Ангел моей души

      Бледный дымок в перебинтованной руке испарился выпитым ручьем тут же — как только Вики вычеркнула из воздуха имя учителя.       — Агалиарепт... — испарился следом голос Геральда, уводя хвост демонического имени в надтреснутый полушепот.       Ветряной кашель миновал окно и ударился в черную занавесь, скатился вниз и обернулся в сквозняк, принявшись кусать молодые стройные ножки. Серокрылой бунтарке стало зябко, вспышки ярости и мантия Модеры ее больше не грели. Она ожидала и ругань, и угрозы, и выталкивания этого разгоряченного тела из графитово-молочного прибежища демона, — но все это умерло как неразвитое намерение, сошедшее на нет раньше, чем последний свиток замер на полу. Она рассчитывала, что он разверзнет широко смоляной бархат; покинет седалище рывком оскорбленного коршуна; расточительно выплеснет возбужденную стихию на багровый хризолит, разрывая на демоническом торсе белую рубашку, — и снова отправит Непризнанную в пропасть одним хлыстообразным ударом гремучего слова. Или девицу проглотит преданное пламя позади учителя, что кряхтело и надписывало что-то на верхней стенке камина кончиком рыжей копны волос.       Но Геральд размял затекшую шею и угостил свою улыбку сигаретой. Встретился со взглядом ученицы вновь, принудил зеленый пересилить гибельно-алый и улыбнулся еще раз — нежнее и совсем уж издевательски понимающе. Тишина загнала Вики в тупик и увела из ее головы все буквы алфавита. Он словно что-то понимал. Или был близок к тому, чтобы понять.       А вот Вики не понимала ничего. Реакция учителя была комически неожиданной для ее пламени, и она оказалась пристыжена. Мало того: когда Геральд повертел здоровой рукой ложечку-закладку и бросил ее на книгу, переплет ответил глухо-глухо, как старый немощный слуга. Ни хруста костей, ни мучительных скрежетов о юный разум. Вики не нашла жеста более неловкого, чем запахнутая наскоро мантия, шелестящая рукавами и воспрещающая Геральду созерцать аккуратные линии груди. Платьишко Мими по-летнему ложилось на кожу, и рыжий хозяин очага не смог подобающе согреть гостью.       Что-то мудрое и терпеливое заскользило под бледной кожей льдинных губ. Не будь Вики ученицей, да еще и такой обозленной, — смогла бы перенять секрет этой мудрости на свой весенний розовато-алый?..       Ответ пришел сразу: тихонько, чуть просыпав кристаллики сахара, по языку загуляла соленая карамель.       — Агалиарепт, стало быть, — повторил наконец Геральд, опустив подбородок на перебинтованную руку. — Эдак ты теперь будешь меня называть? А мне нравится.       — И издеваться надо мною вам тоже безумно нравится! — вспомнив о буквах под гнетом иронии, зарядила Вики. — Вы учитель, но ваши поступки и слова невежественны и унизительны! Вы постоянно что-то скрываете, говорите загадками, искушаете, глядя на то, как я мучаюсь выбором! Демон Агалиарепт! — с новой силой бросила она, и Геральд нахмурился, невольно поранившись:       — А ты не мучайся. Выбор ведь очевиден. Уже всем вокруг, но только не тебе.       — Хватит меня дурачить! Хватит! — бунтовали подпитанные яростью огни. — Зачем вы подкинули мне ЭТО?! Хотели показать, что по совместительству вы — древний демон раскрытых тайн?! И лучше бы я не смела и пикнуть насчет Рая, ибо вы так или иначе заставите уйти в Ад?!       — От кого бы еще узнал. — Сквозная обида повторила изгиб нового дымка.       — Ну конечно, — всплеснула руками Вики, — вы так же искушали мою бедную маму! Втираясь в доверие, подсовывая ей сомнительную литературу! Какая она умница, что не послушала вас — эгоиста и собственника!       — С таким потенциалом оскорблять учителя? Угробишь… Себя. — Геральд закуривал сладко и нервно, механически сжимая перевязанный кулак; голос его походил на зависть детектива, выслушивающего безумные, но интересные теории своих коллег. — Типичная Уокер. Вся в мать.       — Что?!       — Ничего.       Это «Ничего» свинцовой тушей налегло на Вики и придавило ее к столу, дабы она в гневе смела с него пару книг и оставшиеся свитки. До серокрылого бунта сплошь исписанного пергамента Геральду хватало, — тот искусно скрыл свою досаду, ведь по одному из них он усердно выводил куда-то юркнувшим пером. Но учитель откровенно любовался истерией, — иначе не отодвинулся бы с показным спокойствием, пряча от улетающей стаи свитков пепельный огонек.       Ни следа не оставалось от былой робости и нежности, сокрытой в хризолитовом камне. Но когда гнев Непризнанной широко разбросал труху по кабинету, ее давеча спящая энергия пробудилась под коконом ауры.       И Геральд, приняв ее на язык, блаженно прикрыл глаза.       — Нет уж, договорите! Договорите уже о чем-нибудь! — Не понравилось Вики его блаженство. — Вы сказали мне, что Ребекка интересовалась Законом Равновесия. С перевесом в вашу сторону?!       — Виктория!       — Ведь Армия Второго Легиона должна неустанно пополняться, да, Темный Генерал?!       И пепельная малютка погибла в сжатом кулаке:       — Довольно.       Стяжение смоляного бархата затвердело прочнейшим титаном и заперло напуганного птенца — душу — в ржавой клетке. Больше демонстративно, чем импульсивно Геральд поставил на место бедолагу-чернильницу и насильно скормил ей искалеченный окурок. Когда учитель поднимался с места, возбужденная стихия все сильнее каменела и ярилась подобно внезапному шторму; за ширящейся фигурой демона росли исполинские смоляные тучи, которые сейчас казались рогатой — из-за шипов — смертью. Графитовый свет в этом ярком танце эмоций стал немощен и незаметен; только теперь полузвонкая тишина с новым напором прижалась к Вики кровавым румянцем; у серокрылого гнева проявилось свойство скатываться до постукивания в пальцах, до липкого стыда.       Теперь злился Геральд, и терпко-приторная карамель скисла до отвращения. Вики опомнилась: она — не на Земле, и перед ней — не человек. Перед ней тот, чьи действия непредсказуемо нежны и опасны в одно и то же время; тот, кто рисовал вместе с ней сокровенную тайну — и был так далек, насколько может растягиваться тоска.       — Я слишком долго ждал, пока ты перестанешь сыпать на меня этим вздором, — заговорил Геральд тоном начальника тюрьмы. — Тебе только волю дай — сразу выскажешь все, что находится в твоей бездарной голове.       Очередной надрез на чувствах.       — Вы опять…       — Снова. — Демон пресек юное возмущение слишком быстро — будто отомстил за перечеркнутое в воздухе имя. — Ты провалила задание, имея дерзость ослушаться наставлений. Потом ворвалась сюда, нарушая все правила этикета мне назло; наверняка испортила труды, над которыми я работаю днями и ночами. Сейчас несешь что-то из ряда вон выходящее, но обвиняешь меня в невежественности поступков! Вики, это дебош. Даже варварство. Практически самосожжение.       Левокрылая боль постучалась в полупрозрачную ткань.       — Либо вы, либо мои страдания… Не все ли равно, как я сгорю? — задрожал девичий голос.       — Ну что ты несешь?..       — Вы невыносимы, — почти зарычала Вики — страдальчески, — подалась вперед — и начала тонуть. — Просто невыносимы! Вы же все прекрасно понимаете! Вы же видите, как я тянусь к вам — с самой первой встречи! Но как же мне больно!.. Представляете: не появилась ни на одном вашем уроке, зато успела прикоснуться к вашему лицу, к вашим…       «Губам», сказала бы она, если бы протяжный зеленоокий взгляд не указал на них сам. Геральд захлопал смоляными ресницами и задышал чаще. Помехи в сладкоголосье дивили и даже пугали его — неожиданная речь.       — А в ответ получаю только смерть! Все новую и новую! Только три дня пробыла мертвой, и уже столько боли впитала. Неужели это и правда Ад, самый настоящий? А вы призваны мучить и искушать таких, как я?..       «Ад — в твоей голове», — вспенились гребни печальных волн.       А Геральд молчал, дыша большими тяжелыми порциями; не зная, куда вставить свое возражение.       — Я умерла один раз и продолжаю умирать, — солью замедлялась речь. — Я не живу, а просто существую. Из-за вас.       Геральд молчал. Моря в его глазах складывались в океаны; он сам поддавался гневу — неприлично быстро и не в пример Непризнанной; он все еще позволял ей говорить и говорить много, а сам выращивал опасные стены урагана прямо из центра своей души; вопрос времени, когда эти стены обвалятся прямо на хризолит.       — Самое смешное, демон Геральд, — блеснула искусственная алая улыбка, — мне мерещится повсюду, что и вы тянетесь ко мне. Не искушая и не дразня... а просто... Просто...       Морская соль, говорят, эффективнее залечивает свежие раны; вот только многоликие порезы Вики не смазала бы даже дивная настойка Рамоны. Молчание добавляло ударов, шприцами кололо чудом уцелевшие участки на сердце: в лазарете он душил раздраженно ее бедную ауру, а в библиотеке оставлял на ней поцелуи смесью нежности и откровения. Сейчас же он просто огородился твердолобым вакуумом, наспех вынашивая новую тактику. Он быстротой крыла колибри пускал капельки моря по юному лицу, и вдруг обратил внимание на усталые крапинки вишневого цвета; треснувшая оправа хризолита была теперь такой мягкой и хрупкой — да и сам камень вязнул в путанице резких капилляров, что не давали ему сиять во всю свою мощь. Учитель отозвал гнев, когда стал понимать, что с ней творится; когда стал понимать, что она недавно плакала.       И когда зеленый просвет уступил величию голубой луны...       ...Он вздрогнул.       Возможно, хозяин кичливой полуночницы воздвигал стены для того, чтобы… тщательно скрыть, как ему больно самому, решила Вики.       — Почему так происходит? Вы можете хоть разочек ответить по-челове… Ответить?       — Это… Слишком сложно объяснить вот так. — На волнах качалось нечто похожее на ужас, который обычно испытываешь от осознанной ошибки. И эта качка от ученицы не ушла.       — Такая глупая, чтобы понять, да?!       — …Несносная девчонка. Аж за волосы потягать захотелось.       «Но еще больше я хочу, чтобы ты умела ждать», — шепнули волны с такой рабской смиренностью, что Вики решила: почудилось. Ее накрыла усталость; от гнева остался гудящий осадок.       — Ясно, — выдохнула она, — сдаюсь, объяснений не будет. Я добровольно и по локоть лезу в кипяток. Есть смысл уже сейчас отправиться в свой котел, если вы этого добиваетесь.       — Начинается…       — Но дайте хотя бы намек, демон Геральд, — умоляла Вики под покровом воспоминаний о сладкой пульсации на шейке, что стяжала страхи перед учителем, — понять, какова природа вашего...       — Искушения? — Геральд нарочно выделил это слово, будто оно стоило так дорого на ярмарке самодовольства. — Это самое надоедливое обвинение в мой адрес.       Но горькая вина не проросла: Вики уже было не до этих низменных чувств.       — В том числе, — почти шипела она.       — О, энергия гнева... Твоего гнева...       ...И шипение это — змеиный язычок — задело бледный надтреснувший лед: Геральд как бы невзначай навис над столом, опираясь руками; крылья-бархат укрыли его сторожевой тенью, добрались до Вики, завели ее в полукольцо. Та не успела успокоить распаленную в чане ее тела кровь, несущую к лицу проклятую стеснительность; отчего-то низ живота стянуло блажью — нараспев с заново разогретой соленой карамелью и колкой болью на основаниях крыльев. Хуже всего было то, что и губы словно сковало тесным льдом: Геральд был так близко — и не делал ничего, чтобы стереть в порошок хоть какой-то из запретов; чтобы серые крылья прижались к темному бархату плотнее, как о том не по-детски заныло сердце, продолжая требовать реванша. Кажется, небесный народ боится подобных телодвижений?.. Но Геральд не пресекал, пусть и не шел навстречу, — и об этом так громко щебетала неловкость...       Милосердно вмешался слушай. Робкий переплет серых и смоляных перьев взметнулся незамедлительно, и по полу прошелестела парочка свитков. Кое-какой из них умудрился обогнуть стол и укусить уголком черную туфельку.       — Подними, — прокатился от лба до лепестков горячий шепот, перебивая сердцебиение. — Подними и прочти.       Мясистый каприз мешал выполнять маломальские движения, но зачинщица бардака все-таки помнила, с чего все началось; еще несколько секунд, и в руках ее — пергаментный текст… с болезненно знакомыми знаками, лишь издалека напоминающими латиницу.       — Читай.       — Не могу, — фыркнула в ответ не Вики — поднявшаяся тошнота.       — Нет? — усмехнулся Геральд ее состоянию, — но отобрал свиток. — Я так и думал.       И опять это снисхождение на бледном лице — снисхождение, недоступное сознанию недавно почившего птенца. Волнообразные огни плодили искринки несколько запретной эмоции — кровной сестры гнева. Вики чувствовала восходящую страсть демона, она выражалась в карамельном фейерверке настолько интимно-настойчивом, что из-за этого изнывали похотью больные крылья; выражалась в том, что дыхание учителя перед паузой превращалось в тяжеленную гирю. Да и в том, как проникновенно врывались в оправу хризолита могучие волны, торопливо лаская трепещущую душу. Вики так хотелось считать подсказку с измученных школьными уроками век, скул и губ, да жар тела, сочась из кожи, расталкивал собою платье и даже мантию, а зеленоокое желание, едва касаясь, проскользило от подбородка к неприкрытой чокером шее... Там змеевидным корнем пульсировала вена, просящая прикосновений тонко дрожащих пальчиков, — или лепестков (да, лучше их, нашептывали прикованные к ним волны), вдруг посиневших от смелой близости, чтобы адаптироваться, прижиться, слиться с оголенной кожей. В ответ.       Пульсировала томно и неподходяще... Для ученицы.       Именно поэтому Геральд чуть помотал головой, чтобы развеять по выдуманному ветру снисходительные смешки. Опустил взгляд, чтобы встретить кожаный переплет книги; она веками хранилась в библиотеке, но стала псевдо-визитной карточкой Вики Уокер.       Однако ретивое сердечко — оно, конечно, наплевало на претензии мозга — по-прежнему требовало реванша.       — Я у нее виноват, — низко, хрипло, но елейно обратился Геральд к энциклопедии — и тут же натянул нить между зрачками. — А не приходило ли в твою интересную головку, Вики, что «искушение» идет из совершенно другого источника?       — Именно из ваших рук я получила эту книгу, — не отступала Непризнанная, наполняя грудь обвинениями и намеками. — И насколько же коварно вы все подстроили!       — Но текст на древнедемоническом зачитывал тебе не я, — набрал оборот грубый тембр, и Геральд ткнул пальцем в книгу. Ни звука, терзающего ум.       — Что вы хотите этим сказать? — Теперь и Вики выстроила вакуум. Теперь и она кое-что начала понимать. Он думает, что…       — У кого ты попросила помощи, Уокер? — Голос учителя возвелся в допрос. — Ни один Непризнанный не в силах самостоятельно познать исконный язык демонов. Мы в этом только что убедились. Люцифер? Мими? Хотя навряд ли… А может...       — Демон Геральд, — не пожелала Вики следующего имени, которое лихо выжигает ревностные порезы, и опустила глаза. — Я действительно читала сама.       Он же бросил усмешку ей в лицо.       — ...Думаешь, я поверю в это?       — И на своем родном языке. Но только…       — Временно?       — Да… — ответила Вики и облизнула пересохшие губы.       Геральд плавно отошел от стола и скрестил руки на груди, ожидая.       И, пересилив нещадную тоску, Вики рассказала. Как в лунной ночи языковой барьер таял на латинский манер; как мучил и терзал исписанный и изрисованный ужас на затхлых страницах; как многовековая текстура раздирала в пух и прах чувствительные рецепторы; как далеко и надолго мчалось здравомыслие — до той поры, пока Вики не захлопнула губящий фолиант. А во время затишья она перестала понимать текст — к счастью или… нет, пожалуй, только к счастью, подумалось ей.       Пока Вики говорила, падая и спотыкаясь о воспоминание, Геральд отрывал последние капельки волны с остывшего камня, двигался в потоке графитово-молочного света — в новую задумчивость. Вики показалось, что сперва его телодвижения намеревались превратиться в утешающие объятия, в печальную заботу… Или не показалось?       Сейчас он встал у окна и зацепил пальцами занавесь — на школьном дворе играло предсумеречное солнце.

***

      — Говоришь, была одна… Глубокой ночью.       О нет…       — А Мими? Где шатается по ночам эта бездельница?       Выдала подругу… За что ругала сама. Вот же гадство... Хоть бы он забыл.       — Но что все это значит, демон Геральд?       По поведению учителя было видно, что он не ожидал. Он молчал. Опять молчал, чертов эгоист. И думал. Но молчал. Это нервировало.       — Демон Геральд?       — Не могла ты читать на родном языке, — с запозданием выдал Геральд на остатки света. — Это и был древнедемонический.       — Но вы же сами сказали, — поддалась панике Вики, — что Непризнанным он не по зубам!       — И я не отрекаюсь от своих слов. — Учитель будто хотел отвернуться от окна, — и вместе с тем не желал налаживать зрительный контакт. — Хоть меня и взяло сомнение. Ведь ты так самозабвенно искала во мне самозванца…       Нет, демон Геральд. Хватит меня стыдить. Не поддамся.       — …Однако теперь понимаю. Конечно же, неоткуда тебе знать мертвый язык. Твое подсознание всего лишь перескочило неописуемую грань.       — Всего лишь! — Горько усмехнувшись, Вики рывком подняла сиротливый свиток, что оказался под ногами, бегло оценила его содержание, изумилась красоте почерка и... стойте. Содержание. Он пишет на древнедемоническом? — Вы так легко об этом говорите?       — Это редкое, но вполне объяснимое явление. Вот только кто твои соседи, дебоширка?       Не успев унять пришедшее изумление, присесть на край стола, чтобы черный бархат целиком услаждал зрение, «дебоширка» была снесена, как ветром, изумлением новым. Опять непоколебимое спокойствие, оплетенное тайнами, и немой вопрос в весеннелиственных глазах. Когда Вики ответила, профиль бывалого коршуна нарисовался быстро и внезапно; но оборачиваться целиком Геральд и не думал: он искоса поглядывал на нечто фигуристое, украшающее подоконник. Вики украдкой разглядывала изыски графитовых теней, но и они не раскрыли всей побочной интриги. Что вы там прячете? Ну не демон, в чьей власти тайны?!       Очень похоже на чей-то бюст.       — Донован… Непризнанный. Ну да, ну да…       И прежде чем Вики догадалась, что в этой фамилии всколыхнулось нечто обидное и ревнивое, Геральд добавил неласково: «Отметается».       — А при чем тут он? — преданно встала Вики на позицию защиты.       — Он — ни при чем, — ранил учитель тоном-подтекстом: мол, с чего бы это? — А вот Модера…       — Опять говорите загадками, — буркнула Вики, наконец положив сверток на стол.       — Все время забываю, что ты — такая же пытливая Непризнанная… — Тяжкий нетерпеливый вздох опустился на нечто фигуристое. — Тогда внимай. На совершенно чужом языке ты могла читать по одной из двух причин: либо ты подселила к себе сознание демона, о коем читала… Что маловероятно, — быстро добавил Геральд, почуяв спиной, что Вики сжевала пуд ужаса. — Либо же ты попала под влияние мощнейшей ауры демона, который находился поблизости.       — И вы считаете, что Модера и есть этот демон?       — Почти уверен.       — Геральд, нас разделяла целая миля![1] Это как-то не поблизости.       — По твоим словам, она играла на арфе у раскрытого окна, когда ты читала. Искусство — знаешь ты или нет — отличный энергопроводник.       «Уж я-то знаю», — подумала Вики, чьи щечки походили на наливные яблочки. Каким бы несносным ни было его поведение, материалы для ее картины он предоставил самые энергоемкие...       — А Модера — сильнейшая демоница для своего возраста. Я бы даже сказал — чересчур.       «Лишь бы не соперничество заставляло вас постоянно ругаться», — промелькнула заметка; хотя ревностные ножи из груди проскрежетали: уж лучше бы оно.       И вдруг, не успев перебить, девичья влюбленность выдала:       — Но в вашем-то присутствии я не смогла прочитать ни строчки. И переплет... Молчал.       Огонь в камине, казалось, громче заерзал рыжим пером: мгновенная мелодия тишины; и видела бы Вики, как Геральд, расшифровав поданный смысл, краснеет.*       — Польщен, — бархатисто выдал он куда-то за занавесь под улыбку ученицы. — Знаешь... Сокрытая энергетика всех этих демонов, собранных в книге... Вряд ли ты хочешь вновь окунуться в омут Ада.       — Значит, вы...       — Да.       Защитил, укрыл своей аурой, сказала влюбленность и всколыхнула энергию — ему на язык в благодарность.       — Я способен контролировать свое влияние — как и любой другой учитель. Но дело даже не в этом. — А вместо Геральда заговорила горечь. — Моя энергетика другого характера. Она не способна так влиять на языковой барьер.       — Разве?..       — Видишь ли, — Геральд переступил с ноги на ногу, но не решился развернуться, — у демонов, о которых речь, в роду обычно присутствуют древнейшие именитые персоны. Советники, военачальники, первобытные демоны стихий и далее по списку. Большинство из них существовало еще задолго до Закона Равновесия. Когда древнедемонический был единственной формой общения в Аду. К слову, этот язык вымер, когда появилась необходимость во всеобщем языке... Чтобы контактировать с Непризнанными.       Вики хмыкнула.       — Сила каждого великого предка щедро течет в крови всего поколения. А подобный фактор в огромной степени влияет на уровень энергетики даже далеких потомков. Энергетику этого свойства невозможно взрастить самому. Она сродни непревзойденному таланту.       Какая словоохотливость... Будто учитель хочет искупить вину хоть каким-то полезным объяснением. Возможно, так и есть. Ох, Геральд...       — Моя же семья много веков прослужила таким демонам в низших чинах. — Перевязанная рука сжала дрожащую занавесь. — Видит Сатана, и всегда видел: великим предком я не могу похвастаться.       — Стало быть, Модера… Может?       — Еще как. — Геральд будто перерезал туго натянутый бархат — или кусок не выданной нарочно информации. Он заметно поник. И опять думал.       — Интересно, каков он — этот предок...       Крепко думал. Или даже взвешивал.       Сердечко виновато екнуло; кажется, Вики затронула личное: соленая карамель печально замолкла. Но уже эти подробности об учителе гармонии заметно пугали. Благородных кровей соколица...       — Демон Модера имеет в роду великого предка. И только поэтому она сильнее вас? — За Вики говорило волнение настолько внезапное, что она не заметила, как необъяснимо мягкие и плавные движения привели ее к учителю; эта история вызвала сострадание и желание поддержать, согреть — вопреки всему и вся.       — Ты в самом деле считаешь, что она сильнее меня?       — А тогда как объяснить ваши постоянные стычки?       — Ах стычки...       — Вся Школа наблюдает за ними. Вы ведете себя, как соперники. Или даже...       Геральд откашлялся — специально погромче. По зеленым глазам прошлась резная боль — неготовность выпускать снова слезы; по рукам надавала протрезвевшая совесть — ты говоришь с учителем, Вики... С учителем...       — Модера не может быть сильнее. — Из-за занавеси выпорхнули горделивые нотки, искаженные очередным вторжением сквозняка. — Но это как сравнивать вино и глифт, Уокер. Оба напитка соблазнительны и властны, однако состав…       Геральд заговорил другими категориями, и Вики гладила перышки словно не его — совсем чужого ей демона. Он ощущал, как пробужденная энергия ученицы заменяет ему слюну. Но не подавал виду.       — Как я уже сказал, моя энергетика другого рода. Она — результат перемалывания рабочей силы, пота и крови. Выработанная с нуля от самых низин Ада. В свое время я делал все, чтобы моя энергия пылала такой же мощью… — Он гасил охоту слова каплями отчаяния. — Чтобы я стал тем, кто я есть... И кем был.       Вики открыла рот, чтобы задать очередной вопрос; но далеко-далеко зарычал восстающий гром, и Геральд благодарно поднял глаза.       — Тем не менее, даже для бесконтрольного удушья сломанным языковым барьером нужна поддержка особых кровей, особый дар. У меня его нет.       Он строил самого себя… С нуля. Как Дино, только с многовековой болью. Вики растаяла: в душе зацвела новая волна нежности и уважения такой силы, что…       — У вас есть другой дар. И Модера им не владеет.       — Ох, Уокер…       — Искушать… Учениц.       Геральд чувствовал ее всем телом; об этом лилась и тяжелела приторно-сладкая карамель на измученных теплотой рецепторах; что-то ощущал и он, как и говорила Мими, ибо стяжение смоляного бархата совсем перестало держать в тисках, позволяя сонливой ауре дышать свободнее. В новой тишине кабинета Вики расслышала раскатистые грузные вздохи — шум далекого прибоя. Демон наконец развернулся, заставив Вики шагнуть назад, — эти крылья-исполины обладали силой; да и не дай Шепфа, она коснется оснований — мощных ветвей. Однако сокрытому в легких-камере прибою оказалось тесно, ибо Вики подняла кудрявую голову и только чудом не задела макушкой опущенный подбородок. Птенец — душа — протиснулся между прутьями, чтобы проплыть по волнам молодым лебедем. Разум посетило секундное забвение: морские волны приласкали тоскующий хризолит.       Где была Вики, когда ее ладонь продавила мягко ткань белой рубахи и согрела участок кожи, под которым рьяно стучались? И где были ее стыд и удивление, когда Геральд позволил ей там остаться? Когда накрыл руку-веточку здоровой рукой и задержался так, чтобы увековечить момент: обе ладони поддавались немерной ритмике большого сердца. Яркое свечение луны на картине подтверждалось столь нежной практикой… Геральд, этот хмурый коршун, готовый разметать неугодных в одночасье... боялся, что голубка Вики снова ускользнет. Или испарится нечаянным туманом, который обычно стелется в броских воспоминаниях. Или замкнется в себе, не пуская в душу. Искушал?.. Кто знает.       Ее это безумно трогало. Ее трогало, как голубые волны собирают в оборке оливина[2] чешуйки сонной энергии; трогало, как учитель сдерживается: крупная перевязанная ладонь так и тянется обвить талию-березку и притянуть поближе... Словно юной энергии ему так не хватало. Верно, решила Вики, его мучила жажда. Сладкая, благородных сортов... Что он пробовал на вкус?       Верно сказал он тогда: Вики не присутствует в моменте. Но всегда есть место другим.       «Геральд, вы способны чувствовать», — заметила она сквозь улыбку…       — Я бы удивился обратному.       …Вслух.       — А есть ощущение, что вы — самый бессердечный демон на свете, — опять выбралась Вики из пут былой робости.       — Знаю, — тихо-тихо говорил Геральд.       — Так в чем же дело? Каковы ваши чертовы намерения?       — Вот же варварка... Хамит и не боится.       — Простите. Но... Почему вы играете со мной?       — Не играю я с тобой, девочка...       — Я очень устала, а вы и не хотите замечать.       — Безобразница. Глупенькая и бессовестная, — улыбался учитель, говоря в пылающую от нежности и гнева щечку.       — Я так злюсь, Геральд, так хочу вас ударить чем-нибудь, и не могу, просто не могу! И не потому, что вы педагог! Ну почему вы меня так мучите, Геральд, ми...       Испугавшись собственного обрывка, Вики охнула, дернулась — и припала веком к чувственно-мягкому льду. Геральд отдалился на какие-то жалкие куски сантиметров, чтобы удостовериться в зеленом влажном взгляде, что она хотела сказать именно это.       Ласковые волны игриво блеснули.       — Милая Вики, — помогли они нежной зыбью, — научись терпению.       — И — «демон Геральд», Уокер. Хватит фамильярничать.       — Извините...       Но это замечание было лишь поводом одарить бархатистой густотой теплого баса. Все же Геральд не преминул утешить страдалицу. Тепло ее ладошки струилось сквозь титаническую кожу и питала энергией колотящийся источник моря, нашедший приют. В кабинете тайком обжилось что-то ласковое, готовое тихонько покачать в колыбели умиротворения. Дыхание учителя и ученицы в общем такте заменяло им диалог.       Страсть сбрасывает с рогов к ногам нежности: их так и качает туда-сюда, как оставленных небесных младенцев. Эта нестабильность поражает и пугает. Что с ними опять происходит? И что не дает... сплестись энергиям?       Равновесие? Статус?       Голубое море заметно страдало. Тоже.       Где-то неподалеку устроили рандеву тучи-парусники, нечаянно затемняя комнату.       — Вы расскажете мне об этом демоне?       — Если будешь посещать занятия — расскажу.       — А сейчас?       — Нетерпеливая какая.       — Ну хотя бы почему он спит?       — Мало тебе было деталей на балконе?       — А вы всегда вопросом на вопрос?..       — …А ты?       — Да ну вас!       Гневу сейчас и носу высунуть не давали из опыляющей эти два цветка нежности: в виноградных лозах Непризнанной застрял веселый поцелуй; столь ленивый, что она не успела стушеваться.       — Но вы знаете этот язык. Все-таки знаете...       — Более того: я ему обучаю.       — Мертвому языку?       — Девочка, — теплой карамелью протянул Геральд, коснувшись юного подбородка — перевязанной рукой. — Чему ты удивляешься? Это же целый реликт. А я — учитель.       — Искуситель, — звенел, вторя шепоту, хризолит, — искуситель...       Мелодии их голосов пересекались так низко, так близко; лепестки почти упали на растопленный лед...       —...Всего лишь педагог, страдалица, — отозвалось море, отзывая прилив.       Растерянность мешала Вики говорить: Геральд вел себя скромнее и отчужденнее ее самой; напомнить ему, каким смелым он был еще вчера? Невыносимо тяжко было возвращаться к прежним разговорам; Вики хотела выяснить все в короткие сроки, но теперь старалась оттянуть момент. Ибо никто из них двоих не сделал шаг в сторону — друг от друга. Это место — не библиотека, и даже шагов снаружи не было слышно; их опекал слитый воедино вакуум, вокруг которого обозленно отыскивали лазейки школьные запреты.       Но Геральд не делал ничего, чтобы… Ох. Сплошные танталовы муки.       Может, ему помочь?       — Тогда вы готовы были меня поцеловать.       — Да.       — А что сейчас?..       — Вики, Вики... — заскользил в блаженстве лед под чувственно-мягкими губами. — Кажется, я знаю, почему ты умерла.       — Что?..       — Слишком много вопросов задавала не тому человеку.       — Какой же вы невыносимый... Но я...       — Ты...       Но слова вдруг иссякли; в подтверждение этому Вики уткнулась в неспокойную грудь.       Непризнанная — вопреки всему — тянулась к нему.       Но он продолжает играть с ней. Ну что ж. Самое время бросить кости первой.       — Позвольте мне снова сделать так... — Не дожидаясь разрешения, Вики сбросила в сторону туфельку, приподняла ножку и окунула носочек в лоснящиеся перья смоляного крыла.       В ответ на это Геральд удивленно — с задоринкой? — выгнул бровь:       — Так ты уже знаешь...       «Так ты уже знаешь», — эхом догнала спесь Ости из воспоминания — и взбудоражила страстные огни.       — Опять эта загадка! — заныла Вики... Оглаживая бархат. — Что не так с крыльями в этом мире?       — …Позволяю, — сказал не Геральд — блаженно мурлыкающий кот.       Он издевался, и в этой издевке гибким станом извивалось желание. Носочек выгибающейся ножки задумчиво бродил по низам заглавных смоляных перьев. Поднимался и зарывался по щиколотку, тянулся выше, — но ему было мало. Молодая ладонь под широкой дланью выкроила косые лучи на ткани, требовательно сжимая рубаху; ноготочки выбили невидимые иероглифы мелких царапин на титанической коже, под которой вздымался глумливый прибой. Вики было мало раскрытых тайн, вместо гноя сочилось из сердечных ран нетерпение; касания бархата на миг утоляли боль... Но ей было мало.       Мягкий, вязкий, терпко-приторный бархат, он часами витал в больном подсознании, но сейчас Вики мучила жажда. Смоляной бархат внушил ей приятную оторопь, глупые, такие неуместные ощущения. Заставил выгибаться навстречу учителю, прижиматься, чтобы крыло перестало раздражающе отстраняться: сквозняк губил растущую нежность, потакая страсти... и похоти.       Вот, что с ними происходит. Бутон еще закрыт, наглухо закрыт... Но его мучит жажда.       — Итак...       То, что просы́палось сладко на язык демона, потребовало обнаженной тайны. И волны сверкнули... Искрами запретной эмоции.       — Хочешь знать, что не так с крыльями в этом мире?..       То, что просыпалось сладко на язык демона, осушило терпение жажды до дна.       Инициатива «бросить кости первой» сработала безукоризненно; но к коже снова прилип страх мокрой пылью: Вики не ожидала. Голубой простор высох от бликов кровавого заката; Вики увидела, что море — из плоти и крови, оборотень; только тронь желанную тему — и страсть мигом взойдет полнолунием, чтобы Геральд раскрыл одержимость темно-бордовой логикой. Вики испугалась: она забыла, что он — демон; что его чувства — помноженный на лемниска́ту[3] пожар ее собственных ощущений; она испугалась, когда ее сердце начало слепнуть — чувствами, что Модера называет «ложными»; когда поняла, что сладкая карамель захватывает ауру; когда поняла, что он готов дать ответ. Прямо сейчас.       — Расскажите мне, — смелее попросила она его губы, — вы же учитель...       Дурман бордовым песком вкрался в извилины мозга. Он был так близко...       ...Что слепое горящее сердце настучало брайлевским шрифтом:       Реванш.