Потому что высоту скал Твоих мне не пересечь. Взлетай, Может, ты когда-нибудь вспомнишь про одну мою весну. The Hardkiss — Сердце
Над постепенно зеленеющей степью стелился густой туман, оседая на молодые проростки травы каплями утренней росы. С восточной стороны древнего леса медленно поднимался оранжевый солнечный диск, прикасаясь лучами ко всему, что просыпалось в такую рань. Птицы сладко распевали весенние песни, перепрыгивая с одной ветки вишни на другую. Сакура тихо хмыкала себе под нос, напевая какую-то мелодию, которую певчие пташки внезапно скопировали, разнося по степи и опушке леса. Улыбнувшись, Сакура поправила длинные волосы, перекинув их на левое плечо, и продолжила тщательно перебирать локоны пальцами, вплетая в них первую зелень и цветы фиолетовых крокусов, что очень красиво дополняли её сегодняшний облик. На ветках дерева вишни вчера распустились первые цветы, и сладкий аромат окутывал небольшую поляну невидимой пеленой. Настроение давно не было таким хорошим, и Сакура с нетерпением ждала того самого мгновения, когда Саске отодвинет колючие ветки акации и ступит на тропинку, ведущую прямиком к ней. Она еле сидела смирно, вся в предвкушении и на нервах. С того дня, когда Сакура навестила Мойр, прошла пара месяцев. Та душераздирающая, пугающая и невероятная встреча всё ещё преследовала её во сне, да и слова вершительниц судеб не покидали мысли нимфы, хоть что она делала. Сакура попыталась вернуться к своей привычной рутине, но, словно сидящая на иголках, не могла сфокусироваться на бытовых вещах. Ей до последнего не верилось, что Мойры проявили снисходительность и услышали её мольбу. Сейчас все те кошмарные события и препятствия, которые она преодолела на пути к богиням, казались давно забытым сном, будто это произошло не с ней. Сакура старалась стереть из памяти те ночи, проведённые у пропасти, когда она ловила звёзды Андромеды, а после отбивала их в монеты камнем; ранящий душу крик маленьких существ всё ещё пронзал мирное сознание нимфы, когда вокруг становилось слишком тихо. А после — её путь в горы, где ей пришлось провести несколько недель в мрачном тоннеле, пол которого покрывали хрустящие под ногами кости мелких животных и людей. Та тропа была протоптана, чтобы не допустить к Мойрам никого, кроме самых стойких и смелых, и Сакура, медленно передвигаясь чёрным, как царство Аида, проходом, не сдавалась, мысленно убеждала себя, что сможет достичь желаемого. Она не испугалась ни одной ловушки, что повстречались на пути, скрытые то на полу, то в стенах скалы; ей ни разу не захотелось свернуть обратно, отказаться от своего замысла, а всё потому, что она искренне верила, что достойна жить по-иному. Когда грязная, уставшая и истощённая она добралась до обители Мойр, всё, что последовало дальше, казалось Сакуре размытым пятном, покрытым туманом, как утренняя степь по весне. Она помнила округлую комнату, помнила трёх высоких, закутанных в накидки с капюшонами женщин, которые разговаривали, пока Сакура тихонько стояла в тени прохода. Вскоре одна из них позвала нимфу на середину помещения и взяла её за руку, пока они разговаривали о желании Сакуры. Богини приняли оплату звёздными монетами, потому что в кармане мешочка не оказалось, а когда она покинула пределы гор, в голове кружились вещие слова Мойры. В первый день весны, когда Саске придёт навестить её, он станет самым счастливым на свете, а Сакура сможет провести остаток жизни рядом с ним. Это всё, что она запомнила после встречи с Мойрами, и, как ни старалась, нимфа не могла развеять туман в голове после той судьбоносной встречи. Иногда ей казалось, что произошедшее ей приснилось, но недавно навестившие её Тен-Тен и Химавари бросали на неё взгляды, наполненные любопытством и даже неким подозрением, словно Сакура провинилась в чём-то и не могла вспомнить, в чём конкретно. Да, она отстранилась от них на некоторое время, но на то были причины, и когда сёстры увидят её счастливую рядом с Саске, они поймут, что всё к лучшему. Возможно, сегодняшний день станет переломным в жизни Сакуры, и ей не хотелось забивать голову глупостями. Подруги никогда не понимали её любви к смертному, всегда подсмеивались, но она старалась не принимать поведение Тен-Тен и Химавари близко к сердцу. Если б кто-то из них влюбился в человека и Сакура вдруг оказалась бы на другой стороне мнения, она наверняка вела бы себя так же, как подруги. Наконец, последний, кто начал иначе относиться к Сакуре после её возвращения с гор, это Менма. Он не появлялся в этой местности уже давно, и пусть подобные перемены приветствовались, Сакура глубоко в душе подозревала, что он обиделся на неё за то, как она вела себя с ним прошлой весной. Но, признаться, ей хотелось поблагодарить Менму за подсказку, пусть он и сказал это со злости, с намерением уколоть её, толкнуть к отчаянным действиям, на которые, сатир надеялся, она неспособна. Как оказалось, Сакура была готова рискнуть всем ради своего счастья, и по велению судьбы именно Менма помог ей добиться желаемого, а значит заслуживал благодарности. Сатир точно прочитал её мысли: кустарники неподалёку затрещали, и, окутанный утренним туманом, он вышел на поляну. Сакура умело завязала кончик плетёной косы и подняла голову: голубые глаза Менмы сверлили её раздражённым взглядом. В его левой руке была фляга вина, а волосы покрывала влага, будто сатир только что искупался в озере. — Доброе утро, — спокойно поздоровалась Сакура. — Доброе… — нахмурив брови, рыкнул он, чуть пошатнувшись. — Был тут неподалёку и решил проверить, как тут наша одичалая поживает. Сакура слегка напрягла плечи, но не подала виду. Раньше Менма находил к ней подход, был заботливый, вежливый и дружелюбный — сейчас он этой единственной фразой показал себя с другой стороны, не с самой приветливой. Он никогда прежде не называл её одичалой в глаза, ведь Сакура знала об этом прозвище, не секрет, что именно так о ней откликались сатиры и нимфы из местной группы последователей Диониса. Она знала, что те любили устраивать громкие сборища в дальнем лесу, и Менма присоединялся к ним, без сомнений, но раньше от него не несло выпивкой, да и он пытался показать себя с лучшей стороны, не таким, как остальные похотливые сатиры. И пусть Сакуре не шибко нравились его визиты, он действительно был хорошим собеседником, когда хотел. Чисто из этих нескольких наблюдений она могла сказать, что сегодня Менма не намеревался демонстрировать положительные черты своей сущности. Наверное, напоследок ей доведётся узреть то, каким сатир был по природе, конечно, если именно с таким настроем сюда заявился её незваный гость. — У меня всё хорошо, спасибо, — сдержанно ответила Сакура, поджав под себя колени. — Больше не страдаешь глупостями о звёздах? — хмыкнул он, поднеся флягу к губам. — Видел тебя осенью у пропасти, ты явно что-то там выискивала. Мне казалось, тебе было понятно, что я в тот раз пошутил об Эхо и монетах для Мойр. Неудачная вышла шутка, согласен… Нахмурив брови, он бубнил себе под нос продолжение краткого монолога, да так тихо и неразборчиво, что Сакура даже не пыталась вслушиваться. Менма был пьян, а значит необходимо избавиться от него, прежде чем на поляну придёт Саске. Она не собиралась вырываться из хватки сатира в то самое мгновение, когда пророчество Мойры исполнится и Сакура превратится в человека. Наверное, было бы неплохо сейчас сделать то, о чём она думала раньше, за несколько минут до его прихода. Лучшего момента может не представиться. Поднявшись, она расправила платье, и это привлекло внимание Менмы — он перестал бормотать, а его голубые глаза вмиг сфокусировались на приблизившейся к нему нимфе. Он жадно рассматривал её лицо, и было заметно, что сатир старался даже не дышать, чтобы не спугнуть. Его грудь глубоко вздымалась, а плечи безоружно поникли. — Менма, я хотела сказать… — робко промолвила Сакура, подняв голову, чтобы свободно смотреть в его глаза; она впервые была так близко к нему, и оказалось, что он выше неё на полторы головы. — Спасибо тебе за всё, правда, я благодарна. Он дышал ровно, пропитывая воздух вокруг них ароматом виноградного напитка. Осознание того, что это, возможно, последний раз, когда они видятся, медленно окутывало Сакуру, и в груди поселилась прохладная грусть, давящая на сердце. Прикусив губу, нимфа приподнялась на носочках и примкнула устами к тёплой щеке Менмы, оставляя лёгкий поцелуй. Сатир стоял почти не дыша, закаменелый как статуя, но живой и озадаченный произошедшим. Быстро отступив, Сакура отвернулась к своему дереву, приложив руку к груди. Её сердце билось с такой силой, что она боялась долго находиться рядом с Менмой. Это лучшее, что она могла сделать для него с учётом обстоятельств. Возможно, он надеялся совершенно не на такую благодарность, но Сакура не собиралась расспрашивать его о подобных вещах. Он получил то, что она могла дать ему — не больше, ведь всё остальное нимфа верно берегла для любимого. Сглотнув вставший поперёк горла ком, она прикрыла глаза, ощущая тепло солнечных лучей на коже рук и лица. — Извини меня, — вполголоса сказал Менма за её спиной. Раздался треск веток, оповещающий о том, что сатир пробирался сквозь кустарники, и Сакура осталась одна рядом со своим деревом. Она поспешно обернулась, будто хотела, как можно быстрее проверить, не послышалось ли ей, но действительно — Менма покинул её без лишних слов. Нахмурив брови, она задумалась, поступила ли правильно и что теперь будет с этим непохожим на других сатиром. Может, он разозлился и больше сюда никогда не вернётся, а может, он воспринял этот жест как намёк на что-то иное и когда возвратится на эту поляну, то обнаружит, что её больше нет. Печальный тон мыслей заставил Сакуру протереть лицо руками. Что она делала и зачем — ответы на эти вопросы знала, вот только в последнее время она всё чаще мысленно разбирала по крупицам последствия своих действий и как это повлияет на её друзей. У неё, оказывается, намного больше связей, чем она думала, но отступать от намеченного пути Сакура не собиралась: она сердцем чувствовала, что её место рядом с Саске, и очень скоро она всем это докажет. Вернувшись к дереву вишни, она присела у корней и, подняв взгляд к небу, усмехнулась. Ещё немного — и её судьба поменяется, она обретёт новую сущность, сможет обнять любимого человека и наконец сказать ему, как сильно она его любит вот уже столько лет. Саске всё обязательно поймёт, ведь он не просто так приходил к её дереву каждую весну. Он любил цветение дикой вишни, а значит и Сакуру, ведь она была душой этого дерева, тем, что привлекало Саске в этой поляне. Возможно, он удивится, увидев здесь девушку, но они смогут всё обговорить, она ему всё объяснит, и, без сомнений, они покинут эту местность, взявшись за руки. Замечтавшись, пригретая тёплым солнышком, Сакура вздрогнула, услышав шорох со стороны леса. Хмурясь, она поправила волосы пальцами, будто легонько причесалась, и, чуточку сонная, присмотрелась к тропе, что пряталась за кустами акации. Она слышала голоса, и это немного настораживало, ведь Саске всегда приходил сюда один. Может, это кто-то другой? Зажмурившись, нимфа прислушалась к звукам природы, к плывущему по воздуху эхо, пытаясь определить, кто к ней приближался. — …прихожу сюда каждую весну, — закончил знакомый баритон, и Сакура вздрогнула. — Что здесь интересного? — раздался мягкий женский голос которого здесь не должно было быть. — Ты протащил меня сквозь болото и дикий лес ради своего укромного места? — Сейчас всё увидишь, — ответил Саске и отогнул колючие ветки в сторону, пропуская вперёд девушку. Сидя под деревом, Сакура почти не дышала, она не смела пошевелить пальцами, боялась моргнуть. Следуя изгибу тропы, к ней медленно направлялся Саске в компании незнакомки. Он показывал на цветущую дикую вишню, что-то спокойно объясняя, но нимфа не слушала ни слова, заворожённая увиденным. Девушка, что шла рядом с ним, была прекраснее многих нимф, которых Сакура видела на своём веку. Длинные светло-пшеничные волосы свисали по спине, черкая кончиками колени; глаза небесно-голубого оттенка сверкали радостью, а пухлые губы растягивались в улыбке каждый раз, когда Саске что-то говорил, будто она улавливала каждое его слово с неимоверным интересом. Её поведение было искреннее, Сакура не могла разглядеть ни капли наигранности. Эта девушка подошла ближе к цветущей вишне и осмотрела нежно-розовые цветы, мягко усмехаясь. Саске стоял рядом с ней, положив руку на её талию, по-прежнему что-то рассказывая. Его слова всё никак не пробивали внезапный удушающий пузырь, в котором оказалась заточённой Сакура. Они не видели ничего, кроме дерева. Но как же так… Часто моргая, нимфа старалась понять, что происходит. Мойры обещали исполнить её желание и превратить её в человека в тот день, когда Саске придёт навестить поляну весной. Что-то определённо пошло не так, и Сакура старалась не паниковать раньше времени. Он ведь пришёл к ней, что доказывало целостность их взаимных чувств. Саске привёл с собой друга, и пусть она не ожидала такого поворота, это не значило совершенно ничего. Он любил её и даже хвастался ею сейчас, вот только почему горло Сакуры сжимали железные тиски и дышать становилось с каждой секундой всё труднее? Она беспомощно смотрела на них и не могла пошевелиться, не могла привлечь к себе внимание, будто её и вовсе не существовало в этом мире. Моргнув, прогоняя подступившие слёзы, Сакура ощутила, как те предательски скатились по щекам, следуя изгибу подбородка. В груди всё болезненно сжималось и разрывалось на части. Саске ведь любил её, так почему она чувствовала, будто умирала каждой клеточкой своего тела, всей сущностью своей души. — Я сегодня самый счастливый на свете. Его мягкие слова, подобно молниям Зевса, пронзили глухую тишину в голове Сакуры, и она ощутила, как сердце что-то ранило, будто невидимый осколок застрял посреди её грудной клетки. Осознание оседало вокруг неё подобно дыму, исходящему от горящей листвы. Её любимый человек был счастливым, он сказал это, но загвоздка крылась в том, что не с ней. Саске за прошедший год успел полюбить другую и привёл эту девушку в своё любимое место. Последнее застряло в мыслях Сакуры, словно огромный булыжник, который было невозможно сдвинуть ничем, кроме слов Саске. Только он мог утолить эту распространяющуюся по телу едкую боль, но Саске совершенно не подозревал о существовании Сакуры — как прежде, он видел цветущее дерево, с которого ветер резко сорвал несколько нежно-розовых бутонов, роняя их на почву у корней вишни. Сакура резко опустила голову, прикрывая лицо дрожащими ладонями. Почему? Почему он её не видел, не слышал, почему не чувствовал её присутствия на этой поляне? Что она сделала не так? Она ведь точно помнила слова Мойры, которая обещала ей… Она обещала… — В первый тёплый день весны, когда твой возлюбленный придёт навестить тебя, он станет самым счастливым на свете, и ты сможешь провести остаток жизни рядом с ним. Всё будет так, как ты хотела, Сакура… именно так, как я пообещала… Слова Мойры прозвенели в ушах Сакуры как колокольчики, и она, согнувшись, присела на прохладную почву у корней своего дерева. Певчие птицы шуганули над ветками, встревоженно голося по степи, но Сакура не обратила внимания на обеспокоенных зверьков. В её голове роились воспоминания встречи с богинями судьбы и то, что конкретно ей пообещала средняя сестра. Глупая, какая же она глупая, что не расспросила более детально о том, что произойдёт в день, когда они с Саске встретятся. Она не верила своему везению и тому, как легко у неё получилось уговорить Мойр изменить судьбу, но они ведь предупреждали о последствиях выбора Сакуры, и она всё равно согласилась пойти на сделку с дьяволом ради любви к Саске. Вот только любил ли он её так же, как она его, — это раскрылось нимфе только сейчас. Она понимала, что этот юноша действительно любил её, но его чувства были иного рода: Саске любил её как часть природы, а не как индивидуальность, и винить его в этом Сакура не могла, ведь он даже не подозревал о её существовании, что говорить о чувствах и её личных надеждах на лучшее будущее для обоих. Сглотнув горечь, она подняла на них взгляд, вытирая слёзы тыльной стороной ладони. То, как на эту девушку смотрел Саске, — она хотела для себя, и Сакура пошла на великие жертвы, решилась на преступление, и всё для того, чтобы в конечном счёте вернуться к начальной точке. Тен-Тен была права, и некоторые вещи в этом мире не стоили тех страданий, через которые отчаявшиеся люди готовы пройти. Ей казалось, что она стала любимицей судьбы, думала, что ей по совершенно чистой случайности повезло заполучить счастье, но теперь эти маленькие звёзды, которые Сакура ловила у пропасти, превратились в метеориты, летящие прямо в её сердце. И она не собиралась спасаться, ведь её единственная причина для жизни стояла рядом, совсем рядом, можно было дотронуться, но в то же время Саске был так же недосягаем, как самая яркая звезда Андромеды. Он никогда не будет принадлежать Сакуре, и винить других в своём же заблуждении она не хотела. Она своими же руками отрезала себе пути к спасению, когда проигнорировала слова Мойр о последствиях своих действий. Теперь ничего нельзя исправить, сделка есть сделка. Вторая часть вещих слов Мойры всплыла в мыслях Сакуры, и теперь она поняла скрытый смысл: она наивно считала, что её последние дни с Саске ещё нескоро, что, превратившись в человека, она состарится с любимым и они умрут примерно в одно время. Нет, повелительницы судьбы крайне завуалированно описали сегодняшний день. Эти последние мгновения наступили сейчас, Сакура чувствовала холод каждой клеточной тела. Зефир, тёплый весенний ветер, срывался на более мерзкий, сгонял тучи с горизонта всё ближе к лесу, а те клубились и темнели буквально на глазах. Скоро землю накроет ливень, а Эвр в порыве взбешённого танца сорвёт половину прекрасного и деликатного цветения вишни, оставив это дерево не только одиноким, но и лишённым единственного, что украшало и выделяло его из зелёной массы соседнего леса. Сакура молча смотрела на приобнявшего незнакомку Саске, позволяя горячим слезам скатываться по щекам. Она надеялась, что это действительно так: он счастлив с тем, кого избрал. А ей придётся согреваться словами о том, что она была также любимой, что он дорожил ею, и Сакура очень надеялась, что он будет скучать по ней, когда вернётся на эту поляну в следующем году. Зябкий холод паутиной расползался по коже нимфы, отчего она начала содрогаться. Обеспокоенные пташки приземлились рядом с ней, поворачивая головы из стороны в сторону, тревожно рассматривая Сакуру чёрными как жучки глазками. Подступивший к горлу ком не давал ей промолвить ни слова, но вряд ли эти милые создания нуждались в каких-то объяснениях. Дрожь охватывала всё тело нимфы, и Сакура краем глаза заметила, как кончики её пальцев начали чернеть, словно их мокнули в болото. Поджав под себя колени, она в последний раз взглянула на стоящих рядом с её деревом людей. Саске на мгновение повернул голову, осмотрев умиротворённым взглядом цветущую вишню. В его чёрных глазах отражалось очертание дерева. Он вдруг опустил взгляд и будто заметил что-то у корней, где неподвижно сидела Сакура. Всего на секунду их взгляды будто встретились, разделённые невидимой пеленой, а после юноша отвернулся, отдаляясь в сторону леса вместе со своей возлюбленной. Нимфа молча глядела им вслед, позволяя прозрачным каплям стекать по щекам, ведь это единственное, что она могла делать: выпускать горечь слезами. На стволе дикой вишни проступили небольшие капли янтарной жидкости, медленно просачиваясь сквозь поры изогнутого дерева. Птицы, что суетились возле Сакуры, сорвались в небо, оставляя её в одиночестве. Оторвав взгляд от прекрасного юноши, нимфа опустила влажные от слёз веки, выдыхая скопившееся в груди удушливое напряжение. Её тело медленно теряло чувствительность, словно отмерзали пальцы рук и ног, и с каждой минутой это чувство подбиралось всё ближе к сердцу Сакуры. Всё произошло именно так, как обещала ей Мойра: остаток жизни оказался кратким, и она провела его рядом с человеком, которому была готова отдать всё, что у неё было. Она лишь надеялась, что Саске будет помнить каждую проведённую с ней весну как особенную, ведь для неё этот смертный юноша стал именно таковым. Горько усмехнувшись, Сакура из последних сил откинулась назад, в мгновение ока рассыпавшись у корней дикой вишни розовыми лепестками, которые тотчас же подхватил Эвр, развевая их по зеленеющей степи.* * *
Менма долго бродил окрестностями древнего дремучего леса, всё собираясь с мыслями после произошедшего утром. Он выбросил чёртову флягу сразу, как покинул поляну с вишней, омерзителен даже самому себе, что о нём подумала Сакура — догадаться несложно. Он пытался, действительно старался держаться от неё подальше, больше времени проводил с братьями в кругу разновидных почитателей их неповторимого бога Диониса, но сколько бы ни пил, куда бы его ни носили ноги после недельных гуляний с нимфами и менадами, Менма почему-то всегда оказывался на опушке леса, откуда было видно изогнутую дикую вишню, а под ней изредка и Сакуру, скучающую, печальную и одинокую. Он долго смотрел на неё, сомневаясь, стоит ли подойти и поговорить, ведь она не любила его навязанные визиты. Подчиняясь велению нимфы, Менма держался как можно дальше, но иногда всё же терпение лопало и он оказывался на поляне с одиноким деревом, где его встречали наполненные тоской зелёные глаза. При виде её Менме иногда хотелось отыскать того смертного и притащить его за волосы к Сакуре, чтобы она хоть чуточку улыбнулась, ведь когда она была в хорошем расположении духа да простит его почтенная Афродита, самая прекраснейшая из женщин, — очаровательнее, милее и нежнее улыбки, чем у Сакуры, Менма в жизни не видел. И вот сегодня утром он в очередной раз забрёл на ту поляну, сам не зная почему. Она как будто ждала кого-то, и ему сразу же стало неудобно, но затем Сакура подошла к нему и оставила на его шершавой щеке воздушный, пропитанный ароматом цветущей вишни поцелуй. Она была настолько чувственной, ранимой, почти светилась каким-то внутренним счастьем, которое передавалось по воздуху, как пыльца, что Менма не смог находиться в её присутствии дольше, чем позволяли нервы. Он рассчитывал показаться ей грубым, хотел отсечь все эти тоненькие ниточки, которые многие месяцы прял своими визитами, но при виде Сакуры у него всё валилось из рук, а мысли меняли направление, как бушующий ручей, который не мог отыскать дорогу к пруду. Спасаясь, Менма бродил весь день вокруг да около, и вот наконец ноги в очередной раз принесли его на окраину леса, где он давно выучил каждый камушек, каждую веточку и былинку травы. Сатир подошёл к кустарникам, что будто ограждали степь от спящего леса, и, отодвинув рукой колючие макушки акаций, ступил на извилистую тропу, ведущую к дереву, под которым спала Сакура. Он ступал аккуратно, чтобы не разбудить нимфу, ведь на самом деле ему не хотелось её тревожить — просто Менме не терпелось взглянуть на её миловидное лицо ещё разочек. Но с каждым шагом он присматривался к местности и понимал, что что-то изменилось. В степи не брыкались ветра, окутывая местность абсолютной тишиной; лунный свет покрывал дикую вишню бледным светом, бросая искажённые тени веток на гладкую молодую траву. Менма медленно подступил ближе к булыжникам, что лежали рядом с деревом и на которых Сакура любила сидеть, и осмотрел покрытую розовыми лепестками почву. Нахмурив брови, он изучил ветки, на которых хрустящие, свежие бутоны увядали, не успев распуститься, покрываясь чернотой, что наполняла их изнутри самого дерева. Недоумевающий, Менма подступил ближе к стволу вишни, протянув руку к потрескавшейся коре, что также сочилась чем-то чёрным и липким. Определённо, что-то произошло, ведь нимфы всегда ухаживали за своими деревьями, особенно теми, в которых жили, которые олицетворяли. Сакуры нигде не было, и Менме это не нравилось. Он обернулся, рассматривая пустую поляну, будто надеялся увидеть знакомую розовую пелену волос и подшутившую над ним Сакуру, но пробирающая по коже жуткая тишина уже начинала немного пугать, и Менма, не будучи трусом по жизни, принимал инстинкты всерьёз. Он опустил руку, которой опирался на ствол вишни, и встревоженно осмотрелся. Тут произошло нечто неладное, и если Сакура попала в беду, он обязан помочь ей. Сердце вмиг ускоренно забилось, а голубые глаза стали всматриваться в очертания деревьев на опушке леса, после, резко оторвавшись, он перевёл взгляд в сторону степи, за которой находилась пропасть. Нет, Сакура не могла покинуть свой дом — вряд ли она настолько на него обиделась, что решила отречься от дома и подруг, которые утром придут навестить её и увидят эту пугающую картину. Менма, сглотнув сомнения, уже хотел окликнуть Сакуру, разбить эту холодящую душу тишину, но вдруг заметил приближающуюся к нему фигуру в тёмной накидке с капюшоном. Высокая и худощавая, незнакомка остановилась неподалёку, подняв голову: длинные рыжие волосы спадали на перёд одёжки, разделённые по обе стороны лица, локоны трепал внезапно появившийся ветер, будто эта особа своим приходом пробила невидимый вакуум. Менма инстинктивно обернулся, ожидавший увидеть Сакуру рядом со своим деревом, но вместо этого на него упало несколько почерневших бутонов, после ударившихся о покрытую мхом почву у корней дикой вишни. Живая растительность осыпалась, словно дождь, и, слегка запаниковавший, Менма обернулся. — Что ты сделала с Сакурой? — гневно выпалил он, смерив усмехающуюся незнакомку. — Что ты с ней сделал, Менма? — переспросила та спокойным тоном. — Ещё утром она была здесь, я виделся с ней, а сейчас… Взгляни на её дерево — оно гниёт и истекает смолой, так не должно быть, — показав рукой на вишню, ответил он обвиняющим голосом. Незнакомка не сдвинулась, даже её глаза не метнулись в сторону дерева, на которое указал сатир. Её рыжие волосы раздувал ветер, плавно поднимая их вокруг её лица, как вуаль. Лицо женщины было худым, с высокими скулами, почти костлявым, но в своём роде оно также казалось вечным, будто возраст совершенно не касался бледной кожи, и лишь наполненные тайными знаниями глаза сверлили душу любого, кто осмеливался глядеть в них с гордо поднятой головой. По спине Менмы вдруг пробежал холодок, явно не вызванный порывом ветра. Он не знал, кто это, но её слова вдруг наполнились смыслом, который он давно спрятал в ящик Пандоры. Что же с Сакурой сделал он, спросила эта женщина. Действительно, что он мог сделать, кроме как в тот раз со злости рассказать ей о монетах Андромеды, которыми можно выторговать у Мойр лучшую судьбу. Похолодев изнутри, Менма уставился на неподвижную женщину в накидке с капюшоном. — Сакура… Она… — Умерла, — кратко завершила Мойра. — С твоей подсказки, Менма. — Но я… Я не думал, что это возможно сделать, что она решится на такое! — возразил сатир. — Думал… Не думал… — хмыкнула она, подступив на пару шагов ближе. — В действительности ты думал только о себе, не так ли? — Я старался уберечь её от того смертного, всегда присматривал за ней… — начал оправдываться Менма, вздыбив волосы рукой, будто это помогало ему размышлять. — Он не был достоин любви такой уникальной девушки, он даже не знал, на что смотрел, каждый раз приходя сюда! А Сакура всегда такая наивная, витала в облаках, по уши влюблённая в бесполезное существо, которое я мог столько раз задушить своими руками, надо было лишь затаиться в лесу… — Оу, так ты хотел как лучше, — хмыкнув, подвела черту женщина. — Я… Чёрт, не знаю, чего я хотел, но точно не этого! — закричал Менма, нагнувшись, чтобы схватить почерневших бутонов, а после бросить их в неподвижную собеседницу; те оросили накидку Мойры и скатились по ткани на землю. — Верни её к жизни! Лучше сгину я, чем Сакура! Мей молчала, наблюдая за разгневанным сатиром, который рухнул на колени, словно намеревался умолять её о чуде; его оголённые плечи вздрагивали, вот только был то гнев или горе — Мей не спешила разбираться. Она пришла сюда, чтобы завершить начатое, ведь точно как её сёстры в тот день сказали: репутация богинь судеб и справедливости не должна пострадать из-за маленькой осечки, а раз существование Сакуры изначально было ошибкой со стороны Мей, она и расхлёбывала свою беспечность. Но Мойра была совершенно не против покинуть пристанище на какое-то время, несмотря на то что могла разрешить эту проблему чуть ли не мысленно, добавив парочку поворотов судьбы на нить этого симпатичного голубоглазого сатира. Иногда для ощущения завершённости недоставало именно физической составляющей, к примеру, она наблюдала за возрастающими страданиями Менмы, за его осознанием и виной, которая очень скоро накроет это бедное существо с головой. Мучения, которые он будет испытывать, нельзя сравнить ни с чем на свете. Можно ли увидеть этот взгляд, полный ярости и боли, находясь в пещере рядом с ворчливыми сёстрами? Ответ был очевиден, и Мей вдруг вспомнила слова Кагуи о том, что она не менее жестока, чем её сестра. Вполне возможно, что да, но Мойры точно не были известны людям и богам добрыми сердцами. Они честно вершили судьбы каждого в этой Вселенной, и некоторым выпадал особенно насыщенный страданиями жребий, к которому добавлялись не менее болезненные испытания в жизни; таким существам смерть от ножниц Кагуи казалась спасением, ведь их жизнь была невыносимой. В подобных случаях её сестру можно было назвать милосердной, поэтому Мей не спешила вешать на себя определённый ярлык. Все они олицетворяли ту или иную справедливость, когда требовалось, и каждая Мойра могла быть как снисходительной, так и карающей за грех. Засунув руку в карман накидки, Мей достала плетёный мешочек и ловко бросила его на почву перед сатиром. Тот сначала не сдвинулся с места, но через несколько минут его рука притянула мешочек ближе, и, развязав его, Менма вытряхнул содержимое на землю, изучая серебристые монеты, что в лунном свете переливались, отражая ночное небо. Мей решила, что будет крайне прозаично, если этот сатир воочию увидит то, на что подтолкнул невинную нимфу, хоть та и осознанно шла на великое преступление, и всё же, если бы не этот защитник, Сакура никогда не узнала бы о глупой легенде, никогда бы не попыталась сделать то, что ей посоветовал Менма. Он виноват в смерти Сакуры не меньше, чем она сама, пусть и по другим причинам, но всё же жребий будет справедливый, и Мей намеревалась довести дело до конца. Красивой любовной истории требовалось не менее наполненное переживаниями завершение. — Это монеты, — промолвил Менма, сгребая их пальцами вместе с травой и грунтом. — Те самые, отбитые придорожным камнем, которые нам принесла Сакура как оплату за перемены в своей судьбе, — подтвердила Мей, шагнув к сатиру. — Ты должен вернуть их на место, чтобы восстановить баланс в природе, который глупая нимфа нарушила по твоему совету. Цикл нужно замкнуть, и мне кажется, ты сам понимаешь, какими могут быть последствия, если это не сделать как можно скорее. — Как мне этого добиться? — обессиленно спросил сатир, подняв на неё пустой взгляд. — Отправляйся на край пропасти, где Сакура ловила звёзды, и верни их туда, откуда их украли. Звон, стоящий в ушах Менмы, немного притих, позволяя ему впитать всю суть слов стоящей рядом с ним богини судьбы. Он виноват, и если таков способ расплаты, он готов сделать всё, что требовалось, чтобы исправить содеянное. Поднявшись с колен, сатир сжал монеты в кулаке, отворачиваясь от Мойры без лишних слов. Ему хотелось покончить со всем этим как можно быстрее и забыть всё как страшный сон, вот только сможет ли он прогнать из мыслей воспоминания об улыбке Сакуры, о её дивных волосах и о том, как она вплетала в них полевые цветы? Сможет ли он прогнать нимфу прочь из сердца? Ведь уже много раз пытался — и безуспешно. Облик Сакуры будет преследовать его до конца жизни, и Менма не был готов к таким терзаниям. С того дня, как он увидел её, из головы не уходили образы и навязчивые мысли. Он сомневался, что принятие гибели Сакуры хоть как-то разрешит его проблему. Придётся искать другой путь забыться, и ни менады, ни самое сладкое вино Диониса не помогут ему справиться с этой тоской. Потрусив головой, чтобы прогнать едкие мысли, Менма кинулся бежать к горизонту, где в конце степи находилась та самая пропасть, у которой Сакура ловила эти злосчастные звёзды. Свет луны медленно сменялся бархатными облаками, что с восходом солнца приобретали сначала тёмный, а после всё более светлый оттенок, растворяясь с каждым шагом, которые Менма делал ближе к линии горизонта. Сатир сжимал зубы до скрежета, ступая на камни и песчаную тропу, что вела к самому краю земли. Перед ним небо сменилось, приобретая оттенок волос Сакуры. Фиолетово-розовый фон медленно насыщался оранжевым светом, исходящим от поднимающегося солнца. На краю скалистой пропасти почти не было живности — лишь засохшие коряги, мелкие кустики, что обычно росли в более пустынной среде, и много огромных камней. Менма взобрался на один из них, потупив взор, отчего голова чуть пошла кругом. Бездонная пропасть уходила, наверное, к самим вратам царства Аида. Ещё ни одно живое существо не вернулось оттуда, даже птицы старались облетать эту воронку стороной, чтобы случайно не исчезнуть в бескрайней точке мира. Осмотрев мрачный туман, что скрывал пропасть седой вуалью, Менма разомкнул пальцы, осмотрев плоские монеты. Мойра сказала вернуть их туда, откуда Сакуры украла, — небось какая-то головоломка, чтобы помучить сатира. Вздохнув, он без задней мысли повернул ладонь вертикально, позволив монетам упасть прямиком сквозь дымку в бездну, сверкнув в лучах восходящего солнца, точно падающие звёзды, коими они когда-то были. Менма был уверен, что именно этого от него хотела Мойра: вернуть тех, кто должен был умереть и кому Сакура помешала, обратно в царство мёртвых. Иного ответа он не видел. Вдохнув полной грудью, сатир осмотрел розовое небо, что окутывало местность как одеяло. Восстановил ли он баланс, который по его вине нарушила Сакура? Что будет теперь, когда она умерла, и как Менма будет жить, повсюду таская за собой этот непосильный груз, вину, о которой никому не сможет рассказать? Неужели таким будет его наказание за то, что он хотел сделать как лучше? Столько вопросов начали наполнять его голову, что сатир даже не заметил рядом высокую фигуру в накидке; в этот раз она не прятала лицо под капюшоном. Мойра стояла у него за спиной, и как только инстинкты сатира уловили это, что-то резко толкнуло его в спину. Стоявший на краю Менма пошатнулся и наклонился, будто пытался балансировать, но успел лишь обернуться немного, чтобы перед падением в пропасть заметить стоящих рядом троих женщин в одинаковых накидках — худощавых, непреклонных перед временем и с разными оттенками длинных волос: пшеничные, рыжие и белые как соль. Их лица напоминали невозмутимые маски, будто они наблюдали за летящими в пропасть людьми каждый день. Голубоглазый сатир скрылся в бездне, но его испуганный, наполненный болью взгляд ещё долго будет мелькать у Мей в мыслях. Она вздохнула, ощущая, как со смертью Менмы замыкался круг этой необычной, наполненной странными поворотами судьбы истории. Теперь она сможет с чистой совестью сжечь каждую нить жизни, которая принадлежала участникам этого недоразумения, а также тот отрезок нити, что оживил Сакуру, который Мей всё же нашла в их обители в дальнем пыльном углу, покрытый паутиной и следами мышиных зубов. Столкнувшая сатира с края пропасти Кагуя резко обернулась к сёстрам, всем своим разгневанным видом намекая, что им пора возвращаться домой. Мойры никогда не покидали обитель, и эта прогулка миром смертных пойдёт им на пользу, чтобы впредь не быть столь беспечными к своим обязанностям. Не имея причин для возражений, вслед за сестрой Мей и Цунаде растворились, словно туман, над пропастью, возвращаясь в скрытую в скалах обитель, чтобы продолжить плести нити судьбы будущих поколений.