Тайна бухты Полду

Я очнулся через час, поправил сбившуюся постель, которая перевернулась, и оказался с Холмсом под одним одеялом. Моя рубашка промокла от пота, я сбросил ее, и, завернувшись в простыню, теснее прижался к больному. Он был уже не таким горячим, ровное дыхание свидетельствовало о спокойном сне. Я проснулся еще через час. Одеяла лежали на полу, мы были обнажены, Холмс лежал, прижавшись ко мне спиной, наши руки переплелись на его груди. Все то же ровное дыхание немного успокоило меня, внушив надежду на скорое выздоровление. Я приподнялся на локте, рассматривая в темноте его спокойное лицо, чуть приоткрытый рот и, опустив глаза ниже, понял, что мне нужно осторожно, не потревожив, отодвинуться от него. Испугался ли я? Пожалуй, да. Не каждую ночь просыпаешься с другом и компаньоном в обнимку и разглядываешь в темноте его вздыбившийся фаллос. Аккуратно вытащив ладонь из его пальцев, я начал отодвигаться к краю кровати. Остановившись на последнем дюйме, я долго смотрел в потолок, слушая дыхание Холмса и размышляя о своем недостойном поведении. Наконец, моя собственная эрекция опала, и я спокойно повернулся, укрыл нас одеялом, порадовавшись, что его организм все–таки действует как надо. Я закрыл глаза, укорив себя за беспечность – он мог проснуться и увидеть меня. Наверное, он был бы неприятно удивлен этим. Я никогда не мог понять, знает ли он о моих чувствах. Имея такой острый ум, он мог бы догадаться много лет назад и без подобной очевидной улики. Но это все мои предположения. Я провалился в сон. Пробило пять. Я обнимал Шерлока Холмса руками и ногами, крепко прижимая его к своей груди. Он тихо вздохнул и пошевелился. Я затаил дыхание, и вот мой друг уже зажимает худыми бедрами мой эрегированный член. Отодвинуться вновь было лучшим решением, и я начал движение назад, как вдруг он прижался ко мне теснее. Получилось, что я совершил нечто ужасное. Я снова попытался отодвинуться, и снова его тело прильнуло ко мне. – Ну, знаете ли, Холмс, это уже слишком!– я просунул обе руки под одеяло и, взяв в ладони его ягодицы, развел их и вложил между ними свой клинок. Его левая рука метнулась ко мне и надавила на бедро, подталкивая вперед. Классическое образование мне всегда помогало. Греческие росписи часто иллюстрируют, как надо делать, чтобы оставить юношу невинным: зажать себя между его ляжек или тереться о ложбинку. Но как трудно сдержаться и не проникнуть в горячее тело! Так же, как заставить себя покинуть женское лоно перед вершиной наслаждения. И все же мне это всегда удавалось. Я приподнялся на локте и, придерживая себя рукой, удовлетворял порочную страсть. Холмс неровно дышал. В предрассветных сумерках я видел, что он с силой зажмуривает глаза, но, наконец, он выпростал из–под одеяла руку, поднес ее к своему рту, а затем направил к моему дрожащему члену, и вот влажное от секрета и слюны, направляемое чужой рукой, мое оружие входит в ножны его тела. Меня бросило в жар и уже через мгновение я отчаянно скользил у него внутри, то набирая скорость, то замедляя. Холмс крепко стиснул зубы, не было слышно ни единого звука, кроме естественных. Целуя его торчащие лопатки и позвонки, я решил, что этого мало. Придерживая его за бедро, я просунул вторую руку под его торс, и провел ладонью по груди, покрытой мягкой порослью волос, и, когда я услышал едва уловимый хриплый стон, пришло время переместить ладонь вниз. Его желание было бесспорно. С трудом удерживая равновесие, я чуть замедлил фрикции и сосредоточился на мужском достоинстве Холмса. Тайно я всегда полагал, что оно девственно, но, возможно, я был далеко не первым, кто держал его в руке. Менее увесистый, чем мой, он легко поддался мне, и я понял, что ручная работа мне удается на славу. Буквально через несколько секунд дыхание Холмса сбилось, он замер, я сделал несколько быстрых и сильных толчков внутрь и, одновременно со своим извержением, почувствовал, как в мою некрепко сжатую на краю ладонь полился его сок жизни. От удовольствия я проснулся.