Королевская любимица

― Тебе не стоит так истязать себя, ― на плечо Франциска вдруг опустилась ладонь сестры, подкравшейся незаметно и словно озвучившей его мысли. ― Ты сделал всё, что мог. Если стража найдет их, значит найдёт. Если нет, то значит так суждено, ― добавила она, и в дофине неожиданно открылось второе дыхание. Ярость, обида за такую несправедливость, за собственную несостоятельность, жажда всё исправить рвались наружу, выбираясь из-под гнёта страха и отчаяния. ― Я хочу знать ― почему, Серсея, ― сказал он, впрочем, не надеясь, что сестра его поймет. Она была прекрасной принцессой, и всё в мире делалось по её желанию, ей никто бы не посмел разбить сердце. Но злость и бессильная ярость во Франциске требовала выход, поэтому он сказал то, что говорить на самом деле не желал. ― Ты же хотела знать, почему Монморанси напал на тебя. Он испугался, что она уйдёт сейчас, оскорбившись ― Серсея не заслужила такого отношения. Она единственная, кто пыталась поддержать его, пусть и в своей, особой манере королевской кобры. Но принцесса лишь присела на траву рядом с ним, задумчиво сорвала травинку и покрутила её в тонких пальцах. Франциск невольно залюбовался тем, как в неярком солнечном свете переливаются подаренные Нострадамусом кольца. ― Я скучаю, ― призналась она, и Франциск облегченно выдохнул ― сестра совсем не обиделась. Он протянул руку и обнял Серсею. От неё пахло вином и пшеницей, дофин не знал, почему ему это нравилось. ― Да, я тоже. Поиски отнимают много моего времени. Как ты поживаешь? Серсея надменно фыркнула, но не стала вырываться из объятий брата. ― Если бы со мной не было Нострадамуса, я бы сказала, что меня все бросили. Но в отличие от моей родни, муж всегда может найти для меня время. Франциск понимал, что это ― ответ на его неумышленное оскорбление, поэтому не стал отвечать. ― Прости, ― сказал он. ― Это важно для меня. ― Я понять не смогу. Дофин молчал какое-то время, а потом мягко отстранился, сжал плечи принцессы и внимательно посмотрел в зелёные глаза. Не похожие на очи Баша ― у того они были неприятного, почти болотного цвета, а у Серсеи отливали какой-то голубизной. Франциск любил её глаза. Франциск любил её. ― Серсея, скажи мне правду. Мать как-то причастна к этому? ― Нет, ― Серсея даже не дрогнула. ― Но я бы всё равно так сказала. Дофин тяжело вздохнул. Только сейчас Франциск с раскаянием подумал о том, как, должно быть, тяжело ей пришлось в это время, в эти дни вынужденного, почти полного одиночества. Он совсем забыл о ней, холя и лелея свою ярость на Себастьяна и Марию. А Серсея всё это время молчаливой тенью следовала за ним, не говоря ни слова упрека, не требуя внимания. Он крепче обнял её, зарываясь в волосы, шумно вдыхая их запах. Серсея уютно свернулась калачиком, прикрыв глаза. Он нежно гладил её спину, оставляя лёгкие, почти невесомые поцелуи на волосах. Серсея блаженно зажмурилась, отдаваясь этой ласке, столь редкой от всегда по странному собранного брата. ― Серсея, я… я никому так не доверял, как тебе, ― внезапно сказал он. ― Мы родились вместе. Я всегда считал нас едва ли не единым целым, двумя частями одного. Не хочу верить, что ты бы сделала что-то, что навредило бы мне. ― Да, брат, ― без всяких сомнений согласилась она. Девушка погладила Франциска по волосам и по лицу, как маленького. ― Среди всех наших братьев и сестры, тебя я любила больше всего. Но Екатерину я любила больше всех. Ты никогда не окажешься на моём месте, потому что от тебя мать не отказывалась. Екатерина спасла меня. И я готова на всё ради неё. А она ― ради тебя. Я не могу навредить тебе, но спроси себя, скольким многим я готова перейти дорогу, чтобы спасти тебя. Франциск ушёл от очередного прикосновения и теперь смотрел на сестру с неприкрытым ужасом в глазах. Серсея поджала губы и опустила голову. Двоякий подтекст в её словах он уловил ― если Серсея готова перегрызать глотки ради него, на что способна мать? На многое, очевидно. Франциск вздохнул, поднялся и, задорно улыбнувшись, протянул принцессе руку. ― Я сегодня, пожалуй, отдохну. Не составишь мне компанию? Серсея улыбнулась и, элегантно вложив в руку дофина свою, поднялась на ноги. Она сделал было шаг вперед, чтобы пойти с братом, как вдруг внутри всё сжалось. Принцесса побледнела и не моргая уставилась на всё больше расплывающегося перед глазами Франциска. ― Серсея? ― озабоченно позвал брат. Принцесса потрясла головой, стряхивая морок и отгоняя страх. Но вдруг она резко замерла, сражённая слабостью. Ей уже давно не здоровилось, слабость, раздражительность и сонливость стали её постоянными спутниками с тех пор, как она вернулась во дворец, и сейчас организм не выдержал нагрузки, и, лихорадочно втягивая носом воздух, Серсея плавно опустилась на землю, пока Франциск кинулся к ней на помощь, подхватывая под руки. *** Принцесса очнулась в своих покоях и удивлённо осмотрелась по сторонам. Серсея не понимала, как оказалась там. Последним, что она помнила, была её прогулка по саду. Она разговаривала с Франциском, а потом они пошли гулять, но вместо сада, Серсея оказалась в своей спальне и совершенно не имела понятия, как это произошло. Со стороны вежливо прокашлялись. Серсея приподнялась в постели, посмотрев на брата ― Франциск сидел в кресле рядом. ― Голова болит, ― пожаловалась она. ― Что произошло? ― Ты упала в обморок, но лекарь сказал, что с тобой всё хорошо, ― сообщил дофин. Он был как-то странно бледен, глаза его поблескивали, но его сестра решительно ничего не осознавала. ― Что со мной произошло? ― Серсея моргнула, не понимая, что имел в виду брат. Приступ тошноты снова подступил к горлу, и Серсея наклонилась вперед, надеясь избавиться от противного ощущения. ― Сначала подумали, что это простое переутомление. И неудивительно, ― Франциск замер, и ей показалось, что в его глазах мелькнула жалость и нечто похожее на сожаление. ― Понятно, ― пробормотала девушка, а потом вдруг вздрогнула. ― Подожди ― «сначала»? Это не так? Что со мной, Франциск? ― Догадайся сама, ― сказал дофин, отводя взгляд. Серсея по голосу слышала, что он еле-еле сдерживал смех и улыбку, но чем они могли быть вызваны девушка даже не подозревала, а потому только злилась. ― Я не собираюсь играть в загадки, братец, ― процедила она сквозь зубы. Девушка снова осмотрелась, в этот раз взглянув и на свои руки, как если бы они могли подсказать ей объяснение непонятного перемещения. ― Не злись, ― Франциск опустился на кровать и провёл ладонью по щеке сестры. ― Тебе вредно. ― Почему?.. ― только это слово она смогла выдавить из себя. В голове крутились десятки вопросов, миллионы сомнений, но все они так и не сорвались с её губ. Но тут Серсея замолчала, замерла, раздумывая над его словами. Потом начала подсчитывать. Один раз. Другой. Заново. И застыла, поражённая. С ошарашенным лицом сидела на кровати, пока прохладная рука Франциска не легла ей на лоб. Серсея принялась пересчитывать. Подняв палец, чтобы Франциск не перебивал, принцесса шевелила губами, называя цифры. Потом попыталась сглотнуть. Не помогло. — Яркие сны… — пресным голосом внезапно пробормотала Серсея. — Постоянная усталость. Вечное оцепенение. Еда как не в себя. Всё сходится. Я в положение. О, Боже, я беременна! ― вскрикнула она и тут же испуганно прикрыла рот ладонью. Как будто если сказать об этом слишком громко, то это окажется неправдой, миражом, иллюзией. ― Я поздравляю тебя, сестра, ― торжественно произнес Франциск и прикоснулся губами к её костяшкам. ― Я ещё никому не сказал, понимаю, что ты захочешь сама сообщить. Мужу. Родителям, ― Франциск встал и подал ей чашку. ― Чай с мёдом. Восстановить силы. Он посидел рядом, поминутно целуя её в макушку, пока принцесса пила чай, а потом, ещё раз высказав поздравления, вышел. Серсея отослала служанок и молча сидела на кровати, согревая руки о тёплую чашку. Ребёнок. Она беременна. Серсея приложила руки к животу. Франциск сказал, что повитуха определила почти три месяца ― немного больше или меньше. Девушка внезапно вспоминал, что когда приехала из медового месяца, обнаружила, что некоторые платья с трудом сходятся в талии. Она никому ничего не сказала, но Камила беззлобно подшучивала про то, что надо бы принцессе меньше есть любимые сладости, ведь «медовый» месяц уже прошёл. Потом ― задержка. До сих пор всю жизнь всё было чётко, день в день. Серсея следила за этим и точно помнила, что Екатерина озаботилась этим вопросом перед свадьбой ― чтобы во время медового месяца дочь подольше не беспокоили женские дела. Так же Серсея хорошо помнила, что где-то за неделю до свадьбы мучалась от небольшой боли. Эти были особенно болезненными ― принцесса почти не вставала с постели, её мучили сильные боли, которые не утоляли никакие лекарства. И во время первого месяца регулы были. Не сильные, без боли, но несколько дней она просидела в комнате, а Нострадамус отпаивал её чаем и кормил конфетами. А потом… Второй и третий месяц женские недомогания Серсею не мучали, но она на это благополучно не обратила внимание. Потом ― усталость. Недостаток сна, утреннее недомогание — эти поводы как раз и могут быть причиной постоянного чувства усталости, вялости и разбитости, а вовсе не кипевший страстями французский двор. Серсея аккуратно встала с кровати и, не почувствовав головокружение, подошла к зеркалу. Сняв одежду, она молча рассматривала себя в зеркало. Конечно, изменения были, и Серсея не понимала, как не заметила их раньше ― грудь стала немного больше, бедра мягче, волосы ярче… Даже небольшой выпирающий животик не испортил общей картины. Он был небольшим, но, когда Серсея приложила к нему руку, ощутила, какой он плотный. Принцесса никогда не отличалась особенной худобой, была стройной, но тощей ― никогда. Екатерина часто говорила, какая у неё прекрасная фигура, поэтому небольшой животик не так сильно выделялся. Серсея повернулась туда-сюда, разглядывая живот под разными углами… Как будто, если найти правильный ракурс, он исчезнет. Провела по нему ладонью. Сердце заколотилось у самого горла, куда немедленно поднялась и тошнота. Губы приоткрылись, судорожно хватая воздух. Лицо в зеркале уже не казалось ошеломленным, скорее, прислушивающимся. Серсея накинула халат, дошла до кровати и медленно опустилась на неё. Зажмурилась, пытаясь отвлечься от происходящего, но у неё всё никак не получалось. ― Ваша Светлость? ― в комнату постучала Камила. Конечно, верная фрейлина была оповещена о самочувствии своей госпожи. ― У вас всё хорошо? Быть может, вы чего-то хотите? Серсея не хотела ничего. Лишь тишины и спокойствия. Подумать. ― Принеси мне одежду, ― приказала она, чтобы отослать фрейлину подальше и при этом быть уверенной, что позже она не придёт. Камила принесла платье, но Серсея отослала её, сказав, что оденется сама. У неё тут такой момент! Наверное, величайший в жизни. Совершенно внезапно всё её тело вздрогнуло и девушка, закрыв лицо руками, расплакалась. Серсея не могла сказать, чем были вызваны слёзы, они просто катились из её глаз и катились, не прекращаясь, а сама принцесса попросту не могла справиться с собой. Дурой Серсея не была, и отрицать очевидное не стала. Известие не стало удивительным, учитывая, насколько редко Нострадамус позволял ей уснуть без исполнения супружеского долга. Для неё не было секретом его обожание, его любовь к ней. Она была его женой, они проводила каждую ночь вместе, и каждую ночь он любил её так страстно, что стоило голове Серсеи коснуться подушки, она мгновенно отключалась. Через час девушка успокоилась. Умылась, переоделась в светлое, голубое платье, расчесала волосы, убедилась, что лицо выглядит не слишком опухшим ― для полной уверенности она ещё полчаса посидела в комнате, уже не плача ― и вышла из комнаты. Отказавшись от помощи служанок, Серсея сама направилась на поиски своего мужа. Впрочем, где искать Нострадамуса, она знала лучше всех. Конечно, он был там же, где и всегда, в лазарете, сосредоточенно что-то взвешивал и записывал. Серсея коротко постучалась и вошла, быстро оглянувшись по сторонам. К большому облегчению, супруг был один. ― Можно? ― с кокетливой улыбкой спросила принцесса. Лицо прорицателя привычно просветлело, улыбка украсила мужские губы, когда он увидел её. ― Конечно. Серсея с удобством устроилась на стуле напротив мужа ― в тысячу раз осторожнее, чем обычно, следя за каждым движением. ― Мне не здоровилось сегодня, ― без предисловий начала она. ― Я упала в обморок на прогулке с Франциском. Нострадамус закрыл глаза и шумно выдохнул через нос. От былой радости не осталось и следа, теперь он был хмур и сосредоточен. ― Как ты чувствуешь себя сейчас? Почему не сказала? ― голос его был чётким и собранным. Серсея поняла, что он злится, но ей было всё равно — это было лишь небольшой игрой, и вскоре Нострадамус испытает только одно чувство. ― Не хотела тебя тревожить. Но всё не так просто, ― Серсея задумчиво пропустила мягкую прядь своих волос между пальцами. ― Мне снятся сны. Реалистичные до жути. И очень выматывающие. Разные, и одновременно похожие. Потому что цветные. Очень яркие, совсем как в жизни. Обычно во сне я чувствую, что сплю. А здесь нет. И еще…. Я много сплю, у меня нет ни на что сил. Я думала это простое утомление и потрясение случившимся, но… Нет, ― она встала и приблизилась к мужу, внимательно взглянула в его глаза, и, хотя он наверняка понял, всё равно сказал это вслух. ― Я беременна, Нострадамус. Я жду нашего ребенка. И замерла, даже дыхание затаила. Один удар сердца, другой…Нострадамус сгрёб её в объятия, одним движением притягивая вплотную, впечатывая в себя. Зарываясь лицом в её волосы и шумно втягивая носом воздух. Поёжившись от щекочущего ухо горячего дыхания, пустившего по телу сотню крохотных знакомых искр зарождающегося возбуждения, Серсея облегченно выдохнула, когда её муж произнес: ― Ты сказала, что я подарил тебе ветер, и предложила что-то взамен, а я отказался. Но ты, видимо, меня не послушала и решила наградить снова. Самым дорогим, что ты могла подарить мне. Он бережно отстранил Серсею и, обвив руками, прижал к груди. И впервые за то время, что она знала о своем деликатном положении, Серсея улыбнулась. Широко и искренне. Нострадамус не выдержал ― подавшись вперёд, коснулся губами её губ. Жаркий поцелуй, даже немного настойчивый. Серсея слышала его дыхание и своё сердце, что вот-вот было готово пробить грудную клетку. Серсея снова плакала. Но в этот раз могла сказать почему ― от бесконечного счастья. Мир перевернулся. Раньше на свете существовал только один человек, без которого Серсея не могла жить. Теперь их двое. Это не значит, что её любовь раскололась пополам и поделилась между ними, нет. Наоборот, сердце как будто стало вдвое больше, выросло, чтобы вместить и ту любовь, и эту. Наполнилось любовью до краев. Даже голова слегка закружилась. Серсея никогда не представляла себя матерью, не ощущала материнских чувств. Дети Екатерины и Генриха вызывали в ней добрые, тёплые чувства, она их любила, но быть старшей сестрой и быть матерью самой ― разные вещи. Этот ребенок, её с Нострадамусом, совсем другое дело. Он нужен Серсее как воздух. Это не выбор, это необходимость. Наверное, у неё никудышное воображение. Она и представить не могла, как ей понравится замужем, пока не вышла замуж на самом деле. Так и с ребенком. Не могла представить, что захочет собственных детей, пока не оказалась перед фактом… Рука её медленно скользнула по груди вверх, Серсея прикрыла глаза и, когда ладонь достигла щеки прорицателя, принцесса мягко поцеловала мужа в губы. Неспешно и очень невинно. Удивленный не меньше, чем она, Нострадамус не мог поверить в собственное счастье. Всю нежность она вложила в поцелуй, и он ответил тем же. Прижав рукой за талию ближе к себе, чтобы она никуда от него не делась, второй рукой провёл по спине между лопаток вверх, запуская её в шелковые пряди волос. Обычный невинный поцелуй стал более чувственным, когда она попыталась вдохнуть, приоткрыв ротик, а он аккуратно запустил язык внутрь. Серсея повторяла за мужем все ласки. Её сердце буквально замирало от чувств, что расцветали внутри неё. Мягкий и нежный язык с лёгкостью сплетался с её. Нежность и трепет, с которым они целовались, парила невидимой дымкой, такой важной и неотъемлемой, как и любовь к ещё не рождённому ребенку Серсея прижималась к нему, потому что так подсказывало ей тело, ей хотелось быть как можно ближе к нему. Настолько чувственным был поцелуй, что Нострадамусу вскружило голову. Между ними проходил ток, пробуждающий желание. ― Я люблю тебя, ― сказал прорицатель, и Серсея улыбнулась, уткнувшись лицом ему в грудь. Она и не подозревала, что можно быть такой счастливой. Сообщить родителям она смогла только утром, потому что весь вчерашний день провела с Нострадамусом. Муж не пожелал отпускать свою жену, и поскольку прорицатель пока был никому не нужен, то Серсея позволила себе запереться с ним наедине. Слуги ― пусть думают, что хотят, девушке было всё равно. Она была счастлива. Окрылённая хорошими новостями, Серсея пребывала в хорошем настроении. Поэтому на вечер у неё были совершенно определённые планы. Она была счастлива и хотела поделиться этим счастьем, когда его тело аккуратно впечатывалось в её собственное. То, как его пальцы судорожно сжимались на её бедрах, словно навсегда оставляя на них следы, то, как его горячее дыхание на её шее вызывало в ней безудержное желание, и на несколько секунд у Серсеи мелькнула невероятная мысль ― этот ребенок определённо должен был быть сильным и счастливым, ведь был зачат в любви, настоящей любви. Утром после завтрака она нашла короля и королеву в тронном зале. Судя по напряженным лицам, они опять сошлись в очередной словесной перепалке. В последнее время и так не самые лучшие отношений Генриха и Екатерины пошатнулись ещё сильнее. Стоящая перед Генрихом Екатерина, освещённая мягким светом, смело смотрела в сторону короля. Тишина стала осязаемой; казалось, сам воздух дрожит от напряжения. ― Ругаетесь? ― буднично спросила принцесса, подходя к родителям. Генрих метнул в неё гневный взгляд, и огонь его немного поутих. Он медленно повернулся к дочери, сложив руки в замок за спиной. ― Иди к себе, Серсея, ― строго произнёс он. Серсея с неким беспокойством посмотрела на своего отца-короля, отмечая, как чернеют от усталости его глаза, а меж бровей давно залегла и не хочет расправляться упрямая морщинка. ― Тебя это не касается, ― обманчиво-мягкий голос плавно обволакивал мрамор колонн, отражаясь от стен. ― Действительно. Но я тут по-другому поводу, ― ровно ответила Серсея, смело глядя отцу в глаза. Она качнула головой, отгоняя непрошенные мысли. ― Я хочу принести немного радости в этот мрачный день. ― И каким же образом? ― удивленно спросила Екатерина, и девушка порадовалась тому, что её шпионы не донесли раньше, то ли занятые другими делами, то ли уважая право принцессы рассказать самой. ― У меня будет ребенок, ― она попыталась придать голосу максимум веселья и торжества, и широко улыбнулась. ― Я беременна! Екатерина тихо вскрикнула. Генрих застыл, глядя на дочь расширившимися глазами, а потом внезапно громко рассмеялся, привлекая внимание всех аристократов в зале. Генрих взошёл на свой трон. ― Дамы и господа! ― громко и торжественно объявил он. ― Господь милостив к нам, он преподнёс нам подарок. Скоро, дом Валуа получит первого наследника. Моя дочь Серсея ждёт ребёнка. Все взгляды неумолимо обратились к ней. Сначала кто-то один, а потом все громко захлопали, и со всех сторон посыпались поздравления и пожелания счастья, удачи, здоровья. Екатерина радостно сжала плечи Серсеи руками и поцеловала в макушку. ― Серсея, подойди сюда, ― он протянул руку, и принцесса, приблизившись, вложила в неё свою. ― Я найду подарок, который подходил бы к твой молодости и красоте, а пока ― ты и твой муж получаются титул герцога и герцогини Шательро, Этампа и Ангулема. Живите счастливо. В честь этого события мы устроим праздник как можно скорее. «Когда беглая королева Шотландии вернётся», ― мысленно добавила Серсея, но ничего не сказала. Отец, не скрывая счастья, крепко, но осторожно обнял её, и зал взорвался ещё более громкими криками одобрения. Принцесса выходила из зала в приподнятом настроении. Она довольно жмурилась, поглаживая животик и думая о скором счастливом будущем, как вдруг в её потоки мыслей влезли без всякого разрешения. ― Как быстро ты забеременела. Ни мне, ни Екатерины этого не удалось, прошли годы. В голове стоял дикий шум, мысли бились о черепушку, как рой взбесившихся пчел. То и дело они жалили. Нет, даже не пчелы, а шершни, ведь пчелы умирают после первого укуса. А Серсею жалили одни и те же. К этому теперь прибавилась ещё и Диана де Пуатье. Серсея надменно посмотрела на фаворитку. Тонкие шрамы на шее заставили её усмехнуться, и Диана побледнела от ярости. Конечно, она не строила иллюзий по поводу того, кто приказал изуродовать её. Вариантов не так много ― Екатерина, Кенна, или Серсея. Диана верила, что это была дочь, и ведь не ошибалась, ведьма. Странно, Серсея думала, что женщина уже покинула замок. Что же она тут до сих пор делает? ― Я не похожа на вас, на тебя ― уж точно, ― Серсея решительно шагнула, но Диана тоже шагнула следом, перекрывая путь. ― Уйди с дороги, не порть мне настроение, ― зашипела она. ― Иначе что? ― высокомерно спросила фаворитка. Серсея пожалела, что у неё нет ничего подходящего под рукой, чтобы воткнуть ей прямо в горло. ― Иначе я могу случайно взять какой-нибудь яд Екатерины, и рука слуги дрогнет над твоей едой. ― Отравишь собственную мать? Боль и унижение, которые Серсея переживала много лет подряд, о которых её заставили забыть, вернулись с такой силой, словно всё произошло совсем недавно. ― Ты не моя мать! ― мгновенно вспыхнула Серсея, и Диана даже сделала шаг назад, пугаясь той ярости, что засверкала в очах принцесса. ― Ты бросила меня, отказалась, предлагала нянькам утопить меня в колодце. То, что ты меня родила, не даёт тебе право называться моей матерью. Ты мать для Баша, не моя. Она нашла в себе силы не ударить старую ведьму, лишь взмахнула золотистыми волосами, которые так ненавидела Диана, и гордо прошествовала в свою комнату. Там она наконец смогла выдохнуть. Серсея впилась ногтями в собственную руку, пытаясь совладать с эмоциями, с бешеной скоростью менявшихся от жалости и страха к ненависти и свирепой решимости. Еще совсем немного, совсем чуть-чуть, и проклятая ведьма лишится всего и уйдёт с дороги… Наконец-то. ― Камила, ― холодным голосом позвала она. Служанка с опаской скользнула в комнате. Этот голос она знала слишком хорошо. ― Сообщи Габриелю, что я хочу его видеть. Габриель прибыл через несколько часов. Серсея его ждала чуть в стороне от того места, где недавно разговаривала с его отцом. Она сидела на каменном бортике фонтана, нагретым тёплым солнцем, и рассматривала, как в кристально-чистой воде резвятся маленькие, забавные рыбки. Габриель явился в тёмно-синих и серых одеждах, её цветах ― как любой бастард, Серсея выбрала себе герб сама. Серая королевская кобра обвивает золотую флорентийскую лилию Медичи на синем фоне. Она оценила знак уважения. Наёмник выглядел куда лучше, чем с их последней встречи. Побои сошли, Габриель прибавил в росте, он был в чистой, хорошей одежде, его тёмные волосы были собраны назад, а карие глаза смотрели с уважением, спокойно. От него приятно пахло лесом. ― Ваша Светлость, ― он поклонился и, не давая Серсее вставить даже слова, тут же сказал: ― Поздравляю со свадьбой. И позвольте сразу сказать о том, что я высоко оценил пожалованные мне деньги. ― Спасибо за поздравления, ― кивнула девушка, отстранённо рассматривая метавшихся в воде ярких рыбок. Габриель неуверенно приблизился ― он не получил разрешения, однако Серсея явно благоволила ему. Парень уселся на бортик на некотором расстояние от принцессы и начал молча ждать, пока она выложит ему свою просьбу. ― У меня есть кое-что для Вас, задание, которое можно доверить только Вам, ― сказала она тихо и мягко, и Габриель уже понял, приказ какого характера ему будет отдан. ― Нужно сделать всё быстро и надежно. Так, чтобы Вас, а с Вами и меня, никто не заподозрил. ― Я слушаю, ― голос его был тихим, чуть ли не умоляющим. Даже тембр поменялся, стал более гортанным, не таким ритмичным. На мгновение между ними воцарилась вязкая тишина. ― Ты или кто-то из твоих людей… они должны изуродовать королевскую фаворитку, ― в наступившей тишине отданный почти шепотом приказ принцессы прозвучал громом. Габриель не выглядел удивленным. Все знали о том, какие отношения связывают королевскую кобру и её мать, поэтому наёмник не был удивлен, получив такой приказ. ― Диану де Пуатье? ― уточнил он. Серсея поняла его замешательство ― ведь теперь была ещё и Кенна. ― Да, ― кивнула принцесса. ― Завтра она отправляется вон из дворца. Оставьте её в живых, но изуродуйте. Её нужно изрезать так, чтобы мой отец больше никогда на неё не посмотрел, чтобы при дворе с таким лицом она не появилась. Разукрасьте её как следует, прижгите огнём, выдерите волосы… Видеть не могу эту шлюху! ― не сдержавшись, скривилась Серсея, и на тонких губах Габриеля промелькнула слабая улыбка. Ему нравилась решительность, с которой эта женщина отдавала приказы. И ее изобретательность тоже нравилась — ведь больше всего на свете, Диана де Пуатье хотела находится при дворе рядом с королём. Серсея собиралась лишить ее всего этого. ― Будет сделано… ― он какое-то время молчал, а потом аккуратно продолжил: ― Ваше Величество. Мои люди ждут, когда могут встретиться с Вами, они восхищены тем, что такая девушка, как Вы, пожелала их службу. ― Как только с Дианой всё будет выполнено, я лично встречусь с вами и заплачу, ― пообещала принцесса. ― Благодарю Вас. Ещё раз поздравляю со свадьбой, надеюсь, брак Ваш счастливым будет, ― он выразительно глянул на её живот, и Серсея поняла, что новости о скором пополнении в её семье дошли и до него. Впрочем, Габриель оказался тактичен, чтобы не говорить об этом, но в его пожелании счастливого брака Серсея угадала нужный, двоякий подтекст. Он внезапно спохватился и вынул из складок плаща деревянную резную шкатулку, протягивая ту принцессе. ― Примите этот скромный браслет от ваших покорных слуг. Скоро Вы получите приятные новости. Он ушёл, не дожидаясь, пока девушка откроет подарок. Принцесса колебалась, но всё-таки аккуратно открыла резную крышку ― вся шкатулка явно была расписана вручную. На тёмном бархате лежал довольно простой, но изысканный тонкий браслет из бирюзы и чёрного янтаря. Он мог показаться простым, но для Серсее камни говорили больше слов. Бирюза ― по поверьям ― обладала высокими защитными свойствам, отгоняла нечистых духов, поэтому мамы украшали хотя бы маленьким кусочком кроватки своего чада, чтобы не позволить духам навредить ребёнку. Чёрный янтарь ― камень с замечательными защитными свойствами. Считалось, что этот камень защищает человека от недобрых взглядов и злых слов, клеветы и зависти. Он защищает всё, что может дать новое — новые мысли, новые свершения, новую жизнь, по этой причине камень считался талисманом для беременных женщин, помогающий выносить плод и благополучно родить ребенка. Серсея озабоченно приложила руки к животу. Правильно ли она поступила, что на следующий день после счастливого известия отдала приказ о том, чтобы наёмники изуродовали Диану? Ведь, как известно, грехи родителей несут дети и внуки, потомки до седьмого колена. Леди Нострдам посмотрела на чёрный янтарь. Его было преимущественно больше, чем бирюзы. Камень активно противостоит любому источнику зла и насилия. Он защищает слабых и обездоленных, но в то же время его защита может быть неадекватной, то есть излишне жестокой, вплоть до полного уничтожения источника зла.