В мире достаточно судей. А друг создан для того, чтобы тебя принять. — Антуан де Сент-Экзюпери
Да. Камень упал-таки с души, но зарылся в нейронной сети и переваривается, переваривается… Я ведь уже выбрала свою сторону. Еще там, внизу. Я ведь выбирала, когда пресекала каждое дерзновение, каждую попытку восстать против чистоты души. Почему же теперь все должно измениться?! Зачем же в человеческом облике стремиться к благочестию, если после смерти ты можешь обнаружить в себе тягу к подземному царству? Откуда взялся этот потенциал?! Ни на один вопрос не было ответа. Однажды папочка начал приводить в дом постороннюю женщину. Как же меня раздражал ее смех за стенкой, похожий на брачные позывы стада гиен! За ним следовал нервно-согревающий, успокаивающий ропот отца, который после смерти мамы позабыл, что такое искренний смех. Мадам уходила от нас довольно поздно; когда очередным вечером входная дверь захлопнулась, а розовое авто отъехало от ворот, я устроила отцу грандиозный скандал. За всем этим цирком с фотографии наблюдала матушка; наблюдала и улыбалась, как могла. Я заглянула в себя — там полыхало; пусть же тогда полыхает родной человек от стыда перед мертвой супругой! А потом стыдилась я, когда услышала, что эта мадам — всего лишь важная клиентка, которая просто не желала захаживать в адвокатскую контору отца. Сгореть дотла не давала матушка: она продолжала нам, родным, улыбаться. «А если бы ты хоть немного подумала головой! — шипел отец и всхлипывал. — Ну хоть немного!..» Какие же вы предлагаете способы разрешения подобных ситуаций?! Выбор, говорите, от имени сердца? Разве не нужно будить хладнокровный рассудок, прежде чем предаваться языкам сердечного пламени?! Ах, ну да, вы ведь не какой-то «земной ангелочек», вам не понять, что значит упиваться человеческими метаниями! Как и всем бессмертным вроде Мими, Фенцио, Дино, Ости… Модеры, в конце концов. Но на Дино не было злости: он все еще ангел, верный друг, хранитель моих тайн. И на Модеру не было злости. Она… Ей многое было не чуждо. Я грелась под ее крылом, как, в самом деле, серый птенчик в гнезде соколицы. Всего лишь педагог, Вики?! Как же! Я ведь шагнула в Пустоту тогда, когда сказали вы! Ну не демон-искуситель?! А как насчет теплоты ваших губ, на которые я возложила доверие?! Как насчет бархатной ночи на моей картине?! Как насчет Модеры?! Я злюсь, плачу и нервно смеюсь: там, внутри, по венам гуляет лезвие. Этот камень в нейронной паутине терзает, разрывает и осыпает где-то за ребрами огоньками страсти. Но любая мысль о вашем бархате упорно разливает во рту теплую соленую карамель. Вы, может, и играете со мной, как все демоны это любят, и мне от этого терпко и боязно; да только я все равно постоянно хочу быть рядом. Так я рассуждала. Ох, эти строки стали влажные и соленые. Начну-ка я с новой… Мой моральный компас стал стираться из памяти, и меня это крайне раздражало. Когда стрелка нового компаса деловито указала на мой истинный выбор, я была готова вырвать ее и бросить в тот же Ад — ему назло. Я хотела лететь вверх. Как смириться с тем, что тянет вниз? Хотела ли я разбираться? Меня распирало от гнева! От гнева и… Лезвий подле моих вен. А еще сизокрылый этот. Откуда он взялся? Бесил, как черт. Так, за компанию. Впрочем… Недолго. Мими все еще не было в комнате. В основательно темный час Вики устало проводила ладонью по мраморному ограждению на балкончике — холодному, как руки демоницы-учителя, — и представляла двух темных Сестер, столкнувшихся на Млечном Пути по долгу службы. Та, что была старше, станом походила на молодой ручей, не имела на лике ни одной морщинки, впадинки и царапинки от когтей прожитых лет. Младшая сестра казалась неестественно старой и потасканной, но спину держала ровнее, отчего морщины туго растягивали слепящую глаза кожу. И сама она была слепая. А еще она поглаживала скругленный до синевы живот, под которым пели и ревели молитвы, мучительные и сладостные стоны, проклятия и благодарности. — Не повезло тебе с детьми: их много, они слабы и вечно ноют, — покачала головой Старшая сестра. — Кажется, сейчас они разрежут твою плоть и вытекут в чрево Отца нашего Космоса. Вот мои дети — самостоятельны: если им что-то нужно от меня, они лишь распускают крылья и заглядывают в мое Голубое Око. Младшая сестра гордо фыркнула: — Зато мои дети крепнут в страданиях, когда я поедаю теплые звездочки, и при очередном рождении они будут иметь закал и силу для борьбы с тем, что их мучит. — Однако же какой в этом толк, когда ты выдыхаешься, вынашивая их? Нет, однозначно я никогда не приму твоих дочерей и сыновей такими. Пусть они обретут крылья; пускай они совершенствуются, — тогда я попрошу Отца защитить их. Еще большей гордостью была очерчена осанка земной усыпительницы, хоть и оттягивали морщины веки и груди. — Под твое лоно и так попадают самые крепкие их них, — громыхнула Младшая сестра молнией. — Все Непризнанные — будущие ангелы и демоны — тоже твои дети. Рано или поздно им не будут нужны твои советы; а удочерять и усыновлять тебе придется моих же детей. Так снова и снова, из века в век. А пока дети постоянно в чреве — и так они ближе к моему свету; и оттого им роднее я, когда принимаешь их ты. Старшая сестра блеснула Голубым Оком и вздохнула так тяжело… …Что Вики поежилась, в который раз укуталась в мантию, накинула капюшон на взбитые кудри и начала плести невидимые картинки на лунном свечении. Она приникла всем телом к балюстраде, чтобы, помимо соленых слезинок, на лепестки губ начали падать пряные нотки полотняной перистой гвоздики, что восседала по углам балкончика и у самых ног Непризнанной. Дыхание Небесной Ночи.* Оно только загоняло слезы обратно в оправу хризолита. Едва ли оно было свежее и чище вздохов земной усыпительницы. Хотя казалось слаще. Едва ли оно утешало лучше, чем дыхание Младшей сестры, под звездным одеялом которой постоянно барахтались и толкались страдающие земные ангелочки и не давали ей созерцать тишину. Энди был прав: нет ощущения, что Шепфа стал роднее и держал тебя за пазухой. Но так как Вики уже была здесь… «Пожалуйста, побудь моей второй матерью», — взмолилась она от отчаяния, — и в ответ дыхание брызнуло эхом дубовой листвы и сухой почвы, что покрывала палисадник внизу. Ведь первая матушка стала ангелом. По словам Мисселины, увидеться с ней возможно лишь путем успешной учебы… «Не нужно медлить с саморазвитием», — говорила демон Модера. С демоническим саморазвитием… Нет, это какой-то страшный сон, страшный, безобразный сон… Ну вот, опять соленый ком застрял в горле и умудрился сдавить ребра. Дыхание Небесной Ночи обволакивало не хуже родниковой воды; не хуже макового поля, усыпляющего, когда свободно падаешь на его краснотелых детей. Оно отдаленно напоминало чистоту собственной души… У которой, оказывается, не было ни единого шанса на то, чтобы избежать черноты. Она как серебряный крест, который рано или поздно темнеет, оставляя в сознании верующего ассоциацию с копотью, которую можно запросто счистить. А как счистить эту копоть?.. И нужно ли вообще ее счищать?.. Ах, Ночь все-таки решилась утешить страдалицу: она неумело смела млечные дорожки, срывающиеся с подбородка на лавандовые кустики под балконом, и высушила красноту вокруг хризолита… но не потупила ножи, пляшущие у самых-самых вен. Гвоздика тоже не справлялась с этой задачей, играя с холодными ножками под руководством Ночи. Две сестренки-Ночи делились философией жизни, и у обеих была своя миссия. Младшая терпела строптивость; Старшая несла ответственность у трона Создателя перед бессмертными и Непризнанными. Кому из них, интересно, было легче исполнять свой долг? Но Вики понимала: мысли об этом не отвлекали от насущного. Никак. Она давно уже стояла, вглядываясь в облачную вату, поглаживающую Око, и лицо ее окаменело от стойкой прохлады. Но луна так сильно отдавала голубизной, что Вики корчилась от наплывов соленых рек; в комнату возвращаться не имело сути: там, на картине, в ночи зияла другая луна. Руки и грудь покрылись раздражающим зудом; Вики стиснула зубы и рывками расстегнула сандалии, собираясь встать прямо на мраморный лед и завыть на это Голубое Око, вопрошая: «Почему вы играете со мной?!» Но так и замерла на месте, потому что это Око точно не даст ответа: оно принадлежало Старшей сестре — дочери Космоса. Его Око глядело прямо из Ада, и точная его копия кичилась величием в томном сиянии акварели. Но тем оно было притягательнее; тем больше ему хотелось верить и ненавидеть его же; тем приторнее и сильнее язык питала и сжимала сливочная карамель… но и она не тупила ножи; более того — она их стачивала до белой металлической крошки. Новая порция млечных дорожек, новая порция тоски по бархату. А вдруг прямо сейчас, пока ее обоняние ублажают колкая перистая гвоздика и ночная лаванда, подгоняемые дыханием Сестры, морские волны снова и снова ласкают змеиный малахит, доказывая свою верность?! «Да что же это такое?!» — раскалывался хризолит, вторя удару кулаком о балюстраду. Соленые ручьи превратились в сточные пути; рукава мантии напитались солью; Вики сутулилась и злилась от бессилия, тоски, кусков растерзанных вен; а сдался он тебе, о Шепфа, — демон-педагог, который ничего тебе не обещал, разумеется; хоть выплевывай эту карамель изо рта: почему она такая настойчивая, если все равно ее осыпает кофейно-молочный порошок?! Старшая сестра перестала дышать на Вики, и в какой-то момент стрекот бодрых сверчков разбавил тоненький прерывистый голосок, тонущий в заглатываниях соли и крови: Вики прокусила губу, пытаясь поймать сладкий вкус и воззвать к справедливости; сточные пути не прерывались, а лезвия издевательски прокалывали грудь. Мрачными каплями омывались внизу лавандовые веточки; мягкими прядками волосы липли к мокрому лицу… пока на тонкой полосочке кожи между плечом и затылком не просигналили бледность и мягкость… «Вот оно!» — позабыла Вики про ревностные ножи в одночасье — и опять попыталась поймать прикосновение, щекочущее вибрацией грань нервов, плечо и язык. И она вдруг поймала его. Пульсирующее, бледно-сияющее, скользящее сквозь веточки пальцев.* Кончики их тут же погрузились в теплоту свободолюбивого моря; так сильно порывалась Вики переместить бархатный поцелуй чуть выше, но отголосок прикосновения был подобен застывшей копии. Настолько влажной и свежей, что с губ страдалицы сорвался тихий стон; если бы в самом деле это был сейчас он, она бы от нетерпения сжала его волосы, умоляя тем самым разлить поцелуй на полоске еще тоньше — на самом горлышке. Откинув голову назад, Вики вознесла улыбку Небу и вцепилась в балюстраду свободной рукой; теперь нежные лепесточки трепетали так, что не хватало сил вздохнуть; не хватало сил сбросить наваждение, ибо копия не исчезала, а упрямо жгла нежными огоньками и ласкала ладонь, накрывшую ее. Ни вжаться в мрамор, ни расчесать до красноты шею, — не освежало ничего, даже вздымающиеся волны лавандового фимиама, что будто поспешили на помощь, смешиваясь с дыханием Ночи и дубовой прелостью. Ночное дыхание подхватило его, взмахнуло терпкостью — и смело последние слезы с умиротворенного лица. Кто бы только смёл тягучую карамель, слаженно со слюной норовящую проникнуть в нутро… «Зачем это? — шепнула Вики, наклонив голову, будто он стоял здесь же. — Зачем вы меня мучите?» — «Чтобы вызволить тебя из дум, глупенькая», — ответила она всплеском волн себе же в мыслях: так бы ответил он своим бархатистым басом; еще рассмеялся бы так же бархатно, рассмеялся и прикусил трепещущую полосочку… Вдох — и тайна бархатного прикосновения дала слабину; еще вдох — и плакала теперь не Вики, а гулкий перебор арфы. Все там же, на той же стороне, — никуда не надо было поворачиваться; в миле от комнатушки Вики и Мими желтели свечные задоринки у распахнутого окна; еще днем слепящее полотно бросалось на Непризнанную в том кабинете. Модере не спалось, и она настраивала инструмент. Значит, море спокойно и ласкает сны. Камень застыл в нейронной сети — застыли и лезвия, пляшущие у сердца. Рассеялся лавандовый всплеск у самых ног. Луна пористо, из-за облака, подмигнула. «Спасибо», — произнесла Вики воздушным шепотом и, не отрываясь от мигающих задоринок в кабинете Модеры, вновь отдала себя во власть сумрачной прохлады. Демоница не спала, но была у себя. Снова хочется доверять ему, снова хочется воспевать Выбор Непризнанных. Надолго ли? Не важно: так хочется отдышаться. Какое счастье, какое облегчение… Спасибо, Шепфа. Спасибо, милая Ночь. Вики вновь накинула капюшон, утепляя остывающее тело. Застегнула обувь, из которой недавно собиралась выпрыгивать, и оторопела от тяжести, отозвавшейся где-то слева. Тут же заняла угол балкончика и примяла путающийся в гвоздичных ветвях подол. Позабытая боль выстрелила в перевязанную рану, но Вики не обратила внимания. Куда интереснее было выяснить, наконец, что Геральд бросил ей в карман. Перед Вики оказался кожаный томик. Название, небрежно вырезанное на скрипучей коже, не давал прочитать непробиваемый языковой барьер. Вскинув бровь, Вики повертела книгу, погладила поддающийся сухому трению корешок, с каждой секундой ощущая затхлость неподдельной старины. Как ни странно, эта затхлость уже загуляла по горлу, совсем вытеснив соленую карамель; и еще сильнее — когда Вики коснулась кончика закладки, которой оказалась серебряная чайная ложечка, и потянула за него. Треск древесной коры. Нет, Вики не ошиблась: это треснули раскрывшиеся страницы; они даже умудрились перебить далекий плач арфы. На старательно выведенные чернилами буквы, которые только отдаленно напоминали латинские, плеснул светом настенный подсвечник. Вики застал испуг: языковой барьер вдруг, как по щелчку, рухнул. «АГАЛИАРЕ́ПТ», — по слогам прошептала она, и испугалась, уловив ухом новый хруст. Осторожно расправлена была серединка — треск мощнее и ближе. Ни отзвука привычного шелеста. Что бы это значило? Наверное, все еще нет привыкания к интригующим текстурам на небесах. Как и нет привыкания к тому, что таят в себе эти текстуры… Свеча худо-бедно освещала странно ведущую себя страницу — и лучше бы Вики не торопилась ее разглядывать. Сразу видно, что томик — прямиком из Ада. «Армия Второго Легиона взывает к тебе, Темный Генерал, — читала Вики, — пока ты спишь под Адом и ворочаешься на крови людской; прерви свои доисторические сны и позволь себе снова разоблачать Секреты Небес[1] от Ада до Рая… Пока ты спишь, все рожденные тайны скорбят по твоим когтям»… Хруст, треск — и все это уже в черепной коробке; хотелось вскрикнуть, вот только затхлость как за грудки схватила: хризолиту оставалось прервать бег по строчкам и не без паники впечататься в правую страницу… Под иллюстрацией* черным горела подпись:«ПОКА АГАЛИАРЕПТ ДРЕМЛЕТ, ПАСТЬ ЕГО ГЛЯДИТ НА ТЕБЯ»
«Целых две», — с нервозным любопытством прокомментировала себе Вики, разглядывая иллюстрацию; вот-вот сеющий в ее сердце ужас демон просунет когти и вгрызется в ее лицо. По венам гуляло не лезвие — гулял тихий кошмар, исходящий от чернильных глаз и пастей; гулял хруст — и не давал хризолиту отлынуть от затхлой страницы; обычно так хрустят сломанные кости… Хлоп! Вики разом оборвала нить безумия, тяжело задышала и, дабы успокоить разум, посильнее просунула серебряную ложку в книгу. Арфа подала голос опять; теперь она не плакала, а издавала мелодию. Что Геральд хотел этим сказать? Вики вспоминала его слова; получается, мать интересовалась демонологией? Тогда у Вики к ней еще больше вопросов, чем было. Не меньше вопросов хотелось задать самому Геральду. Генерал Агалиарепт… Выходит, этот древний демон раскрывал любые тайны?[2].. — Интересная вещь, наверное, — пробасил кто-то впереди. Хризолит переплыл от книжки на соседний балкончик, но не знал, к какой оправе примкнуть: в полутьме не разглядеть было глаз вальяжно облокотившейся об ограждение фигуры, которая прихватила губами самокрутку и — как показалось Вики — усмехнулась недоумению соседки. Некто снова заговорил, кивнув в сторону кабинета: «Недурно выводит, а?» Вики послушно посмотрела туда же, послушала далекую неотрывную игру, побродила глазами по свечной желтизне на оконной раме. Когда некто тряхнул волосами, явно щекочущими скулы, лучи Голубого Ока коснулись их, демонстрируя Вики гладкую седину. — Арфа, кажется? — Выпустив нехилый дымовой поток, некто терпеливо пытался вызвать на разговор, но почему-то не казался навязчивым. Следом за стремительной дымкой чуть взметнулись сизые крылья. — Видел таковую только на картинках. Когда был маленьким. В этом голосе гулко трещали поленья и гремел раскатистый гром — типичный техасский говор, решила Вики. Струя дыма щелкнула ее по носу и тяжело застелила лицо; Вики вдруг сухо откашлялась — прямо как этот Непризнанный нынешним вечером, — отгоняя серость от зеленых глаз: это был не кофейно-молочный порошок — натуральный горький порох. Она и теперь не нашлась, что ответить, потому что не ожидала увидеть соседа в лице взрослого мужчины. Она упорно пыталась рассмотреть того, кто с ней говорил, — потому что теперь-то он был ближе, гораздо ближе. Сизокрылый, однако, не стал больше ждать ответа — кажется, он даже привычно рассчитывал на такую реакцию; он виновато улыбнулся, тонко придушил свой окурок и бросил в палисад. Вики напряженно следила, как он исчезает из виду, и поняла, что терпкая сладость гвоздики перебила легкое удушье — и вдруг уничтожилась запахом омытой земли, который последовал за Непризнанным в комнату. На дождь не было и намека. Но Вики не находилась в раздумьях слишком долго. Она спохватилась и подставила обложку томика на свет; однако прочитать название снова не смогла. Текст на плотных страницах также перестал пестреть латиницей. Какие странные фолианты предлагал Геральд матери… Много вопросов, мама, очень много… Внизу, в палисаднике, кто-то потревожил лавандовые кустики, да так шумно, что Вики перевесилась через балюстраду. Но когда до носа долетела кисло-сладкая малинка… — Кто это куревом бросается?! — Ох, это ты, Мими… — Вики, ты, что ли? Ну я тебе сейчас покажу!***
— Такие слухи пускают! Прикинь, на закате… Мими хлопнула дверью так, что Вики, пройдя в комнату, еще сильнее прижала фолиант к груди, претерпевая свежую порцию боли в крыле. Повисло неловкое молчание. — Когда ты начала курить? — Мими спросила об этом, слегка поубавив пыл; даже Вики поняла по слегка колышущейся малиновой ауре, что ей было стыдно. — Ты, кажется, терпеть это не можешь. — Демоница мигом исчезла за ширмой, и Вики услышала, как зашипели шнурки на корсете. — А впрочем, твое дело; только прошу — гаси бычки в пепельницах; у Модеры точно найдется парочка… Мими тараторила, а еще она решила переодеться скромно, как ангел; и без ауры было видно, что она нервничает. Демоница нервничает перед недавно усопшей — бывает ли вообще такое? — Мими, ты знаешь, кто поселился за стеной? — задала вопрос Вики вежливо, но отстраненно. — Соседняя комната пустовала много дней, — облегченно бросила Мими; ее корсет оседлал верх ширмы. — Туда что, кого-то запустили? Так это она палисад портит? Вот я ей устрою при знакомстве… Вики присела на кровать, стянула с себя мантию и аккуратно сложила подле своего вельветового тайничка. Томик занял место на прикроватном столике; в свете просторной комнаты он казался невинным романом вроде «Джейн Эйр»[3]. — Он. — Произнеся это четко и громко, Вики уловила застывшую на ширме тень, которая, впрочем, опять заплясала юной крылатой фигурой. — С нами по соседству живет мужчина. Новоприбывший смертный. — Отлично! — иронизировала Мими, избавляясь от скрипящих штанишек. — ЕМУ устрою при знакомстве. — Но разве мужчины не должны селиться в другом крыле? — Никому и ничего они не должны, — нервно и сладко хихикнула соседка. — Боишься, что надругается? — Я просто хочу знать, черт возьми! — Ладно, ладно, не злись! Знай, что балкончики окружены барьером, — для того, чтобы ходить в гости но ночам было труднее. — Мими захихикала звонче — как она это умела. — Его не видно никоим образом. Так что если этот тип захочет на лету проломить его и вжать тебя в пол — больше ему такое в голову не придет. Потому что она покатится в палисад. Расчесывая ногтями предплечья и вышагивая по комнате, Вики прокручивала в голове сказанное демоницей. Бюст Персефоны пусто приветствовал ее, когда она подошла ближе. А когда по внутренностям запоздало резануло слово «слухи»… Да, в отличие от Вики, Персефона была гораздо спокойнее. — Слухи! — обрадовалась смене темы Мими. — Ну да! Представляешь, какой-то новенький Непризнанный разозлил водоворот! Мне Люцифер сказал! Ой… — А ты по-прежнему сплетничаешь с Люцифером… — …Неважно это. Интереснее то, что водоворот вытворил… — И почему же это так серьезно? — Потому что, — Мими повысила тон, пытаясь завязать поясок чистого халатика, — перевернутый «смерч» — любопытный, но недобрый знак. Водоворот мрачнеет, когда ему не нравится выбор, сделанный во время задания. А это довольно редкое явление. — Опять этот выбор… — только и пробормотала Вики, прогуливаясь пальцем по фарфоровому личику. — Это значит, — продолжала Мими, — что ученик либо отказался от задания, либо решил перекроить его на свой лад. Или же взялся за него не в свое время. В общем, поколебал Равновесие. Представь недовольного твоим выбором учителя. Любого учителя. — Она вынырнула из-за ширмы в тончайшем шёлковом халате, схватила корсет и двинулась на Вики — все еще неуверенно. — И как он бьет тебя головой об стену. А теперь представь недовольство небесной стихии, что создавал сам Шепфа. — Мими застыла перед Вики, ожидая, когда хризолит погладит ониксовую смоль[4] под ресницами. — Небеса безумно чувствительны к отклонениям от нормы, и это не проходит бесследно. — Что ж, в таком случае обрадую тебя, — проговорила Вики — и нарочно утопила хризолит в смоле. — Парень, что в соседней комнате, выполнял это задание. — Откуда ты знаешь? — Видела «смерч» своими глазами. И видела, как он выплевывал сизокрылого. — Смола гордо накидывалась на полудрагоценный камень, но тот не поддавался; костер ненависти вокруг них то поднимался, то затухал. — Ах, вот так ты его называешь? Что ж. Сизые у него крылья или голубые — за курево он однозначно поквитается. Невидимая ниточка между зрачками была туго натянута и не дергалась; напряжение на ее поверхности приспустилось, и хризолит издал звон первым: «А что если этот странный тип несет угрозу всем нам? Ведь он, выходит, спустился на Землю без дозволения». — «Или же его заставили! — вязко процедила смоль и добавила увереннее: — Надо бы приглядывать за ним… И друг за другом». Нервными движениями, говорящими о том, что Мими решилась сделать шаг вперед, демоница плюхнула на голову наивной Персефоны свой уличный корсет и порывисто обняла Вики, закружив ее в сладком малиновом вихре, что сплелся с ванилью, рожденной флаконом духов; эти ароматы укрепляли не просто малиновый нрав — негласную дружбу. — Ты простишь меня, Вики? — пробормотала Мими, не послабляя объятий. — Мне так стыдно, честно тебе говорю… Сама не знаю, почему, такое со мной нечасто, я же без совести… — Ты мне тогда так опротивела, — воспользовалась случаем пожурить соседку Вики — но потерлась лбом о шелк на плече. — Ты любишь трепаться, ну а что мне теперь говорить Дино? Энергия демоницы виновато колебалась и не решалась вздуть оболочку гордыни. Вики очень хотелось вызволить со дна души собственную энергию, все еще не имеющую оттенков, неумело дающую о себе знать в редкие минуты одиночества. Вики очень хотелось дружить — проникновенно; у ее наивности еще был запал, и она просто обязана была обрасти оковами доверия. Как это было в библиотеке, чтоб ее. «Я больше ни слова не скажу этому сатанёнку… Нехорошего», — вновь бросила Мими, и, когда Вики все же обняла ее за плечи, она вдруг отстранилась и воскликнула, будто бы этот кусочек пленки с трогательной сценой нещадно вырезали: — На картине что, ночь? Я не ослепла? …Ну нет же… Только не это. Не это! Так ровно все шло… Вики заломила руки, отвязалась от мягкой ягодной ауры и, будто сама впервые видела картину над своей кроватью, начала ее разглядывать. — Напомни-ка, ты точно на закате рисовала? — Да, да, я знаю… — А вот я, кажется, совсем ничего не знаю! Звезды, тени, синева… Шепфа, и луна! И, погоди, цветы побелели! — Ну, побелели! — Вики вспылила, но ее словно сковало, когда она поняла, что побелела сама. — Надеюсь, небесные правила не запрещают рисовать ночное время суток? — Вики… — Мими демонстративно покачала головой, опустилась на кровать рядом с соседкой, показав алые кружева на вздымающейся груди, и попыталась перехватить веревочку между зрачками. — Очень красиво, ты такая молодец, но… Это еще одна новость в копилку новостей… — Да что такое, Мими?! — Вики дала огонькам страсти поиграть с малиновым любопытством и сердито всплеснула руками. — Это же просто акварельные краски! — Да, конечно. — Вместо того чтобы вспылить в ответ, Мими — и Вики была удивлена не меньше ее — перехватила руки Непризнанной и ласково, словно мать, говорившая с дитя на откровенные темы, погладила их. — Знаешь ли ты, подруга… Впрочем, я уже говорила… Небеса очень чувствительны… К отклонениям, да, но и не только… — Не нравится мне, что твой голос дрожит… — И мне не нравится. Но послушай. Не знаю, в курсе ты или нет, но создавая что-либо своими руками, человек вкладывает в это свою энергетику. — Мими сделала акцент на слове «человек» и вдохнула — для новой порции слов. — Энергия, что формируется здесь, на небесах, не всегда абстрактна; она может проявлять себя буквально. — Ты хочешь сказать, — подхватила Вики тревожно, — что она способна проявляться физически? — Именно, Вики. Ну, а творчество… — Мими плеснула ониксом на голубую луну, окатила цветы на арке, вздохнула опять. — Творческий акт на небесах обычно отражает твое текущее состояние. Фотографирует его в моменте. Поэтому многие бессмертные предпочитают заниматься творчеством в уединении — будь то занятия музыкой или рисование. — Чтобы скрыть то, что внутри тебя, от посторонних глаз, — поздно подхватила догадку Вики, закусив губу и опустив голову. Никуда здесь не спрячешься, ничего не утаишь. Где тут раскрыться потенциалу демона, когда ангельские смирение и совесть все еще бьются вместо сердца? Или уже нет? А еще и бархат стелется у ног и на шее… — Так и есть, дорогуша. Особенно все это касается живописи, потому что мелодии отзвучат и исчезнут, а полотна и бумага — нет. Твое счастье, что спустя трое суток энергия творения рассеивается, и его значение распознать уже очень тяжко. Иначе картину пришлось бы срочно разорвать. …И перетягивает кожу, как только может. Мими уловила настроение Вики — снова, — настойчиво сжала запястье, придавливая венку под полупрозрачной полоской, поймала хризолит и улыбнулась. — Вики, я так долго нахожусь в одном здании с Геральдом, что осколочки его ауры целились в меня еще у порога. — Она продолжала звенеть, но уже совсем тихо; будто бы это обманет забившегося птенца — душу — в запертой клетке и таким образом позволит ему выбраться сквозь ржавые прутья. — Только я не понимала, откуда они раздаются. Я даже поначалу решила, что Геральд где-то в комнате. — Но его тут нет… — буркнула Вики. — Да нет, дорогуша. Кажется, он здесь. — Бесцеремонно, но плавно Мими протянула руку и ткнула бордовым ноготком в участочек кожи, под которым рьяно стучались. — Уж очень контрастная, живая картина. Ты уж прости. Вики не могла выбрать, на что обратить большее внимание: на возникший вопрос о том, что ей делать, или на вопрос о том, рисовала ли Модера когда-нибудь столь насыщенную бархатную ночь?.. Опять плакать. — Эй! А ну прекрати! — Мими притянула к себе подругу и прижала к своим кружевам, целуя Вики в макушку, как ребенка. — Вот еще! Так хорошо держалась! — Мими, я не знаю, что мне делать! — глухо простонала не Вики — очередное лезвие. — Меня это убьет, убьет когда-нибудь… — Дурочка! Убиваешь себя только ты! И твои мозги глупые! — Издевательские поглаживания Ости у сада — не чета почти любовным движениям ладошки Мими по кудряшкам плаксы. — Выкинь все дурное из головы! Ох, сколько же тебя ждет нравоучений от Геральда! «Я готова их слушать, лишь бы слышать…» — тоскливо стучал по ребрам земной ангелочек; только озвучивать этот ворох мыслей не было смысла: Мими все чувствовала. — Ситуация глобальная, дорогуша, — не то с укором, не то с сочувствием проговаривала Мими. — Спорить ты с этим не сможешь. И как тебя угораздило? Непонятно мне. Невольно поцеловав собственную слезу, скатившуюся по ключице Мими, что приютила на себе плачущий лик, Вики жаждущим тепла ребенком выпрямилась и утонула в ониксовой смоли. — Ты можешь пообещать мне молчать об этом? — шепнула Вики рядом с малиновыми губами — только чтобы демоница ощутила ее мольбу. — Мне, правда, нелегко дается эта просьба — после того что ты пустила слух о Дино… Мими сглотнула, стиснув запястье подруги сильнее. — Раз уж так все выходит — я не виновата в этом, но и ты уже знаешь… Я так хочу тебе довериться, мы подружились, Мими… Пожалуйста, пообещай мне… Я и так очень страдаю. Ягодная энергия скаковыми движениями размышляла над потоком боли, исходящим из розоватых уст. — Пообещай хранить молчание. Я знаю, что ты умеешь хранить его. Я бы так хотела, чтобы ты умела. На своей еще не плотно сформированной ауре Вики ощутила розово-красную кислинку; прожилки задорной ягодки запечатлелись энергетически, разлив от макушки до пят теплоту и сладость. Вики все поняла — и лезвия перестали гулять по венам; птенец — душа — спокойно прошел сквозь прутья, когда Мими уверенно вынесла вердикт: — Обещаю, Вики. Ни слова не скажу ни демонёнку… Ни кому-либо еще. — Она потерла место поцелуя на ключице и с хитринкой добавила: — Но и ты смотри в оба, любительница демонов постарше. Не я — так ты сама можешь выдать свои чувства, притом не тому, кому они посвящены. На небесах тоже есть враги; и порой этими врагами оказываются даже ангелы. Смотри в оба… Смотрите в оба вы двое. — Двое?.. — Милая Вики, — Мими была счастлива раскрывать тайны, когда блеск малиновой энергетики был чист. — Голубая луна исчерпала все мои вопросы. На картинах она не появляется по твоему желанию. Луны в живописи — подобно глазам — отзеркаливают душу. Но не душу творящего, Вики, понимаешь? — Ты не шутишь?.. — недоверчиво, но ласково улыбалась Вики, осматривая Око. — Интересно, если твоя энергетика еще не сформирована, какую тогда ощущает он?.. О Шепфа, это так трогательно, что я умру, если начну трепаться! И вообще — ступай-ка ты в купальню. Спать пора. Благодарная Вики тонко пискнула, подпрыгнув на кровати, — и теперь настала ее очередь душить в объятиях демоницу. Шелковый халатик немного согрел ладони и обоняние своими скольжением и свежестью. Неважно, думала Вики, что союзников на небесах не будет слишком много, — важно, чтобы один из них таился в этой демонице, и чтобы он креп с каждым проявленным знаком доверия. Так сильно Вики хотела дружить — и делить скопления энергии с другими сосудами. Доверять — и не только милому Дино. Тем ценнее Вики отнеслась к этим мыслям, когда поняла, чего стоили Мими ее моральные шаги: — Погоди, Мими, а разве ты не собираешься мыться? Ты пришла — и сразу в халат… — Ой, я так выдохлась, с творчеством твоим… И Вики увидела, как вяло липнет к ее телу кисло-сладкая малина.