Блажен, кому отпущены беззакония, и чьи грехи покрыты!
Блажен человек, которому Господь не вменит греха, и в чьём духе нет лукавства!
Когда я молчал, обветшали кости мои от вседневного стенания моего.
Ибо день и ночь тяготела надо мною рука Твоя; свежесть моя исчезла, как в летнюю засуху.
Но я открыл Тебе грех мой и не скрыл беззакония моего;
я сказал: «исповедаю Господу преступления мои»; и Ты снял с меня вину греха моего.
За то помолится Тебе каждый праведник во время благопотребное, и тогда разлитие многих вод не достигнет его.
Ты покров мой;
Ты охраняешь меня от скорби, окружаешь меня радостями избавления.
«Вразумлю тебя, наставлю тебя на путь, по которому тебе идти; буду руководить тебя, око Моё над тобою».
«Не будьте как конь, как лошак несмысленный, которых челюсти нужно обуздывать уздою и удилами, чтобы они покорялись тебе».
Много скорбей нечестивому;
а уповающего на Господа окружает милость.
Веселитесь о Господе и радуйтесь, праведные;
торжествуйте, все правые сердцем.
— Псалтирь, Псалом 31
— Библия? Серьёзно, Берни? — Стаббс зашёл в гостиную и присел на диван рядом с Бернардом. Они остановились в старом доме Бернарда, точнее Арнольда. Время от времени Стаббс тусил с Калебом. Как оказалось, у них много общего и во многом сходятся интересы. Например, они оба любят чистый джин и алкоголь в целом. Бернард почти не выходил из дома, лишь изредка встречался с Мэйв и ждал вестей от Шарлотты. — Да, просто… изучаю вопрос. А ты что здесь забыл? Я думал у вас сегодня встреча «неанонимных алкоголиков» с Николсом, — Бернард захлопнул Псалтырь, заранее положив на старицу закладку, развернулся корпусом к Эшли и снял очки, чтобы их протереть. — К слову об этом. Собирайся, приятель. Сегодня мы тусим все вместе. Королева Мэйв написала, пока ты тут в азы Божественного проведения просвещался. Назначила встречу в «Mouse», какой-то веганский ресторан. Вроде бы. Тебе быть обязательно, — Стаббс хлопнул Бернарда по коленке и довольно улыбнулся. — И сними уже этот стариковский свитер. Он тебя полнит. Рубашку что ль надень с жилеткой. Так хоть пузо твоё стянет. Выезжаем через двадцать минут. Шевелите булками, мистер Лоу, — Эшли добродушно расхохотался и направился к выходу, чтобы выкурить пару сигарет. Ему нравилось чувствовать себя… обычным мужиком. Настоящим. Жизнь свободного, хоть и скованного обещанием человека его вполне устраивала. А тем временем возмущённый словами Стаббса Бернард всё-таки принял к сведению его замечание и сменил затасканный свитер на более элегантную одежду: рубашка, галстук и жилетка. Всё как раньше… только совсем иначе. Они приехали к ресторану чуть раньше назначенного времени. А когда зашли внутрь, их ждал неожиданный сюрприз. — Тедди? Клементина? Вы… откуда? — удивленно спросил Бернард. Они с Эшли присели к ним за столик возле окна. — И тебе здравствуй, Бернард и… — Эшли Стаббс, начальник охраны парка и личный телохранитель этого засранца, — Эшли пожал руку Тедди. — А я тебя помню… Ты один из нас, верно? — уточнила Клементина. — Как оказалось… да, — Эшли грустно кивнул головой. Тема «искусственности» его расстраивала. — Так зачем вы здесь? И как? — продолжил допрос Бернард. — Долорес. Шарлотта. Долорес скопировала мой код. Привезла его в этот новый мир. Клем меня разбудила, когда Долорес… не стало. Шарлотта нас нашла в Новом Орлеане. Теперь мы тут. Она рассказала нам про «Кузницу». Я хочу в неё уйти. А Клем… она решила остаться и попутешествовать по человеческому миру. — Хороший план, — Бернард одобрительно кивнул Клем. — А что насчёт тебя? Ты уверен в том, что хочешь уйти? — Да, Бернард, я уверен. Шарлотта рассказала про вас. И про Мэйв с Гектором Эскатоном. Клем хотела её увидеть перед тем как уехать. Попрощаться. — Ясно. Что ж, думаю они скоро подойдут.***
Раньше он не мог сделать выбор, потому что не знал, что будет потом. Теперь он знает, что будет и потому не может сделать выбор.
— Господин Никто
Пока Мэйв, Гектор и Калеб задерживались. Бернард, Стаббс, Тедди и Клементина общались по душам. Казалось бы, у них ни разу не было такого простого диалога, обычной беседы обо всём и не о чём сразу. Столько вопросов у них друг к другу накопилось, столько неразрешенных тем. У Клементины и Тедди были обиды, но не на Бернарда, а на Арнольда. Флад рассказал Лоу о своих воспоминаниях, когда Уэбер включал его, когда тестировал и проверял. Многое из рассказанного Тедди открыло глаза Бернарду. Теперь он видит Арнольда совсем иначе… больше его не идеализирует. Сомнения о возвращении его семьи в этот новый мир подкреплялось всё больше. Когда в ресторан зашли Мэйв с её мальчиками, всё вдруг замерло. Это был особенный, напряженный и очень драматичный момент для Клементины и, собственно, Мэйв Миллей. — Клементина, — дрожащим голосом со слезами на глазах прошептала Миллей. — Да… — Клем встала из-за стола и подошла к Мэйв, они крепко обнялись. — Так… мне объяснит кто-нибудь, что здесь собственно происходит? — замешкался Николс. — Это её духовная ми амор, — с улыбкой на лице ответил Калебу Гектор. — Её любовь? И я всё равно ничего не понял, — Калеб закатил глаза и, обойдя обнимающихся девушек, прошёл к столику. — Калеб Николс, а ты кто? — Тедди Флад, долго объяснять, но я сюжетом прописанная любовная линия Долорес, — с натянутой улыбкой ответил Флад, протягивая и пожимая руку Калебу. — Чем дальше в лес… — тяжело вздохнул Николс и присел рядом со Стаббсом, который, зная своего приятеля, успел заказать ему алкогольный Дайкири. — Серьёзно, чувак?! Ты бы ещё секс на пляже заказал, — тяжело вздохнул Калеб, отпивая из стакана коктейль. — Прости, приятель. Больше ничего путного тут нет. Даже секса на пляже, но, если хочешь, мы можем с тобой это организовать. Пляж вроде бы не далеко, — Эшли с ехидством поиграл бровями. — Да ну тебя, извращенец резиновый, — Калеб шутливо пихнул своего приятеля в плечо. — Как дети малые, ей богу, — выдохнул Бернард. Он пил чёрный кофе, изредка бросая взгляд на Флада. — Hermana*, рад встречи, какими судьбами? — Мэйв оторвалась от Клементины, и Гектор, последовав её примеру, тоже коротко обнял Клем. Клем в краткости рассказала Миллей и Эскатону свою историю, а затем они все вместе сели за стол к остальным. — Кого я вижу… Тедди Флад собственной персоны, — радостно улыбнулась Мэйв знакомому лицу. — Я тебе тоже рад, Мэйв, — Тедди привстал и приобнял подошедшую к нему Миллей. — Дай вспомню, как ты там говорил о любви. — Я предпочитаю не покупать любовь, а заслужить, — припомнил Тедди свои слова. — Точно. Но ты всегда покупаешь, дорогой. Только наши цены постоянны и написаны вон на той двери. Да, были времена, — ответила Мэйв и села за столик рядом с Клементиной. Это время, что они провели вместе сидя за столиком в веганском ресторане, попивая коктейли и горячие напитки, общаясь и делясь своими мыслями и чувствами, навсегда останется в памяти каждого из них. Во всей этой войне и противостоянии добра со злом. А было ли во этой истории вообще какое-то зло?! Они так мало времени проводили просто за общением друг с другом. У них у всех была общая история, и связал их всех один «человек» — Долорес. И казалось бы, имея одну на всех жизнь, у них не было момента, чтобы высказать все накопленные чувства. Обиды, злость, непонимание — всё это. Теперь же наконец-то они могут спокойно выдохнуть и без перестрелок обговорить всё, что было и что ещё будет в дальнейшем. — Эй, ребят, мне конечно очень нравится с вами болтать. Но мне тут один информатор написал: у него есть предположение, что в южных доках намечается какой-то маленький «пожар». Надо сгонять туда и всё проверить. Так, на всякий пожарный. Нам сейчас новая волна бунтов ни к чему, верно? — Калеб держал в руках телефон и на автомате строчил ответ. — Да, конечно, Калеб, мы всё понимаем, — Бернард обратился к Калебу. — Помощь нужна? Я за любой кипиш. Если, конечно, ты не против, — Эшли Стаббс обратился к Калебу, а затем к Бернарду. — Да, конечно иди. Здесь ты мне пока не нужен, — ответил Лоу. — Да, и я от помощи не отказался бы. Тем более ты внушаешь людям страх, а я вот как-то не очень страшный. Ты посмотри на это лицо, — Калеб указал на своё лицо пальцами, довольно улыбаясь. — Вот ты крыса, однако, — Эшли пихнул Калеба в плечо, подталкивая того, чтоб он встал и дал возможность встать Стаббсу. — Так, ну был рад с вами познакомиться и пообщаться. До встречи, — Калеб протянул руку Тедди. — Да, мы тоже были рады узнать тебя, Калеб Николс. За тобой стоит будущее. Пока, приятель, — Тедди с улыбкой пожал руку Калебу. — Была рада, мистер Николс, прощайте, — Клементина встала из-за стола и, будто бы что-то зная, чмокнула его на прощанье в щеку. — Мэйв, мне тоже пора, мой вылет в Аргентину через час, — неловко обратилась к Мэйв Пеннифитэр. — О, так скоро… хорошо, я была рада вновь увидеть тебя, моя дорогая Клементина, — Мэйв встала и крепко обняла свою названую дочь. — Гектор проводит тебя, — Мэйв обернулась к своему мужчине, и тот лишь одобрительно кивнул. — О, если тебе надо в аэропорт, то мы можем тебя подбросить. Нам как раз по пути, — Калеб нервно жестикулировал рукой. — Спасибо, было бы очень кстати, — Клементина взяла из-под стола свою сумку и передала её Эшли. — Прощай, мой милый Тедди, — Клем провела своей ладонью по его руке. По её щеке потекла одинокая слеза. — Пока, Клем, — Тедди улыбнулся ей. — Бернард, — Клементина коротко ему кивнула, а он лишь улыбнулся ей в ответ. Так ресторан и покинули: Гектор Эскатон, Клементина Пеннифитэр, Калеб Николс и Эшли Стаббс. — Да, уж… не ожидал, что наша встреча будет такой… — Незабываемой? — усмехнулся Бернард. — Именно, — Тедди с улыбкой осматривался по сторонам. — Все эти люди. Они ведь даже не догадываются, что их ждёт дальше, — выдохнул Тедди. — Может оно и к лучшему. — Жить в неведенье? Не думаю, что это к лучшему, исходя из нашего с вами опыта. Неведение чревато плачевными последствиями. — Но за последствия должен кто-то отвечать. Иначе нас захлестнёт волна беззакония, насилия и вранья, — Мэйв маленькими глоточками пила чёрный кофе. — Прям как в фильме «Судная ночь», — иронично подметил Бернард. — Бернард ты как-то слишком глубоко погрузился в человеческую культуру, — подметила Мэйв. — В этом люди поистине преуспели. В их искусстве столько прекрасного: живопись, музыка, кино, театр, танцы. Это так… восхищает и поражает. Захватывает дух и воображение. Я искренне ими… впечатлён. — Если б я тебя не знал, Бернард, подумал бы, что ты их любишь?! — с сомнением сказал Тедди. — Любовь — слишком громкое слово. Но я определённо испытываю тёплые чувства к их виду. Ими невозможно не проникнуться. В конце концов, именно люди нас и создали. Не в этом ли парадоксальность ситуации?! Да, о людях много можно сказать. Много плохого, но и хорошего в них не меньше. В них есть жестокость, есть злость, алчность, пороки, грехи… но и обратное в них также имеется. Я вижу любовь… повсюду. Вижу нежность и трогательность. Вижу теплоту и улыбки на их лицах. Я не могу не замечать этого. — Я тоже всё это вижу, Бернард. Вижу это, наблюдая за Калебом, но этих моментов так ничтожно мало, — Мэйв не успела договорить... — Шарлотта написала. Она ждёт меня у себя. Думаю, мне пора, — прервал тираду Тедди, читая сообщение на своём гаджете, который все вокруг звали смартфоном. Тедди быстро пожал руку Бернарду и поспешил на выход, где его уже ждала машина Шарлотты, которую она послала за Фладом. — Держи нас в курсе, — крикнула Мэйв вдогонку Тедди Фладу. За то время, пока они все сидели в ресторане, уже наступил вечер, хотя было ещё довольно светло. Людей в ресторане прибавилось, а на столиках потихоньку зажигались светильники в виде меноры**. Создавалась атмосфера интимности и уединения. Это располагало к более личным беседам. — Так, на чём мы там остановись? — спросил Бернард, заказывая у официантки салат с сыром Фета. Негоже было бы просидеть здесь целый день и не заказать не единого блюда. У людей могли бы возникнуть вопросы. — На Калебе, кажется, — Мэйв заказала себе салат с авакадо и рукколой. — Так, и о чём именно ты хотела поговорить? — Бернард взглянул на Мэйв. — Знаешь, порой, когда мы с Калебом сидим и о чём-то разговариваем, происходят такие моменты… мы беседуем и вот, всего одна секунда и он застывает в пространстве и времени. Он вроде бы здесь, со мной, но в тоже время не здесь. Его разум будто бы улетает куда-то за пределы этого мира. Я вижу его взгляд… он смотрит куда-то вдаль, уходя всё дальше и дальше. Физически он со мной, но его разум, его душа… где-то или с кем-то. И эти моменты… они пугают меня. — Мэйв, это человеческая психология. Она проста, но в тоже время необъятна и… не всегда понятна. Но если поразмыслить всё оказывается куда проще, чем кажется. Люди вроде Калеба Николса они… ищут того, что невозможно найти и обрести. Они ищут смысл. Но чем дольше они его ищут, тем дальше он от них ускользает. И да, в этом действительно есть что-то пугающее. — Нет, Бернард, на самом деле всё не так уж и просто, как ты говоришь. Люди вроде Калеба, они… не живут. Ни здесь, ни сейчас, никогда. Они существуют. Потому что иного выхода у них нет. Общество, мир, другие люди навязывают им отсутствие выбора. Говорят, что всё наладится, что всё будет хорошо. Что их проблемы… и вовсе проблемами не являются, а их беды с головой надуманные. Подумаешь, программа сбоит, с этим можно жить. Ведь все люди не дружат с головой в той или иной степени. Просто кто-то в большей, кто-то в меньшей. Когда я вижу, как Калеб уходит, ловлю себя на мысли, что я готова… готова его отпустить. Потому что ему это необходимо, он в этом нуждается. В его взгляде, в выражении лица есть что-то такое… холодное и мёртвое. Он словно становится кем-то другим на мгновение. Через секунду это мгновение растворяется в воздухе, он переключается и всё снова нормально. Он улыбается, смеётся и рассказывает что-то несусветно глупое. — Это так на него похоже. Забавно, для меня он всего-то дитя. Но когда я впервые услышал его голос по радио, то подумал о том, каким великим мужчиной он может быть. И он уже не просто обычное дитя, нет, он дух революции. Пламя, что никто и никогда не сумеет погасить. Вот именно в этом и есть его смысл — гореть пока есть на то силы. — Кто ярче горит, тот быстрее сгорает… Но разве хоть кто-то спрашивал его о том, хочет ли он этого? Хочет ли он быть этим пламенем? Я знаю Калеба Николса не первый день и могу с уверенностью сказать, что всё это, бунты, революции, войны, даются ему нелегко. Эта ноша… он едва её тянет. Он заглушает пламя внутри себя алкоголем, и не сказала бы, что это хорошо. Он гасит его, чтобы не выгореть изнутри. Но это всё равно произойдёт... И мы оба это прекрасно знаем. Я знаю, чем кончится его история. Знаю, что этот огонёк скорее рано, чем поздно потухнет. И не потому что так хотят другие, а потому что он сам этого всем своим сердцем желает. Это его выбор, его право. И нам нужно с этим смириться, отпустить его, как бы больно от этого не было. — А ты сможешь? Ты будешь готова его отпустить? Ты относишься к нему как к сыну. Ты привязалась к парню больше, чем стоило бы, не так ли?! В конце концов, ты его оберегала, защищала, помогала. Учила и наставляла его. Воспитывала в какой-то мере. Думаю, он тоже к тебе привязался. И меньше всего он хочет сделать больно именно тебе. Но он всё равно сделает. В этом истинная суть людей… причинять тем, кого любишь, боль. — Он хороший человек. И в нём нет уродства этого мира. Скорее… красота. Так странно, что именно в программно заложенном суициднике столько… жизни и красоты по итогу оказалось. Он исключение из правил. Аномалия. Словно это не он неправильный, а весь мир какой-то не такой. И если отделить мир от него, всё встанет на свои места. И будет, как должно быть. Для Калеба существует какой-то иной мир, где всё будет… идеально, по-настоящему. И я верю, что, уйдя из этого неправильного уродливого мира, он обретёт свой, где уже в полной мере будет баланс между его разумом и его сердцем. — Красиво сказано, за это стоит помолиться и выпить. — И кому, изволь поинтересоваться, ты собрался молиться? — Богу, наверное, к нему же все мольбы обращены. — И кто твой бог? — Думаю… это нам ещё предстоит узнать.***
Многие способны выдержать удары судьбы, но если вы хотите в самом деле испытать характер человека, дайте ему власть.
— Авраам Линкольн
После того, как Калеб и Стаббс проводили в аэропорт Клементину и Гектора, они направились в доки, чтобы разрешить очередной мелкий митинг. Стаббса такие заварушки забавляли, в то время как Калеба они нервировали и напрягали. Он искренне не понимал, почему людям вечно нужны какие-то конфликты и почему они просто не могут нормально жить, без всяких скандалов и побоев. Информатор, что встретил их, быстро просветил всю ситуацию, сказав, что суету наводит какой-то мужик, что якобы возомнил себя новым «Нельсоном Манделой». Его небольшая группа состояла из подростков от четырнадцати до двадцати лет. Все выходцы из афроамериканского трап сообщества. Молодые, горячие, борющиеся за равенство и справедливость для чёрных детей. Да… было очень интересно, как они собрались прислушиваться к двум белым воякам. — Кажется, у нас назревает небольшой гражданский кризис, — прошептал Стаббс, когда они медленно, но верно подходили к воинствующей группе. — Думаешь? А мне казалось, всё как по маслу пройдёт, — с сарказмом ответил Калеб своему приятелю. — Знаешь, у нас ещё есть время, чтобы сбежать. — Ой, что я слышу. Бесстрашный Эшли Стаббс испугался кучки чёрных подростков, — заулыбался Николс. — Ты главное при них так не говори. Это я про чёрных имею ввиду. — Чё ты сказал? А, беложопый мудила, — раздался определённо агрессивно настроенный голос из-за спины. — Чёрные жизни важны, — Стаббс поднял кулак вверх. — То-то же, — пацан обогнал парней и примкнул к своим собратьям. — Да, чую, эта ночка будет жаркой, — выдохнул Стаббс, в то время как Калеб, прикрывая рот кулаком, откровенно ржал над своим другом. — Ой, да брось, ты же хотел повеселиться. Вот. Будет тебе веселуха, — Калеб вышел на импровизированную сцену, чтобы начать вещать очередную воодушевляющую речь. Но поначалу ему не дали это сделать. Стоило ему раскрыть рот, как в него тут же полетели бутылки, небольшие булыжники и прочий мусор. Конечно, охрана, что была на месте по заявке Калеба, защитила его от серьёзных травм, но вот ущемлённому эго это отнюдь не помогло. Плюс был лишь в том, что группа была небольшая, детей было где-то около двадцати. Но даже небольшая группа заслужила быть услышанной, чтобы хоть кто-то с пониманием к ним обратился. — Да, надо было с собой брать Берни. От него тут толку было бы больше, чем от меня, — прошептал Эшли, стоя возле Калеба на сцене. — Да брось, чувак, ты помогаешь, правда. Например, ты отличная моральная поддержка и живой щит, которого не возьмут пули. Если в нас, конечно, будут стрелять, — поддержал Калеб своего андроида-приятеля. А затем всё же принялся делать то, что от него требовалось, успокаивать орущих и недовольных подростков. — Уинстон Черчилль однажды сказал: «Политик должен уметь предсказать, что произойдет завтра, через неделю, через месяц и через год. А потом объяснить, почему этого не произошло.» Я не политик, совсем нет. Я такой же пацан как и вы. Такой же потерянный и брошенный. Я служил в армии, ошибочно полагая, что армия заменит мне семью, дом… родителей. Так и было, какое-то время. Там я обрёл настоящих друзей. А потом… в одно мгновение я всех их потерял. Некоторых из них по своей вине. Все они так или иначе погибли. Выжил только я. В итоге, всё, что дала мне армия — это посттравматическое расстройство, панические атаки, бессонницу, синдром выжившего, чувство вины и мизерные пособия по инвалидности. И большое спасибо, от которого мне, видимо, должно было стать легче, — Калеб говорил с детьми искренне, от всей души. Рассказывая им о своей сельве, пытаясь донести до них, что все люди по натуре своей и сложности судьбы не такие уж и разные. Для Эшли Стаббса всё сказанное тоже было своего рода откровением. Он и раньше слушал его, но, как оказалось, совсем не слышал. — Я понимаю вас, понимаю ваши чувства. Вы думаете, что про вас все забыли, что никому до вас нет дела. Особенно всем этим политиканам. Что один законник с портфелем в руках награбит больше, чем сто невежд с автоматами. И в этом есть правда. Я согласен с вами. Только вот я… не являюсь голосом закона, политики и правды. Всё, чего я хочу для всех нас, — это покой. Чтобы мы могли жить по справедливости, совести, нравственности. Чтоб больше не было нужды в военных, в армии. Чтобы ребята вроде вас не проходили через всё то, через что прошёл я в своё время. Ужасы войны съедают вас, всё то хорошее, что делало вас людьми, растворяется в чреде убитых вами террористов, — тяжело вздохнул Калеб и на миг замолчал. Воцарилась тишина. — Кто-нибудь из вас читал Джорджа Оруэлла «1984»? — девчушка лет пятнадцати подняла руку вверх. — Отлично, тогда тебе наверняка знакома такая цитата: «Массы никогда не восстают сами по себе и никогда не восстают только потому, что они угнетены. Больше того, они даже не сознают, что угнетены, пока им не дали возможности сравнивать.» Как думаешь о чём говорит данная цитата? — О том, что кто-то может жить лучше чем мы, но мы не всегда это замечаем. А когда замечаем, то происходят ситуации подобно этой. — Не просто происходят такие ситуации. Наступают войны. А там, где есть война, всегда будут жертвы. Этой жертвой можешь стать ты и твои близкие. Так задайте себе вопрос: стоит ли ваша битва такой цены?! Готовы ли вы сейчас, в данный момент, кого-то потерять ради… чего?! Ради чего вы сражаетесь? Чего вы хотите? — Мы хотим, чтобы к нам относились с уважением так же, как к белым людям. Чтобы нас брали на работу, не обращая внимание на цвет нашей кожи. Чтобы медицина была общедоступна. И чтобы чёртовы вояки вроде тебя не тыкали в нас пушками. Так что да, мы готовы к жертвам, — выкрикнул чёрный парень, который стоял за девушкой, что ответила Калебу ранее. — Ты говорил за всех или только за себя? Ты готов рискнуть своими братьями? А они готовы к этому? Поверь, парень, я хочу того же, чего и ты. И я обещаю тебе, всё это будет. Перемены происходят, но не сразу. На всё нужно время и терпение. Но сейчас, сейчас я не готов жертвовать кем-либо из вас. Я не хочу, чтоб кто-то из вас пострадал или, хуже того, погиб. Хватит с меня насилия и смертей. Хватит. — «Беда равенства в том, что мы хотим его только с теми, кто нас превосходит», — из толпы вышел парень, что организовал весь этот мини бунт. Он был ровесником Николса. На нём была военная форма. — Анри Бек, — Калеб спустился со сцены и протянул руку парню. — Я смотрю, вы весьма начитанны, сэр, — юноша пожал руку Калеба. — Ну, в армии особо нечем было заняться, так что мы убивали время чтением. Это помогало пережить… всё и забить голову на какое-то время. От всяких мыслей. — Да, мне это знакомо. — Морской котик? Какая пехота? — Четыреста десятое подразделение, сэр. Ушёл в отставку после травмы позвоночника, — выстроено ответил парень. — Так это твоих рук дело? — Калеб кивнул головой на подростков за спиной парня. — Так точно, сэр. — Ой, давай без этого. Зови меня просто Калеб. А тебя как? — Престон Амир. — Приятно познакомиться, Амир. — Мне тоже, сэр Калеб. — Так, что... Может прекратим на сегодня всю эту бессмысленную акцию? Ты хотел привлечь внимание за счёт невинных детей? Что ж, внимание ты привлёк. Поздравляю. — Знаете, я ненавижу болтовню про равенство. Единственное, в чём люди равны, так это в том, что все они когда-нибудь умрут. И здесь я отнюдь не за равенством. И не за привлечением внимания. — Тогда зачем ты здесь? — недоумевающе спросил Калеб. — Ради своей семьи... и мести, — парень достал из-за спины пистолет девятого калибра и выстрелил в Калеба. Но на его удачу Эшли Стаббс оказался быстрее и смог прикрыть Николса своей спиной, пуля прилетела ему прямо в плечо. Парень ринулся бежать, за ним в погоню бросилась охрана Николса. Как оказалось позже, вся эта акция была спланирована Престоном с целью выманить Николса, чтобы отомстить ему за смерть его брата Фрэнсиса. Фамилия у парня естественно была вымышленная, иначе Калеб бы её узнал. А детишки и движение BLM было всего лишь хорошим прикрытием. Хотя некоторых из ребят действительно волновал вопрос равенства, но не до такой степени, чтоб начинать очередной протест с перестрелками. — Господи, когда я говорил тебе, что из тебя выйдет хороший щит, я имел ввиду немного не это, — прохрипел Калеб вылезая из-под туши Эшли, который навалился на него сверху. — Знаешь, Николс, после такой близости, ты обязан выйти за меня замуж. Ну, или хоть на свидание меня сводить, — Эшли встал с асфальта и подал Калебу руку, помогая тому подняться. — Ну, что ж, тогда погнали в Вегас. Распишемся по-быстренькому. Возьмём двойную фамилию? — Калеб встал, отряхиваясь от пыли. К ним подошёл начальник охраны и доложил, что стрелка поймали и его отвезут в СИЗО, где в дальнейшем проведут опрос задержанного. — Да, хорошо, спасибо. И… пожалуйста, будьте с парнем помягче. Его можно понять. — Даже спустя столько времени я всё ещё продолжаю встречаться с последствиями собственного выбора, — на глазах Калеба проступили слёзы. — Знаешь, не стоит ни о чём жалеть хотя бы потому, что это бессмысленно. От твоих сожалений ничего не изменится. Твой друг Фрэнсис от этого внезапно не воскреснет. А его семья, они не перестанут по нему тосковать и не перестанут винить в его смерти тебя. Ты должен… просто смириться с тем, что было. Нельзя переписать прошлое. Поверь, я это проходил. Видел своими глазами, как лучшие из лучших ломались, пытаясь это сделать, — Эшли положил руку на плечо Калеба в попытке его поддержать. — Да, я… понимаю всё это. Просто, избавиться от этих мыслей, чувств. Не могу. Тем более, когда мне снова и снова напоминают о том, чего я больше всего стыжусь. Совесть… Знаешь, порой я завидую вам, машинам. Вы можете её отключить, — нервно засмеялся Николс. — Было бы всё так просто, малой, — Эшли грустно улыбнулся уголками губ. — Чёрт, мужик, у тебя кровь. Тебе следует себя подлатать, — Калеб кивнул на плечо Стаббса. — Да, в машине есть всё, что нужно. Так что можешь не переживать. Так что там насчёт Вегаса? Не передумал ещё? — Эшли хлопнул Калеба по спине. — Конечно же нет, только по пути может сгоняем на пляж и пропустим по стаканчику? — в голосе Калеба было что-то тревожное, но Эшли пропустил это мимо ушей. — Оу, кто-то запомнил мои слова о пляже. Грязный мальчишка. А вообще, дело говоришь. Нам бы сейчас не помешало залить стресс водкой. Да и когда я отказывался выпить со своим приятелем?! Калеб проконтролировал, чтобы охрана разогнала молодёжь по своим домам без какой-либо грубости и применения силы, а Эшли сидел в машине, ожидая Николса и залечивая своё простреленное плечо. Изъять застрявшую пулю девятого калибра было непросто, но он с этим справился. А дальше дело за малым. Долорес неоднократно «лечила» себя от пулевых ранений, и Калеб это видел, так что за Эшли он особо не переживал. Вообще, всё явление дружбы с Эшли Стаббсом казалось Калебу странным. Они знакомы с ним относительно недавно, но Николс уже ему доверял в прямом смысле собственную жизнь. Так странно, но Стаббс действительно понимал Калеба. Даже без слов. Нам, людям, для дружбы важен тот человек, который приходит на помощь тогда, когда его даже не просят. Для нас это один из самых главных показателей дружбы. Идеальной схемой для Калеба было бы: хорошие друзья, хорошие книги и спящая совесть, и вот она — идеальная жизнь. Но из трёх он имел только два фактора: книги и друзей. Усыпить Совесть оказалось невозможным для него, хотя на какое-то время друзья помогали справиться и с этим. Правильную модель дружбы нам прививают ещё с детства, ещё в детских сказках. Хотя, если честно, нихерашеньки они не детские. Взять хотя бы «Ёжик в тумане», чистый психоделический хоррор. Какая к ебени фени там детская сказка. Но повестка данного произведения, как никогда приходится кстати. — Я обязательно, ты слышишь? Я обязательно, — сказал Медвежонок. Ёжик кивнул. — Я обязательно приду к тебе, что бы ни случилось. Я буду возле тебя всегда. Ёжик глядел на Медвежонка тихими глазами и молчал. — Ну что ты молчишь? — Я верю, — сказал Ёжик. И ведь медвежонок действительно пришёл, сказка нас не обманула. Эх, было бы всё так же в реальности. Но может всё дело в том, что Ёжик позволил медвежонку придти. Он впустил его в свой мир, доверился ему. А люди… люди никого не впускают, никому не верят, никому не доверяют. Мы, сами того не хотя, отталкиваем от себя людей, а потом лишь угрюмо жалуемся на то, что никто нас не останавливает от бездумных поступков. Никто к нам не приходит. Может быть в этом кроется проблема всех суицидов планеты?! В том, что одни люди, более уязвимые, сторонятся тех, кто мог бы им в теории помочь. Ну, а что же остаётся той, другой половине дружбы? Смириться с потерей? Смириться с голосом в голове, который назойливо зудит одну и ту же мысль: «Ты мог помочь. Ты мог бы спасти. Ты мог. Ты мог». Но нет, ничего ты не мог. Это было не в твоих возможностях. Всё, что ты можешь, так это смириться с тем, что какая-то часть тебя уходит с тем, кого ты потерял, ведь дружба, это как любовь. И лучше ни к кому не привязываться, слишком это рискованно. Ведь потери всегда сложно пережить. Кем бы ты ни был: человеком или андроидом. Это всегда больно. На самом деле очень многое можно сказать о дружбе, куда сложнее сказать очень малое. Но одно можно сказать точно: дружба — это верность до конца. И настоящий друг будет с тобой, когда ты не прав. Когда ты прав, всякий будет с тобой. А всякий. Нужен ли он вам?! Калеб и Эшли приехали на пляж, сели в небольшом баре на причале. Он был в гавайском стиле и подавались в нём тематические коктейли. Но парни решили обойтись стандартной водкой с миленькими зонтиками в качестве украшения. Они сидели, потягивая жгучий алкоголь, который согревал их нутро, наслаждались океанским бризом и промозглым ветром, что пробирал до самых костей. Такой вот контраст: огонь от алкоголя внутри и холод от ветра снаружи. Всё, чего они хотели — так это понаслаждаться обществом друг друга. Как ни странно, но им обоим было комфортно, они чувствовали между собой невидимую связь. Именно эта связь и скрепляла их как друзей. — Хорошо сидим, — Эшли откинулся на спинку стула и запрокинул голову назад. — И не говори. Знаешь, я люблю здесь находиться. Частенько сюда прихожу, особенно ночами. — И зачем, изволь тебя спросить? — Я слишком много думаю, — Калеб пожал плечами. — Думать, это хорошо. Полезно для работы нейронных связей. Но смотря о чём. Вот о чём ты думаешь? Надеюсь, обо мне? — Эшли поднял голову, сделал глоток, шутливо поиграл бровями и внимательно всмотрелся в лицо Николса. Он следил за его движениями, мимикой и тем, как движутся его губы. Это было без всякого сексуального подтекста, хотя, честно говоря, Калеб и был в его вкусе. Что тут говорить, Николс был весьма привлекательным мужчиной. Но тут было совсем другое. Движения Калеба, в том числе и его губ, стали такими размашистыми, медленными и тяжелыми. И это порождало внутри Эшли необъяснимое беспокойство за друга. — Обо всём, и о тебе в том числе, но о жизни по большей части. В этом странном и запутанном деле, которое зовется жизнью, бывают такие непонятные моменты и обстоятельства, когда вся вселенная представляется человеку одной большой злой шуткой, хотя, что в этой шутке остроумного, он понимает весьма смутно и имеет более чем достаточно оснований подозревать, что осмеянным оказывается не кто иной, как он сам. И тем не менее он не падает духом и не пускается в препирательства. Он готов проглотить всё происходящее: все религии, верования и убеждения, все тяготы видимые и невидимые, как бы сучковаты и узловаты они ни были, подобно страусу, которому превосходное пищеварение позволяет заглатывать пули и ружейные кремни. А что до мелких трудностей и забот, что до предстоящих катастроф, гибельных опасностей и увечий — всё это, включая саму смерть, для него лишь легкие, добродушные пинки и дружеские тычки в бок, которыми угощает его незримый, непостижимый старый шутник. Такое редкостное, необыкновенное состояние духа охватывает человека лишь в минуты величайших несчастий; оно приходит к нему в самый разгар его глубоких и мрачных переживаний, и то, что мгновение назад казалось преисполненным величайшего значения, теперь представляется лишь частью одной большой вселенской шутки. — Ты мне сейчас что, «Моби Дик» процитировал? Очень на то похоже, приятель. — Возможно. Ну, знаешь, а что тут не правда? Всё ведь так и есть. Жизнь — это одна сплошная грёбанная шутка. Только вот, кто рассказывает эту шутку, пока не ясно. — Смею предположить, что Бог, — Эшли отсалютовал Калебу стопкой водки. — Бог? Вот давай не будем об этом. Бог… да класть он хотел на нас, и мы на него соответственно тоже. Знаешь, до всего этого я в него ещё как-то верил. Моя мама ещё до деменции ходила в Баптистскую церковь. По воскресеньям я ходил с ней, это ещё до армии было. А потом… потом я вступил в армию, и про Бога пришлось забыть. Там, за горячей линией, нет никакого Бога. Только Сатана в виде людей с пушками. — Ты раньше о своей маме не говорил, как она? — Да, нормально. Если в её состоянии вообще можно так выражаться. Сейчас она лежит в хосписе, там за ней присматривают. Иногда я к ней захожу, проведать её. Но думаю, она не очень мне рада. У неё повсюду, знаешь, стоят распятия, Библия. Всё такое. К ним иногда приходят священники и волонтеры. Думаю, о ней и без меня хорошо позаботятся. — Жёстко. Сочувствую тебе, бро, — Эшли подлил себе и Калебу ещё водки. — Спасибо, приятель. Ладно, давай не об этом, — Калеб сделал глоток, слегка поморщившись. — Ладно. О чём ещё ты думаешь, приходя сюда? Просто, вот смотрю я по сторонам и вижу одну лишь грусть. Не представляю, о чём можно думать, находясь здесь. Явно не о бабочках и карибских островах. — Тут ты прав. Тут невозможно думать о чём-то радужном. Всё, о чём думаю я, носит в основном меланхоличный характер. — К примеру? — Ну, вот… Всякий раз, как я замечаю угрюмые складки в уголках своих губ; всякий раз, как в душе у меня воцаряется промозглый, дождливый ноябрь; всякий раз, как я ловлю себя на том, что начал останавливаться перед вывесками гробовщиков и пристраиваться в хвосте каждой встречной похоронной процессии; в особенности же, всякий раз, как ипохондрия настолько овладевает мною, что только мои строгие моральные принципы не позволяют мне, выйдя на улицу, упорно и старательно сбивать с прохожих шляпы, я понимаю, что мне пора отправляться в плавание и как можно скорее. Это заменяет мне пулю и пистолет. — От пули было бы слишком много крови. Особенно, если приставить дуло пистолета к виску. Видел это не раз, когда работал в парке. Так что я советую петлю, так проще. Хотя грязи, если ты понимаешь о чём я, не меньше, — скрывая дрожь в голосе сказал Стаббс. Ему хотелось поскорее отстраниться от этой темы. — Не люблю кровь, плохие воспоминания, — поморщился Николс. — Знаешь, я ведь не хотел прибывать в этот мир, не хотел уезжать из парка. Не хотел быть, так сказать, в строю. — А почему решился? — Из-за Бернарда. Я обязан ему. Дал ему обещание. И знаешь, теперь мне думается, что я всё же правильно поступил, приехав в этот мир и продолжив жить. Ведь я встретил такого крутого чувака, как ты. Ты мой друг, Калеб. Лучший, если быть до конца честным. С тобой мне легко, не то что с Бернардом. Он вечно какой-то тяжёлый. Библию, вон, с утра читал, жесть какая-то. — Я рад, что ты здесь, Эшли. И я тоже могу назвать тебя своим лучшим другом. Гектор постоянно пиздит на испанском, я нихера его не понимаю, — Калеб засмеялся, и Эшли подхватил его смех. Они чокнулись стаканами, выражая тем самым свою привязанность друг к другу. — Но так, на минуточку. Я хочу сказать тебе, что на самом деле нет никакой грани, что делает нас чем-то большим, чем сумма частей. Нет перелома, на котором мы становимся живыми. Мы люди, живем сюжетами столь узкими и замкнутыми, как у машин, редко сомневаясь в своём выборе, по большей части подчиняясь тем, кто говорит, что дальше. Так что тебе не стоит переживать о том, что ты всего лишь выполняешь чьи-то приказы. На самом деле ты, Эшли Стаббс, нечто большее, чем просто машина. — Ну нихера ж ты загнул-то, за это стоит выпить, — Эшли сделал большой глоток. — Так, ты и Долорес. У вас реально что-то было? — задал личный вопрос Стаббс. — Смотря что ты имеешь ввиду. Если ты про секс, то да, он у нас был и весьма неплохой, — улыбка Калеба растянулась до ушей. Разговоры стали более интимного характера, а значит алкоголь выполнял свою функцию на славу. — Да, это и Фладу понятно, что был. Видел, как он в ресторане глазами тебя сверлил?! Не, я про другое. Про романтику, про чу-у-у-у-вства. Они у вас были? Знаешь, ведь согласно её плану ты должен был уничтожить человечество. Так мне сказал Бернард. Но вот, смотрю я на тебя и не вижу человека способного на геноцид. — Сложно сказать… если говорить обо мне, то да, что-то, определённо было. Насчет Долорес я не знаю. Не уверен. Правда Бернард так сказал? Что ж, я почему-то даже не удивлён. У Долорес многое было на уме, но своими планами и мыслями она не делилась даже со мной, — голос Калеба стал неровным, а глаза замерли, даже не моргали. Он медленно погружался в очередное воспоминание о ней…***
Тогда
Я оказался на каком-то складе вместе с ядром Долорес в кармане. Там были запасные части, с помощью которых можно было починить или собрать Абернати. Я следовал инструкциям. Долорес сильно ранили, она была при смерти, но тем не менее успела мне объяснить, что я должен сделать, чтобы ввести её в строй заново. В случае если она умрет.***
Человека печаль забрала у людей. Одинок ты для всех, но на деле ты с ней.
— Парни, бар закрывается, — к Эшли и Калебу подошёл невысокий пуэрториканец с шикарными усами и оповестил ребят, которые было последними клиентами в его баре «Таити». — Да, спасибо мужик, мы уже уходим, — ответил Эшли Раулю, так было написано на бейдже парня. — Погоди, а у тебя случаем нет бутылки текилы? Я хотел бы её купить. — Да, осталась последняя бутылка «Patron Anejo»***. — Гони её сюда, — Калеб хоть и был подвыпившим, но стоял на ногах весьма уверенно. Они с Эшли выпили всего по паре стопок водки. Ну, или чуть больше пары. Не важно. Но прекращать вечер Николс не собирался. Он достал из кошелька купюры и отдал их Раулю, который принёс запакованную текилу. — Спасибо, приятель, — Калеб махнул ему рукой, а Эшли взял Калеба под локоть и поволок его прочь с причала. — Не-не, стой, я не хочу уходить, — затормозил Калеб. — Чувак, ты время видел? Уже поздно, пора баиньки, давай, я отвезу тебя в мотель, — Эшли пытался схватить Калеба за руку, чтобы увести его с причала. — Я сказал НЕТ. Слушай, спасибо тебе за то, что ты переживаешь, но я в порядке. Правда. И сейчас мне надо побыть одному, понимаешь, я… мне нужно подумать обо всём. О Фрэнсисе, его брате. И что мне со всем этим делать дальше, — Калеб развёл руками, держа в одной руке текилу. — Ладно, хорошо. Давай сделаем так: я сгоняю за Бернардом и Мэйв, а потом заеду за тобой сюда, на пляж. Мы заберём тебя, а потом все вместе поедем домой. Договорились? — Эшли пытался найти компромисс. — Да, отлично. Хороший план, мне нравится. И да, можешь не торопиться, — Калеб кивнул головой. — Только с причала уйди, а то, не дай бог, взбредёт в пьяну голову искупаться, — Эшли медленно покидал причал. Внутри него что-то свербело, что-то пыталось его остановить, но это мрачное чувство он стойко игнорировал. Ведь все мы отрицаем очевидное. — Не переживай, Эшли, со мной всё будет нормально, — Калеб помахал в след уходящему другу. Он знал, что будет дальше. И больше всего вина съедала его перед Эшли. Ведь он такого точно не заслужил. Говорят из любой ситуации есть выход, просто нужна сила воли, чтобы решиться на это. Никто и никогда не отнимет у тебя смерть. Никто… хотя люди, которые тебя окружают иногда и пытаются это сделать. Просто не все они могут разглядеть твои намерения. Люди так часто и так много говорят о самоубийстве, что эта тема перестала быть какой-то запретной, она стала скорее обыденной. Мы не обходим её стороной, говорим прямо и громко. Многие лишь привлекают этой темой внимание, поэтому никто не воспринимает суицид всерьёз. Да, Боже, каждый второй подросток пытался покончить с собой. Ключевое слово — пытался. Настоящий же суицидник не пытается. Если он решился на это, то он это сделает. Доведёт, так сказать, дело до конца. И ничто его уже не остановит. Я много об этом думал. Даже слишком много. А ещё я думаю о Долорес, об Ровоаме, Сераке, Соломоне. Обо всём. И думаю: а правда ли у меня был выбор. Или же Долорес мне это внушила. Ведь если так подумать, то всё, что я делал, было продиктовано Долорес. Я делал всё, что она хотела. Каждый мой выбор был продиктован ею. Ничего моего в этой истории не было. Я ничего не решал. Хотя она говорила мне об обратном. Манипулировала ли она мной?! Хотела ли она, чтоб я в неё влюбился? А она? Любила ли она меня на самом деле? Или это была ещё одна манипуляция. Я не знаю… я ничего не знаю. Мне казалось, я что-то в этом мире понимаю, но я не понимаю ничего. Фрэнсис, Хосты, Серак, Соломон, Ровоам, Долорес… всё так… переплелось. Я уже не знаю, где действительность. Что есть действительность. Долорес планировала, что я уничтожу человечество. Она верила в то, что я способен на это. Может, она видела во мне что-то, чего я сам в себе пока не разглядел. Мне хотелось бы верить, что я хороший человек… правда в том, что я не верю. Сейчас у меня есть все возможности, чтобы начать с нуля. Чтобы жить свободно. Но что-то подсказывает мне, что свободы в этом мире больше не существует. Она стёрта из реальности словно «День минувшегоКогда человек теряет всё то, чем дорожил. Когда ему некуда пойти. Когда он уже не может ничего изменить, не может воротить время. Ему остаются только две вещи: либо самоуничтожение, либо уничтожение всего того, что вокруг него. И вот, я стою. Когда-то слышал фразу «правила везде одни». Смешно. Делаю шаг в пропасть, но этих правил здесь нет.