Королевская любимица

― Ваша Светлость! Габриель ворвался в комнату принцессы, заставив ту едва ли не подпрыгнуть в кресле. Юноша выглядел взъерошенным и взволнованным, чем немало удивил Серсею ― обычно тот себе такого не позволял. Наемник наспех поклонился и уже открыл было рот, чтобы доложить о причине своего прихода без лишних вопросов, как его прервали. ― Простите, что я не смогла его остановить, ― заявила Камила, появляясь следом за наёмником и метая в него ненавистный взгляд. Серсею это позабавило. ― Это срочно, ― не обращая внимания на исходящую от Камилы ненависти, твёрдо произнёс юноша. ― Выйди, ― приказала Серсея. Камила неодобрительно качнула головой, но только принцесса недовольно мотнула головой, как фрейлина была вынуждена удалиться. Серсея понадеялась, что она не побежит докладывать о приходе Габриеля королю, королеве или Нострадамусу. Это ещё хорошо, что Франциск уже уехал. ― Габриель, что такое? ― Помните, Вы сказали, что некая девушка сбежала из темницы? Серсея кивнула. Конечно, когда она пришла в себя, Нострадамус рассказал ей, кто именно и при каких обстоятельствах ранил его. Она тут же велела наёмникам Габриеля найти беглянку, а тем, кто находился в замке, ещё тщательнее охранять детей и королеву ― неизвестно, что могла учудить безумная дочь Екатерины. ― Да, а что? Нашли её? ― деловито поинтересовалась принцесса. Нострадамус просил её не отдавать приказа об убийстве Клариссы, было видно, что мужчина глубоко сочувствует несчастной девушке, и Серсея велела наемникам постараться привести её живой. Но из памяти у неё так и не вышло то, каким она нашла своего мужа. А если бы Нострадамус умер? Мысли об этом приводили Серсею в два состояния ― злость и слёзы. Прорицатель, видя это, велел жене не думать о случившемся ― до родов осталось чуть меньше четырёх месяцев, и Нострадамус хотел, чтобы всё это время его жена находилась в покое и была максимально собранной. Поэтому она сказала, что надо постараться доставить Клариссу живой, но если она погибнет ― ничего страшного. Габриель понял её приказ, кроме того, она ничего от него не скрывала ― ни слова мужа, ни свои собственные ощущения и мотивы. Если бы у королевской кобры были друзья, Габриеля можно было бы назвать лучшим из них. Наёмник замялся, но ответил честно, как она всегда требовала. ― Вроде того. Она… Она попыталась похитить… Похитить принцев. ― Что?! Внутри всё мгновенно перевернулось. Принцы ― три её маленьких брата. Карл, Генрих и Эркюль. Боже, неужели эта дикарка, жестокая убийца была рядом с её братьями? ― Прошу Вас, не переживайте. Принцы в полном порядке, можете спросить у служанок, ― поспешил успокоить её Габриель, видя, как стремительно побледнела Серсея. Принцесса глубоко выдохнула от облегчения и положила руку на свой живот. Практически сразу же ей ласково толкнулись в ладонь, словно сынок хотел её успокоить и заведомо знал, что скажет Габриель. ― Мои… ― он запнулся и исправился, словно принцесса могла обвинить его в неверности. ― Ваши люди всё время находились рядом, но… Они услышали какой-то шум за дверью, вышли, чтобы проверить, и эта девушка попыталась утащить их в тайный туннель. Конечно, стража сразу бросилась за ними, но… девушка попыталась оказать сопротивление, у неё была какая-то большая металлическая булавка или вроде того. В общем, её пришлось… ― Я понимаю. Похороните её. Габриель посмотрел на принцессу. ― Где? Мы можем просто закопать её или… Серсея покачала головой и устремила свой взгляд в окно. Конечно, ей не хотелось об этом думать ― где похоронить девушку, которая мешала планам Екатерины и которая чуть не убила Нострадамуса, оставив Серсею вдовой, а её ребёнка ― безотцовщиной. Если бы не Кларисса и её неуместная доброта, возможно, королева Шотландии была бы уже давно обесчещена и вернулась бы в свою холодную Шотландию, не представляя угрозы для Франциска. Будь воля принцессы, Клариссу бы скормили собакам, но… Но неуместно просыпавшееся милосердие рвало Серсею душу. Ребенок под её ладонями слабо толкался, и девушка вспоминала, что ответственна не только за свою душу ― за его тоже. Грехи родителей несут их дети. Хотя бы сейчас, когда ребёнок находился у неё под сердцем, она должна была быть милосердна. И эта девушка была дочерью Екатерины больше, чем сама Серсея. Мысль об этом изъедала изнутри, но принцесса упорно гнала её от себя. Екатерина презирала, жалела и ненавидела Клариссу, особенно будет ненавидеть, когда узнает о покушении на принцев. А Серсею она безмерно любила, уважала и оберегала. Кларисса была обезображенной дикаркой, в то время как Серсея ― прекрасной принцессой. Завидовать и ревновать было не к чему. ― Найдите какую-нибудь церковь в глуши, заплатите священнику, если понадобится. И поставьте крест из дерева. Но не закапывайте её как собаку. Габриель склонился в поклоне. ― Как Вам будет угодно, Ваша светлость. За что Серсея его и любила ― Габриель не задавал лишних вопросов, не лез к ней в душу. Он просто делал то, что она велела, и если бы Серсея приказала, например, сбросить Себастьяна со скалы, Габриель бы, не моргнув, уточнил, с какой именно скалы это сделать. *** ― … Габриель позже сообщит, где она похоронена. Возможно, ты или Ришар… Серсея оперлась на стол, прижав руку к животу и чувствуя, как кружится голова. Озвученная мысль вылилась бы в интересное и полезное размышление, если бы не жгучая потребность поскорее уложить обессилевшее тело на подушки. Последняя новость выбила её из колеи, она даже не подумала про это… а сейчас всё так кончилось. Екатерина какое-то время смотрела на дочь пустым, безэмоциональным взглядом, словно не понимая, о чём та говорит, а потом покачала головой и отвернулась. ― Нет. Никогда не говори мне, где её похоронили. И тебе это не стоит знать. ― Я хочу это знать, ― неожиданно твёрдо возразил Нострадамус. Екатерина с сомнением глянула на Нострадамуса и покачала головой, но Серсея неожиданно поддержала мужа. ― Хорошо, я попрошу Габриеля мне сообщить, ― мягко согласилась она. Принцесса стояла, облокотившись на письменный стол супруга и по-особенному сложив руку. Одну она положила на живот почти полностью, а второй держалась за талию, так, что большой палец лежал на пояснице, второй ― на животе, а ладони соприкасались. В последнее время это было её любимым вертикальным положением. ― Что там с Франциском? ― спросила Екатерина, отворачиваясь от окна, в которое смотрела неоправданно долго. ― Он уехал? Серсея кивнула. Франциск с Лолой уехали практически на следующий день после того, как Нострадамус ― Серсея до сих пор не была уверена, правильно ли поступала, играя роль сводни, но и брат выглядел счастливым, когда уезжал с Лолой. Возможно, она приняла правильное решение и в будущем не пожалеет об этом. Пока никто не знал об этом, кроме Нострадамуса. Возможно, это будет ещё одна тайна, которую они разделят на двоих. Ребёнок снова толкнул её, и Серсея выдохнула. Повитухи научили так делать ― на каждый толчок отвечать резким выдохом, чтобы было не так больно. Нострадамус обеспокоенно подался к ней и положил руку на талию, стараясь поддержать. Он больше не мучал её всевозможными рисками беременности, не навязывал постельный режим, просто старался как-то поддержать жену хоть в чём-то. ― С тобой всё хорошо? ― спросила Екатерина, с радостью переключая внимание с мыслей о погибшей дочери на живую. ― Как себя вообще чувствуешь? ― Довольно неплохо, ― правдиво ответила Серсея. До «прекрасно» её состояние было далеко, но она не теряла сознание на каждом шагу, что уже было хорошо. Нострадамус погладил её по руке, от плеча до локтя, и Екатерина внезапно сообщила, что ей надо идти ― родственники привезли вести из Рима. Серсея подозревала, что во время столь болезненной ситуации, Екатерина не могла находиться рядом с ней и Нострадамусом. Прорицатель заботился о своей беременной жене, был ласков и аккуратен, и смотря на всё это, королева вспоминала о том, что Генрих никогда не был так же ласков с нею, даже когда Екатерина носила их ребенка. В Нострадамусе было намного больше любви, чем когда-либо было в короле Франции. Серсея не могла винить мать за желание держать дистанцию, кроме того, это было в натуре Екатерины Медичи ― отдаляться от всех немного, чтобы справиться в одиночку. Поэтому Серсея на прощание лишь кивнула, подставила щёку под тёплые материнские губы и спокойно смотрела, как королева уходит. Ребёнок снова толкнулся. Серсея выдохнула и, с поддержкой супруга, дошла до кровати, аккуратно сев на неё. ― Больно? ― спросил он, присаживаясь на корточки перед принцессой и накрывая большой тёплой ладонью её живот. ― Нет. Ха, ― усмехнулась Серсея, поглаживая живот. ― Что? ― с легкой улыбкой спросил Нострадамус, прикасаясь к животу жены лёгким поцелуем. ― Он толкается, ― сообщила она с широкой улыбкой. ― Поразительно, я так долго этого ждала. Ребёнок был неактивен, и редко радовал мать доказательством своего присутствия. Чаще всего это были весьма болезненные доказательства, но приходились весьма кстати, когда Серсее требовалось разыграть какой-нибудь приступ. Но чтобы просто так толкнуться — это сын проделывал нечасто. И это никогда не происходило в присутствии Нострадамуса, что тоже не радовало Серсею, поэтому она не спешила рассказывать об этом. ― Моё предложение всё ещё в силе, ― мягко заметил прорицатель, и Серсея тут же поморщилась. ― Нет, ― яростно мотнув головой, ответила принцесса. ― Серсея…. ― Я сказала: «Нет». Этого не будет, ― жёстко прервала принцесса, раздражённая тем, что муж снова поднимает эту тему. ― Екатерина нашла мне повитух, одна из них спасла ей жизнь во время последних родов. Ты сам говорил, что Жанна ― умелая и талантливая женщина. ― Да, но я хотел бы быть рядом с тобой, ― Серсея поджала губы и отвернулась, глядя в окно. ― Ты даже не даёшь себя осматривать как врачу, предпочитая мучаться от боли, ожидая повитух, но… Но не дать мне это сделать. И роды ― я умею их принимать. ― Не сомневаюсь, ― холодно произнесла леди Нострдам, продолжая глядеть в окно. Нострадамус сел на кровать рядом с ней, взял её за подбородок и повернул лицом к себе, заставляя смотреть себе в глаза. Серсею всегда это завораживало ― было в чёрных глазах мужа что-то колдовское, таинственное, мистическое. Ей всегда нравилось смотреть в них, будто она силилась разгадать волшебную загадку. ― В этом дело? ― Те женщины, которым ты помогал родить… Они были просто женщинами. Не более, а я ― твоя жена. ― Это скорее аргумент «за», чем против, ― терпеливо заметил Нострадамус. Серсею всегда это поражало ― как он мог быть таким спокойным с ней всё время? Не то чтобы она намеренно его провоцировала, но она была жуткой упёртой во многих отношениях, и терпеливость, которую проявлял к ней Нострадамус, была поразительной. ― Почему ― «нет»? Аргументируй. Судя по сосредоточенному взгляду, риторическим вопросом это не было, и Нострадамус действительно ждал хоть каких-то доводов, ведь обычно такие разговоры с Серсеей заканчивались её решительным, твёрдым отказом, не подкреплённым какими-то аргументами. Прорицатель внимательно взглянул на свою жену. Он не мог не заботиться о ней и их будущем ребёнке ― они являлись самым дорогим сокровищем в его жизни, данными ему по благословению самого Господа Бога, не иначе. И тем сложнее ему было смотреть на мучения Серсеи – всё вокруг изводило её. Безумный ненавистный бастард на троне, униженный Франциск, который покинул двор, находящаяся под стражей Екатерина, слишком много взявшая на себя королева Шотландии. Только редкие разговоры с матерью или же времяпровождение с ним заставляли её отпускать тягостные мысли, но этого времени было нещадно мало. Нострадамус видел, что принцесса разрывается на части, одновременно желая родить здорового ребенка, и при этом помочь Екатерине и Франциску вернуть то, что у них пытались забрать. Переживания плохо сказывались на её здоровье и внешнем виде ― её кожа потускнела, под глазами появились тёмные круги, она не набирала нужного веса, постоянно испытывала головокружение и первые месяцы мучилась такой тошнотой, что он боялся, как бы у неё не открылось кровотечение. Меньше всего она походила на счастливую будущую мать. Принцесса слегка недовольно выдохнула, но привычная злость не пришла. Нострадамус был её мужем, и в самом начале их брака она пообещала себе, что не станет юлить и придумывать отговорки, если ей что-то будет не нравится. Она требовала от него сообщать ей правду, глядя в глаза, какая бы эта не была истина, так почему он не отвечал ей тем же? ― Ты мужчина, с которым я делю постель, ― Нострадамус кивнул, но Серсея ещё не закончила. ― С которым я хочу делить ложу после родов, потому что, судя по твоим видениям, детей у нас будет больше одного и даже больше двух. Я согласна, мне… мне нравится быть с тобой, ― она хмыкнула. ― И я не хочу, чтобы ты перестал видеть во мне женщину. ― Я не перестану. Серсея покачала головой. ― Сейчас ты говоришь так. Но что, если после родов или после очередного просмотра ты разочаруешься в моём теле. И больше меня не захочешь. ― Ты для меня ― не просто тело. ― Я знаю, ― Серсея взяла руку Нострадамусу и прикоснулась мягкими губами к грубым костяшкам. ― Я знаю. Но я не хочу думать о такой возможности. Поэтому ― «нет». Ты можешь давать мне советы, изредка осматривать, но я не позволю тебе осматривать меня глубже, принимать роды и даже просто быть на них. Она отпустила его руку и обняла, спрятав лицо на мужской груди. Принцесса больше почувствовала, нежели услышала, как Нострадамус тяжело вздохнул, но в итоге мягко произнёс: ― Ты меня волнуешь, ― решил честно признаться мужчина. Конечно, его план вполне мог пройти и тайно, без участия Серсеи, но это было как минимум неуважение по отношению к супруге, которая всегда и во всём была честна с мужем. По чести говоря, у него от Серсеи было больше тайн, чем у неё от него. Нострадамус не собирался брать на себя ещё одну тайну, так ещё и обманывать её. Серсея была умной, но ещё не взрослой женщиной, однако это не означало, что Нострадамус мог не посвящать её в какие-то дела, ссылаясь на свой возраст и опыт. ― Я?! ― удивленно воскликнула Серсея, недоумённо посмотрев на мужа. ― Ты плохо себя чувствуешь, тошнота и сонливость стали обычным делом, ― Нострадамус положил руку ей на живот, стараясь воззвать к её материнскому инстинкту. ― Серсея, у тебя нет сил. А те, что есть, ты тратишь на дворцовые интриги. Это ужасно. ― И что ты хочешь предложить? ― устало спросила леди Нострдам. Она не нашла в себе силы спорить, к тому же, супруг был прав. ― Ты бы не завёл этот разговор, если бы не собирался мне что-то предложить. Сегодня принцесса выглядела особенно плохо и вместо того, чтобы отдохнуть, она собиралась устроить какой-то праздник для своей матери Екатерины, дабы напомнить о том, что Екатерина де Медичи ― королева Франции. Опасения накрыли Нострадамуса новой удушающей волной. Он вытащил из кармана флакончик с какой-то бесцветной жидкостью. Серсея нахмурилась, принимая склянку. ― Это сонное зелье. Оно безобидно для ребёнка. ― И сколько я буду спать? ― поинтересовалась она. ― Дня два. Серсея раздраженно выдохнула. На два дня выпасть из жизни дворца ― ужасная перспектива, ей вовсе этого не хотелось. И вместе с тем ― она так устала. Ей хотелось просто забыться на несколько дней, выспаться, впервые поставить себя выше всех. Себя и своего ребенка. Чтобы она была в порядке, чтобы сын был в порядке, и чтобы Нострадамус не переживал за неё. Ради своего спокойствия, ради собственного здоровья и здоровья ребёнка можно было немного потерпеть. Кроме того, что она могла сделать сейчас? Баш тонул в своих кошмарах, Мария была бессильна, казнь Екатерины король отменил, а Франциск был с Лолой в Париже. Она могла отдохнуть, Нострадамус был прав. Кроме того, если она этим успокоит любимого мужа, почему бы и нет? Она улыбнулась Нострадамусу. Тёплые пальцы свободной руки Серсеи чуть тронули лицо супруга, заставляя смотреть в зелёные глаза. Большой палец прочертил линию нижней губы, заботливо, нежно. Так касаются только ангелы. Но рядом с Нострадамусом был демон. И поэтому невинная нежность плещется, мешаясь на дне со страстью в голубых отблесках глаз. Она придвинулась ближе и чуть поддалась вперёд. Дыхание с ароматом мелиссы обожгло губы. Прикосновение обещающе-невинное. Юркий язычок чуть пробежался по мужским губам, призывая провалиться в поцелуй. Контроль, сосредоточенность, сдержанность осыпались, оставив наедине только с этим ощущением. Со вкусом подкрашенных губ. Мягких, тёплых, нежных. Её губ, которые невероятно давно хотелось терзать поцелуями невероятной глубины. ― Увидимся через два дня, ― игриво подмигнула она. Снова поцелуй, и тонкая талия охвачена ладонями. Тёплое хрупкое тело, тонкая кожа с голубыми едва приметными реками вен под ней. Манящая, словно оазис в пустыне. В его руках. От каждого движения её губ, тонких пальцев в волосах все опасения улетают в бездну. Чертит пальцами на груди долгие нежные линии, прижимаясь крепче, выдыхая в губы все обещания, всё, что хотела сказать уже давно… и растапливает окончательно напускное спокойствие Нострадамуса, напускной лёд где-то внутри. Нострадамус верил, что его решение было правильным. И решиться на такой план, и посвятить в него жену. Серсея поняла его и приняла его идею. Пожалуй, он всерьёз получил самую прекрасную девушку в жены.