Королевская любимица

― Доброе утро! ― Екатерина распахнула двери, заставив и Серсею, и Нострадамуса недоумённо уставиться на королеву. Женщина явно пребывала в прекрасном расположение духа. ― Как поживает наша троица?! Отец, мать и нерождённый сын. О Боже, пусть первым будет сын, а дочери будут потом! ― Может, я хочу девочку? ― язвительно спросила принцесса, перехватывая десерт в виде вкусного пирожного с тарелки. Нострадамус, независимо от своей жены, пришёл к мнению, что Серсее надо было больше есть, поэтому каким-то загадочным образом сегодняшним утром девушка съела почти полную тарелку овсяной каши с ягодами, жареного каплуна, хлеб с ветчиной и яйцами, и при этом не собиралась отказываться от тёплого чая с пирожными из хрустящего теста, взбитых сливок и сахарных ягод. Екатерина хмыкнула и присела рядом с дочерью, кивком пожелав приятного аппетита ей и Нострадамусу. ― Женщина сильна своими сыновьями. Кроме того, моя мама верила, что, если первым рождается мальчик ― он приумножает красоту матери, а девочка лишь увеличивает, ― вдруг добавила она, и Серсея замерла. Если она когда-то и спрашивала про своих бабушку и дедушку Медичи, то это было так давно, что она уже и забыла, но мать хранила каждое воспоминание о родителях, которых не знала, тщательно и скрупулёзно. Серсее трудно было представить, что она чувствовала, будучи круглой сиротой, ведь она сама всегда оставалась окружена и вниманием родителей, и десятью братьями и сестрами. ― И всё равно… Я не королева. Мой сын не претендует на трон. Серсея взяла второе пирожное и третье, потом четвертое. ― Но он ― мой единственный наследник, не говоря уже о том, что единственный сын Нострадамуса, ― фыркнула Екатерина. ― Все мои дети носят фамилию Валуа, но будущий Нострдам ― единственный, кто будет хоть немного Медичи. Медичи больше, чем Валуа. Серсее было что на это ответить, но она не решилась. Король Франциск был слишком горд, чтобы принять помощь от родственников невестки большую помощь, чем предписывали приличия, поэтому Екатерина не разрешалось завещать свои богатства детям, другое дело ― Серсея и её дети. ― Вы не за этим сюда пришли. Екатерина кивнула. ― Ты слышала, что случилось с Дианой? ― Нет, ― легко и просто солгала Серсея. Мерзкая сука покинула дворец неделю назад, сразу после разговора Габриеля и Серсеи, и вчера вечером принесли хорошие новости ― бывшую королевскую фаворитку в дороге изуродовали, разбойники напали на карету, ограбили и изрезали женщину, стаскивая с неё драгоценности. Ходили слухи, что Диану де Пуатье даже изнасиловали. Серсея не знала, так ли это, но она не стала делать выговор людям Габриеля ― они получили свою оплату за проделанную работу, и ― ни дать, ни взять ― сделали её прекрасно. Подгадали момент, разыграли нападение, обогатив себя ещё больше и найдя причину того, что случилось. Обычное ограбление, а мерзкая сука так цеплялась за украшения, что пришлось её резать. Никто не станет подозревать, что нападение ― дело рук принцессы Серсеи и тех наёмников, что похитили её. ― Слышала, не надо лгать, ― Серсея не стала отрицать. Она потянулась к другой чаше, и Екатерина вопросительно изогнула бровь, посмотрев на зятя. ― Кофе? ― С большим количеством молока, ― пояснил Нострадамус. Он молчал весь разговор. Конечно, вчера Серсее пришлось рассказать о том, что Габриель теперь её личный наемник, и не сказать, что эта новость обрадовала её мужа. Особенно его не радовало принятое ею решение, но как он мог запретить дочери отомстить матери, которая покалечила её? Нострадамус до сих пор с ярким гневом вспоминал о синяках на шее возлюбленной, оставленных когтями Дианы. Своё она получила. Но наличие наемников всё равно настораживало. Крепчайший кофе, зёрна которого везли специально для принцессы с далекого Юга, её любимый кофе. Сегодня на вкус он был слаще греха и мести. ― С таким лицом, как у неё, при дворе больше не появишься, ― сказала Серсея и не сдержала хитрую усмешку. ― Она вылечила шрамы, посмотрим, как она справиться с этим. Нострадамус и Екатерина посмотрели на неё с недоверием. Диане и вправду сожгли чем-то лицом, но это было будто много месяцев назад… Как раз перед свадьбой Серсеи. Все во дворце поговаривали на Екатерину ― кто, как не королева Медичи знает все способы отравления людей. А яд значит был подсыпан идеальной рукой Серсеи. ― Кому ты приказала это сделать? ― требовательно спросила Екатерина. ― Людям Габриеля? Он тебе служит? ― ей было интересно, какими силами обладала её дочь. ― Всегда неплохо иметь наемников, которые верны тебе. ― Для них может появиться ещё одно задание, ― обрубила королева. Серсея заинтересованно подняла на неё взгляд. ― Себастьян? ― догадался быстрее супруги Нострадамус и заметно напрягся. ― Их с Марией вернули в замок, ― огорошила Екатерина. *** Серсея бежала по коридорам дворца, слегка приподняв платье. В голове набатом стучали мысли, точно гвозди впиваясь в разум. Мария, королева Шотландии… Возможно, Серсея не могла понять её полностью ― кроме Дианы ей ничто не угрожало в детстве, да и можно ли ненависть фаворитки короля назвать настоящей угрозой для любимой дочери королевской четы? Нет. Серсея росла в достатке и любви, боясь смерти не больше, чем остальные наследники королевского трона. А Мария стала королевой спустя шесть дней после рождения. Её пытались убить всю её жизнь, и при этом она была королевой ― куда выше самой Серсеи, даже Екатерины, всего лишь родившейся в зажиточной семье и ставшей женой будущего короля. Серсея могла её понять, возможно ― даже стать её подругой. Во многом, душу принцессы Медичи и леди Нострдам грело то, что в сердце Франциска ей всё равно не было равных. Она стояла превыше всех сестёр, и влияние на будущего короля у неё было бы больше, чем у его жены. Они были как отражения в зеркале, и любили себя так же соответственно сильно, поэтому практичная натура королевской кобры говорила о том, что подружиться с молодой королевой было бы не худшим вариантом. Почему, собственно, нет? А потом появилось пророчество, и все планы были сломлены. Серсее уже тогда было жалко девушку, которая умрёт потому, что Екатерина любила своего сына и не была готова отдавать его смерти из-за любви. Упрямая, самоуверенная Мария была виновна во всех бедах, свалившихся на их семью, даже в той, которую предложила всего несколько часов назад. Серсее стало плохо, когда Екатерина сказала о том, что предложила Мария. Её решение было наивным и столь же по-детски жестоким. Она просто-напросто решила, что будет достаточно всего лишь отправить Екатерину в монастырь, аннулировав королевский брак и сделав тем самым Франциска бастардом. Бастардом, не обязанным жениться на грозящей ему гибелью девушке. Сделать законным сыном Себастьяна, брата, которого Серсея ненавидела, и чью мать приказала изуродовать. Если шлюха не умрёт в ближайшее время, став матерью законного наследника, она отыграется на Серсее. Генрих решил обдумать это, но сейчас Серсею больше волновал брат, нежели отец. Франциск об этом знал. И как бы сильно Серсея не хотела смерти проклятому бастарду, она должна была отгородить брата от того, что в итоге тяжелым грузом ляжет на Франциска в будущем. Поэтому, несмотря на то, что крыльев у неё не было, в темницу, где был заперт Баш, она буквально летела. Напуганная Мария не рисковала втсинуться между дерущимися, хотя едва ли это можно было назвать дракой ― Франциск просто избивал с определённой жестокостью Себастьяна, который валялся на полу, прикованный цепями к стене. Баш слабо пытался отбиваться, хотя на лице Франциска было несколько царапин. А вот лицо бастарда рисковало превратиться в нечто, похожее на сырое мясо. ― Франциск! ― взвизгнула принцесса, бросаясь между братом и Себастьяном. Дофин замер, когда почувствовал, как тонкие пальцы сестры вцепились в его камзол, как вся она прижалась к нему, ощутив горячее дыхание на шее. Он дёрнулся, желая нанести новый удар распластавшемуся на холодном полу Себастьяну, смести Марию с дороги. Королева Шотландии замерла перед Башем, словно смогла бы заставить Франциска отступить. ― Франциск, брат, прошу, остановись! ― Я убью его! ― рычал Франциск. Лицо его побелело как у смерти, пальцы сжались на плечах сестры, а глаза наливались кровью. ― Он этого не стоит, брат, ― жёстко заявила принцесса, заставив Франциска перевести взгляд голубых глаз на себя. ― Это отребье не стоит этого, ― мягко повторила она. Пользуясь возможностью, она ловко обхватила Франциска одной рукой за плечо, другой сжав его локоть и развернулась. ― Пойдем, Франциск. Он пошёл за ней, как во сне. Его всё ещё била дрожь, а у Серсеи в голове всё смешалось ― Мария предложила изменить порядок престолонаследия, прикрываясь пользой Франциска, возможно, даже веря в этом. Но знала ли молодая королева, сколько крови придется пролить, чтобы это стало возможным? Принцесса соображала плохо. Сначала надо было позаботиться о Франциске, поговорить с ним, а уж потом подумать, что делать и кому что говорить. Она привела брата в его комнату, и там он ― совершенно обессиленный ― присел на ковёр перед камином. Бледный и осунувшийся, со сбитыми костяшками, он пробуждал в Серсее самые теплые чувства. ― Она сказала, что это всё ради пророчества, ― внезапно сказа брат, не глядя на Серсею, только в огонь. ― Всё ради суеверия. ― Предсказания Нострадамуса более, чем реальны, и ты это знаешь, ― мягко возразила она, подсаживаясь ближе на тёплый ковёр. Она обняла Франциска за талию и положила голову ему на плечо. Близость другого всегда успокаивал их. Дофин глубоко вдохнул и уткнулся щекой в мягкие волосы сестры. ― Ты можешь не верить Нострадамусу. Но мне ты веришь? Если бы… если бы был малейший шанс сделать тебя счастливым… Или дать тебе долгую жизнь, не разбив тебе сердце… Неужели мы с Екатериной бы не попытались? Франциск повернулся к ней, облизал тонике, сухие губы, и сжал её ладони в своих руках ― мягко и нежно. ― Ты веришь в пророчества Нострадамуса? ― спросил он, серьезно глядя в лицо, так похожее на его собственное, но которое он считал более прекрасным. ― Вопреки вашему браку, вопреки тому, что Нострадамус ― твой муж… Скажи. Ты веришь? Или ты веришь в то, во что верит Екатерина? Серсея немного помолчала. Нострадамус сказал, что её изнасилуют, но это не случится. Однако он предсказывал ей скорую свадьбу и первую брачную ночь в объятьях того, кто её любит, а едва ли он мог придумать и как-то подтолкнуть Генриха к тому, чтобы Серсея вышла за прорицателя. Король ненавидел друга своей жены, едва ли он додумался бы до этого… Если бы не увидел их вместе. Всё случилось так быстро, Серсея даже не успела связать это с предсказанием. Она была довольна, и только это волновало. Но было же ещё много того, что нельзя было объяснить простым стечением обстоятельств. Серсея видела, как сбываются его пророчества всю свою жизнь, и верила в них всегда. ― Я верю, Франциск, ― наконец отважно промолвила она. Брат хмыкнул ― другого он не ожидал, и девушка решила объяснить. ― Я верю всем своим разумом в это. Нострадамус видит будущее. Возможно, не всегда точно, если что-то меняется, меняется и видение. Но в твоей судьбе он так уверен, ― Серсея подумала, а потом продолжила более уверенно. Если Франциск считает это лишь суеверием, она сможет хотя бы логически доказать, что есть такая возможность. ― Да и зачем ему говорить об этом, если это не правда? Екатерина от этой лжи бы только проиграла, она уже проигрывает. Её лишают короны, а её детей ― законного трона. Если бы видения не было… у них с Марией, конечно, были бы сложные отношения, однако она не пыталась бы разбить тебе сердце. ― Я не могу… Я пытаюсь вспомнить любое предсказание Нострадамуса, которое не сбылось, и… Не могу. Неужели всё это действительно возможно? ― он уронил голову на ладони. Как бы он ни сомневался в способностях астрологов, провидцев и магов, уже не раз убеждался в их существовании. Франциск снова протёр лоб, с которого градом катился пот. Серсея погладила его по мягким кудрям. Пусть она была старше всего на несколько дней, ей всегда нравилось заботиться о Франциске. Они росли вместе, вместе играли, иногда даже вместе спали, и Генрих шутил, что связь между ними такая, что в будущем придется их поженить. Серсея осознавала силу этой связи больше брата ― она могла убедить Франциска в том, что хотела, в том, во что ему надо было поверить. Возможно, это был её особый дар, или же просто Франциск доверял ей больше, чем она того заслуживала, но он всегда ей верил. А сейчас Серсея была как никогда честна с ним. ― В мире есть вещи, которые нам не подвластны, ― сказала она. Дофин встал на верную тропу размышлений ― он не мог вспомнить ситуацию, когда Нострадамус был не прав, и Серсея решила связать предсказания с самой собой, чтобы для брата они стали весомее. ― Помнишь, когда мы были детьми, он сказал, что видит змею среди лилий? Что она ползёт между золотыми цветами, а потом обвивается вокруг короны? Это звучало как бред, но мать всё равно не пускала нас к этим цветам, боясь, что нас укусят. А спустя, возможно, месяц, я выбрала своим гербом змею, и отец на моё день рождение вывесил флаг с необычным геральдическим символом. На синем фоне была изображена геральдическая лилия Медичи, над ней ― корона, обвитая змеёй. Про предсказание уже все забыли тогда, а Генрих и вовсе не знал. Я знаю, что мой муж скорее прав, чем не прав, а если не прав, то мы сами трактуем его слова неверно. А Нострадамус осторожен, и с нами не спорит. Как и не стал спорить с Екатериной, когда она посчитала, что его видение означает опасность. ― И тогда с моим конём… ― внезапно продолжил он. Серсея не сразу поняла, о чём говорит брат. ― Он сказал, что принц сломает ноги, мне запретили кататься верхом. А потом моего коня ужалила змея, он побежал, упал и сломал ноги. Его звали Принц. Пару минут они молчали. Серсея знала, что происходит в его голове, возможно, даже лучше него самого. Опасные, непозволительные, запретные мысли уже зародились в нем, ещё не успев оформиться, но уже спрятавшись где-то глубоко внутри. С оглушительной мощью они вспыхнули в голове, когда Франциск заметил, как сверкают глаза его сестры. Как у Медичи. Она была Медичи ровно столько же, сколько и он. ― Но как можно трактовать то, что Мария принесёт тебе смерть? Даже если варианты были бы… Какую смерть? Телесную или духовную? Смерть тебя как короля или как-то ещё? ― Думаю, я уже умер, ― горько шепнул Франциск, а после его голос обрел твёрдость и силу. ― Я верю в это, потому что в это веришь ты. Но я не прощу попытку обездолить мою мать, моих братьев и сестёр и забрать мою корону, ― Франциск решительно посмотрел на сестру. Серсея тепло, с любовью и нежностью улыбнулась брату, и эта улыбка — обычная улыбка принцессы, с которой она всегда к нему обращалась — растопила тонкую корочку ледяного сомнения. Он, наконец-то, смотрел прямо на неё. Ответил собственной тёплой и любящей улыбкой. Потянувшись, поцеловал сестру в щёку. ― Хорошо, и что надо делать? *** Серсея не знала, зачем сюда пришла. Холодные промозглые подземелья навевали страх даже тем, кто просто проходил мимо. Она спускалась вниз в сопровождении стражника, нёсшего факел, всеми силами стараясь не смотреть по сторонам. Черные провалы камер, забранных решетками, мерный гул далеко внизу — она вздрагивала, подпитывась воспоминаниями о прошедшем, о грядущем, и заставляя себя идти дальше. С каждым шагом Серсея чувствовала, как ярость затапливает её, как кровь начинает бежать быстрее. Ощущала болезненное возбуждение, предвкушение от встречи. Наконец лестница закончилась. Впереди Серсея увидела дверь, рядом с которой стоял ещё один стражник. Он открыл её, с поклоном пропуская вперёд. Затем, закрепив факел в кольце у стены, вышел, прикрыв за собой дверь. Принцесса осторожно прошла вперед, вглядываясь в полумрак камеры. У стены сидел человек с заведенными назад руками. Голова его была опущена, но, услышав скрип двери, он поднял её и попытался разглядеть вошедшего. Башу помогли, но всё равно он выглядел ужасно ― глаз опух, разбитая губа разбухла, а сам он выглядел довольно жалким. Вошедшая в темницу сестра резко отличалась от него. Её волосы сверкали, точно золото, украшения посверкивали в слабом свете, а взгляд зловеще горел, точно у змеи перед броском. Несколько секунд бастард и его сестра молчали. Серсея с отвращением разглядывала человека, причинившего ей столько боли. Она глубоко вздохнула, позволяя ледяной ярости затопить её, чувствуя, как каждая клеточка наливается бешенством. Сделав ещё несколько шагов, принцесса остановилась. ― Значит, у меня скоро будет племянник, ― внезапно сказал он. Серсея отвела взгляд и посмотрела на стену, а потом снова на бастарда. ― Или племянница. Малышка, похожая на мать. У тебя будут красивые дети. ― А ещё я теперь герцогиня, ― сообщила она. ― Отец дал мне и Нострадамусу статус. ― Хоть у кого-то в нашей семье всё хорошо, ― губы Серсеи дернулись в презрительной ухмылке, а глаза зло сверкали. ― За что ты меня так ненавидишь? ― Я скучаю по нашему детству, ― неожиданно призналась она, давая себе небольшую слабость, и пообещав себе, что не заставит Себастьяна платить за неё. Это небольшое откровение она могла себе позволить. ― Тогда наша единственная проблема была как стащить сладкое с кухни и не попасться. Или как помочь мне залезть на дерево и спуститься, не испортив платье. Тогда всё было просто. До определённого момента. ― Ты не можешь меня ненавидеть только из-за того, что один раз ребёнком я тебя обозвал, ― проговорил Себастьян, помятуя о солнечном дне, когда в коридоре, где витражи бросали яркий узор на пол, он назвал сестру «гнилой итальянкой». ― Я ненавижу тебя не из-за этого, Себастьян, ― ровно произнесла Серсея. ― Я ненавижу тебя за то, что, смотря на тебя, вспоминаю о том, что у нас одна мать. Когда ты назвал меня гнилой итальянкой, всё стало на места. Я ребёнок Екатерины Медичи. Я ненавижу тебя, потому что смотря в твоё лицо, я вижу свои глаза, я вспоминаю о том, что несмотря на все и всех, я остаюсь простым бастардом, слабостью Генриха, ― с каждым словом она распалялась всё больше, и всё больнее ей было на сердце. Себастьян… она могла его любить. Боже, она могла так его любить! Так же, как сейчас ненавидела. ― Я ненавижу тебя, потому что иначе я бы тебя любила. Ты не представляешь, как я бы сейчас рвала за тебя глотки. Но ты был первым, кто разбил мне сердце. И это я не смогла простить, ― она гордо расправила плечи, и хотя до этого возвышалась над Башем, сейчас стала выглядеть ещё более уверенной. ― А теперь я Серсея Хелен ди Медичи, дочь короля Генриха Французского и королевы Екатерины Медичи. Я ― принцесса, герцогиня, любимая жена и в скором будущем мать. У меня будет всё, чего никогда не будет у тебя и твоей матери. Счастье и покой, ― она подошла к Себастьяну, и взяла его за подбородок. Её острые ногти погладили ставшие ещё более острые скулы, а потом впилась в них ногтями, как дикая кошка. ― Если ты ещё раз пойдешь против моей семьи, я уничтожу тебя, Себастьян, ― голосом мягким, как тёплое дуновение ветра, сообщила она. — Это и моя семья тоже! ― вспылил Баш, дёрнувшись вперед, но покалеченное и изнеможённое недельным побегом тело, а также кандалы на ногах и руках не позволили ему приблизиться к возвышающийся сестре и на сантиметр. ― Франциск мой брат, как и твой, и мой отец ― наш отец. ― Да, возможно. Но ты забрал любимую девушку Франциска, забрал его корону, любовь его отца, ― безжалостно перечислила Серсея, хотя прекрасно осознавая, что Баш никогда этого не желал. Он всегда был другом Франциском. Но Серсея была его сестрой больше, чем кто-либо. ― Франциск может и простит, но я знаю, что он никогда этого не забудет. ― Ты не можешь этого знать, ― выплюнул он. Серсея хищно усмехнулась. ― Я знаю, потому что я бы не простила, ― произнесла она, и Себастьян почему-то не нашел, чем ей возразить. ― Теперь, идя против Екатерины, ты пойдешь против меня, запомни это, бастард. Тебе не быть королем. Она вышла, и дверь за ней оглушительно захлопнулась. Звук отозвался звоном в ушах Баша, и он поморщился, прикрыв глаза. Головная боль разрослась с новой силой. Юноша прикрыл глаза, пытаясь отогнать хорошо знакомое чувство. Опасность. Опасность снова нависла над ним, и на секунду Себастьяну стало страшно. Серсея уже не раз переиграла его, и чутье подсказывало ― она сделает это снова. *** Тошнота накатила как всегда неожиданно, однако Серсея к этому уже привыкла и была рада, что хотя бы перед Башем не казалась слабой. Принцесса глубоко вдохнула, стараясь прийти в себя, и опёрлась на один из подоконников. Беглым взглядом в окно она выхватила высокую фигуру брата, который пинал мяч вместе с Генрихом и Карлом, пока Эркюль под пристальным взглядом Марго делал что-то в сторонке. Серсея сделала несколько глубоких вдохов, но это не помогло. Совсем неожиданно холодная рука легла ей на плечо и ободряюще сжала. ― Ваша Светлость, ― раздался голос совсем рядом. Королева рассеянно посмотрела на девушку рядом с собой ― Лола. Темноволосая и красивая фрейлина Марии. В её глазах было искреннее беспокойство за королевскую кобру, хотя меньше полугода назад её мать убила возлюбленного Лолы. Вопреки этому, в глазах девушки застыли удивление и тревога. ― Лола, ― наконец, сипло выдавила Серсея, понимая, что дальше молчать было бы уже неприлично и волнительно, но тут же отругала себя. Но Лола, кажется, не обратила на это внимание ― её беспокойные глаза оглядели принцессу, а руки скользнули с плеч и сжались. Серсея выпрямилась, собираясь показать, что с ней всё в порядке и поблагодарить за помощь, и тут же уцепилась за край подоконника ― голова закружилась неожиданно. ― Вам плохо? Больно? Я отведу Вас к лекарю! ― приятный, хоть и взволнованный голос Лолы обволакивал сознание, и Серсея поняла, что ещё немного и сознание ускользнут от неё. Поэтому она больно вцепилась в подоконник, едва не ломая ногти. Лола обхватила её за талию, помогая выпрямиться, и оглянулась в поисках помощи. ― Стра… ― Не надо, ― Серсея помотала головой. Руки Лолы лихорадочно трогали ледяной и влажный лоб. Фрейлина подивилась тому, что в даже таком состоянии принцесса сохраняет королевское спокойствие и рассудительность. ― Если меня в лазарет принесут, я не покину своей комнаты ещё долгое-долгое время, ― она пожалела, что это прозвучало не слишком уверенно, и постаралась пойти дальше с высоко поднятой головой. Она представила эту картину ― если стражник внесет её в лазарет, Нострадамус потеряет покой. Он не говорил этого вслух, однако жена прекрасно видела задумчивые и испытывающие взгляды, обращенные к ней. Что-то в жене не нравилось Нострадамусу ― излишняя непроходящая бледность после известия о беременности, постоянная тошнота, небольшая потеря веса, слабость… Муж только и ждал возможности оградить её от всех интриг французского двора, но понимал, что сделать это будет непросто. Серсея искренне ценила заботу о себе, однако не могла позволить отдалить себя от дел. Не сейчас. Поэтому лучше, если в лазарет она сходит сама. Нострадамус уже привык к тому, что жена могла беспардонно отвлечь его от дел, да и сам никогда не отказывал ей в помощи. Серсея прижала руку к груди и ощутила бешеное биение собственного сердца. ― И всё же давайте я помогу Вам дойти до лазарета, ― настояла фрейлина. Серсея подозрительно на неё уставилась ― конечно, её королева была в сложном состоянии, но Мария же не настолько глупа, чтобы посылать к ней фрейлин, чтобы убедить встать на её сторону. Марии должно быть известно, что Серсея Баша никогда не поддержит, и что не пойдет против Екатерины, не поставит под удар её и Нострадамуса. Скорее она самолично затянет веревку на шее Себастьяна, чем согласится встать на сторону бастарда. Наверное, Лола просто была доброй. И благодарной ― ведь Серсея поддержала её, когда Екатерина убила Колина. И улыбнулась Лола искренней, почти детской улыбкой. ― Не думаю, что я имею право, но… Поздравляю Вас, ― неуверенно сказала фрейлина, когда они прошли какое-то время молча. ― Что? ― непонимающе переспросила леди Нострдам. ― С… Вашей беременностью. Поздравляю. ― Спасибо, ― Серсея кивнула. Она уже приняла все поздравления по поводу своего положения, и теперь думала совершенно о другом. ― Знаешь, я боюсь потерять его, ― внезапно призналась она. Лола вспыхнула. ― Не думайте так! Вы родите здорового и сильного ребенка. Мальчика. Ведь будет мальчик, м? ― игривая улыбка скользнула по её красивым, пухлым розовым губам. Принцесса заметила, какой Лола всё-таки была красивой ― высокой, стройной, с благородными чертами лица, глубокими, умными глазами, волнистыми густыми волосами цвета горячего шоколада. Серсея нашла в себе силы улыбнуться. На пороге лазарета Серсея уже едва стояла на ногах от морального и физического опустошения. Лола крепче перехватила её за талию и толкнула дверь, и сразу принцессу окутал сильный запах трав и каких-то масел. Не находя в себе силы поднять глаза, но направленный на неё и мгновенно ставший взволнованным взгляд мужа она почувствовала сразу. ― Серсея! Её перехватили сильные, хорошо знакомые руки. Нострадамус запрокинул ей голову, всматриваясь в глаза принцессы с расширившимися зрачками. Дышала она часто и прерывисто, и, подхватив беременную супругу на руки, Нострадамус с ужасом осознал, что несмотря на более чем хороший аппетит, принцесса почти ничего ни весит. ― Давай только без лишней паники, ― еле слышно прошептала принцесса, сильнее сжимая руку на плече прорицателя, лишь бы сохранить хоть какой-то контакт с окружающим миром. ― Ей стало нехорошо в коридоре, ― раздался со стороны голос Лолы. Серсея нашла в себе силы ухмыльнуться ― или ей просто показалось. ― Спасибо, теперь меня точно запрут в лазарете до родов. А это шесть месяцев! Нострадамус не обратил внимание на сарказм жены, усадил её на кушетку и озабоченно бегло осмотрел её. ― Не запру, если дашь себя осмотреть и пообещаешь хорошо себя вести, ― прохладно произнес мужчина. ― Я? Хорошо себя вести? ― Серея фыркнула, оглаживая юбку платья, и удобнее устраиваясь спиной на подушках. ― Ты помнишь на ком вообще женат? Аккуратность, с которой он опустился на кушетку рядом с ней и нежность, с которой посмотрел на неё, вызывали табун мурашек по телу. ― Позвать повитух? ― неуверенно раздался голос Лолы со стороны, и Серсея поняла, что смущенная таким откровенным проявлением нежности между супругами, фрейлина королевы Шотландии поспешила выяснить, может она чем-то помочь, и если нет ― то поскорее выйти, оставив их наедине. Всё-таки, это было нечто личное, между ними двумя. ― Нет, я сам справлюсь, ― ответил мужчина, благодарно кивнув. ― Хорошо, поправляйтесь, ― улыбнулась Лола. ― Спасибо, Лола, ― сипло проговорила Серсея, слабо улыбаясь. Фрейлина улыбнулась ей в ответ и принцесса проводила её задумчивым взглядом, ещё не осознавая мысль полностью, но чувствуя её зародыши. ― Пожалуйста, не переживай за меня, ― мягко произнесла она, поддавшись ближе, и сжимая его большую ладонь своей хрупкой, бледной рукой. В нос снова ударил самый любимый аромат, который прорицатель готов был нюхать взапой. ― Это невозможно. Он не сможет жить без Серсеи. Он не сможет дышать без неё. Вся его жизнь была подчинена ей и любви к ней. Нострадамус ждал ее долгие десять лет, с того момента, как видения о ней ― такой, какой она была сейчас ― посетили его. С того мига только она имела значение, он всё делал ради неё. Нострадамус любил Серсею большего всего на свете. Не потому, что судьба решила, будто он не имел другого выбора. Вся его душа заключалась в ней. Жизнь без нее была невозможна. Он внимательно, если не сказать дотошно, осмотрел её, и девушка не стала возражать. Нострадамус пристально разглядывал её лицо, попеременно трогал лоб и живот и совершал ещё множество подобных действий, которые Серсея сносила с молчаливой покорностью ― сейчас Нострадамус был не просто её мужем, а врачом, неизменно спокойным, умным и опытным, и она не могла спорить. Одного только принцесса не могла ему позволить сделать ― когда он между прочим упомянул, что можно провести более детальный осмотр, Серсея дёрнулась в сторону, сжимая юбку платья и молча качая головой. Лучше она подождет повитух, если действительно есть необходимость проверить её изнутри, но не даст это сделать Нострадамусу. ― Самое ужасное, что я даже не знаю, что с тобой. ― Я чувствую себя хорошо. Пока слабость не подкосит меня прямо в коридоре, ― пробормотала она, позволяя обнять и поцеловать себя чуть ниже стягивающей прическу короны. ― Вдруг это из-за того, что я… Что я сопротивляюсь самому материнству? ― прошептала она, неожиданно заливаясь слезами. ― Что? ― переспросил Нострадамус, удивленный и словами жены, и тем, что она так внезапно расплакалась. Он знал, что беременность действуют женщин сентиментальнее, что слёзы могут появится из-за любой мелочи ― Екатерина во время очередной своей беременности как-то расплакалась из-за того, что ей стало жалко птичку с обрезанными крыльями. Нострадамус был готов к тому, что и у его жены будут подобные всплески эмоций, в конце концов ― особенная или нет, но Серсея всё-таки была женщиной в первую очередь. Но сейчас прорицатель почему-то оказался не готов к этому. Вид плачущей принцессы волновал его, даже расстраивал ― это была не просто очередная пациентка, а его супруга, любимая и единственная. Нострадамусу понадобилось время, чтобы собраться и вернуться к лучине лекаря, а не озабоченного состоянием любимой супруги мужа. ― Я… я никогда не думала, что… хочу ребёнка. Я боюсь… что не смогу полюбить его, ― она попыталась вытереть слёзы, но они лились и лились, выжигая ей глаза, как ужасное чувство глухой тоски выжигало сердце. ― Ты полюбишь, ― спокойно произнёс он, ощущая лёгкое облегчение. Больно ей не было, просто переживала, а с этим он уж справится. Если раньше мужчина находил слова для пациентов, неужели не найдёт их для любимой женщины? ― Откуда вы всё это знаете? Ты, Екатерина… ― воскликнула принцесса как-то неестественно резко и по-детски. ― Потому что ты любишь себя, ― просто ответил Нострадамус как что-то само собой разумевшееся, и девушка удивлённо посмотрела на мужа. ― Когда родится кто-то, похожий на тебя, хотя бы характером, ты увидишь в нём друга и соратника. Увидишь в нем поддержку и опору, которую даст тебе только он. Потому что будет кто-то, кто будет любить тебя безгранично, намного сильнее меня. Этот ребенок будет обязан тебе своей жизнью, и ты никогда не забудешь этого. Ты полюбишь его, Серсея, ― хрипло, но уверенно произнес он, нависая над ней и пристально глядя в глаза. Серсея всхлипнула, прикрывая глаза, и Нострадамус молча подал ей носовой платок, которым девушка промокнула глаза. ― Так у него будет мой характер? ― счастье озарило её лицо, когда эта простая мысль пришла ей в голову. ― В большей степени. ― Сложно тебе будет, ― Серсея игриво надула губки, но не смогла так сразу вернуться к обычному состоянию. ― Я хочу полюбить этого ребёнка… не только потому, что люблю себя. А потому что я люблю его отца, ― шепотом призналась она, поглаживая живот. Нострадамус улыбнулся и потянулся к Серсее, поцеловав её в лоб. Принцесса сжала руки у него на плечах, наслаждаясь его присутствием, теплом, исходящим от любимого супруга. Оправданно или нет, но ей всегда становилось уютнее и спокойнее, когда прорицатель был рядом, и принцесса могла к нему прикоснуться, обнять его, поцеловать. — Значит полюбишь, ― убежденно произнес мужчина, упираясь своим лбом в её. Он так же, как и она, наслаждался их близостью. ― Полюбишь человека, в котором будет часть тебя и часть меня. Не переживай из-за этого, хорошо? ― он полностью обнял её, прижимая к себе, целуя в макушку, ощущая хорошо знакомый запах пшеницы и вина, исходящий от её волос. Вторую руку положил поверх её живота. ― Время всё расставит на свои места. А сейчас у тебя есть другие причины для волнения, что мне, конечно, тоже не нравится. — Это не делает меня плохим человеком? ― подавленно пробормотала Серсея, стараясь отогнать упорно возникавшие перед глазами картины. Она просто… она просто хорошо питалась, слушала мужа и надеялась, что ребёнок родится здоровым. ― Нет. Ты ещё дитя, тебе нет и двадцати. Ты пытаешься понять себя и новые чувства. Просто дай всему идти своим чередом. Серсея улыбнулась и легко коснулась его губ. Почти невесомо. Ощутив её сладкий поцелуй, Нострадамус прикрыл глаза. Принцесса углубила поцелуй, чувствуя мягкость и тепло чужих губ. Её состоянии было лучше, а тошнота отступила. Удивившись её напору, Нострадамус сперва отстранился, смотря то в глаза, то на губы Серсеи, а потом вновь накрыл их своими. Сейчас были только они и их личное счастье. Всё, что происходило за стенами лазарета там и оставалось. Взяв Серсею за бёдра, Нострадамус прижал её ближе к себе, позволяя устроиться поудобнее и делать всё, что захочет она. Удивительно, как девушка выбивала из его головы любые мысли одним своим присутствием. Металлический вкус во рту никуда не делся. Как и головокружение. Но теперь, по крайней мере, она знала, чем заняться, когда кошмары снова начнут мучить её.