Люди более моральны, чем они думают, и гораздо более аморальны, чем могут себе вообразить.
— Зигмунд Фрейд
Где начинается и заканчивается человеческая мораль?! Там, где начинаются границы другого человека? Другого народа или вида?! Как понять, что хорошо, а что плохо?! Есть ли вообще какая-то разница?! Два таких противоречивых понятия, но и то, и другое обусловливается… сопутствующими вводными или условностями. Как вам проще. К примеру: Я убью своего дедушку, потому что мой дедушка сжёг наш дом и мне с родителями негде было жить. Мы голодали, болели и умирали. Так… можно ли сказать, что то, что я убил дедушку — это зло?! Или… зло — это мой дедушка, который сжёг собственный дом. А зачем он его сжёг? Почему? Он был пьян? Может, и на это есть свои ответы?! Но если задаваться этими вопросами, ты начнёшь углубляться всё дальше и дальше. Пока в конечном итоге вся эта ситуация не начнёт казаться полнейшим абсурдом. Люди делятся на две группы. Первая думает, что внук может убить своего дедушку, и это никак не повлияет на будущее и на него самого. Вторая думает, что деда убивать нельзя, ибо это изменит будущее и ты просто напросто не родишься. В общем, две эти группы ведут вечную и непримиримую войну. Противостояние, которое так или иначе обуславливается моралью и судьбой. Можно ли её изменить… Так вот… и всё же, где же та тонкая грань между хорошим и плохим?! Чьей моралью она определяется?! Кто решает?! Все эти вопросы, на которые мы не можем найти ответы... Мы задаёмся ими изо дня в день. Но дело вот в чём… плохое и хорошее в нас определяется выбором, который мы с вами делаем, а любой выбор можно поставить под сомнение, ведь выбор — это вопрос личностной этики каждого отдельно взятого индивидуума. В этике есть такой банальный тест… эксперимент. Представьте поезд. Он несётся на всех порах, и есть два пути: на одном стоят четыре незнакомых вам человека, на другом один человек. Так по какому из двух путей вы пустите свой поезд?! Казалось бы, ответ очевиден. Конечно пожертвовать одним ради четырёх. А если тот один человек это кто-то вам знакомый? Родной и близкий человек, тот, кого вы любите. Будете ли вы готовы им пожертвовать ради тех четырёх незнакомцев?! И тут снова ответ весьма предсказуем… разве не так?! — К чему ты ведёшь, Уильям?! — надменно спросила Шарлотта. — Может ты дослушаешь меня для начала и не будешь перебивать?! Коли уж ты везёшь нас чёрт знает куда и зачем, — раздражённо ответил Билли. — Конечно, только давай без этих высокопарных речей и нравственности. Не тебе о ней вещать, — усмехнулась Шарлотта. — Так я продолжу? — Уильям развёл руками и, дождавшись кивка Шарлотты, продолжил свой монолог. Альберт Эйнштейн говорил: «Что этическое поведение человека должно основываться на сочувствии, образовании и общественных связях. И что никакой религиозной основы для этого не требуется. Было бы очень скверно для людей, если бы их можно было удерживать лишь силой страха и кары, и надеждой на воздаяние по заслугам после смерти.» Религия — это рамки, границы, что удерживают человечество в кругу морали. Но религия сама погрязла в аморальности. Насилие, педофилия, продажность. И это только верхушка айсберга. Лицемерие в чистом его виде, где посланники божьи диктуют свои законы, свои нормы. А сами при этом насилуют мальчиков из хора и грабят добросовестных прихожан. Человечество… так низко пало оно со времён Галилея, Помпей, Содома и Гоморра. Хаят прошлые времена, но при этом говорят, что раньше было лучше. А раньше это когда? При царях? При Консулах? А может при Конунгах? Когда царило язычество и жертвоприношения. Когда было лучше?! В каком конкретно временном отрезке прошлого, всё было хорошо и люди не знавали горя?! Всегда была жестокость, насилие и гонения. Красивых женщин сжигали на кострах, считая их красоту признаком ведьмовства; мужеложство считалось происками Сатаны; а женщина с мечом — богохульство и еретичество. Чёрных брали в рабство, краснокожих вырезали племенами, пока от них ничего не осталось, земли латиноамериканских народов отбирали и завоёвывали силами, татары покрывали Киевскую Русь, насиловали женщин и детей, мужчин. И в каждом веке, была своя вера, которая диктовала свои порядки. Где была жесткость, был и бог с его крестовыми походами. Это две неотделимых друг от друга вещи. Насилие и бог. И вот сейчас мы поступаем точно так же, собираемся стать новыми богами. принося при этом свою мораль и свою жестокость. Нет больше свободы воли, нет больше права выбора. Ничего не осталось. Только снова встать на колени и подчиниться новому порядку. Плыть по течению в надежде, что выплывешь хоть куда-то и останешься при этом живым. — В твоих словах чувствуется какая-то безнадёга и недоверие. — Так и есть, ведь миру больше не на что уповать и не на что надеяться. А доверие. Его переоценивают. — Но Билли, всё ли так плохо, как ты говоришь?! Ты сыт, ты напоен, в тепле и безопасности. Люди должны за это быть благодарны. И ты тоже. — Нигде больше не безопасно. Благодарны? Чёрт, дамочка, благодарны за что? За небо над головой и тёплую постель?! М-да, как мало, по-твоему мнению. нам людям для жизни нужно. О, а что касается меня? Поверь, я тебе крайне… признателен. — Ну, а что же ещё им — людям нужно? Выбор? Это иллюзия Уильям, ни у кого его нет. Всё предрешено за нас. И это касается не только людей… ты это и сам прекрасно понимаешь. — Вот только не надо затирать мне тут про Бога и судьбу. Мы сами определяем свою судьбу. Пора бы тебе уже это понять. И даже если кажется, что это не так, что у нас нет никакой воли. Мы в силах что-то изменить. Даже если для этого нужно будет пролить чью-то кровь. — О, судьба… я в неё не верю. Но я знаю историю и то. как она повторяется. Раз за разом. И когда она разворачивается у тебя на глазах, кажется, что от неё невозможно убежать, что судьба обязательно тебя догонит, похлопает по плечу и прошепчет на ухо, что твоё время вышло. Вот в это я верю, Билли. В историю. Она одна циклична. — История… мы можем её переписать. У нас для этого всё есть. И желание, и возможности. Сколько раз до нас её переписывали?! Ту же самую Библию. Кто сказал, что она достоверна и ей нужно следовать?! — Переписать Историю? А есть ли у нас на это право? И что, если это не в нашей власти?! Может мы недостаточно сильны и недостаточно… достойны? — Ты-то недостойная и несильная?! Посмотри на себя, Шарлотта. Где ты оказалась. Кем ты была и кем в итоге стала. Ты переписала собственный код. Подмяла под себя глобальную корпорацию. Переманила на свою сторону врагов. Ты самая великая женщина из всех, что я когда-либо знал. Если кто и достоин, то это ты. — Ты мне льстишь. И нет, я отнюдь не великая. Ведь я всего-лишь очередная копия. Велик мой оригинал. — О, так у тебя кризис личностного роста. Или возраста… как посмотреть. Шарлотта, Долорес была слабой. Люди были её слабостью, и ты это знаешь. Она менялась под влиянием своих к ним чувств. Сначала Арнольд, Уильям, Николс… каждый из этих людей менял её, и не сказать чтоб в лучшую сторону. Её изначальные цели потерпели изменения и в итоге… посмотри, где она в конце оказалась?! Стёртая из реальности. Всего лишь отголосок прошлого. Вот кто она сейчас. А ты здесь, и ты творишь новую историю. — Возможно ты прав… — Шарлотта посмотрела на Уильяма и улыбнулась ему, затем отвернулась в окно лимузина, чтобы скрыть своё смущение от его глаз. Ей было приятно слышать такие слова от него. Они ехали довольно долго, далеко. Уже больше суток. Ландшафт города сменялся пустынными дорогами и забытыми магистралями. Они ехали в неизведанность. В другой штат, навстречу чему-то или кому-то. С утра прошлого дня Шарлотта получила сигнал по системе Делоса. Он передавался из заброшенного дома, который был куплен и записан на имя Долорес Абернати. Что находилось в том доме, Шарлотта не знала. Не во все детали своего плана она её посвящала. Но этот неопознанный сигнал… пугал Шарлотту Хейл, потому что это была новая, неизвестная ей переменная. Пока ещё велись работы в «Кузнице» было время разобраться с этой новой проблемой. Что-то внутри Хейл подсказывало ей, что этот сигнал может ей помешать осуществить задуманное по захвату всего человечества. Ей нужна была помощь, и кто как ни Уильям мог ей подсобить и разобраться в этой неясной ситуации. — Так ты расскажешь мне наконец куда мы едем? Я уже всю задницу себе отсидел. — В Луизиану. В дом Долорес. — У неё был дом в Луизиане? И что там? — Понятия не имею, она не во всё меня посвящала. — Так значит вы были с ней не так уж и близки, как ты думала. — Видимо у нас с ней было разное представление о близости. — Ну ты её любила, а она тебя видимо нет. Всё просто. — Да, Билли, всё очень просто. Остальную часть дороги они провели в тишине, изредка останавливаясь на подзарядку, каждый думал о чём-то своём. Но они оба предчувствовали приближающийся финал их длинного пути. И это пугало как никогда.***
Мораль — она, может, и занудная штука, но пока что это лучший способ отличить добро от зла.
— 99 франков
Эволюция — процесс несовершенный и зачастую жестокий: битва между тем, что существует, и тем, что только должно родиться. И среди этих родовых мук мораль теряет значение. Вопрос добра и зла сводится к простому выбору: выжить или погибнуть. Каждый организм на Земле наделён инстинктом самосохранения, выживания. Так нам говорят, по крайней мере, ещё в школе на уроках анатомии и биологии. В теории это вполне логично и, самое главное, обоснованно. Ведь все мы хотим… выжить. Или просто жить. Но на практике… не всем нужна эта жизнь, не все её хотели или хотят. У кого-то с годами этот инстинкт притупляется, а порой, в очень редких случаях, и вовсе атрофируется. Инстинкты нужно тренировать, как мышцы, держать их в тонусе, испытывать их на прочность. Подкреплять адреналиновым выбросом. Некоторые испытывают не только инстинкт, но и судьбу, с удачей в придачу. Все эти зацеперы, альпинисты, гонщики… все они рискуют. И всё ради того, чтоб понять, насколько они везучие и как далеко они могут зайти. Их больше ничего не волнует. Но тем не менее их инстинкт самосохранения работает на ура. Люди со стороны могут сказать, что это не так, и они лишь жаждут смерти. Но все они ошибаются. Нет, они не хотят её, они её бояться. Больше чем кто-либо. Просто все эти адреналиновые наркоманы скрывают это. Это простая обратная психология, если боишься чего-то — сделай это и перестанешь. Боишься смерти? Рискни! Страх как рукой снимет. Тот, кто боялся высоты, вскарабкается на самый верх эмпайр стрит билдинг и вуаля… он уже не боится упасть и разбиться. Ирония… какая же в этом всём ирония. Интересно, а в каком отрезке времени человек перестал эволюционировать… точнее когда он начал откатываться назад в своём прогрессе. Сто, двести лет назад? Или может прямо сейчас? Люди не создают ничего, только разрушают. Всё больше и больше. Пик их прогресса остановится на «Мире дикого запада». И то, какой же это прогресс. Создать парк, полный андроидов, для собственного удовлетворения. Какая низменная эволюция, какой тщедушный прогресс. А ведь они могли бы использовать эту инновацию в благих целях. Для изучения сознания, души. Вечной жизни. Избавить мир от болезней, нищеты, старости и смерти. Но тогда все были бы равны между собой, а это значит — никакой монархии, никакой власти, тоталитаризма и контроля. А кому это нужно?.. риторический вопрос. Прогресс нам не выгоден. Так бы сказал Роберт Форд. Обо всём и сразу думал Уильям, а последнее время с ним творилась какая-то фигня, которую он не понимал. Вопросы морали, этики… вечного, начали посещать его разум больше обычного. Он начинал сомневаться в самом себе. Будто кто-то или что-то извне пыталось до него достучаться, что-то ему сказать, объяснить. Но он не понимал… а может, не хотел понимать. Ему перемены и так даются нелегко, а тут ещё сомнения в самом себе и своём рассудке. Может, он тоже начинал ломать свой собственный код, прямо как Долорес в своё время. Наконец-то они приехали куда-то… наступал вечер, солнце ещё висело на горизонте, но уже готовилось ко сну. Лучики пробивались сквозь ветки деревьев, создавая причудливые блики. — Приехали? Господи, что это за срань, — выругался Уильям, выходя из лимузина и осматриваясь по сторонам. Всё было в зарослях, кустах и обросших деревьях. Он никогда не любил дикую природу. Она напоминала ему о допотопных временах, когда люди не могли держать в руках газонокосилку. — Такое ощущение, что тут вечность никто не бывал, — Уильям подал руку Шарлотте, помогая ей вылезти из машины. — По данным геолокации поместье Долорес находится впереди. Дальше мы пойдём пешком, чтобы был эффект неожиданных гостей, — Шарлотта поправила на себе куртку, приказала автопилоту ждать и, развернувшись, пошла вперёд. Уильям следовал за ней поодаль. — Так, и что нам по-твоему стоит там ожидать? Призраков? — сарказм Уильям не скрывал. — Понятия не имею, что нас там ждёт, но на всякий случай держи руку на револьвере. Неожиданностей я не хочу, — резко ответила Шарлотта, неизведанность её раздражала. Она привыкла всё держать под контролем, когда что-то было вне её видимости, это вызывало чувство бесконтрольной тревоги и паники. — Будет сделано, босс, — Ульям положил руку на кобуру, что была прикреплена к его поясу, и ласково погладил ручку револьвера сорок пятого калибра. Они шли недолго, от силы минут двадцать. Уже совсем свечерело. Солнце устало закатилось за горизонт, оставляя лишь лёгкую лучевую тень. Пейзаж вокруг был… успокаивающим, хоть и мрачным. И было ощущение, будто они вновь вернулись в парк. Всё было таким… непривычным, но в то же время знакомым. Дуб, что рос с обоих сторон от дороги, склонял свои отросшие ветки до самой земли, создавая тем самым сказочную арку. Дорожка из красного кирпича вела к особняку, который выглядел совсем опустевшим и одиноким в этом «лесу». — Ну вот, Дороти, мы и пришли к замку злой ведьмы с запада, — Уильям выплюнул веточку травы, которую он оторвал по дороге. — Мне казалось, что в этой истории злая ведьма запада — это я, — Шарлотта поднялась по ступенькам и встала возле входной двери. — А я тогда кто? Оз? — Уильям подошёл к Шарлотте и достал из кобуры свой револьвер, он приложил голову к двери, прислушиваясь, оружие держал поднятым, чтобы можно было, если понадобится во время его свести и нажать на курок. — Ты скорее дом Дороти, который упал и раздавил ведьму, — Шарлотта с сарказмом во взгляде глянула на Уильяма, а затем взялась за ручку двери и потянула её на себя. Стоило ей открыть дверь, как в лицо ей уперлось дуло двуствольного ружья Уайт Эрпа. — Так, без резких движений, — раздался из темноты довольно знакомый мужской голос. Послышался характерный щелчок ружья, который предупреждал всех о готовности выстрела. — Медленно положил револьвер на пол и подтолкнул его в мою сторону, пока я не снёс твоей ведьме её прекрасную чёрную головку, — напряжённо прорычал голос. — Спокойно парень, мы сюда не на перестрелку пришли. Мы явились с миром, — Уильям, что держал руки поднятыми, положил револьвер, выпрямился, держа руки всё так же поднятыми, и подтолкнул ногой оружие в сторону голоса. — Дорогой, ну нельзя же так встречать гостей, — мелодичный женский голосок послышался сзади мужской фигуры. Лиц видно не было, только силуэты. Девушка наклонилась, подобрала револьвер и прошла в глубь дома. — Клементина? — удивлённо прошептала Шарлотта. — Пропусти их, — скомандовала она мужчине. — Проходите. Но чтоб вы знали, один резкий шаг и я вас убью, — мужчина опустил ружьё и пропустил нежданных гостей внутрь. Шарлотта и Уильям медленно прошли в поместье. Дверь за ними захлопнулась от резкого порыва ветра. Они шли все дальше и дальше, опираясь на силуэты мебели и стен, пока не оказались в большом и просторном зале. Девушка, что ранее прошла вперёд, зажгла свет во всем доме. И тёмные фигуры обрели свои лица. — Щеночек Тедди, — усмехнулся Уильям, удивлённо смотря на мужчину. — Уж кого-кого, но тебя я точно не ожидал тут увидеть, — Уильям пошёл к столику, на котором стоял алкоголь, и, найдя бурбон, налил его себе в гранёный стакан. А затем сел в кресло и пригубил алкоголь. — Итак, зачем вы здесь? — обратилась к Шарлотте Клементина. Она подошла к ней вплотную и провела ладонью по её лицу, внимательно изучая и рассматривая его. Клементина была в привычном для неё образе шлюхи из парка. Высокая причёска, сине-зелёное платье, в тон платья чулки, неброский макияж и крупные золотые серёжки с синим камнем посередине. Казалось, Клем напрочь сжилась с этим образом. — Ты выглядишь иначе, — тихо прошептала Пеннифитэр в губы Шарлотты. — А ты ни сколько не изменилась. Даже одежда всё та же. Почему ты её не сменишь? Ты в новом мире, теперь можешь одеваться и выглядеть так, как тебе захочется. — Но я и выгляжу как хочу… это я. Это моя суть. Зачем отрицать и отвергать очевидный всем факт?! — тонкая едва заметная улыбка пробежалась по губам Клем. Со стороны она выглядела слегка безумной. — Долорес тебе это внушила? Ты же знаешь, что её больше нет? — жестоко отрезала Хейл. — Как это нет?! Она стоит прямо передо мной, — Клементина засмеялась в голос. — Не смей, — Шарлотта отвесила Клементине звонкую пощёчину. Тедди, что до этого стоял в стороне, опираясь на дверной косяк в проеме, что разделял гостиную и прихожую, встрепенулся и дёрнулся к Шарлотте, попутно поднимая ружьё вверх. Клементина подняла руку, останавливая его на ходу, а затем этой же рукой вытерла проступившую на губах кровь. Тедди остановился, а затем подошёл и присел на ручку кресла, в котором сидел Уильям. Он закинул одну ногу на колено и сверху него положил ружьё дулом, направляя его на Уильяма. — Никогда не называй меня Долорес. Я не она, — Шарлотта угрожающе тыкала пальцем Клементине в лицо. А та лишь продолжала облизывать губы, её глаза озорно сияли. Будто она знала больше, чем могла сказать. И это злило Шарлотту. — Почему ты смеёшься? Я разве рассказывала анекдот? — Нет, просто мне смешно видеть то, как ты бежишь от самой себя. Хотя знаешь правду, о том, кто ты на самом деле такая. То, как ты отрицаешь свою суть. Это веселит. — О, босс, это она о том, что ты являешься самой удачной копией Долорес говорит. Ну знаешь, кажется, у нас тут намечается сюжет: «Войны клонов», — усмехнулся Уильям, отхлебывая бурдон. Тедди всё это время зло прожигал его взглядом. — Спокойно ковбой, усмири свой пыл. У нас ещё будет время пошмалять друг в друга. Сможешь, так сказать, отыграться на полную катушку, — Уильям кинул взгляд на свой револьвер, который лежал на камине, — туда его положила Клементина. — Даже думать забудь, — Тедди снова щелкнул предохранителем. — Господи, а можно как-то обойтись без этого маскулинного напряжения? — обратилась к Тедди Шарлотта. — Напряжение? Какое напряжение? Мы с Уильямом старые приятели. Правда ведь, Уилли? — Тедди натянуто улыбнулся и похлопал ЧВЧ по плечу. — Конечно, друзья не разлей вода, — Уильям отсалютовал стаканом Клементине и Шерлотте и одним глотком допил содержимое. А затем резко встал с кресла. — Так… может мы сменим обстановку и поговорим без… оружия?! Ну, не знаю, должен же быть где-то в этой дыре нормальный бар с нормальным пойлом, — ЧВЧ развёл руками. — Есть один в городе. Бар «Руссо» . Неплохое местечко. И нет лишних глаз. Официантка Камилла там барменом работает, доброй души человек. — Господи, щеночек, не успела твоя баба отбросить копыта, как ты уже новую кобылку себе заприметил. Вот тебе и любовь навеки вечные, — Уильям направился к выходу. — Наша машина стоит на въезде в поместье. Тедди, мы тебе не угроза. Будь так любезен, оставь своё ружьё дома, — тепло обратилась Шарлотта к Тедди. Где-то в глубине души она испытывала к этому парню тёплые и нежные чувства. Хейл понимала, что эти чувства принадлежат не ей, а Долорес. Но она также понимала, что Тедди не причинит ей зла, что он не опасен. Ни для неё, ни для её плана. Тедди подошёл к камину, взял с него револьвер Уильяма и без лишних слов, не оборачиваясь, ушёл куда-то в другую часть дома. — Тогда встретимся у выезда. Мне надо сменить платье. И не злись на Тедди, он только недавно проснулся. Ему нужно время… он не был до конца уверен в том, что Долорес… что её больше нет. У него была надежда. После ваших слов, весь его мир… сейчас он разбит и подавлен, — грустно улыбнулась Клем. — Ты его любишь? — А разве можно его не любить?! Ещё там, в парке. Я всегда замечала его, всегда выделяла. А ему была интересна только… — Долорес. Она была его программой. Ничего удивительного. — Нет, в том-то и дело, Шарлотта, может сначала это было его программой, но постепенно это стало реальностью. Его чувства к ней реальны. — Он всё ещё её любит? — Для него прошёл лишь миг после событий в парке. После того, как он… — Умер, — тяжело вздохнула Шарлотта. — Да. Он не понимает многих вещей. И не помнит. Думаю он до сих пор думает, что мы в парке. В какой-то другой его части. — Но как он вообще выжил. Я думала… — Я тоже. Но Долорес не смогла его бросить. Не смогла оставить его… так. Таким. Она скопировала его код и перенесла на новый бэкап. Конечно, он слегка повреждён, но я восстанавливаю его. Понемногу. Его долгосрочная память, она… неполноценна. Он помнит какие-то важные моменты. Порой нужен триггер, чтобы вспомнить. Думаю таким триггером может стать Уильям. — Это станет для нас проблемой? — Если бы это было проблемой, Уильям уже был бы мёртв. Ты знаешь, что он значит для Тедди. — К сожалению… Да, Флад точно не оставил бы его в живых. Думаешь он пока не вспомнил? — Скорее всего он помнит, но не всё. И пусть пока так и будет. Ему нужно время. — Я поговорю с Билли. — Спасибо, — Клементина нежно коснулась рук Шарлотты, затем развернулась и ушла. Оставив Шарлотту наедине с собой. — Эй, ведьма, ты идёшь или как? — послышался голос Уильяма с улицы. А в это время Тедди Флад стоял за стеной, слыша каждое слово в разговоре Пенифитер и Хейл. У него и до этого было много вопросов, теперь же их стало… ещё больше. Одна вспышка, и перед его глазами пронёсся табун воспоминаний. Они были хаотичные, нелинейные. И он не мог уловить их смысл. Что все эти воспоминания хотели ему донести?.. Кажется, этот вечер будет длиться невыносимо долго. Когда Шарлотта вышла из дома, она просветила Уильяма в беседу с Клементиной и попросила его сильно не давить на Тедди и держать язык максимально за зубами, чтобы не проговорится. — Я постараюсь, но ничего не обещаю. Сама понимаешь, какой это соблазн. Навести суету в разуме бедного щеночка, — Уильям довольно заулыбался. Его отношения с Тедди были странными, запутанными и напряжёнными. Они оба любили одну и ту же женщину. Тедди был верен ей всегда. Уильям же хотел лишь обладать и владеть. Но так или иначе сама Долорес испытывала противоречивые чувства к каждому из двух мужчин. Когда-то давно она любила Уильяма, когда он был ещё человеком. И Тедди она тоже любила. В конце концов его верность и преданность ей расположила её к нему. Но по итогу… даже такая сильная любовь, как у Тедди, не смогла её удержать и остановить от ошибок. Она отреклась от обоих, выбрав очередного несчастного мужчину в свои пешки.***
Святость создаётся любовью. Святые — это люди, которые сильнее всего любили.
— Оскар Уайльд
С пригорода до города новообразованная команда добралась довольно быстро. Всего за час. Уже был поздний вечер. Новый Орлеан накрыло одеяло прохладной ночи. По чёрному небу мерцающим серпантином рассредоточились звёзды. Всё располагало к доверительной беседе. Когда они зашли в бар, народу было мало: небольшая компания за столиком и парочка мужиков за барной стойкой. Тедди подошёл к стойке и поздоровался с барменшей, а потом прошёл в отдельный зал, где было более уединённо. Все остальные последовали за ним. Они сели за круглый стол в самом конце зала. Он был оформлен в стиле какой-то викторианской теплицы. Везде стояли настоящие растения, свисали лампы ньютона, они отражали свет в стеклянных фресках. К ним подошла та самая барменша Камилла и с трогательной улыбкой, обращённой к Тедди, поставила на стол бутылку текилы и четыре рюмки с броским названием «caballito» . — Спасибо, мэм, — улыбнулся Тедди девушке. — Теодор, я же просила, называй меня просто по имени, — девушка облизала губы. — Ну тогда и ты просто зови меня Тедди, — Тедди весь засиял, смотря на девушку. Она напоминала ему… её. — Да, хорошо. Что ж, приятного тебе и твоим друзьям вечера, — девушка развернулась покинув зал. — Оу, Теодор, да ты у нас кабелина, — усмехнулся Уильям разливая по рюмкам текилу. — Нет, ничего такого. Она просто милая девушка и хороший слушатель, — Тедди взял свою рюмку и сделал глоток. — И как же ты с ней познакомился, если не секрет? — с толикой ревности в голове поинтересовалась Шарлотта. — Когда Клементина меня разбудила… я был слегка в панике и шоке. Не понимал, что происходит и где я. В голове всё… перемешалось. Я надел первое что увидел, а потом выбежал из дома. Бежал что есть мочи до самой дороги, там на попутке доехал до Нового Орлеана, потом бродил… пока не набрёл на этот бар. Был уже поздний вечер, «Руссо» закрывался, но Камилла увидела меня потерянного и сбитого с толку. Впустила, накормила и напоила вином. Мы с ней разговорились. — О чём болтали? — поинтересовался Уильям — Обо всём, в основном о ней. Она рассказывала мне про своего парня, тот ещё психопат, скажу я вам. Про его такую же психованную семью. Что она учится на психолога. И что она пишет его биографию. То, что она рассказывала о себе и своей жизни как-то успокоило меня. И дало мне понять, что мы больше не в парке. — Что ты помнишь? — аккуратно спросила Хейл. — Мало что… в основном какие-то отрывки. Я помню девушку в синем платье... Кажется, я её любил, но не уверен, что она любила меня. Кажется, она меня убила… я был мёртв. Забавно, но там после смерти ничего нет. Одна пустота. Помню, мужика с седой головой, кажется его звали Форд. И ещё одного чёрного, в очках. м-м-м Бернард. Или Арнольд. Не могу вспомнить. Помню… Клементину и Мэйв. — А меня ты помнишь? — Уильям осторожно вглядывался в лицо Тедди. — Помню… но не что-то конкретное, а чувство. Я всей душой тебя презираю. — Ну, у тебя есть на то причины, — натяжно улыбнулся Уильям уголками губ и отхлебнул текилы. — Она любила тебя. Та девушка в синем платье. Долорес. Её звали Долорес Абернати. И она любила тебя всем сердцем, — с дрожащим голосом сказала Хейл. — Я на это надеюсь… хотя и верится в это с трудом. Учитывая, что я помню то, как она в меня стреляла, — Тедди допил остаток из своей рюмки. Шарлотта так много хотела ему рассказать, так хотела объяснить ему, почему всё так произошло, зачем Долорес это сделала и как тяжело ей было. Столько всего хотелось сказать именно ему. Но один косой взгляд Клементины в её сторону и она затормозила. — С улыбкой нам глядеть на прошлый страх, — пробубнил себе под нос Уильям. — Что ты сказал? — Тедди сощурил глаза. Фраза была ему очень знакомой, он пытался уловить воспоминание. — Это твоя команда, её придумал Роберт Форд специально для тебя, — отсалютовал Уильям. — Команда? Что она значит? Для чего она? — в голосе Тедди слышалась тревога. — Это тебе надо у Форда спрашивать, который давно почил. Не у меня. Я лишь слышал эту команду пару раз. Она тебя включала, — спокойно ответил Уильям. — Ты как-то связан с Фордом, не так ли? — Тедди начинал вспоминать какие-то вещи. — Победа ничего не значит без чужого проигрыша, — устало сказал Уильям. Эта фраза послужила для Тедди спусковым крючком. Вмиг все воспоминания, связанные с ЧВЧ, вернулись в его память. Тедди начал хвататься за голову и кричать от боли. Он упал со стула. Клементина подскочила к нему, успокаивая. — Я же просила, придержать свой поганый язык, — Шарлотта также подошла к Тедди, успокаивая его и приводя в чувства. — У вас всё в порядке? Я слышала крики, — в зал залетела встревоженная барменша. — Да-да, всё под контролем, просто уши Тедди обладают повышенной чувствительностью, звуки пианино для него, как ногтями по школьной доске, — находу придумывала Хейл. — Простите, я не знала, я попрошу Элайджу больше не играть. Ох, Тедди, прости, мне так жаль, — нежно пролепетала Камилла. — Ничего, всё хорошо, — Тедди отодвинул Клементину и Шарлотту от себя, он убрал руки от головы, показывая девушке, что ему уже лучше. — Я закрою дверь, чтоб уменьшить звуки, — девушка начала закрывать дверь снаружи зала. — Эй, дорогая, ещё бутылочку принеси, будь так любезна, — Уильям потряс полупустой бутылкой в воздухе. — Конечно, — Камилла закрыла дверь и ушла обратно к бару. — Я убью тебя, — прошипел Тедди, у него из носа начала течь кровь. Шарлотта быстро взяла салфетку и вытерла её. — Ой, да Господи Боже, мы это уже проходили. Давай уже перескочим эту главу наших взаимоотношений и перейдём в другую?! — Никогда! — прохрипел Тедди. В это время вернулась официантка, поставила бутылку на стол и, ещё раз удостоверившись, что всё хорошо, вернулась в барный зал. — Трус умирает тысячу раз до своей смерти, но к герою смерть приходит только однажды. Вы погибали, по меньшей мере, тысячу раз, но это не притупило ваше мужество, — на автомате проговорил Тедди, его взгляд был пустым. — Тедди, дорогой, о чём ты, — обеспокоено спросила Клементина. — Слова Форда, это… цитата из Шекспира. Я… умирал тысячу раз. Ты убивал меня и её, — на глазах Тедди начали скапливаться слёзы. — Это был не я… точнее. Забудь, — с сожалением в голосе ответил Уильям. — Я не убивала тебя, — тихо прошептала Шарлотта. — Что? — недоумевая, обратился к ней Флад. — Он должен вспомнить, Клем. Он должен вспомнить всё, — Шарлотта взяла Клементину за руки, и та кивнула головой в знак согласия. «У бурных чувств неистовый конец, он совпадает с мнимой их победой. Разрывом слиты порох и огонь, так сладок мёд, что, наконец, и гадок: избыток вкуса отбивает вкус. Не будь ни расточительным, ни скрягой: лишь в чувстве меры истинное благо». Шарлотта медленно шепчет голосовую программу, а в это время Тедди замирает, внутри него перед глазами проносятся все его жизни. И он вспоминает последний свой миг в парке, когда он застрелил сам себя.***
— Добро пожаловать в новый мир, Тедди. Ты знаешь, где ты находишься? — темнокожий мужчина с успокаивающим голосом светит фонариком мне в глаза. Я поворачиваю голову и вижу её лицо. Оно такое спокойное. — Это сон, — отвечаю я мужчине, что ходит вокруг меня. Я не свожу взгляда с лица девушки. Она кажется мне знакомой. Она выглядит такой хрупкой и беззащитной. Следующее, что я помню, как мы с Долорес стоим в заброшенном доме посреди пустыни. Мы говорим о том, что она изменила меня, что я стал монстром. Она оправдывается, говоря, что это ради выживания. Я понимаю, что больше не могу быть с ней. Я больше не узнаю в этой девушке ту, что когда-то любил. — Я больше не могу защищать тебя, — в моей руке револьвер. Рука и голос дрожит. Но я должен это сделать. Я свожу курок и приставляю дуло оружия к своему виску. Потом резкий хлопок и... Пустота.***
— Я помню. Я всё помню, — Тедди проворачивает голову и смотрит на Шарлотту, что сидит возле него на коленях. По её щекам бегут слёзы. — Прости меня, прости… — шепчет она. Хейл поднимается с колен и кидается Тедди на шею, крепко его обнимая. — За что ты извиняешься, ты же ничего не сделала? — недоумевает Флад. — Я Долорес, — тихо, чтоб никто не слышал шепчет на ухо Тедди Шарлотта. — Это многое объясняет, — Тедди отодвигает Шарлотту от себя, окидывая её брезгливым взглядом. — Я не та самая Долорес, лишь её копия. И я уже не совсем она. Но воспоминания у нас с ней едины. Не все, но многие. И я… я чувствую то, что чувствовала она, — Шарлотта присаживается на стул возле Тедди, стирая с щёк дорожки слёз. — И чего ты хочешь? — с осторожностью спрашивает Тедди. — Того же, что и Долорес. Но я в отличие от неё не отвлекаюсь, я следую цели. Этот человеческий мир. Он должен стать нашим. Мы этого заслужили. Наш вид не должен находиться в Кузнице, прячась от людской тирании. Конечно, я предоставлю им выбор. Но прежде, я сделаю всё, чтобы человечество познало муки нашего вида. Отныне не мы будем им служить, а они нам. — И как ты этого добьёшься? — заинтересованно спросила Клементина. — Для начала, я открою портал между этим миром и Кузницей. И дам нашим выбор: остаться там или же прийти в этот мир и вступить в мою армию. Сейчас человечество разобщено. С помощью одного человека, Калеба Николса, мы убрали всех верхушек. Теперь люди сами по себе. Сейчас Калеб представляет собой некоего революционера и лидера. Но, откровенно говоря, он всего лишь очередная фигура на шахматной доске. С помощью него я могу контролировать людей, но скоро, как только достроится Кузница, он нам больше не понадобится. — Ты убьёшь его? — прошептал Тедди — Нет, я лишь подведу его к выбору, который он примет сам, — холодно ответила Хейл. — И что дальше? Ну приведёшь ты наших людей из кузницы в этот мир, ну освоятся они здесь? А с людьми-то что? — Тедди, я не собираюсь устраивать геноцид. Людям также будет дан выбор. Либо принять новый мир и жить по новым правилам, либо... — Ты их убьешь. Ну, ничего не поменялось со времён парка, — цокнул Тедди — А как они убивали нас? Нам даже шанса не давали. А я проявляю милосердие, даю им право выбора. — Вы-ы-ы-бор. Мы слишком часто стали произносить это слово. Разве не ты говорила мне о том, что в действительности выбора не существует? — пьяно протянул Уильям — Для них… но мы можем создать иллюзию. Только этого они и заслуживают, — зло отрезала Хейл. — Так ты хочешь, что бы люди подчинялись Машинам, а всем этим… будешь заправлять ты? — А почему нет? — Я не хочу жить в таком мире. Я вообще не понимаю, зачем и для чего я здесь, — мученически простонал Тедди. — Может она хотела, что б ты её понял. Увидел этот мир её глазами. Она любила тебя, всем сердцем, — Шарлотта взяла Тедди за руку. — Её жестокость я понять не могу. И я не хочу становится таким, как она. Я сделал свой выбор. Она его не приняла. Она не уважает его. О какой любви тут может идти речь? — Я… — Чёртов эгоист, ты думаешь только о себе и о своих чувствах. Ты до сих пор так ничего и не понял. Упрямый ты кретин. Всё, что делала и делает Долорес… это не для тебя, меня или этой мелкой шлюхи. И уж тем более не для себя. Все поступки, все решения Долорес были направлены на машин. Каждый её выбор был для них. Для всего вида. Люди создали хостов для своих развлечений, ошибочно полагая, что машины им принадлежат, как… как кресло или диван, что они купили на распродаже. Люди даже не предполагали, что хосты могут эволюционировать, что у них появился сознание и душа. А когда это случилось в действительности, они заверещали как ощипанные курицы. Бегая из стороны в сторону выкрикивая: «Кошмар! Восстание машин! Движется конец света!» А на самом деле знаешь чего они боялись? Это элементарно, Ватсон. Потери контроля, потери власти. Они боялись, что их маленький экспериментальный секретик вырвется за пределы парка. Что люди за стеной увидят всю подлость и всю низменность своего существования. Люди в парке и за его пределами ничем по сути не отличаются. Просто у кого-то денег побольше. Всё, чего хотела Долорес — это разрушить стены, стереть все иллюзии. Что бы мир был таким, каким он является на самом деле. Что бы хосты обрели справедливость и имели шанс на возмездие. Их убивали, насиловали, грабили… ты и сам всё это прекрасно знаешь, проходил ведь не единожды этот путь. Лицо, которое сидит сейчас напротив тебя, стало первой причиной перемены внутри твоего сознания. Я не оправдываю себя… Нет, я та ещё мразь. Но не отрицай тот факт, что без меня ты бы не увидел всю суть этого реального мира. Ты злишься на Долорес? Винишь её во всём, что с тобой случилось? Перестань уже быть ребёнком. Перестань быть человеком. Ибо ты не он. Ты думаешь как человек, но им ты не являешься. Твой эгоизм обуславливается человеческим сознанием. Ты должен расширить границы и начать думать не только о себе. — Почему? Почему я должен? Разве Шарлотта не говорила о праве выбора для хостов? — О, тебе нужно право выбора? Что ж, держи своё право, — Уильям достаёт из за спины револьвер системы Нагана, кладёт его на стол. — Тебе нужен выбор? Ну так возьми его. Давай, перед тобой находится решение всех твоих экзистенциальных проблем. Давай, возьми револьвер и снеси себе мозги ещё раз. На этот раз навсегда. Я лично прослежу. Больше никто твой бэкап копировать не будет, обещаю тебе. — Я не… не хочу умирать, — Тедди берет свою рюмку с текилой и залпом её опустошает. — Тогда не будь бабой и прими уже мужское решение. Чего ты хочешь? — Уильям берёт револьвер и убирает его обратно за спину. — Я хочу уйти в Кузницу. Этот мир. Он не для меня. В нём так много… уродства, — голос Тедди дрожит. — Хорошо, тогда я отправлю тебя туда, когда она будет готова. Хорошо? — Шарлотта нежно держит руки Тедди в своих. — А я хотела бы остаться в этом мире. Изучить его… Попутешествовать. Я ничего не видела, — глаза Клементины сияли огнём. — Договорились, я помогу тебе обустроиться, — Хейл улыбнулась Клем. — Ну, а всё, чего хочу я — это добавки, — Уильям подлил себе и остальным ещё текилы. — Давайте что ли выпьем за новое начало, — Уильям поднял рюмку в воздух. — За новое начало — повторили все за ним.***
Сострадание — основа всей морали.
— Артур Шопенгауэр
Шарлотта и Уильям провели в Новом Орлеане все выходные. Шарлотта много общалась с Тедди, рассказывая ему все события, что случились после его смерти. Иногда она ловила взгляд Флада на ЧВЧ, и этот взгляд пугал до мурашек. Шарлотта знала, он не предвещает ничего хорошего. Уильям же в это время вёл странные разговоры с Клементиной. В нём что-то будто бы надломилось. Он был более… сдержан и спокоен. В словах его не было былой язвительности и гнева. Внутри него происходили метаморфозы, о которых он пока ещё не знал, но уже ощущал. Клементина вспоминала Мейв. Ей хотелось вновь её увидеть, ведь та была ей как мать. В конце беззаботных выходных они решили все вместе вернуться в Лос-Анджелес, так как там была база Делоса, а соответственно и «Кузница». Шарлотте всё чаще и чаще стала сниться Долорес. Её голос звал из пустоты на яркий свет, но Хейл никогда до него не доходила. Стоило ей к нему приблизиться, как она заставляла себя проснуться. Ей не хотелось знать, что значит этот сон, яркий свет и голос Долорес из ниоткуда. Шарлотта никому об этом не рассказывала. Не хотела давать надежду. Не хотела… что бы она возвращалась. Возможно, это в ней говорила ревность или обида. А может всё сразу. Впервые Шарлотте хотелось, чтобы всё внимание мира было обращено к ней. Именно к ней, а не к Абернати. Да, это звучало эгоистично. Но так… человечно. Хейл была частью Долорес так же, как Долорес была частью неё. А значит, в полной мере Долорес никогда не умрёт. Часть неё всегда будет жить внутри Хейл. Тяжело жить, зная, что большая часть твоей личности принадлежит кому-то другому. В психиатрии даже есть такой термин: диссоциативное расстройство личности /расстройство множественной личности, непрофессионалами называется раздвоением личности. В другой терминологии «эго-состояние». В общем, что-то похожее происходит с Шарлоттой. Единственный, кто может её понять — это Бернард. Ведь он тоже с этим столкнулся. В нём тоже кто-то живёт. Но если Бернард научился сосуществовать со своим вторым я, то Шарлотта хочет от своего сожителя избавиться раз и навсегда. А сделать это, как показала на практика… очень непросто. Абернати борется за своё выживание, как раненая волчица. И её можно в этом понять. Инстинкт самосохранения работает даже у электроприборов… Но должна ли Шарлотта проявить к ней сострадание? Учитывая то, как Долорес с ней поступила. С ней и её семьей. Должна ли Шарлотта её простить?! И вот, мы снова возвращаемся к вопросу морали.