***
Ну вот. Совершенная порция боли от желанного демона в запертом кабинете? Нет сомнений: это точно Ад. — Вырывайте целиком, — надрывно смирилась бледная Вики. — Ты о чем? — изумился Геральд в странном блаженстве, заводя руки за спину ученицы, ныряя ими под мантию соколицы — и скидывая с хрустальных плеч ненавистную ткань, что свободно прошла сквозь нежную — в перьях — плоть. Так мастера готовятся к работе над фарфоровым бюстом, начиная свой день. Если бы не приглушенное падение мантии на пол, Вики и не поняла бы, что сделал Геральд, — так она была захвачена жестами давно любимых грубоватых рук. Они — чуткие инструменты создателя — проплыли меж крылами вниз по спине и туманом вплелись в гармонию зеленого цвета, буквально скрывая под собой изящный обод девичьей талии, — несколько велики они для хрупкой голубки. Пришедший в движение — вполне заметно — уголок расплавленного страстью льда означал лишь одно: Геральд тихо млеет оттого, что вот так просто держит в руках стан маленькой земной богини, которая, к тому же, ему доверяет. Та, в свою очередь, прилагала все усилия, чтобы не закусить до крови губу, когда Геральд прорисовал полумесяцы подушечками пальцев — на слегка натянутом животике. Нет, летнее платье было самой негодной защитой от трепета. Под сердцем страдалицы кружилась вереницей пробужденная — возбужденная? — энергия, что тут же пролилась на язык хитрому демону, — Вики поняла по расслабленным бровям негодника, что он выпил немного ее юности. На вопросительный звон хризолита Геральд мотнул головой, безуспешно скрывая: это — десять постыдных секунд для личного удовольствия. Когда он был пойман с поличным, большое сердце на миг перестало биться. Вики, чья ладонь еще согревала этот участок титанической кожи, насторожилась. Теперь голубка оказалась плотно заключена в когти непредсказуемого коршуна: ее стан — мраморная заготовка — всецело принадлежал практике безумного мастера, который отныне будет изворотливее. Но вопреки очередным дурацким ожиданиям, диктуемым страстной сыпью, бледные руки упраздняли трепет, а не вгоняли в страх; охраняли покой познающей бодрость энергии, будто Вики — случайная проекция своей души, которая вот-вот испарится, если не задержать. «Опытный искуситель, верно?» — уронила Вики, мягко отругав в педагоге чертенка. И тогда, перешагивая через грех усердием титана, под украдкой сплетенное дыхание Геральд разомкнул туманный обод сильных рук и искусным жестом провел тонкие параллели по напряженной спинке, будто отыскивал незаметные трещины — не дай Шепфа, они там появятся; Вики чувствовала, как пальцы скульптора музыкально считают молодые мурашки, плывя к лопаткам; в один миг на изгиб талии вернулась рука в перевязке, оставляя шлейф специальной ласки, придерживая почти убаюканную, но еще скованную Вики. Как же он готовится... «Расслабься, девочка, милая, ну что ты», — шепнул учитель так переливчато-нежно, что горячий пот сменился на холодный; Вики подняла глаза — в адовом закате усталых глаз сверкали морские волны, пытаясь приласкать хризолит. Но к чему хозяин ее готовит, спросил огонь в камине, крякнув от легкого ветра, что умудрился просочиться в оконную щель, дабы ничего не пропустить. Зато ливень что-то задерживался; его громкий монолог был бы очень кстати... Под убедительный призыв морских капель мраморная спинка скинула немного оторопи; серые крылья склонились к полу — в скромном поклоне раскинутой мантии, и Геральд наградил Вики за послушание: украсил светлый лобик печатью бархатного поцелуя и повторил изгиб березовой талии, будто придавал ей форму. Вики не смела пошевелиться, ибо цвела душистой розой от таких причуд. А одетая в туман молниеобразных вен рука, чья роль была сложнее роли раненой напарницы, прорезала сбившиеся в серый переплет мелкие перышки; мурашки взорвались паучьим бегом из-под чувственных касаний: основание крыла было слишком близко, и Геральд замер. — А, тут все еще бинт. Ну, это не страшно, я буду осторожен. Главное, помни: не кричать. Но уже от первого столкновения бледной кожи и нежной плоти Вики приняла на себя шумный вдох, выгибая шею: пекло удовольствия рябило место прорастания крыла — так желанное солнце и мучит, и греет пещерного отшельника. И чем сильнее Геральд — а он не спешил — массировал плечевую мышцу податливой ветви, тем отчаяннее Вики врезалась ногтями в плечо-камень и протяжнее глотала стоны с нотами недоумения. Невидимое блудливое нечто ласкало скулящую грудь, питало соски изобильно-тяжелой похотью. Хрустально тихим и по-девичьи скромным был голосок, однако Геральд понял, что с непривычки Вики и закричит — особенно позднее. Поэтому он снова застыл, чтобы поймать притупленный жаром взгляд цвета запоздалой осени. Поделившись храбрым пламенем с хризолитовой податливостью, — ведь и для него эта проделка была непростительна, — Геральд улыбнулся, стиснул пальцы — и провел вдоль. Сбитые в братское племя перышки пусть и набирали росту, но продолжали засасываться во мглу сжимающейся ладони, и все ж Вики стонала не от этого. Ее благородная энергия покидала сон и фениксом взмывала от каждого надавливания, насыщая ауру бессовестного учителя, оставляя лоно без шанса на легкость. — Геральд, вы... дьявол, — возмущалась Вики, как могла, инстинктивно возводя к потолку запястье правого крыла — заглавные маховые перья раскинулись кривым веером кинжалов, сообща сверкая оттенками серого и рыжего: это каминный писарь изобличающе посверкивал. У лопатки крыло неприятно сковало — оттого оно и просило свободы; Вики мимоходом сравнила это с тем, как если бы ее схватили за лодыжку, пока она спокойно шла. Зато бархатистые исполины позади Геральда были спокойнее синего неба. — И искуситель, разумеется? — поинтересовался их носитель, любуясь порхающим танцем серых кинжалов. — Да-а, пожалуй, сейчас правда твоя. Но ты сама попросила. Страсть срубила нежность топором в крови — вот что означал этот голос. Следующую реплику-язву Непризнанной застопорила перегородка в горле: Геральд провернул руку на плоти и повел поверху, сбивая большим пальцем — косой жнеца — неровные ряды свисающих перьев, — надо сказать, они держались без потерь. Они сопротивлялись, как того требовала привычная физика, но это только распаляло нерушимое возбуждение страдалицы и утяжеляло лоно. «Что чувствуешь, глупая девчонка?» — спросил бы Геральд, если бы перестал наслаждаться мором изнывающей богини; и та наверняка, — стеная, — ответила бы, что лопатки сводит градусом действующего вулкана, острые чувства кошками скребут под ребрами, а по всему телу — минному полю — взрываются, не переставая, эрогенные зоны. Удивительно, подумала она, что крыло не возгорелось, как это было с левым его братом. «Любуйся, упрямица: это твои гнев и страсть сжирают тебя», — вдруг проговорил Геральд в белоснежную шею, которая была так кстати подставлена, потому что вскоре он дошел до крылового локтя — и молниеносный импульс отзеркалил в пах. Как будто платье сбросили вслед за мантией, а руки учителя заняли его место. Стоит ли говорить, как сильно Вики терзала камень-плечо и рвала рубаху у большого сердца? Как ненасытно она ловила ощущения, потому что от макушки до бедер — с какой угодно стороны — тянулись жгучие спазмы? Настолько игриво-острые, что Вики упрямо складывала «веер», возвращая крыло на место, — ему, плененному сильной ладонью, дискомфортно порхать, когда тело бьется в безответной истоме — Геральд не делил с ней страсть физически, что усугубляло пытку. Но он никак не уступал. Сейчас дотошная ученица получает подробный ответ — только и всего. Было уже поздно возражать чему-либо. Вики нравилось, как она слепнет. Сладострастно нравилось... Когда оказалось, что широкая длань, не зная пути назад, и дальше пошла пожинать плоды крылового пульсирования, где-то над крышей гадко затрубил гром, отчего Вики, привыкшая к патоке собственных стенаний, мигом прильнула к учителю, прося его беглого тепла, — так расценил Геральд то, что ее босая стройная ножка, задев ремень, прижалась коленом к каменному бедру. — Ну-ну, девочка, не пугайся, — опустил вдохновленную нежность Геральд на крыло девичьего носа — поцелуем. — Это всего лишь стихия. — Невыносимый, — ругала Вики глухо, не опуская ноги. Вошедший в раж Геральд позабыл о многом. Само собой, ремень моментально захотелось сорвать и выбросить в камин вместе с тем, что он крепил на бедрах, но и тогда учитель не сообразил, что зашел слишком далеко: дурмана оказалось вдосталь. Чтобы прекратить пожирать голодным взглядом покинутый платьем мрамор, он запустил блуждающую руку в сгиб у крылового запястья, мягко оглаживая вокруг, и Вики простонала так, что даже блики кровавого заката вдруг обернулись в угли; Геральд оторопел, глядя на нее, — и тут же прижал к себе с новой хваткой, готовясь приподнять над полом. Он желал напрямую чувствовать ее негу, дышать каждым заряженным феромоном и каждой частицей энергии, что насильно выкуривалась из сонной ауры, — и не желал замечать, сколько болевой тяги вливал в спелые груди, что из-за трения почти выбились из декольте. Не выдерживая более приторной пытки, Вики прогнулась назад, в смелом бреду впиваясь теперь в руки учителя, скрадывая на белой ткани рваные полосы и фиксируя крепче нагую ножку — нелепое танго. Некому было больше сторожить громкий пульс источника моря, но и истерзанное ножами сердечко давно не принадлежало Непризнанной. Левое крыло, будучи лишь ловцом блеклых вспышек страсти, свесилось в забавном реверансе; правое же подтащил к себе Геральд, ибо не желал отпускать. Все еще придерживая гибкую талию-березку, он получил шанс лицезреть все то притягательно-юное, что Вики скрывала от него запахнутой мантией. Он изучил аккуратные линии вздымающейся груди под перекрестным декольте, по-мужски злорадствуя над тем, как же тонка зеленая ткань; туго натянутая шейка (о да, он четко помнил, какая она на вкус) сию секунду взволновала воображение бывалого демона. Смоляные крылья пришли в движение, разверзлись широко, отмечая сладострастную победу. Как бы только рука не перепрыгнула с крыла на ключицы, выпирающие более чем призывно... Но тогда придется разорвать тот контакт, что интимнее. — Ты прекрасна, девочка, — выдал Геральд себя бархатисто, и вдруг осознал, сколько кубов адреалина и голов на отсечение можно отдать за одну только мысль о прикосновении к крылу ученицы — и к ней самой. Теперь это все было его; ему стоило только наклониться... Но проблески сознания еще держали в какой-никакой узде — не зря наивная Вики одарила доверием. Геральду стало проще исследовать плоть с перьевой присыпкой и искать на ней чувствительные точки; а такие, судя по всему, были везде. Ответ педагога опасно затягивался — для «показательного урока»; особенно это стало ясно, когда розоватые уста отчаянно назвали учителя по имени, потому что низ живота зудел плотоядным нытьем — без вторжения в лоно, — а набравшая силу энергия прорезалась сотней янтарных ручьев по венам-стрункам, взошла золотой кроной над головами, восхищая и пугая бдительность Геральда. Ведь он довел ее до ментального пика, хотя и не планировал. Увидел воочию облик энергии, что до сего дня наблюдала тревожные сны. Она очарованием расплавленного золота оплетала прозрачную крону-купол, сверкая кристаллами сладких звезд, стекала переливчато по образу и подобию... медового изобилия. Мед, благородный янтарный мед, Геральд множество раз испытал его скольжение по языку, когда Вики посвящала ему эмоции, и единожды — пока — его всплеск уловила внимательная Модера. Энергия этой девицы приторно-сладка и горделива, так юна и по-своему непорочна, — и Геральд мог носить в себе изощренную гордость оттого, что пробудил ее первый. Восторженный эстетикой девичьей ауры, он продолжал оглаживать нежную ветвистую плоть, пока стирал меж телами дистанцию, — но все это, разумеется, давно вышло за пределы благоразумного, и какая-то ворчащая мысль остро прокусила кровавую леди-мачеху, содрала с нее кусок бордовой поверхности, тихонько возвращая учителя в школьную реальность. Тот оскалился сам на себя, заметив, что Вики умолкла в шоковом полусне. Геральд отдавал отчет своему эго, насколько он в первую очередь демон, а не педагог.***
Пусть окна и не впускали волнения внешних сфер, пусть черная занавесь негодно сторожила графитовой краской происходящее тут — гром все равно разверзся щедрыми аплодисментами, гадко посмеиваясь, — и ливень басисто запел свою мессу. Сумерки спрятались за черту от Небесной Ночи. Янтарный мед бедной девочки раскрошился сотами, пропадая в полумраке. Обратили ли эти двое внимание? Вернувшаяся к ременной пряжке Вики отходила от настырного дурмана, дыша именно так, как пытаются наполниться жизнью легкие после плотской ночи. И первое, что она сделала, — это вопрошающе медленно повела бедром, нарочно задевая коленом ремень. Геральд не смел не проявить учтивости. Эфирным движением руки он опустил мраморную ножку, оставляя свои бархатные касания, пока Вики с почтительным лукавством проводила гладким пальчиком по нижнему слою чуткого льда, стирая с мелких трещинок остатки янтарного меда. Ее молодой энергии. В ускользающих бликах кровавого заката Непризнанная усмотрела тень сожаления, но где-то за ними — прославление леди-мачехе: в глубине души Геральд ждал всего этого, томительно ждал лемнискатные три дня — по календарю Небес. Он кивнул на это внимательное вглядывание, не боясь реакции; сам же перестал ласкать нежную плоть крыла, плавно прошелся поверх старого бинта и накрыл рукою хрупкое плечико, терпеливо пережидая оторопелость Вики. Ее лоно пустело, сбрасывало цепи тиранической неги, пока торжество ливня стучало по ушам и рассасывало крепость бордового песка. — Я так устала, — хрустально пожаловалась Вики, отдышавшись. Волны виновато сверкнули; ужас от осознанной ошибки вернулся на качку. — Будто пробежала марафон. Геральд молчал, поглаживая мягкие кудри. — Должна ли я была знать об этом? Сейчас? — вдруг прошептала страдалица — не то с досадой, не то с риторической горечью. — Лучше сейчас, чем потом, и... Не дав договорить, Вики озарила бледную скулу мраморной ладонью: — Сама попросила, да? Геральд погасил голубизну печальных глаз, опустил подбородок... — Но сделал бы кто-то из учителей то же самое... Если бы я попросила? ...И поднял тут же голову, ибо соль коснулась хрустального голоса, а хризолит увлажнил нижнее веко. — К тому же если никто из них не слышал признаний, которыми я себя выдала? — Не хочешь ли ты сказать, что я впредь намерен использовать твои чувства? — собрался обидеться Геральд. О, влаги в оборке оливина оказалось достаточно, чтобы нарисовать лишние дорожки. — Не знаю, — всхлипнула Вики. И еще раз... — Я хочу доверять вам, но... «Прости меня, милая, — вдруг прошумели волны, лаская хризолит. — Я одержим страстью, за которую бичую. Одержим похотью, что прячу за хлыстом педагога. Я демон прежде, чем учитель. Но не дай Шепфа — кто-то хоть краем ногтя тронет твое перо». — Что это значит? — сверкнул хризолит ярче прежнего. — Я зашел слишком, слишком далеко, Виктория. Вот что это значит. — Это все? — И горестно треснул. — Просто зашли слишком далеко? Просто объяснили без слов, что крылья — мощная эрогенная зона для бессмертных и часть тела ровно такая же, как и... От этого рьяного перелива волны прибили к берегу строгую пену: — Именно, девочка. Я виноват перед тобой, и я признаю это. — Вы каждой Непризнанной даете такую доходчивую практику, а следом извиняетесь? — ...Это была бы не ты — без потрясающего хамства. Возмутительная недальновидность. Или вновь делает вид, что не понимает? — А знаете ли вы, что Модера помогает мне рисовать? Я ведь художница, демон Геральд. Ну конечно знаете — вы отпустили меня тогда, в библиотеке. — Горячие ладошки надавили на широкую грудь. — Я рисовала арку у сада Адама и Евы, когда вы и Модера вышли на площадку... — И я своей тушей закрыл тебе обзор? Какой, должно быть, неповоротливый, — усмехнулся Геральд, и Вики улыбнулась, узнав в нем прежнего шутника, — но голос ее подрагивал: — Нет-нет, вы не помешали мне... изобразить на арке бледные цветы. — Отлично. — ...Оранжевой акварелью. — Вики втянула губки, скользя взором по белому вороту. — О, а еще я нарисовала яркую луну, демон Геральд. Бледную кичливую луну на звездном небосводе. Как вам такая живопись? Специально хризолит проплыл по волнам — зрачки в них расширились. — Что ж, я должен быть, наверное, счастлив, что Селена[1] нарекла тебя своим живописцем, — каменно выдал учитель. — Должны, это точно. Потому что это ваша луна, демон Геральд, — игривой рябою волною переходила на шепот вновь румяная Вики. — Наша с вами. И пальчики разлучили пуговицу с прорезью где-то наверху. А рыжий писарь клокотал о чем-то на своем огненно-комнатном.