«Amicus Lucifer, sed magis amica veritas»¹
Манящие черты демона подрагивают в раскалённом сотнями свеч, заполнивших всю комнату, воздухе; он слабо улыбается, но глаза его не выражают ничего, кроме серьёзности и сосредоточения. — Подумай ещё раз, Вики, — осторожно говорит он. — После того, как ты переступишь черту, выйти сможешь только по завершении ритуала. Я часто моргаю, оценивая окружающее меня пространство взглядом, всё ещё пытаюсь полностью поверить в то, что происходящее реально. Невероятных размеров остроконечная пентаграмма, заключённая в идеально ровный круг, кропотливо начерченный мелом из астральной пыли, растягивается по чёрному мрамору, пускающему блики от каминного огня. Около каждой из пяти вершин перевёрнутой звезды располагается по одному представителю метафизического элемента: дерево — кусочек коры Древа Познания из сада Адама и Евы, металл — амулет, скованный в Раю, земля — горсть вечно мёртвой почвы с места падения Сатаны, вода — слёзы печали морского дракона и огонь — свеча, которой ещё предстоит быть зажённой. Стоят ли наши чувства всего происходящего? Ритуала, который создаст прочную связь не только на эмоциональном, но и на физическом уровне, который переплетёт наши энергии, наши души, наши сознания. Стоят ли?.. В одно мгновение ока я оказываюсь в центре пентаграммы рядом с Люцифером. Чёрта с два я усомнюсь в своём желании, когда оно во плоти стоит передо мной, прожигая двумя красными угольками. — Хорошо. Осталось только зажечь… — он останавливается на полуслове, увидев, как свеча полыхнула голубовато-зелёным пламенем, повинуясь мановению моей руки. Пара удивлённых глаз врезается в меня, и тогда я не без гордости вздёргиваю голову, широко улыбаясь. Пусть же сын Дьявола знает, что мне тоже подвластен адский огонь. Что это мой дар, который я открыла, с упорством взращивала и развивала в себе. — Инфернальное пламя, Уокер, — баритональная речь Люцифера льётся медленно, словно нехотя, но на самом деле он лишь подбирает нужные слова, — это атрибут семи Князей Ада, включая моего отца, и их наследников. То, что ты только что сделала… — фальшивая нотка угрозы заставляет дрожь пробить мои лопатки. — Ты — демон, Уокер. — Пока не совсем… — Это посвящение лишь пустая условность. Нет и расклада, при котором бы главная мощь Геены покорилась будущему ангелу. — Может, хватит болтать? — риторический вопрос резко перетекает в поцелуй, инициатором которого становлюсь я. Утягивая мужчину на пол, я отмечаю про себя, что еле-еле могу совладать со внезапно нахлынувшим возбуждением, но что поделать: восхищение, плещущееся в глазах Люцифера, то, как он заставляет меня чувствовать себя желанной, — всё это напрочь сносит крышу. Незаметно для себя я оказываюсь полностью обнажённой, и демон избавляет меня от последнего элемента одежды — заколки, с исчезновением которой мои угольные волосы рассыпаются по нагой спине, даря ей лёгкую щекотку. В отместку я, ловко расстегнув ремень, лишаю мужчину брюк, оставляя лишь нижнее бельё. Княжич не даёт мне возможности сделать и глотка кислорода. Не останавливаясь, он безжалостно терзает мои распухшие губы, в это же время пересаживается, поджимая под себя ноги. Девять коротких щелчков об пол теряются в океане наших вздохов, когда я, не желая возиться с пуговицами, разрываю рубашку мужчины, вместе с тем открывая себе вид на хитрые чернильные переплетения, расползшиеся по крепким рукам, шее с пульсирующими венками и части широкой груди, в жаре которой я так часто желала потеряться. Вид обнажённого торса демона разливает похоть по моим жилами, и я взбираюсь на его колени, не преставая исследовать каждую мышцу на его божественном теле. — Нужно… было придумать д-другое… задание в тот… раз, — сбивчиво шепчет Люцифер в перерывах между поцелуями. — Сидеть н-на коленках уже стало твоей вредной… привычкой, да, Уокер? В ответ ему я испускаю не то полусмешок, не то полустон. О, дорогой Люцифер, он ещё не знает, сколько у меня плохих привычек, и сколько из них напрямую связанны с ним. Видеть его, слышать, чувствовать запах, касаться его — всё это привычки, которые медленно перерождаются в зависимость от его кожи, черт лица, голоса и аромата свежести. В тёплом, карминово-апельсиновом цвете огня сверкает острый клинок с изящно отделанной рукояткой, инкрустированной драгоценными камнями: сапфирами и красными алмазами. Меня тут же сковывает волнительный холод: я наконец перестаю мучить мужчину объятиями и смотрю на него, ища поддержки. Стало быть, пора начинать исполнение ритуала. Сын Сатаны берёт мою руку и приставляет к запястью лезвие, что, глубоко войдя в лучевую артерию, начинает безжалостный подъём вверх, сопровождающийся почти беззвучным шёпотом мужчины: — Et calor ex igne est testimonium nostrum. Voluptaria cupiditatis unitatis noster probationem. Ligare nos in unum. Sanguinis et carnis et animae. Nima.² Я зажмуриваюсь и шиплю от ноющей саднящей боли, но мужчина не прекращает своих выверенных действий, чётко следуя голубоватому рисунку на коже. Наконец клинок выходит из меня совсем рядом с плечом, а я облегчённо выдыхаю и открываю глаза, чтобы лицезреть, как стремительно стекают по руке красные дорожки. Люцифер заворожённо облизывается и припадает к моему запястью, с остервенением утоляя неестественную жажду. Оторвавшись от меня, он выпрямляется, тяжело дыша, и покусывает губы, а у меня в горле пересыхает от такого зрелища: его мужественное лицо, наполовину покрытое моей капающей с подбородка на грудь кровью, — самое сексуальное, что мне доводилось лицезреть, и, клянусь, при виде этого демона любая, даже самая праведная монашка перестала бы считать рукоблудие грехом. Демон протягивает мне клинок, чтобы я повторила всё то, что он сделал минуту назад. И так и происходит: когда слова сказаны, а моя дрожащая рука выпускает тяжёлую рукоять, губы впиваются в кожу Люцифера. Его кровь горяча настолько, что обжигает горло, но сладка до такой степени, что оторваться не представляется возможным. Лишь Шепфа знает, сколько времени прошло, когда он осторожно отталкивает меня, поняв, что я слишком пристрастилась, а я с досадой смотрю на его ухмылку, утирая рот тыльной стороной ладони. Терпкий поцелуй вновь скрепляет наши уста, и я начинаю нетерпеливо ёрзать на бёдрах мужчины, уже давно чувствуя образовавшееся подо мной напряжение. Наваливаюсь на демона, заставляя его лечь на спину, и принимаюсь покрывать его кожу быстрыми нежными поцелуями, стараясь не пропускать и миллиметра горячего бархата. Достигнув натянутой тканевой прослойки, я, исподлобья глянув на Люцифера, будто бы спросив разрешения, провожу по ней пальцем и слышу хриплый низкий стон, сорвавшийся со всё ещё окровавленных губ, — чистая музыка для моих ушей. Я поспешно избавляюсь от чёрных боксеров, но не успеваю ничего предпринять, ведь сын Дьвола одним молниеносным движением переворачивает меня, оказываясь в доминирующем положении. В его горящих рубиновых глазах я вижу абсолютную готовность и ожидание моего согласия. Я коротко киваю, не удержав взволнованного выдоха, и мы одновременно, безотрывно глядя друг на друга, говорим: — Мы будем связаны. Плоть к плоти. Венчает фразу резко появившееся ощущение наполненности, когда член Люцифера легко проскальзывает в моё разгорячённое нутро и по-хозяйски начинает там двигаться. Я мгновенно выгибаюсь, обнимая его рельефное тело, цепляясь за широкие татуированные плечи. В душе ощущается какой-то небывалый подъём: то ли ритуал входит в силу, то ли удовлетворение настигает меня от того, что годы ожидания наконец подошли к концу. Настало время, когда можно по-настоящему раскрепоститься. Мы ждали так долго, так мучительно, что вся скопившаяся в нас страсть стремительным потоком пробивается наружу в виде неконтролируемых стонов, грубых толчков и касаний — таких безумных, что мы рискуем буквально разорвать друг друга. — Я твоя… — шепчу я Люциферу в губы, находясь в полубессознательном состоянии. — И телом, и грёбанной душой. Нахлынувшая волна сладострастия побуждает нас в бешенном темпе сменять всевозможные позы, и, Высшие и Низшие силы мне свидетели, нам мало райской, земной и адской камасутры, нам непременно нужно изобрести свою собственную, но потом, когда мы в совершенстве изучим все потаённые уголки жарких потных тел друг друга. Кровь, не переставая течь всё это время, перепачкала нас с головы до ног; кажется, её убежало очень много, моя голова безумно кружится, а сознание грозится улетучится в ближайшие секунды, но каждый новый, ещё более глубокий, чем предыдущий, рывок демона возращает меня в реальность, чтобы я и дальше могла наслаждаться его испепеляющей близостью. Но момент общей кульминации настигает нас совершенно неожиданно: в глазах на несколько секунд настаёт абсолютная чернота, словно я ослепла, и я замираю в ожидании возвращения образа Люцифера, пока пульсирующие, кипящие волны наслаждения, разливаются по телу. Способность видеть вновь возвращается ко мне, и я лицезрею то, как пламя каждой свечи в этих бескрайних покоях увеличивается в несколько раз, и огненные столбы сливаются друг с другом так, что я с сыном Дьявола будто оказываюсь в центре огненного водоворота. Через мгновение это проходит, и я спешу наградить мужчину непонимающим взглядом. Он прижимает меня к себе и устало произносит: — Ритуал состоялся. Ты умеешь добиваться своего, Уокер. Я изнемождённо выдавливаю из себя слабую улыбку, стараясь отдышаться. Мне не хочется говорить, не хочется двигаться, не хочется даже моргать. Единственное, чего я желаю, — это уснуть на широкой груди Люцифера, окунувшись с головой в обострившийся аромат леса и преддождевого воздуха. Холод белоснежных простыней немного отрезвляет, когда Люцифер переносит меня на свою широкую кровать с громоздким изголовьем из чёрного эбена. Мы устраиваемся на невероятно мягких пуховых подушках, и я занимаю место на его плече. Эйфория всё ещё трепетно бьётся в моём сердце и лишь продолжает усиливаться, когда пальцы мужчины зарываются в мои волосы, поглаживая голову, и от этого действия в моём животе вновь разгорается пожар, по сильнее Великого лондонского, который, как рассказывала Мими, сам Люцифер устроил в честь её рождения. Я отталкиваюсь от воздушной перины и осёдлываю демона, потираясь о его голый пах, что почти моментально отзывается возбуждением. Сильные руки Утренней Звезды ложатся на мою шею и притягивают меня вниз, позволяя мужчине попробовать на вкус пару маленьких родинок: на ключице и груди, что под влиянием его тёплого языка покрывается россыпью мурашек, стремительно перебегающих на плечи, руки шею и живот. Я насаживаюсь на горячую влажную плоть, и Люцифер принимает вертикальное положение, чтобы до хруста в костях сжать моё миниатюрное тело в объятиях. Он позволяет мне лидировать в этот раз, и я задаю неспешный, но чёткий ритм, раскачиваясь на мужчине, стремясь ощутить его так глубоко, насколько это вообще возможно. Акт за актом, мы не можем остановиться, не можем насытиться друг другом. Я теряюсь в его колючих поцелуях, в чернильных волосах, в скользящих, будоражащих прикосновениях и нескончаемых толчках. Не успеваю я получить очередную разрядку, как вновь вижу вожделеющие огоньки, с похотью взирающие на меня, и мы погружаемся в пучину разврата, устраивая на этой постели наши личные Садом и Гоморру, совершенно не заботясь о том, что за окном наверняка уже занимается рассвет, и нам совсем скоро предстоит восседать в душном кабинете ангела Фенцио, маясь от скуки и тоски. Но даже тогда мы сможем найти глаза друг друга, а сердца смогут наполнится счастьем от мыслей о нашем общем секрете. Спустя какое-то время обессиленно падаю на грудь Люцифера, и меня буквально оглушает размеренный стук его сердца. Прижавшись к нему посильнее, принимаюсь повторять все узоры его татуировок кончиком указательного пальца, стараясь не упускать ни завитка. Некоторое время мы просто молчим, вслушиваясь в отдалённое тиканье часов, а в моей голове вдруг жирным шрифтом всплывают многочисленные вопросы, которые я желала задать сыну Дьявола. Я часто размышляла о его жизни, и каждый раз мои умозаключения оставляли довольно неприятное послевкусие. Ведь, по сути, существование ему подобных созданий было до ужаса однообразно и, быть может, даже бессмысленно. Особенно это казалось нового поколения демонов и ангелов, ровесников того же Дино. Жизнь каждого из них была отягощена томительным ожиданием того момента, когда новое окошко в Раю или Аду освободиться. Все наиболее приличные должности и руководящие посты занимались более мудрыми, более опытными, которые вовсе не собирались покидать насиженных мест. Взять бы и Люцифера. Вечный наследник, который, похоже, так и обречён оставаться княжичем до конца своих вечных дней. Неудивительно, что многие просто перегорают от такой участи. — Люцифер… — протягиваю я, не прекращая своего увлекательного занятия. — Какое время нравится тебе больше всего? — Ну, — мужчина задумывается лишь на пару секунд, — думаю, двадцатые года двадцатого века. В смертных тогда только начал просыпаться дух бунтарства, и было забавно наблюдать за тем, как они, скованные ещё крепким словом морали, тяготились выбором между старым и новым укладом жизни. Стремление к прелестям Голливуда многих сводило в могилу… Да, искушать их тогда было до ужаса приятно. Не то, что сейчас… Эти создания будто с ума посходили: сами бросаются на самое дно, нам, демонам, делать ничего не надо. Даже азарт пропадает, — Люцифер театрально вздыхает и продолжает своё повествование, а я лежу тише воды, ниже травы, боясь спугнуть его внезапный приступ разговорчивости. — А ещё пятидесятые. Мы тогда зачастили на Землю… Отец ярился, рвал и метал, но будто мне было дело. До сих пор вспоминаю, как ночи напролёт мы с Мими танцевали рок-н-ролл. Ты бы видела, как она отжигала, у неё талант. Да, хорошее было время… Демон произносит последнее предложение с интонацией пожилого джентельмена, ностальгирующего по моментам отвязной молодости, и я еле удерживаюсь, чтобы не испустить смешок. — А у вас с Мими… что-то было? — вырывается у меня прежде, чем я могу предотвратить это. Мужчина косится на меня и выдавливает со смешком: — Возможность этого тебя настораживает или заводит? — саркастичный голос Люцифера явно говорит о намёке на наш недавний разговор. — А вообще, Уокер, не задавай вопросы, на которые не хочешь знать ответа, — добавляет он возмущающим меня менторским тоном, за что получает короткий шлепок маленькой ладошкой по плечу. Его уход от ответа может означать только то, что мои догадки верны. Но заботит меня не его интрижка с дочерью Мамона, моей лучшей подругой, а то, что в голосе мужчины слышны потаённые оттенки печали. Рассказы о его «отрывах», имевшие место всего столетие назад, звучат крайне нереалистично, и ощущение того, что что-то сломило его, всё нарастает в моей душе. Видимо, что-то ужасное, что-то очень пугающее, ведь это заставило его замкнуться в себе и будто бы озлобиться на весь мир, покрывшись толстой, чёрствой оболочкой, сломать которую мне удалось только не давно и с большим трудом. И я буду не я, если не попытаюсь узнать, что именно терзает его душу. — Могу я… спросить кое о чём? — Утренняя Звезда заинтересованно глядит на меня, немного наклонив голову, покоящуюся на подушке. Я глубоко вздыхаю, чтобы унять щекочущее грудь волнение. — Расскажи свой самый тёмный, самый глубинный секрет. Сердцебиение мужчины резко учащается, а мышцы груди, по которой всё ещё бегают мои пальцы, до предела напрягаются, почти каменеют. Мне не нравится его реакция, она меня настораживает, поэтому я приподнимаюсь на локте, возвышаясь над демоном, и заглядываю в его потускневшие глаза, которые глядят куда угодно, только не на меня. — Ты можешь не бояться, когда ты со мной Люцифер, — вкрадчиво начинаю я, в попытке расположить мужчину к разговору. — Знаешь, сейчас я могу без помех залезть к тебе в голову, если захочу. Но ни за что не сделаю этого, потому что я… люблю тебя, Люцифер, и полностью доверяю. Я не хочу заставлять тебя делиться тем, чем ты не хочешь, но ты можешь быть откровенен. Я пойму и приму любую правду, какой бы она ни была. Горящий взгляд, содержащий в себе целый алый океан чувств, наконец уделяет мне внимание. Он смотрит так, будто в одночасье растерял всё доверие ко мне, будто мои слова звучат слишком сомнительно для него. Брови демона чуть ли не сходятся на переносице, и он делает глубокий выдох, а его энергия заметно меняет цвет, приобретая холодно-голубоватый оттенок, который я наблюдала до этого всего лишь пару раз. Волнение. — На тот момент я уже лет семьдесят как отошёл от дел школы Равновесия. Я давно прошёл не только эту учебную программу, но и все последующие уровни демонической иерархии. Жил в Аду, маялся от скуки, периодически заглядывая в ведомство матери, грел котлы гордецов, иногда даже чуть более положенного… — Погоди… — вклиниваюсь я, не сдержав интереса. — То есть сейчас ты относишься к Инфернальным векам? — Официально нет. Я всё ещё просто демон, так легче, — пожимает плечами мужчина. — Я не особо жалую обязательства, а при звании они неизбежны. Но не об этом… И тогда меня вызвал Сатана. Рассказал, что перебежчики доносят о зреющем заговоре в Раю. Якобы нашли где-то на Земле смертную, охраняют её как зеницу ока. И отец решил подпортить им все планы через меня. Честно, мне было мягко говоря наплевать на все эти божественные интриги. Но я согласился оказать ему услугу, потехи ради. Тем более, дельце оказалось проще некуда — всего-то подтолкнуть бесхарактерного смертного, затаившего обиду, к убийству. Он резко останавливается и смотрит на меня совершенно пустым взглядом, не выражающим ничего, кроме неестественно холодного спокойствия. Я сглатываю, теряясь в ощущении слизской тревоги, распускающую свои проворные щупальца по всему организму, которые, сперва сжав в тисках зашедшееся в приступе тахикардии сердце, медленно оплетают и другие органы, пуская по ним мерзкую нервную щекотку. Я не могу отделаться от чувства того, что в рассказе Люцифера что-то не сходится: этот случай просто не тянет на «самый тёмный секрет», ведь целые столетия до этого он, спускаясь на Землю, творил столько бесчинств, забиравших людские жизни, что простое убийство смертной не идёт с ними ни в какое сравнение. Призрачная догадка, которую я сама до конца не понимаю, болезненно царапает подкорку моего сознания, и я вынуждена оторваться от тела мужчины, принимая сидячее положение. — И как… звали этого смертного? — шёпот мучительно медленно вытекает из меня, будто бы всё моё естество противится тому, чтобы правда открылась мне. Кажется, на некоторое время я забываю как дышать: лёд, сковав мои лёгкие, не даёт мне получить даже самой маленькой порции кислорода. Будто в замедленной съёмке вижу, как демон приоткрывает рот, и внезапный поток мурашек накрывает меня с головой; я в одно мгновение поняла, что скажет Люцифер, и его слова жутким колокольным звуком прогудели в голове за секунду до того, как губы шевельнулись, безэмоционально изрекая: — Амиди Лоран. Нет. Первая мысль, появившаяся в моей голове, и первое слово, озвученное мной сразу после этого. Должно быть, выгляжу я сейчас ужасно нелепо со своими широко раскрытыми в недоумении глазами и похолодевшими кончиками пальцев, теребящими чёрные пряди. Брови демона жалостливо подрагивают, когда он следит за моей реакцией, а сам твёрдо возражает: — Да, Уокер. Моей задачей было устранить тебя. — И ты лгал мне об этом, — мой утвердительный голос звучит с нескрываемым обвинением, которое я не могу да и не хочу утаивать. Перед глазами проносятся уже почти полностью облачённые в забвение эпизоды выяснения обстоятельств моей смерти, и голова нещадно кружится от болезненной пульсации в висках. — Всё это… всё было притворством? — лёгкая истеричная усмешка сквозит между словами, а обледеневшие руки начинают подрагивать. — Всё это расследование было для тебя игрой? Тебе слишком наскучило в Аду, и ты решил поразвлечься, водя меня за нос? Мими, Ади, Дино… Они тоже в курсе? — Только Дино. Он был в «группе быстрого реагирования». Ему следовало помешать мне, но он не успел, — голос демона звучит всё более ровно с каждым новым словом, и искры гнева начинают зарождаться в моей груди, когда я отмечаю полное спокойствие его лица, внезапно показавшегося мне совершенно чужим. — Он… всё чаще начал грозиться, что расскажет тебе. — И чтобы Дино этого не сделал, ты избивал его, — я медленно мотаю головой, стараясь собрать в кучу всё, что разом вывалилось на меня, и практически ничего не вижу из-за толстой пелены слёз, которые я изо всех сил пытаюсь сдерживать. — Что ещё ты от меня скрываешь? — Ничего, — отрезает сын Дьявола, а я чувствую, как его энергия постепенно ускользает от меня. Он делает это нарочно, чтобы я не смогла прочесть его мысли или просто уловить волнение, но он просчитался: одно это действие вселяет в меня уверенность в моих следующих словах. — Ложь. — Питер О’Коннор. Поток воспоминаний резко вырывает меня из покоев демона и переносит в необычно холодный для калифорнийского Риверсайда май. С годами образы того ужасного дня становятся всё более размытыми в моём сознании, будто оно пытается оградить само себя от калечащего опыта прошлого, но то, что я помню, и сегодня пронзает сердечные раны, что, как оказалось, всё ещё кровоточат. Десятки карет скорой помощи, столпившихся около школы Арлингтон, визг полицейских серен, мигалки которых сине-красными росчерками разукрасили наплывающие сумерки, тошнотворный, вездесущий запах железа, от которого никуда не деться и атмосфера суматохи и чудовищной паники, усугубляемой надрывным плачем и стонами пострадавших. Это был кошмар наяву. Двенадцатое мая запомнилось всем жителям нашего маленького городка как «день кровавой бани». Именно в тот день восьмиклассник Питер О’Коннор, сначала на протяжении пяти часов удерживал в заложниках, а затем расстрелял сто сорок учеников младшей школы. Именно в тот день я в последний раз видела бледное личико своего младшего брата Эндрю, скрывшегося вскоре под молнией патологоанатомического мешка. Я не глупа и точно способна сложить два и два. Люцифер не мог случайно взять это имя из головы, имя того, кто безжалостно убил Эндрю, лишив его будущего. Вот кто так жутко улыбался мне в кошмарах, отнимая здоровый сон и спокойствие, и теперь я понимаю, почему глаза юноши были красными. Все знаки, указывающие на то, что Люцифер водил рукой Питера, нажимающей на курок, лежали на поверхности, но я была слишком ослеплена этим всепоглощающим чувством обожания к демону, чтобы заметить их. Я встаю с кровати и медленно, словно вечность, пячусь назад, стараясь не дышать, ведь каждый вдох отзывается в моём сердце палящей болью, точно как в моём сне, когда из груди вытекало серебро. — И когда… когда ты собирался всё мне рассказать? — кончик носа неприятно покалывает, а голос сбивается в преддверии нарастающего плача, уже сейчас начавшего сдавливать мне горло. Люцифер сидит чернее тучи, и в одних его глазах я вижу ответ: никогда. Я отворачиваюсь, не в силах больше смотреть на него. Мне страшно, страшно от осознания того, что за эти пять минут всё пустилось в какое-то сюрреалистичное, непредвиденное русло; мне страшно, ведь я не знаю, что теперь мне делать со всей моей любовью к Люциферу, выжигающей душу, плавящей кости грудной клетки, когда, глядя на его до сих пор чертовски манящее лицо, всё, что я вижу, — это образ мёртвого брата. Мужчина ничего не предпринимает: не пытается приблизиться, обнять меня, успокоить. Он оставляет меня один на один с адской болью, причиной которой стал сам. — Поразительно, ты даже не раскаиваешься, — обречённо шепчу я себе под нос, зажмурившись, но сын Сатаны всё слышит и говорит, будто стремясь добить всё живое, что во мне осталось: — Мне не в чем раскаиваться, Уокер. Это было больше тридцати лет назад, я тогда и помыслить не мог, что психопат, которого я заставил прийти в школу с автоматом, застрелит брата моей будущей пассии, — он говорит это твёрдым, почти грубым голосом, а мне хочется заткнуть уши, лишь бы не пропускать в голову все эти ужасные, жестокие вещи. — А ты, как никто другой, должна понимать, что демоны не очень-то думают о последствиях, и человеческие жизни для них ничего не значат. Прекрати уже делать из факта кончины трагедию. Ты прошла через собственную смерть, для тебя это не должно быть таким уж потрясением. — Потрясением? Когда Эндрю убили, я чуть сама не умерла, — я оборачиваюсь и вижу, что Люцифер стоит в метре от меня, впиваясь в моё лицо глазами. Бог мой, мы всё ещё обнажены и вымазаны в крови друг друга, и я потираю лицо ладонями, признавая, что прошлой ночью сделала непоправимое. — Ты поэтому согласился на ритуал? Думал, что после него, даже если я узнаю обо всём, то немного «поделаю трагедию» и успокоюсь? — Не говори ерунды. — Не буду, — резко соглашаюсь я, хватая с пола белое платье. — Больше ты и слова от меня не услышишь, Люцифер. Он не удерживает меня, когда я судорожно хватаю ручку двери, когда выбегаю в просторный коридор-террасу и щурюсь от слепяще-белого дневного света, когда, яростно хлопая крыльями, мчусь вдоль белых колон, образующих круглые арки, через которые на мою кожу попадают яркие солнечные лучи. Досада лишь на секунду сменяет отчаяние, когда я понимаю, что Люцифер не ринется за мной, не пригвоздит к стене, украшенной фресками с изображением Девы Марии в окружении ангелов-младенцев, не накричит на меня, чтобы потом с силой прижать к себе, удерживая в объятиях до тех пор, пока я не престану стучать кулаками по его груди, царапаться и вырываться. Нет. Сын Дьявола перенял от отца все самые лучшие для Инфернального княжича качества, гордость — одно из них. Он не станет суетится и оправдываться, даже если это и означает, что ему придётся отпустить меня. Он выше этого. Он выше меня. Внезапно возникшее передо мной препятствие заставило меня остановить движение крыльев и через секунду мои плечи оказались в прочных тисках Энди, чьи глаза серого цвета обеспокоенно оглядывают каждый сантиметр моего тела. — Вики, Господи, что с тобой произошло? Это что, кровь? Твоя? Тебе нужно к доктору? — ярость мгновенно вскипела во мне, и я, быть может, с лишним усердием вцепилась в его стиснутые на мне пальцы и прошипела перед тем, как отпихнуть Непризнанного в сторону: — Клянусь Шепфа, следующим в крови окажешься ты, если сейчас же не престанешь совать нос не в своё дело и не свалишь нахер с дороги. Попав в комнату, я поспешно сорвала с себя платье и залетела в ванную комнату, поднырнув под поток горячей воды. Пару секунд я просто стояла, уперевшись в мраморную плитку руками, смотрела вниз, на то, как к стремительно сбегающей с меня воды присоединяются бледно-красные струйки, и старалась отдышаться. Крылья постепенно намокали и становились всё тяжелее, пока совсем не упали вниз, утянув меня за собой. И я заплакала. Сначала беззвучно, с лёгким подрагиванием плечей, затем — надрывно, с истеричными попытками глубоко вдохнуть воздух, которого и так было в избытке. Я рыдала долго, изнурительно, без остановки, навзрыд, захлёбываясь то ли каплями воды, то ли слёз. Бог знает, сколько времени минуло, когда я встала и принялась монотонно тереть кожу, выливая на себя тонны геля, в попытке избавиться от навязчивого запаха Люцифера, от его укусов и поцелуев, невидимым клеймом прожигавших почти каждый участок моего тела. Но правда была в том, что, сколько бы я ни пыталась, я не смогла бы этого сделать. Его поцелуи слишком быстро просочились внутрь, пропитав собой каждый слой кожи, укусы сразу же оставили шрамы прямо в душе, а дурманящий аромат лесных трав будто бы въелся в мозг, не оставляя шанса отвлечься от него. Я сама сделала это. Я впустила в себя Люцифера, отвела ему роскошные апартаменты в самом центре своего сердце, что болело сейчас, словно в него был воткнут десяток кинжалов. Так не должно быть. Мы, бессмертные, всего лишь бестелесные сгустки энергии, наша плоть — лишь образ, иллюзия. Почему же эта боль столь всепоглощающа, вездесуща? Ровно как и ощущение постоянного присутствия сына Сатаны в непосредственной близости, что сводит меня с ума в самом отвратительном смысле этого слова. Люцифер не позволит мне исчезнуть просто так. Демон будет стараться, из кожи вон лезть, чтобы держать меня на виду, чтобы вновь присвоить себе. А это последнее, чего я хочу. Он найдёт меня в школе Равновесия, на Земле, в Аду и Междумирье. Разве что…***
— Она приняла верное решение? — карие глаза с холодным спокойствием взирали на натянутого, словно струна, молодого человека в классическом чёрном костюме, заложившего руки за спину. — Да, Ваше Святейшество. Всё идёт строго по по плану. — Хоть какие-то хорошие новости за сегодня! — облегчённо выдохнула женщина, опираясь кончиками длинных тонких пальцев на край большого круглого стола, находящегося перед ней. На ровной деревянной поверхности распласталась большая карта с изображением созвездий и бесконечными вычислительными формулами. — Михаил, есть ли какие-то известия от Парадизных сил? Херувим позволил себе еле заметную улыбку и лёгкий, учтивый кивок головы. — Да, конечно. На карте судьбы отмечено несколько дат. Самая ближайшая из них — пятнадцатое июня, ровно через два месяца, — ангел замялся на секунду, но за тем продолжил: — Она падёт прямо в вечер Посвящения. Силы уловили явное вмешательство Люцифера. — Которого? — Младшего, Ваше Святейшество. — Ему нужно помешать… Любой ценой, — задумчиво протянула женщина, заправляя за ухо гладкую чёрную прядь. — Что с другими датами? — Члены Совета с большим трудом распутали даже наиболее близкие нити вероятностей. Что-то ставит блок на возможности прочтения событий, природа неизвестна, — Херувим пожал плечами, опираясь кулаком о столешницу. — Боюсь, они недоступны нам. — Я обязательно отдам распоряжение о продолжении работы, — женщина в серебряной рясе глубоко вздохнула, обводя взглядом тесное помещение, в которое через маленькое окошко под потолком проливался тусклый лунный свет, освещая массивный медный телескоп более остальных предметов. — Мне вновь понадобиться Ваша помощь, Михаил. Никто другой, кроме Вас, не справится. Моя дочь должна быть рядом со мной. — Я готов, Серафим Уокер. Думаю, у меня есть пара идей.