Королевская любимица

― Спрячьте меня! ― потребовал влетевший в комнату Карл, и раньше, чем Серсея или Нострадамус успели хоть что-то сделать ― или хотя бы сказать ― принц Франции метнулся за ближайший гобелен и притих. Супруги удивлённо переглянулись, Серсея слегка покраснела, приглаживая растрёпанные волосы и вопросительно глядя на прорицателя. Муж хмыкнул, поцеловав её в макушку, всем своим видом предлагая просто подождать развязки. Прошло несколько минут, прежде чем в дверь коротко постучались, и вошёл Генрих. На закорках у него сидел Эркюль, сонно причмокивая губами. Он кивнул сестре и её супругу, деловито огляделся, спросил: ― Карл здесь? Серсея прикрыла улыбку костяшками пальцев и покачала головой. ― Я его не видела, ― сказала она, но было видно, что Генрих не поверил ей. Он огляделся ещё раз, бесшумно прошёлся, заглянул под кушетку, за шторы и даже с молчаливого разрешения Нострадамуса открывал большие шкафы, но брата не обнаружил. ― Серсея! ― внезапно крикнул проснувшийся Эркюль со спины Генриха. Девушка ему широко улыбнулась. Как и до этого, дети подняли в её груди нежность, она не могла нарадоваться, глядя на маленького, светловолосого ангела, который отчаянно потянулся к ней. ― Эркюль, душа моя! Младший принц заметно оживился, заметив старшую сестру, и молча протянул к ней руки. Серсея присела перед ними, и Генрих спустил брата. Эркюль быстро притопал к Серсее, попав в её объятья, и довольно улыбнулся. Конечно, его первым делом привлёк живот сестры ― он аккуратно положил на него руку и погладил. Потом нахмурился и погладил снова, делая это с таким усердием, что Серсея невольно задумалась о том, какой реакции ждёт брат. Нострадамус делал вид, что увлечён какими-то документами, но Серсея чувствовала его слегка насмешливый, но нежный и внимательный взгляд. ― У тебя животик, а там ребёночек? ― спросил он со всё возможной детской серьезностью. Серсея усмехнулась. ― Верно. ― Девочка родится? ― неожиданно спросил Эркюль, продолжая гладить живот, словно находящееся внутри дитя могло дать ему ответ. Генрих посмотрел только краем глаза, обыскивая лазарет, и теперь Нострадамус следил, чтобы принц не залез, куда не надо. Карл выбрал лучшее место, чтобы спрятаться ― нища находилась в дальней части лазарета, а гобелен был тёмным и плотным, сложно было представить, что кто-то мог там спрятаться. ― Когда-нибудь у меня будет и чудесная девочка, но прежде Нострадамусу мне нужно сына родить, ― заметила Серсея, кинув быстрый взгляд на мужа через плечо. Прорицатель усмехнулся. ― А потом может появится и дочка. Почему-то она была уверена, что оба её первых ребёнка будут похожими больше на отца, нежели на неё ― темноволосые, и такие же… колдовские. Было в Нострадамусе что-то от чародея, и, возможно, это передастся их детям, но такая перспектива уже не пугала Серсею. ― А сначала все хотят родить сыночка? ― снова спросил младший принц Франции. Серсея погладила его по светлым кудрям. ― Как Господь решит, так и будет. Не думай об этом. Генрих остановился посреди комнаты и вдруг требовательно фыркнул. ― Что же, я хотел найти его, чтобы сказать, что мама ищет нас. Но, видимо, он не хочет с ней видеться, ― громко и отчётливо произнёс принц. ― Пойдем, Эркюль, ― позвал он и, громко вышагивая, подошёл к сестре и младшему брату. Серсею Генрих поцеловал в щеку своими вечно холодными губами. Манипуляция была откровенно несерьёзной и вместе с тем ― безумно действенной, Серсея не могла этого не оценить. Генрих обладал хитростью их отца, умением манипулировать людьми даже в таком юном возрасте, поэтому сейчас безошибочно выбрал точку, на которую надо было надавить. Карл всегда ревностно любил мать, рвался к ней, и в последний раз, когда его видела Серсея ― это было несколько дней назад ― Карлу даже нездоровилось. Физических недомоганий врач не обнаружил, и сообщил принцессе о том, что болезнь вызвана скорее переживаниями, нежели чем-то иным. Поэтому ничего удивительного в том, что Карл лишь с секундным колебанием выпал из ниши, не было. Генрих рассмеялся, и Карл понял, что его обманули, и тут же обиженно насупился. Серсея тихо рассмеялась и подошла к брату, помогая Карлу подняться. Как всегда, принц поцеловал её в живот ― дети всегда прикасались к нему, когда сестра приходила к ним. ― Я уверена, что мама будет рада вас видеть, ― сказала она, улыбаясь. Нострадамус подошёл к ней, и она, зацепившись за любезно подставленную руку, поднялась. ― Камила может вас проводить. Мальчики заметно оживились. После того, как Карл заболел, Серсея настояла на том, что Екатерина сможет навещать детей тогда, когда ей захочется, и дети могут приходить к ней. Королю нечего было возразить, кроме того, на него давили со всех сторон ― и Серсея, и Франциск, и его советники, которые откровенно не одобряли такое изменение в престолонаследии, и Генрих был вынужден дать разрешение видеть своей жене их детей. И, конечно, он видел, как этой маленькой победой гордились Франциск и Серсея, которые неожиданно объединились против Себастьяна, Марии… и самого Генриха. Карл смотрел на сестру с каким-то интересом, а потом неожиданно обратился к зятю: ― Нострадамус, а то, что говорят ― правда? ― А что говорят, маленький принц? ― спокойно спросил Нострадамус. ― Что… что ты колдун и приворожил мою сестру. Серсея поперхнулась воздухом, и даже Нострадамус, который за многие годы жизни при французском дворе слышал о себе вещи и похуже, отопрел от неожиданности. Серсея отошла быстрее ― она ещё раз повторила про себя вопрос младшего брата, представила, какие слухи ходят об этом между слуг, и неожиданно громко рассмеялась. Принцесса давно не смеялась с таким удовольствием, и такой искренностью ― спокойный смех, вызванной нежностью или небольшой радостью был не в счёт, да и поводов для веселья в последнее время не было. Тут же ей даже пришлось прикрыть рот рукой и слегка опереться на Нострадамуса, который аккуратно обхватил её за талию, поддерживая. Спустя какое-то время смех утих, и она только сдавленно попискивала от шквала эмоций. Глаза у неё заслезились. ― Карл, нельзя такое спрашивать! ― вскинулся Генрих, подкидывая Эркюля на закорках, но, судя по всему, он и сам интересовался таким вопросом. Только Эркюль нахмурился, и его тёмные, материнские глаза неожиданно сверкнули недовольством. Видимо, ему было всё равно, приворожили его сестру или нет. Или просто в силу юного возраста не совсем понимал значения слова «приворот» и был искренне уверен, что без собственного желания и любви Серсея ни замуж бы не вышла, ни ребенка бы не понесла. Серсея слегка наклонилась к ним и заговорщически подмигнула. ― Никому не говорите, но на самом деле это я приворожила Нострадамуса, ― доверительно шепнула она. Нострадамус за её спиной подавил смех, хотя его тихую усмешку она услышала. ― Но ты же не колдунья! ― воскликнул Генрих, и Серсея снова рассмеялась. Не так истерически, как до этого, но с искренним удовольствием. ― Женщинам не надо быть колдуньями, чтобы привораживать мужчин, ― сказала она и поочерёдно поцеловала братьев в лоб. Эркюль довольно поморщился, когда сестра прикоснулась губами к нежной щеке. ― Бегите играть, мальчики. Они вышли, любезно прикрыв за собой дверь, и девушка выпрямилась. ― Знаешь, это очень интересный вопрос! ― внезапно серьёзно заявила принцесса, но Нострадамус видел, что ей всё ещё весело от мысли, высказанной маленьким принцем. ― Значит, меня раскрыли. Что же, да ― я подлил тебе любовное зелье в чай и заставил в меня влюбиться, ― с наигранным сожалением произнёс прорицатель. Тут он не стал мелочиться и собственнически обнял её, прижимая ближе, насколько это было возможно. Серсея усмехнулась. Её приступ немного напугал его. Серсея никогда не была склонна к истерикам, но проблема состояла в том, что она, как и Франциск, как и почти все дети Екатерины, кроме дерзкой и взрывной Клод и пока ещё маленькой, но уже горячительной Марго, учились скрывать свои истинные эмоции. Еще до того, как Нострадамус узнал, что Серсея станет его женой, понял, какая она на самом деле, она казалась ему прекрасным, но холодным цветком, что навечно застыл в зиме и никогда не расцветет по-настоящему. В их отношениях это проблемой не было, Серсея никогда не скрывала свои чувства и эмоции, находясь рядом с ним, но что-то могло быть ей в новинку. Признание в любви, например. Нострадамус ещё не получал ответ на свои признания, хотя точно знал, что жена его любит. По сути, этого знания ему хватало, он не хотел требовать от Серсеи этих слов. Такие чувства всё ещё были для неё новыми, она всё ещё к ним не привыкла, и Нострадамус ожидал их услышать уже после рождения сына. Но многие чувства в ней были закрыты, заморожены, и Серсея не выставляла их на показ. Поэтому он с опаской ожидал вот таких вот всплесков. Во время беременности сама суть женщины меняется, и хотя при остальных Серсея продолжала себя контролировать и делала это с легкостью, иногда случалось нечто похожее. Как её слезы в лазарете и горькое признание о равнодушие ― которое сейчас, как замечал прорицатель, уже прошло ― как её смех сейчас. Пару раз она могла плакать в тишине спальни, переживая минувший день и его не всегда приятные последствия. Нострадамус слабо представлял, как ей помочь в такие моменты, и мог лишь крепко обнимать, радуясь, что она не отстраняется. Серсея даже не переставала плакать ― просто утыкалась лицом ему в руку, прижимаясь спиной к груди, и продолжала бесшумно лить слёзы, слегка подрагивая всем телом. Наутро они оба делали вид, что ничего не было. Нострадамус знал, что с годами это может не пройти. Взрослея, Серсея будет все больше походить на свою мать Екатерину ― властную и сильную, но сдержанную и почти безэмоциональную королеву Франции, которая даже со своими детьми не всегда была открыта. Но за это прорицатель не переживал ― Серсея не является королевой, её жизненный путь будет проще, а значит и чувства к родным и близким она будет высказывать по-другому. А с другими… пусть ведёт себя как хочет. Нострадамус и сам не тяготил к выставлению своих чувств на публику, так что они с Серсеей определённо нашли друг друга. ― Я же не могла влюбиться в сильного, умного, преданного и заботливого мужчину просто так, верно? ― усмехнулась супруга, обнимая его за шею. Нострадамус погладил её по шее. Кожа принцессы была мягкой, тёплой и такой же белоснежной. Нострадамус любил, едва касаясь, проводить по ней пальцами, ловя дрожь, пробегавшую по телу Серсеи следом, любил гладить её, любил целовать, любил делать всё, отчего в глазах холодной королевской кобры загоралась страсть. ― Верно. Она приподнялась на носках и прильнула к его губам. Она знала, что он хотел поцелуя, но не знала, насколько: их поцелуй оказался одновременно нежным и страстным — у неё подкосились ноги, когда их языки яростно встретились у неё во рту, а рука Нострадамусу коснулась её волос, окончательно освобождая их. Но в какой-то момент Серсея перестала отвечать. Мужчина, удивлённый, отстранился, глядя в её внезапно блеснувшие глаза. ― Что такое? ― У меня появилась идея, ― с каким-то неясным ему восторгом произнесла принцесса. *** Серсея тихо вскрикнула, почувствовав лёгкий толчок изнутри. Она опёрлась на подоконник, судорожно выдыхая, стараясь при этом дышать ровно. ― Принцесса, ― раздался рядом тихий голос. ― Как Ваше самочувствие? ― обеспокоенно спросила фрейлина Марии. Лола нравилась Серсеи, без лишних оговорок. Прожив при дворе всю свою жизнь, она видела много женщин ― умных и глупых, красивых и не очень, ветренных и преданных. Лола соединяла в себе все те качества, что Серсея ценила в девушках ― она была умной, красивой и при этом верной. Леди Нострдам ещё больше ценила бы эти качества, если бы они служили на её благо. Потому принцесса видела, что Лола недовольна сложившейся ситуацией. Она была педантичной и собранной, и поэтому для неё интриги Марии считались предательством, обманом, она их не одобряла, даже если цель у них была благая ― спасти Франциска. Поэтому всё чаще и чаще, Серсея видела её в отдалении от молодой королевы Шотландии, что становилась хмурой и настороженной. Даже когда Мария уехала вместе с той беременной девкой Баша, Лола отказалась идти в темницу к Екатерине и устраивать шоу перед королевой. ― Леди Лола, ― слабо улыбнулась Серсея. ― Оставляет желать лучшего. Может, вы поможете мне?.. ― Да, конечно. В лазарет? ― с лёгкой сочувствующей улыбкой спросила Лола, обхватывая Серсею за талию и аккуратно беря за запястье руки, чтобы принцесса могла схватиться за неё. Серсея выпрямилась, насколько это было возможно, и они неспешно направились в сторону лазарета. Лола в очередной раз подивилась отсутствию фрейлин рядом с беременной дочерью короля, но Серсея предпочитала тишину и не хотела видеть рядом с собой лишних людей. ― Скоро смогу находить дорогу туда с закрытыми глазами. ― Неплохой навык. Хоть и удручающий, ― рассмеялась Лола, и Серсея в очередной раз отметила, какой всё-таки красивой была эта девушка. Жена прорицателя по-своему нравилась Лоле. От неё не веяло высокомерием и надменностью, как от её матери, и чувства опасности и страха не находило на Лолу, едва она замечала Серсею. Кроме того, она не могла отрицать, что девушка искренне переживает за судьбу своей приемной матери и единокровного брата, и причин для войны с Марией у неё более, чем предостаточно. Лола это уважала, она уважала верность и преданность, способность дать слово и отвечать за него. Принцесса Франции была немного старше Марии, но поразительно отличалась от молодой королевы Шотландии, и Лоле преступно думалось, что именно такой должна быть настоящая королева. Кроме того, с этим своим животом леди Нострдам была ещё более очаровательна. Беременность и скорое материнство делало её более мягкий и спокойной, более нежной, даже внешне она будто излучала свет. Говорят, что от беременных женщин исходит какое-то особое сияние, они словно светятся изнутри, и теперь шотландка это видела. Лоле хотелось находиться рядом с ней. Франциск вышел из очередного поворота, расслабленный и какой-то даже веселый, но всё его веселье испарилось, когда он заметил сестру и поддерживающую её Лолу. Дофин побледнел, в глазах его мелькнул испуг, и он с необычайной скоростью оказался рядом. ― Серсея? Сестра, что такое?! ― обеспокоенно воскликнул он, аккуратно перенимая её из рук фрейлины, бережно поддерживая. ― Мне стало плохо. Лола согласилась помочь мне дойти до лазарета, ― ответила Серсея слегка виновата. Франциск облегченно выдохнул от осознания, что ничего страшного всё-таки не произошло. ― Спасибо. Франциск посмотрел на фрейлину бывшей невесты, и в его глазах мелькнула слепая благодарность. Серсея всегда умела строить предложения так, чтобы люди обращали внимание на важную для неё часть. ― Для меня в радость, ― ответила Лола. Франциск кивнул и подхватил сестру на руки, слегка выдохнув от натуги. — Вы ещё долго пробудите здесь? ― спросила Лола, чтобы заполнить гнетущую пустоту. Ноги сами несли её за дофином и его сестрой, которая, бледная и надрывно дышащая, уткнулась в плечо брата и помалкивала. Впрочем, фрейлины быстро исправились. ― Простите, мне не стоит спрашивать. Так или иначе он оставался главным наследником, старшим законным сыном короля Франции, и она не имела права так неуважительно говорить с ним. ― Со дня на день уезжаю, ― беспечно отозвался он. Лола ожидала, что Серсея недовольно завозится на руках брата, но принцесса даже не фыркнула в возмущении. Она, разумеется, знала, что брат собирается уехать на несколько дней, недель или месяцев, и даже одобряла это ― если с Башем что-то случится, Франциск должен быть далеко от двора, чтобы его нельзя было ни в чём обвинить. ― И куда же ты? ― спросила Серсея, не отрывая голову от плеча Франциска. Её подташнивало, а слабый запах мужского одеколона помогали с этим спрашиваться. ― В Париж, думаю. Там вкусное вино, красивые девушки и карты, ― усмехнулся дофин. ― Тогда, возможно, наши пути пересекутся. Мой брат попал в беду, и тоже в Париже, ― с лёгкой грустью сообщила фрейлина, но по озабочено сжатому запястью стало ясно, что она волнуется куда сильнее, нежели хочет показать. Серсея была довольна. ― Быть может, Франциск, ты составишь Лоле компанию? ― предложила принцесса, и брат непонимающе посмотрел на неё. ― Доедите до Парижа вместе, путешествие может быть опасно для юной леди. Проводишь, а потом отправишься по своим делам. ― Я не хочу быть обузой, ― тут же открестилась Лола, но дофин неожиданно поддержал предложение Серсеи. ― Сестра права. Такой путь лучше проделать вместе, да и мне компания не помешает, ― улыбнулся Франциск. Лола неуверенно кивнула. Она понятия не имела, что теперь с этим делать ― Мария наверняка в восторге не будет, а с другой стороны… она же больше не невеста Франциска, она невеста Баша, а Лоле действительно небезопасно добираться одной до Парижа. Королева Шотландии должна понять свою верную фрейлину. Нострадамус выругался, когда Лола открыла дверь, и Франциск внёс принцессу внутрь. Серсея поджала губы, но без пререканий позволила мужу перехватить себя из рук брата, когда тот приблизился. ― Если тебя ещё раз так принесут в лазарет, я точно запру тебя до дня родов, ― заявил прорицатель, укладывая девушку на кушетку и бегло ощупывая её живот. ― Тогда мне надо самой научиться готовить разные травы, ― скривилась принцесса, но тут же болезненно поморщилась, когда Нострадамус легко нажал ей на низ живота. На пятом месяце ― которой Серсея ожидала почему-то с большим ожиданием ― у принцессы был необычный прилив сил, казалось, она может горы свернуть. Иногда, правда, появлялись резкие боли и рези в животе, и силы быстро истекали, но в целом это было редко. Серсея вообще радовалась тому, как проходит её беременность ― никаких растяжек, оттеков, расширения вен, и даже кожа оставалась такой же мягкой, как и прежде. Изредка болела поясница, но на фоне всего это было сущей ерундой. ― Не надо, ― наконец-то примирительно заметил Нострадамус, заканчивая поверхностный осмотр, во время которого Франциск и Лола показательно смотрели в сторону. Серсея ласково обхватила небольшой живот, но уже вполне заметный, ласково положив одну руку сверху, а одну снизу. ― Намешаешь ещё что-нибудь, отравишься. Я дам тебе успокоительного, ― наконец решил он. Нострадамус был прекрасным мужем, и отцом станет столь же хорошим ― это Серсея видела ясно, и даром предвидения не обладая. Он старался обеспечить ей необходимый покой и спокойно сносил небольшие капризы. Даже прощал ей иногда бессонные ночи, когда Серсея крутилась рядом с ним на кровати, стараясь найти удобное положение для сна, и лишь иногда мог ласково её подразнить, когда утром просыпался с затекшими конечностями. А всё из-за того, что Серсея завела привычку спать с мужем в охапку, используя его плечо подобно подушке. Будто у неё своей нет, перины королевского ложа жёсткие и совершенно не пушистые, а простыни ― не тончайший шелк. Более того: обнимала она Нострадамуса далеко не целомудренно. Одна рука под его шеей, вторая на оголенном бедре, ноги переплетены с его. Зато живот удобно упирался в мужской бок, даже если Нострадамусу было неудобно ― шея постоянно затекала, ноги и весь левый бок, на котором почивала её светлость, казался ватным. Серсея всегда старалась загладить свою небольшую вину, разминая мужские плечи и становясь более ласковой, чем обычно, и в целом оба они были довольны. Серсея хорошо высыпалась, а Нострадамус получил больше ласки от беременной жены. ― Это молоко? ― спросил Франциск, замечая, как прорицатель ставит что-то кипятиться на небольшой огонек. ― Да, с мёдом и травами. Помогает справиться с волнениями. ― Можно? Я не в положении, но не отказался бы от небольшого спокойствия, ― нервно усмехнулся Франциск. ― Я бы тоже. Если можно, ― тихо произнесла Лола. Серсея спрятала улыбку. ― Конечно. Буквально пару минут, ― ответил Нострадамус. Между Лолой и Франциском завязалась ничего не значащая беседа, потом она медленно перетекла в обсуждение будущей поездки в Париж. Лола с тихим стыдом призналась, что её брат проигрался в карты, и она должна привезти необходимую сумму. Серсея какое-то время слушала их, а потом перевернулась на бок и задремала. Франциск не сразу понял, что сестра заснула ― лишь когда Нострадамус поправил одеяло у неё на плечах. ― Она спит. Мы пойдем, пожалуй, ― дофин коротко поцеловал сестру в макушку, почти не касаясь, боясь разбудить. Забрав у Лолы пустой стакан, поставил на стол, и коротко кивнул зятю. Лола изящно присела в реверансе, и они оба удалились. Нострадамус подошел к двери и закрыл её на ключ, потом вернулся к спящей Серсее и несколько секунд рассматривал жену. Прекрасная, величественная, невозможная, страстная — такой была женщина, которой Нострадамус теперь посвящал свою жизнь. Вот она лежала перед ним, беспомощная. Чёрные стрелы ресниц ложились на бледное лицо глубокими тенями, грудь мерно вздымалась в такт дыханию. Нострадамус смотрел на свою принцессу, пытаясь подавить нарастающую тяжесть в груди. ― Отлично сыграно, ― сказал мужчина, потрепав жену по плечу. Серсея тихо рассмеялась, с помощью Нострадамуса принимая вертикальное положение и довольно поглаживая живот. ― Благодарю, ― она слегка подвинулась, чтобы Нострадамус мог сесть рядом, и положила подбородок ему на плечо. ― Главное, чтобы сработало. Что с ними будет? ― Как от шампанского. Лёгкая расслабленность, желание поговорить по душам, а поскольку рядом только они, то вряд ли нужен будет кто-то другой. Должно сработать. ― Но это же не настоящее любовное зелье? ― спросила она. Нострадамус неожиданно рассмеялся. ― Любовных зелий не существует, Серсея. Так чаще всего называют афродизиаки. Они вызывают желание, а не любовь. ― Оу, ― слегка удивленно выдохнула принцесса, машинально поглаживая живот. Ребенок внутри неё стремительно рос, и Серсея уже чувствовала, как сильно будет любить его, и как он будет любить её. Даже сейчас он делал то, чего желала его мать ― несильно, но вполне ощутимо пинал, чтобы она могла правдоподобно сыграть плохое самочувствие, ночью почти не мешал, давая ей высыпаться. Этот ребенок словно угадывал все её желания, и она представляла, каким прекрасным сыном он будет ― верный и преданный, он будет любить ее беззаветно и слепо. Как и его отец. Окрыленная этой мыслью, Серсея потянулась вперёд, касаясь мужских губ своими. Колкая борода привычно пощекотала нежную кожу её лица, и Серсея положила руку на щёку Нострадамуса. Огонь в груди грозит превратится во всепоглощающее пламя. Вторая рука вспорхнула ему на плечо ― он и не думает шевелиться. Выдыхает, и её шею опаляет жар. Серсея прикрыла глаза, стараясь полностью сосредоточиться на глубоком чувстве внутри себя. Чувстве, которое приходит к ней по ночам, чувстве, которое она ощущала везде, куда бы ни пошла. Ей так хорошо. Принцесса бы могла сидеть так всю вечность. Принцесса прижалась к Нострадамусу ещё плотнее, целуя его в шею, и он со вздохом прикрыл глаза. Нострадамус не долго позволяет Серсее вести. Обхватывает её талию и одним движением заставляет откинуться спиной на кушетку. Серсея довольно смеётся, когда Нострадамус целует её ― до безумия медленно и глубоко. От одного этого поцелуя голова начинает кружиться, и Серсея полностью теряет себя. Девушка всегда растворяется в нём. ― Если бы ты знала, насколько прекрасна, ― шепчет Нострадамус в нескольких миллиметрах от губ жены. Она потерлась о него бедрами, с наслаждением слушая его прерывистое дыхание. Серсея почувствовала его плоть, упирающуюся в нежную влажную кожу, и сама выгнулась навстречу, замирая от предвкушения. ― Я знаю, ― слегка удивлённо говорит Серсея. Она и вправду всегда знала, насколько красивой была, и даже иногда не стеснялась этим пользоваться. Красивой улыбкой иногда можно добиться не меньше, чем грамотными речами. ― Нет, любовь моя, ты даже не представляешь, ― возражает Нострадамус, гладя её по волосам, и это неожиданно заставляет глаза принцессы заслезиться. Она считала себя прекрасной, но Нострадамус видел её ещё лучше, чем она была. Подобное признание выбило её из колеи ― она ещё не привыкла, что можно её любить так, как любил Нострадамус. Нострадамус приподнял юбки платья, развёл ей ноги и плотно прижимался пахом. От подобного действия так и пахло похотью, и совсем неожиданно, это привело Серсею в дикий восторг, чувствуя возбуждение мужа. Нострадамус никогда не отказывал ей в ласке, если она просила, и она никогда не искала причины, чтобы не делить с мужем постель. Это не было главным в их отношениях, но в объятьях прорицателя она становилась будто целой. Нострадамус был способен скрыть её от целого мира, и в последнее время, на фоне всего происходящего безумия во французском дворе и собственных идей Серсеи, это было именно тем, чего она желала. Нострадамус крепко сжимал её бедра, медленно и уверенно насаживая на себя. Спустя несколько мгновений, муж задвигался в ней лихорадочно, обхватывая округлившийся живот. Серсея тихо рассмеялась, мешая смех с тихим надрывным хрипом удовольствия: по каким-то причинам, ему нравился именно живот, круглый, заметный, тёплый и мягкий. Нострадамуса не привлекала отдельная часть её тела, она вся была желанна для него, но вот эта часть тела, единственная выдававшая положение леди Нострдам, вызывала в нём искренний восторг и возбуждение, которые он и доказывал аккуратными ласками, мозолистыми ладонями. Они были супругами почти уже полгода, и Серсея знала Нострадамуса. Он мог брать её грубо — так, что комнату потом приходится собирать едва ли по кусочкам. Он мог быть таким нежным, как будто Серсея самое хрупкое создание во Вселенной. Нострадамус невесомо провёл пальцами по её щеке, по шее и ключицам, обвёл декольте, и замер, смакуя ощущение гладкой шелковистой кожи под ними. Сколько лет он мечтал дотронуться до неё так, как дотрагивается мужчина до желанной женщины. Сотни заботливых прикосновений врача не смогли бы заменить одно такое. Даже спустя столько времени, он всё ещё не мог поверить, что Серсея Медичи стала его женой. Нострадамус хрипло простонал, довольно уткнувшись носом ей в шею. Грудь Серсеи в преддверии рождения младенца была по-новому упругой и высокой, мягкой и чувствительной, ноги поражали стройностью и изяществом, кожа благоухала уже знакомым ароматом, а густые светлые волосы сводили прорицателя с ума. Никто не мог сравниться с его прекрасной леди-женой. Серсея дергает бедрами, хрипло выстанывая что-то, что могло быть его именем. Заправляет волосы за уши и хрипит какой-то несвязанный бред. Её глаза горят, в них мешаются все известные ему чувства мира. Её грудь идеально подходит его ладоням. Как она красива, когда стонет под ним и выкрикивает его имя. Он видит её всю, полностью раскрывающуюся перед ним, отдающую себя. Нострадамус что-то пробормотал куда-то ей в щёку, и Серсея потянулась за очередным поцелуем, нетерпеливо облизнув губы и впившись ногтями в широкие мужские плечи. Она не сомневалась — даже через рубашку ей удалось оставить пару царапин любимому супругу. Серсея сильно свела бёдра, почти до боли, и Нострадамус хрипло простонал ей в шею. Её руки скользнули вверх к шее, путаясь в волосах, наклоняя его к себе. Она поймала его губы, приникая к ним, прижимаясь всем телом. Так необходимо. Так правильно. ― Моя, только моя, ― прохрипел Нострадамус, резко двигая бедрами. Он крепче ухватил Серсею за бедро, стиснул и толкнулся с удвоенной силой. Он хотел растянуть долгожданное наслаждение, но разрядка нашла его жену слишком быстро, чересчур долгой была прелюдия к этому сладостному мигу. Серсея продолжала тихо посмеиваться ему в шею, бездумно поглаживая горячую кожу за отворотом его рубашки и не испытывая неудобства из-за весьма однозначной позы. Волосы её слегка взлохматились, платье наверняка было помято, но принцессу это не волновало. Сегодня она была в каком-то излишне хорошем настроение, и Нострадамус задался вопросом, отчего. ― Что тебя так веселит? ― наконец задал он вопрос слегка сиплым голосом, внимательно вглядываясь в зелёные глаза Серсеи. Девушка почувствовала, как краска заливает её лицо — он продолжал находиться внутри, а она даже не заметила этого — настолько естественным теперь стало это ощущение. ― Я не знаю, ― честно призналась принцесса. ― Просто сегодня я внезапно подумала о том, что всё это не продлится вечно. Все эти противостояния и войны, все эти интриги. Они однажды закончатся, верно? Или станут не такими важными. И ещё я думала о нашем мальчике, ― она погладила живот. Нострадамус вздохнул и вышел из неё, поправляя одежду на себе и на задумавшейся о чём-то жене. Серсея устало вздохнула, чувствуя внутри звенящую пустоту, пока Нострадамус осторожно укладывал её на подушки и аккуратно натягивал платье на бесстыдно открытую грудь. Его рука с ощутимой нежностью принялась перебирать спутанные волосы Серсеи. ― О нашем ребёнке. Знаешь, мне сейчас кажется странным, что я могла не любить его, ― призналась она, слегка недовольно сведя брови и принимая сидячее положение. Ничего не напоминало о царившей несколько секунд страсти, кроме приятных отголосков в теле. Нострадамус внимательно слушал жену, тоже положив руку на её живот. ― Это звучит как бред, но я чувствую, что он любит меня. Это так странно, но я знаю, что он будет любить меня очень сильно, будет верным и преданным сыном. Он станет достойным наследником и для династии Валуа, и для нас самих, ― Серсея с улыбкой посмотрела в родное лицо мужа. Нострадамус аккуратно погладил живот жены, старясь сильно не давить. Уверенность Серсеи в их будущем была очаровательной и трогательной. Чувство покоя и правильности происходящего не покидало его. Думать не хотелось совсем. Потом будет время анализировать, сейчас в душе прорицателя царило умиротворение. Он аккуратно подтянул девушку, плотнее прижимая Серсею к себе. Ему всегда нравилось обнимать её после занятия любовью, а от места его привычка, кажется, не зависела. ― Я, кстати, задумалась об именах, ― более бодро сообщила она. ― Оставшиеся месяцы пролетят, мы и не заметим. ― И что ты надумала? ― с любопытством спросил Нострадамус. Сам он не затрагивал эту тему, хотя иногда раздумывал о том, какое имя можно дать будущему наследнику. Ведь Серсея сама сказала ― это будет именно наследник, для них обоих, желанный первенец. И пусть ни Серсея, ни Нострадамус не говорили об этом вслух, главная ценность этого ребёнка была в том, что он был именно их; тем, кто свяжет их навсегда. ― А какое ты хочешь? Всё-таки, это и твой ребенок тоже. ― Мне нравится, что периодически ты об этом вспоминаешь. ― Да ну тебя! ― Серсея схватила подушку и несильно ударила мужа по плечу. Прорицатель коротко, хрипло рассмеялся. ― Как ты хочешь назвать сына? ― Ты так уверена, что будет сын? ― с любопытством спросил Нострадамус, бросив на неё взгляд, в котором сквозило странное удовлетворение. Серсея говорила об этом так уверенно, как даже он, обладая даром предвидения, не решался. Может, дело было в каких-то особых приметах, а может связь между ребёнком и матерью была крепкой настолько, что Серсея чувствовала, кто у них родится ― мальчик или девочка. Леди Нострдам задумчиво потеребила браслет на руке, а потом неожиданно призналась. ― Мне приснился сон. Тогда, как я потеряла сознание. Будто я нахожусь в тронном зале совсем одна, и вдруг входит юноша. Сначала я подумала, что это ты, но после поняла, что ошиблась. Он был высоким, как ты, тёмноволос, но строен и легок, точно кинжал. И у него были мои глаза. Я протянула ему руку и назвала по имени. Думаю, это был наш сын. Наш первенец. Ты сказал, что твой дар крепчает рядом со мной. Может, теперь и я вижу нечто, связанное с нами. Со мной. ― Возможно, ― уклончиво ответил Нострадамус. Его не радовала перспектива того, что Серсея могла принять часть его ужасного дара. Иногда Нострадамус хотел, чтобы его и вовсе не было, и только за одно он был благодарен своим видениям ― так он точно знал, что Серсея будет его. Его женой, его любимой, его женщиной, матерью его детей. — Это имя... Сезар? ― Сезар? ― повторила Серсея, словно пробуя имя на вкус. Оно необычно легко легло на губы, и девушка вспомнила высокого, темноволосого юношу с зелёными глазами из своего сна. ― Сезар де Нострдам. Мне нравится, красиво звучит, ― довольно заключила она и потянулась, чтобы снова поцеловать мужа.