куда и приземлился пострадавший. Кристина, совсем растерянная, оглядевшись в слабоосвещенной парой тройкой свечей комнате, подошла к комоду и бережно опустила свою ношу. Движения ее были настолько неуверенны и медлительны, что, когда она выполнила одно лишь простое действие, Перс (хотя стоит признать, что он в отличие от гостьи этого дома был не суетлив, но торопил себя) уже успел принести иглу, нить и чарку чего-то крепкого, что Эрик недовольно выпил. — Мадмуазель, зажгите лампу и несите ее сюда. Она… да-да, вот эта. Спички возьмите, возьмите на столе. Кристина выполнила о чем ее просили: взять лампу с каминной полки, на секунду удивляясь камину под землей (впрочем, эта мысль быстро исчезла ввиду присутствия более важных), повернуть рычажок подачи газа и, поглядев на него немного, выключить — зажечь нечем, слушая голос с акцентом, наткнуться глазами на стол по правую сторону от камина, если стоять к нему лицом, подбежать туда и чиркнуть фосфорной спичкой, на мгновение улавливая слабый серный запах, — теперь можно снова подать газу. Позади звучал тихий разговор, которого девушка не слышала: — Морфин есть? Или опий? — Нет, только гашиш. Но он, боюсь, делу не поможет. — Плохо это дело, старый друг. — Шей наживую, дарога. Невпервой. (пауза) Только дай еще коньяку. — Разнежился (Перс усмехнулся), размяк Ангел Рока. Наконец в комнате стало светлее. Лампу Кристина опустила на маленький столик по правую руку от сидящих на диване Эрика и Фаруха. Сделав шаг назад, Кристина отвернулась и сильно зажмурила глаза, стиснула зубы, сжала кулаки, прижимая локти к туловищу и стараясь вдавить голову в плечи. Она всеми силами старалась вернуться в себя, осознать текущий момент, ожить в нем. Слишком часто в последнее время — в данный момент в частности — у нее возникало ощущение, что она — это не она. Будто Кристина Дае вдруг стала автоматизированной машиной, как те, что используют на фабриках, только в форме человека. Она выполняла задачи, как запрограммированная, не видела, не слышала, не чувствовала. «Хватит!» — гремело в ее голове. Только что она была окутана тьмой и чувствовала себя живой, до того была куклой, которой распоряжались другие, а теперь вдруг стала той же куклой, только распоряжается ею не кто-то извне, но она сама. Довольно! Она хочет, она будет жить по-настоящему. Так Кристина обещала себе. Она не желала более быть чужой самой себе. Кулаки разжались, спина выпрямилась, и Кристина повернулась лицом к основному действу, творящемуся в комнате. Фарух колдовал над плечом Эрика, в котором минувшей ночью оставила отверстие глупая пуля. Интересно, кто пустил ее? Вряд ли Эрик ответил бы. — Я могу чем-нибудь помочь? — спросила Кристина, чувствуя прилив смелости. Перс не поднимал на нее взгляда и не отвечал. «Не нужно его отвлекать…» Девушка отошла за спину трудящегося, чтобы не мешать, не притягивать взор, не отбрасывать тени. — Поставьте чайник, — прозвучало нескоро. Ответ был неожиданным. Даже неожиданным было не его содержание, а его наличие. Кристина подняла брови и сразу же кивнула — как будто ее могли видеть. Она хотела было спросить, где здесь кухня, но здраво рассудила, что лучше не отвлекать Перса. Бросив последний взгляд на Эрика, который сжав желтоватые зубы, внимательно смотрел, как швы ложатся на его рану, она взяла с комода свечу и ушла. Плутать долго не пришлось. Выйдя из гостиной, оказавшись в маленькой передней — уже знакомой ей комнате, перед ней не предстало другого выбора, кроме как повернуть налево, где за неплотно закрытой деревянной дверью оказалась небольших размеров столовая. Пересекая комнату, Кристина тихо радовалась своей интуиции на пути к двери в конце комнаты, где в итоге обнаружила искомое помещение. Быстро отыскав спички (снова морщась от слабого, но остро чувствующегося из-за особой неприязни запаха серы), девушка зажгла газовую лампу. Кухня была большая, с множеством ящичков, отсеков, деревянным шкафом с застекленными дверцами, через которые проглядывала фарфоровая посуда, напротив стола, где предполагалось готовить, в самом углу располагалась медная раковина, а венчала все это царица кухонь — печь. Такие печи были придуманы еще в самом начале века в Англии, но распространение там получили только в 1840-х годах, а до Франции дошли еще позже. Подумать только! Ведь еще бабушка Кристины готовила в печи на открытом огне. Дикость! Здесь же на плите Кристина нашла чайник, который тут же наполнила водой из-под крана. Надо же, вновь удивилась она, водопровод под землей! Тут же вспомнился камин в соседней комнате и озеро. Может, ее обманывают? Может этот дом вовсе не под землей, и это просто игра ее глупого разума? Или игра с ним. Благополучно оставив чайник на нагревающейся от подожженного ею в специальном отсеке газа плите, Кристина вновь оглядела кухню. Сама комната, как оказалось, плавно переходила в другую, меньшую по размерам, отделенную от основной занавеской. Вновь проснувшееся любопытство подтолкнуло ее к завесе. Здесь была кладовка. На полках лежали пару голов сыра, хлеб, какие-то овощи, прочее, в углу свояли холщовые мешки, а у самой стены занял свое место холодильный шкаф, но заглядывать туда Кристина не стала. Когда она вернулась в кухню, там стало значительно теплее, а из носика чайника валил пар. Кристина подошла к печи и отключила подачу газа. Снова оглядевшись, она невольно представила себя хозяйкой на этой кухне. Вот она на столе посреди комнаты она месит тесто для пирога, вот ставит в духовку нафаршированного морковью кролика, вот принюхивается к разным баночкам, чтобы выбрать, какой чай заварить, а вот моет посуду… Перед ее мысленным взором представало все больше Кристин, и от этого губы растягивались в улыбке. У нее будет настоящая жизнь! Она свободна от грязной дороги проститутки! Теперь она может найти хорошую работу — ненадолго, конечно, ведь она молодая и красивая, а значит на нее обязательно обратит внимание какой-нибудь молодой, красивый, без сомненья состоятельный мужчина; тогда она выйдет замуж, родит любимому детей — минимум трех — и будет счастлива, счастлива, счастлива до конца жизни! В комнату вошел Перс, улыбка Кристины погасла. Нужно было что-то сказать. Спросить, как прошла операция? Но это ведь и не операция вовсе. Как прошло зашивание плеча? Кристина нахмурила брови и за неимением лучшего спросила: — Как он? Фарух поднял свое хмурое, несколько даже злое лицо и бросил, пристально глядя на Кристину: — Жить будет. — Поймав искренне взволнованный взгляд девушки, мужчина выдохнул, скулы его опустились, а челюсть расслабилась: — Я уговорил его оставаться на месте. Иншаллах, он заснет. Инфекции быть не должно, я обработал отверстие, но рану нужно держать в чистоте. Я здесь не останусь надолго, так что, мадмуазель, обязанность менять повязки ляжет на вас, — помолчав, он добавил: — Если, конечно, наш самодовольный друг подпустит вас к себе. Он бывает хуже всякого Шайтана временами… почти всегда, если честно. Кристина слабо улыбнулась шутливому откровению и кивнула. Перс в это время, уже порывшись в ящиках, засыпал из металлической баночки мелкие листики черного чая в маленький заварочный чайник, бросив туда в довершение маленький кружок чего-то сухого и желтого. Стало понятно, что отправили Кристину кипятить воду не для помощи медицинскому делу, а попросту для того, чтобы она не мешала. Девушке стало несколько обидно, но вместе с тем она испытывала благодарность, что в трудный момент ей позволили если не быть, то хотя бы чувствовать себя нужной. В результате стараний Перса чай был разлит по трем кружкам. Две взяла в руки Кристина, одну — Фарух, он понес ее раненому. Кристина же оставила две чашки в столовой. Что-то потянуло ее вслед за мужчиной в гостиную. Она остановилась в дверном проеме, наблюдая трогательнейшую сцену: Фарух приложил руку ко лбу Эрика, более не отпирающегося, и тихим, таким заботливым голосом произнес: — Выпей, старый друг. Черный с имбирем, имбирь снимает мышечную боль. Черты его были в этот момент мягкими, как и слова. Признавали они свою связь или нет, но она явно существовала, и выражалась не в претенциозных заявлениях, а в таких, как сейчас у Фаруха, тихих словах, в действиях, когда один из них оказывался на краю обрыва, а другой холоднокровно спасал его. Кристина, чувствуя себя преступницей, счастливая открытию, которое дало это «преступление», вернулась в столовую, сев по правую сторону от места во главе стола. У нее в руках была чашка чая, напротив точно такая же ждала своего человека. Наконец Фарух появился в столовой и опустился напротив нее. Грея незамерзшие руки о чашку, Кристина ненароком рассматривала собеседника. Фарух был мужчиной чуть старше средних лет, он не скрывал свое лицо, как Эрик, поэтому Кристина могла дать примерную оценку: 45-47 лет — заключила она. У мужчины был широкий нос, точеные скулы и щеки с намеком на старческую обвислость. Его волосы, коротко остриженные, делали его лоб еще более высоким, чем лоб был на самом деле. От торчащих по обе стороны головы ушей начинали свой рост черные бакенбарды такие же густые, как его брови. Оливковая кожа придавала ему экзотичности в глазах Кристины, которая лишь раз видела человека с темным цветом кожи — еще тогда, в годы далекого и счастливого детства. В целом Фарух был не очень красивым мужчиной, решила Кристина, но, возможно, ей просто показалось, ведь сейчас он был довольно уставшим. Фарух пристально уставился на девушку против себя. — А вы, мадмуазель Кристина Дае? Кто вы такая?