Post mortem

Регулус не мог спать. Вообще. Совсем. Стоило ему закрыть глаза, приняв положение лёжа, как в голову сразу же начинали лезть мысли. И от них было не спрятаться. Фантомные руки мертвецов впивались в его кожу моментально, как только он на мгновение проваливался в состояние лёгкой дремоты. Это было невозможно. Жажда. Вода. Всплеск. Рука на запястье. Холод. Вода. Руки-руки-руки. Вода. Холод. Темнота. Регулус распахнул глаза, всматриваясь в танцующие по тёмному потолку тени. Небо за грязным окном было таким же грязным и тёмным; ни луны, ни звёзд. Из звуков до Блэка доносились только качание огромных сосен на ветру и шум накатывающих на берег волн. Где-то в глубине уползающего на вершину холма леса периодически ухала сова. Слишком громко, чтобы абстрагироваться — даже под улюлюканье пьяных идиотов, празднующих победу Слизерина в квиддич в гостиной, заснуть было проще. Регулус перевернулся на другой бок, пару раз ударяя кулаком по притащенной Эдмундом подушке, пытаясь придать ей хоть какую-то форму. Раскладушка под тоненьким матрасом — тоже притащенная Эдмундом — противно заскрипела, издавая звуки, похожие на царапанье зеркала огрызком металлической пластины. Он снова закрыл глаза. Жажда. Вода. Всплеск. Рука на запястье. Холод. Вода. Руки-руки-руки. Вода. Холод. Темнота. Регулус зарычал. Взял подушку и перекинул её на другой конец койки. Перевернулся и лёг головой туда, где ранее лежали его ноги. Натянул одеяло — также одолженное Эдмундом — повыше. Зажмурил веки с такой силой, словно пытался вдавить глазные яблоки внутрь черепа. Жажда. Вода. Всплеск. Рука на запястье. Холод. Вода. Руки-руки-руки. Вода. Холод. Темнота. Он заскрипел зубами. Встал, подошёл к захламлённому разного рода макулатурой столу и налил в стакан воды из кувшина. Выпил. Померил маленькую каморку пастора шагами несколько раз — три раза в одну сторону и три раза в обратную. Поставил стакан, наполовину наполненный прохладной жидкостью, рядом с изголовьем койки. Лёг. Закрыл глаза. Глубоко и медленно вздохнул. Жажда. Вода. Всплеск. Рука на запястье. Холод. Вода. Руки-руки-руки. Вода. Холод. Темнота. Жажда. Вода. Всплеск. Рука на запястье. Холод. Вода. Руки-руки-руки. Вода. Холод. Темнота. Жажда. Вода. Всплеск. Рука на запястье. Холод. Вода. Руки-руки-руки. Вода. Холод. Темнота. Стакан полетел в стену и разлетелся на кусочки. Прибитый к деревянной поверхности Иисус с грохотом упал на пол. Регулус с трудом сел и упёрся локтями в колени, подпирая тяжёлую, как тонна камней, голову. Вторая ночь в этом месте была похожа на первую. Он не мог здесь спать. Ему было физически тяжело. Он чувствовал себя придавленным мраморной могильной плитой, сжатым в каменной урне, запрятанной в глубине семейного склепа. Ему было тяжело дышать. Лёгкие словно сдавило железным обручем. Это место его убивало. Оно глумилось над ним, рисуя в его голове образы когтистых мертвецов, с которых клочьями свисала сморщившаяся голубовато-сероватая кожа. Темнота помещения сама собой превращалась в темноту озера, куда Блэка утягивали собственные воспоминания неподъёмным грузом. Он чувствовал себя тонущим. Граница между собственной памятью и реальностью давно стёрлась. Чтобы напомнить себе, где он на самом деле находится, приходилось щипать себя; это помогало только открыть глаза, потому что боль на самом деле лишь проводила очередную аналогию с мордредовым озером. Он был не в порядке. Регулус был в ужасе и не мог поверить, что теперь, когда он обрёл некое подобие стабильности и крышу над головой на первое время, когда казалось бы — вот она, возможность нормально отдохнуть и хорошо подумать, что делать дальше, — его терзал собственный разум. Вставшее, как и сам парень — только наполовину из возможных вариаций, солнце окрасило небо в слишком оптимистичный нежно-розовый цвет, словно какая-то пятилетняя девочка разлила по бумаге краску. Вместо туч, висевших как дешёвые декорации, призванные скрыть скудность фантазии сценариста и дыры в сюжете пьесы, ещё несколько бессонных часов назад, был виден только налипший на не подсохшие от всё той же розовой краски места бумаги тополиный пух. Регулус не знал этой малолетней художницы, решившей украсить своё творение найденным на улице летним снегом, но в атмосферу и антураж этого города подобные стилистические решения совершенно не вписывались. Иисус был снова повешен на торчащий в стене гвоздь. Регулус зашипел, когда случайно наступил на осколок стакана. Перед глазами всё расплывалось. Он хотел спать. Мордредов христианский страдалец выглядел осуждающим. Блэк не был уверен, что совесть за всё содеянное в жизни мучает его в достаточной степени, чтобы позволять осуждать себя висящему на кресте (по собственной воле, если верить этим магловским бредням, оправдывающим их мнимое благочестие) парню. Он также не был уверен, что совершённые в жизни поступки могут быть искуплены его купанием в озере Лорда — он не думал, что имеет право страдать из-за собственных воспоминаний, учитывая, что по сравнению с тем, чего на самом деле заслуживал, он отделался довольно-таки легко. Его семья мертва. Его друзья мертвы. Лорд, судя по всему, тоже мёртв — это было хорошим известием, но почему-то не радовало так, как следовало. А вот Регулус был жив — тоже неплохо, но почему-то хотелось выть. Что за дракклова ирония судьбы? Кто вообще это всё придумывает? Регулус терпеливо собирал большую часть видимых осколков и стряхинул их в спрятанную под столом урну. Отец Эдмунд не разувался в этом помещении, поэтому за более мелкие частички стекла он не переживал и проходил мимо стоящего в углу шкафа веника совершенно равнодушно. Он снял с себя спальную одежду, которую вместе с остальным комплектом вещей ему через священника передала Гейлис, и начал одеваться. Одежда оказалась на удивление хорошей — Регулус почти не видел разницу с тем, что он носил будучи самим собой, наследником благородного рода Блэк. Он был уверен, что теперь ему придётся выглядеть как магловскому оборванцу и напяливать на себя дурацкие низкокачественные тряпки, которые маглорождённые в Хогвартсе носили по выходным. Что-то из разряда того, во что его переодела девчонка, как только нашла. Но нет. Привычные рубашки, брюки и довольно хорошие строгие ботинки выглядели согласно тому, что должен был носить уважающий себя волшебник. Только без мантий, которые Регулус заменял просторными вязанными кардиганами. Хотя удобный и качественный пиджак тоже был неплох. Девчонка Гейлис почему-то решила поддержать его легенду, хотя имела полное моральное право нажаловаться на него пастору и упрятать его в местную лечебницу для психов. За это и за сумку с вещами, а также действительно хорошее тёмное пальто, он был ей до глубины души признателен, но ей он об этом не рассказал бы даже под круциатусом. О том, что одежда, вероятно, ранее принадлежала её брату, Регулус старался не думать. Она подходила по размеру и соответствовала представлениям Блэка о том, как должна была выглядеть хорошая одежда. Некоторые вопросы вызывало бельё — его скулы неизменно окрашивало багрянцем каждый раз, когда он думал о том, как девчонка собирала эту сумку, — но это было не первостепенно. Хотя вышитое на большинстве резинок имя «Кельвин Кляйн» сильно сбивало с толку: у кого, ради моргаузы, эти предметы одежды были отобраны?.. Эдмунд пришёл вместе с магловским сосудом для чая, в котором жидкость сохраняет свою первоначальную температуру, и кульком с сандвичами с мясом, сыром, каким-то соусом и листьями салата. Регулус прекрасно знал, что этот человек был не обязан так о нём заботиться, но он был благодарен. Он безропотно согласился помочь с составлением темы для воскресной проповеди, несколько часов сидя на неудобном стуле и роясь в здешних святых книгах, ища нужные места и выписывая цитаты в немного помятую магловскую тетрадь — пользоваться предметом под названием «ручка» было непривычно, но по сравнению с гусиным пером невероятно удобно. Магловские вещи не переставляли удивлять Блэка, хотя избавиться от чувства вины, которое он испытывал, пользуясь карандашом или термосом, всё равно не выходило. Мать в такие моменты, когда он признавал безусловную удобность порождений магловской культуры, смотрела на него с вздёрнутым острым подбородком и глубоким отвращением в глазах, прямо изнутри его головы. Это место угнетало. К середине дня Регулус начал испытывать почти физическую потребность выйти отсюда. Он начал ёрзать на стуле совсем часто примерно к обеду, и, разумеется, это не осталось незамеченным. — Тебе стоит пойти проветриться, — Эдмунд смотрел на него со странной смесью понимания и сочувствия. По какой-то причине он не предлагал Блэку остаться ночевать у себя, хотя наверняка заметил глубокие, почти чёрные тени, залёгшие у парня под глазами, и Регулус был просто благодарен: он не был уверен, что те остатки чувства собственного достоинства, которые ещё теплились внутри него после встречи с девчонкой Гейлис, выдержали бы подобное предложение. Вероятно, он бы просто сбежал. Блэк отдавал себе отчёт в том, что для местных он не более чем бездомный. Но быть бездомным, ночующим в католической церкви, было не так унизительно, как быть бездомным, который побирается по домам незнакомцев. Одежда, отданная Гейлис, подачкой почему-то не ощущалась. Она не жгла кожу, и в ней Регулус почему-то ощущал некое подобие спокойствия и уюта. Деревня была небольшой. По окраинам с обеих сторон домики выглядели слишком старыми и ветхими, пропитанными затхлым запахом чужих историй насквозь. Холмы, скрывавшие дорогу из этого места за тёмными макушками деревьев, возвышались и отбрасывали тень на поселение при правильном положении солнца, только по утрам. И хотя за всё время пребывания здесь Регулус видел это явление только один раз, в то время как тучи заволакивали небо в остальном, он предполагал, что летом, в полуденную жару, это довольно здорово. По мере углубления в Валедфенью кое-где начинали появляться небольшие двух или даже трёхэтажные кирпичные постройки, а неровный и разбитый камень, вмонтированный в землю на манер плитки и в некоторых местах проросший мхом, переходил в полноценную дорогу из какого-то странного материала, названия которого Регулус не знал, хотя таким же был покрыт почти весь магловский Лондон, который он всё же видел. По нему было удобно ездить на магловских телегах, которые те называли автомобиля́ми. Сириус от них тащился. Блэк остановился у здания, всем своим видом гарантировавшего вошедшему что-то спиртное и мерзкое на вкус. Он был не во многих питейных заведениях, но эта аура запущенности и безответственности, на какую ты обречённо соглашаешься каждый раз, когда у тебя всё хуже некуда, всегда окружала такие места. У «Дырявого Котла» и «Кабаньей головы», по крайней мере, атмосфера была именно такая. Так. Ладно. Хорошо. Он вошёл. Женщина за стойкой, лет пятидесяти, в тёмной рубашке и штанах, заявила ему, что «Алкоголь людям до двадцати одного года не продаём», на что Регулус лишь кивнул. Подобные возрастные ограничения его хоть и удивили, но он всё равно не собирался пить. Он сел в самом углу, рядом с ящиком, по которому передавали цветные картинки, сопровождаемые звуком, и заказал «Fish'n'Chips», потому что Сириус рассказывал, что это «офигеть-как-вкусно-и-стоит-того-чтобы-отбросить-свои-ксенофобные-предрассудки-хоть-раз-чувак» и продаётся почти везде на улицах Лондона. Во внутреннем кармане отданного Гейлис пальто тяжёлым грузом обнаружился кошелёк — кожаный и довольно-таки потрёпанный, со странными прямоугольными кусками то ли картона, то ли ещё чего-то странного и некоторым количеством бумажек с цифрами — магловские деньги, насколько Блэк знал, выглядели именно так. Он не собирался доставать найденный кошелёк, но других денег у него не было. Эдмунд обещал аванс в конце недели, после воскресной службы, а Регулус не собирался выпрашивать и клянчить. Достаточно было и того, что этот парень приносил ему еду и позволял жить там, где, кажется, жить было не разрешено. А ещё священник договорился с хозяйкой местного подобия гостиницы, чтобы Блэк мог пользоваться душевой раз в день. Так что, Регулус после долгих часов раздумий всё же решил потратить немного. Он не был уверен, что девчонка знала о кошельке в пальто, но, скорее всего, она была в курсе, когда отдавала. В таком случае она позволяла использовать эти деньги. Вполне возможно, что их бы даже хватило на билет до Лондона. Картошка, почему-то нарезанная соломкой, оказалась вполне съедобной, хотя и не вызывала бурного восторга, который испытывал Сириус, описывая свои каникулы в мире маглов. Обычная картошка, немного солёная. Регулус спокойно отсчитал нужное количество бумажек, ориентируясь на нарисованные на них цифры, и вышел из паба, не обращая внимания на преследующие его взгляды местных, явно не понимающих, кто он и что здесь забыл. Ему в голову пришла с одной стороны дурацкая, но всё же целесообразная идея. Если его протащило через какую-то странную пространственно-временную подводную пещеру, раз он в результате оказался выброшенным в море, на сорок лет позже того времени, как утонул, то, по идее, пещера Лорда всё ещё должна была оставаться где-то. Она находилась в Корнуолле. И Регулус тоже находился в Корнуолле. Шанс, что он находился с другой стороны Корнуолла был минимален; скорее всего пещера Лорда всё также оставалась где-то поблизости. Нужно было найти её и осмотреть окрестности хотя бы на предмет собственной палочки. В такую удачу он, естественно, не верил, но просто посмотреть, что там, был обязан. Аристократ и наследник рода Блэков был должен смотреть своим ночным кошмарам в глаза — в детстве их с Сириусом часто запирали в одной комнате с боггартом, которого предварительно магическим кругом ограничивали в перемещении. Эти методы воспитания были приняты не во всех семьях «священных 28-ми», но вот их род данные традиции чтил исправно. Иногда Регулус не мог сказать, нравится ему этот факт или всё-таки нет. Он знал, что пещеры, по которым лазят местные дети, находились за домом Гейлис — Эдмунд рассказал ещё в первый день, упомянув, что обычно этим детям потом устраивают неплохие взбучки. Утёс Самоубийц, который, как выяснилось, действительно назывался именно так, оправданно пользовался дурной славой и суеверным ужасом впечатлительных мамочек. Регулус не считал, что подобная реклама была тем, что было необходимо для того, чтобы не пустить куда-то впечатлительных одиннадцатилеток. Наоборот, «не ходите туда, там опасно и умерло куча людей» для детей в этом возрасте звучало как «нужно точно туда залезть, потому что это опасное и интересное приключение». Сириус бы первым делом пошёл к этому утёсу и скрывающимся за ним пещерам. Регулус не был Сириусом; от их родства последние несколько лет он вообще открещивался всеми силами, скрывая острую горечь за презрительными ухмылками и шипением «Предатель». Но сходить туда было необходимо просто потому, что его так воспитали. Если Лорд мёртв, поднятые им инферналы должны были превратиться в обыкновенные разложившиеся трупы. Если прошло сорок лет, то от них должны были остаться только кости. Если Блэк сходит и посмотрит на них, то кошмары, разрывающие его голову, как только солнце скрывается за океаном, исчезнут. Он сможет нормально поспать хотя бы одну ночь. Регулус определённо упустил момент, когда мечты о несбыточном из разряда «изобрести новый способ применения крови дракона» перешли в «банально выспаться, не пережив заново самый ужасный момент жизни».

***

Мимо дома девчонки Гейлис Регулус прошёл с гордо вздёрнутым подбородком и старательно не обращая в эту сторону ни единого косого взгляда. Настолько старательно, что успел заметить полностью отсутствующий свет в пыльных, затемнённых окнах и полное внешнее отсутствие жизни в этом забытым всеми богами здании. Так же он с некоторым удивлением обратил внимание на темноту распахнутой пристройки со странной железной дверью, которая в нормальном состоянии, очевидно, замещала собой одну из стен этого помещения. Сейчас же эта железная пристройка представляла собой просто металлическую коробку, заваленную на бок. В любом случае, это было не его дело и он даже не собирался смотреть в эту сторону. Некоторый укол разочарования от того, что встреча, которую он так старательно избегал, всё-таки не состоялась, Регулус проигнорировал с заметным неудовольствием. Какая-то его часть хотела столкнуться с той чокнутой и таки выяснить отношения и то, за каким мордредом она внезапно решила ему помочь и поддержать легенду. Блэк ненавидел быть кому-то обязанным. Эта бледноглазая стерва растоптала его самоуважение своими подачками, и Регулус ненавидел её (и себя заодно) ещё больше за то, что испытывал какую-то странную и ненормальную отравляющую благодарность. Создавалось такое впечатление, что за последнюю неделю из него вытащили всё самое плохое и неприемлимое, что обычно вполне успешно скрывалось и было заперто под маской идеального, безупречного сына, слизеринца и аристократа. Он никогда ещё не имел проблем с сдерживанием эмоций, но теперь это было похоже на прорвавшуюся плотину: через неё мощным потоком рвалась вода, топившая его в жгучей ненависти, почему-то направленной исключительно на случайную и смутную знакомую. Регулус не знал, по какой причине девчонка вызывала у него такую реакцию. Он не видел её с того самого момента, как ушёл, громко хлопнув дверью, но тихое бешенство по отношению к ней почему-то испытывал в режиме настоящего времени. О, он имел полное право быть предвзятым. Девчонка по имени «У-меня-умер-брат» Гейлис делала из своей трагедии такую эпопею, словно на этом её жизнь заканчивалась, как в дешёвой постановке с претензией на глубокую драму и смысл. Не хватало только заломленных рук и длинных патетично-предсмертных монологов на краю того самого обрыва. В тоже самое время Регулус лишился всех своих близких и не очень людей, буквально оказавшись в следующем тысячелетии, где вся его семья уже почти полвека как мертва. Она серьёзно считала, что старое пальто и магловские бумажки смогут как-то изменить ситуацию? Блэк поморщился от последней мысли, проскочившей в голове. Что-то подсказывало ему, что драккла с два эта девчонка вообще думала о его эмоциональном состоянии. Что бы не заставило её помочь ему ещё раз, это точно была не хаффлпаффская сердобольность и не гриффиндорский комплекс героя. Незнание причин внезапной акции благотворительности (это слово в свой адрес парень проглотил вместе с комком в горле) выбешивало, пожалуй, сильнее всего. Обрыв, судя по всему, и являющийся той самой впечатляющей достопримечательностью этой деревни, действительно производил впечатление. Астрономическая башня в Хогвартсе, по прикидкам Регулуса, могла бы составить ему конкуренцию по высоте, но не по опасности. Никакого ограждения — просто земля, которая обрывается как нитка жизни в легендах про плетущих судьбы людей мойр. Небо плавно утекало за горизонт относительно спокойного серого моря. Чайки сидели на насестах, а бакланы пытались их с этих насестов согнать с жуткими истеричными криками. Блэк ещё раз кинул взгляд вниз, игнорируя естественный для человека в такой ситуации укол подсознательного страха упасть. Ему пришло в голову, что летать здесь на метле — чистое самоубийство. Непредсказуемые порывы ветра сбили бы даже самого искусного игрока в квиддич, буквально сроднившегося со своим инструментом и родившимся в небе. Тут же внутри всё съёжилось от болезненной тоски. Регулус не летал уже очень долгое время, затерявшись среди собственных вроде бы правильных ценностей и войне, которая изначально должна была вызывать лишь отвращение, а не сладкое предвкушение битв и приключений. Сейчас войны не было. Никого из участников событий не было. Можно было с чистой душой сесть и рвануть ввысь, к облакам, на такую высоту, чтобы лёгкие стягивало от нехватки кислорода, а руки, вцепившиеся в древко, леденели бы от ненормально низкой температуры. Но Регулус стоял на земле и наблюдал за тем, как воюют тупые и крикливые птицы за клочок мёртвой скалы. Нахмурившись, он развернулся и медленно побрёл по едва заметной протоптанной среди пожухлого вереска, продирающегося сквозь тёмную почву, тропинке. Она плавно уползала куда-то вниз, с холма, в разлом из серых скал, очертания которых внезапно стали смутно напоминать картину, которую парень видел несколько суток назад, упрямо продираясь ко входу в пещеру Лорда. Внутренности стянуло жёстким жгутом. Всё тело налилось каменной тяжестью, и с каждым шагом переставлять ноги становилось всё сложнее. Липкая вязкая слабость разлилась по венам вместе с кровью. Убрать из головы картинки недавних событий не получалось. Он шёл на верную смерть несколько суток назад, полностью осознавая, что его ждёт там, но это и в половину не было так же трудно, как спускаться к этому уже разрушенному от времени ущелью, при том зная, что больше ему ничего не грозит. Регулус всегда старался мыслить логически и продумывать свои действия, как завещали усопшие предки, носившие знамя Слизерина с гордостью. Но в данный момент он не мог понять, почему его трясёт, и обуздать накатывающие хуже волн эмоции так же был не в состоянии. Каждый шаг давался ценой глотка воздуха, который у него выбивало из лёгких даже такое простое движение. Внутренности сковало льдом, а магия, запертая внутри его тела, тщетно бурлила лавовыми потоками, не находя возможности вырваться на волю и затопить собой всё окружающее пространство. Жажда. Вода. Всплеск. Рука на запястье. Холод. Вода. Руки-руки-руки. Вода. Холод. Темнота. Жажда. Вода. Всплеск. Рука на запястье. Холод. Вода. Руки-руки-руки. Вода. Холод. Темнота. Жажда. Вода. Всплеск. Рука на запястье. Холод. Вода. Руки-руки-руки. Вода. Холод. Темнота. Регулус мог и дальше погружаться всё глубже и глубже внутрь своего черепа, полностью растворяясь в царящей там тьме, но запертое внутри него всё же нашло выход наружу. По крайней мере, так показалось ему в момент, когда желудок скрутило спазмом и нечто густое и горячее прошлось вдоль позвоночника… Он думал, что случится магический выброс, как у какой-нибудь пятилетки, не умеющей контролировать свои силы. На деле же он просто опустошил свой желудок, вырвав всю картошку, которую съел получасом ранее. Края кожаных строгих ботинок чуть забрызгало, по подбородку скатывалось что-то горячее и липкое, из глаз текло. Блэк краем шатающегося сознания отметил, что выброс в его возрасте всё же был бы более унизительной реакцией организма, чем банальное и совершенно не эстетичное прощание с недавним обедом. — Сэр, вы в порядке? — звонкий голос откуда-то сбоку заставил Регулуса отшатнуться так резко, что голова едва не треснула пополам, а сам он чуть не рухнул прямо в грязь. На него блестящими от не сдерживаемого любопытства глазами глядел одетый как типичный магл мальчишка лет десяти на вид. Крупные светлые кудри лезли ему в лицо, липли к блестящему от пота лбу, а грудь вздымалась так, словно он бежал. Блэк бросил беглый взгляд на подошвы его ботинок — влажные следы, вдавливающие серо-охристый засохший вереск во влажную почву, уходили вниз, к ущелью. — Да, — спокойно ответил брюнет, выпрямляясь и быстро утирая рот мгновенно найденным в кармане пальто белым платком с аккуратной вышивкой по бокам и инициалами «Э.Г.» в самом углу. — Да, спасибо, — на всякий случай проговорил он, полагая, что таким образом избавится от навязчивого внимания под предлогом оказания помощи. — Моя нянька — наша местная ведьма, она лечит людей мухоморами и всякими странными словами вроде тех, которые были в сериале про Мерлина, — с отвратительно скрытой в голосе гордостью, что, в принципе, было простительно шебутному ребёнку из простой семьи, проговорил мальчишка, рисуя на лице наверняка самую очаровательную улыбку из всех ему доступных — Регулус легко мог представить, как ребёнок перед ним получает дополнительный кусок пирога и избегает наказания за разбитую вазу с её помощью. Это было… Стоп. Регулус моргнул, цепляясь за последнюю фразу, брошенную ему в надежде узнать что-то от странного незнакомца, неизвестно каким образом оказавшегося в этих мордредом забытых местах. Местная ведьма, лечит мухоморами и странными словами, что-то там, связанное с Мерлином, — Блэк чувствовал, как его затапливает этим сладковато-удушающим чувством предвкушения, которое нельзя позволять себе испытывать в моменты отчаяния, поскольку падения и столкновения с жестокой реальностью после них всегда самые болезненные. — Твоя няня — ведьма? — скрывая поселившийся внутри него благоговейный трепет, что получилось у него куда лучше, чем у его собеседника — скрыть свою заинтересованность, переспросил Регулус, направляя пацана в нужную ему самому сторону. Некоторые маглорождённые, не сумевшие выгодно выйти замуж, как та рыжеволосая стерва с Гриффиндора, по которой так удручённо страдал Северус многие-многие годы, и не приспособившиеся к магическим реалиям, в конце концов уходили обратно в свой мир, но на своих условиях. Чаще всего они отыгрывали гадалок и чародеев, после чего селились в таких вот старых и полупустых деревнях, на пенсии вполне успешно изображая деревенских сумасшедших и юродивых. Тихо и спокойно, хотя Статут Секретности благодаря таким вот решениям обычно оказывался в опасности чаще, чем от разбушевавшихся во время очередного квиддичного матча магов. Однако Министерство смотрело на эти перебежки в обычный мир сквозь пальцы — если запретить грязнокровкам возвращаться к себе после того, как те не нашли нормальной работы в магическом мире, то итогом неизменно станет рост преступности и маргинализация общества. В последнее время даже по Косой Аллее было опасно отпускать гулять детей одних — шваль из Лютного совсем потеряла страх. Обычно Регулус к таким вот дезертирам относился с лёгким презрением и брезгливостью, хотя та же самая Белла на это фыркала: она по какой-то причине считала нормальным растрачивать такое энергозатратное чувство, как ненависть, на кого-то, вроде удаляющихся с поля зрения маглов с палочками. Сам Блэк впитал в себя философию своего отца к сущему неудовольствию обычно чересчур активной матери и искренне верил, что слишком жирно будет тратить свои нервы на кого-то, кто ему не нравится. Слизь флоббер-черфей, которую приходилось кидать в некоторые зелья, тоже особо тёплых чувств не вызывала, но он же не прорывался истребить весь их вид под корень — гораздо легче, проще и удобнее было делать вид, что в этом аккуратном стеклянном флаконе с прозрачной розоватой жидкостью, призванной избавить тебя от похмелья, такого мерзкого ингредиента, как телесные выделения скользких и совершенно неприятных существ, уж точно быть не может. Сейчас Блэк мог с лёгкостью поступиться своим мировоззрением и на время перестать сравнивать решивших удобно устроиться в родном мире маглорождённых с грязными беспозвоночными организмами. Да что там, он даже бы денег им дал, лишь бы его отправили домой, где бы он разжился палочкой и смог узнать, что вообще творится вокруг. Так что няня-ведьма пришлась бы очень кстати. — Ага, — мальчишка, без сомнения — крайне довольный тем, что смог заинтересовать заинтересовавшего его незнакомца, сунул перепачканные в грязи руки, которыми он, скорее всего, цеплялся за пропылённые выступы утёса, пока взбирался наверх, в карманы такой же грязной и кое-где порванной куртки. — Хотя она ходит в церковь каждое воскресенье. А я читал, что ведьмам там плохо становится. Но, с другой стороны, наша церковь проклята, так что, наверное, это не считается… — ребёнок явно нашёл благодарного слушателя и свободные уши и останавливать свой словесный поток не собирался. Он машинально развернулся и побрёл в обратную сторону от интересовавшего Блэка ущелья к полному облегчению последнего. Регулус неспешно пошёл за мальчиком, чувствуя, как расслабляется тело, душа и магия с каждым дюймом, на который он отдалялся от бывшей пещеры Лорда. На моменте, когда неугомонный и удивительно шумный ребёнок, всё больше и больше напоминающий Регулусу некую детскую смесь его старшего брата и лучшего друга, начал жаловаться на то, как он стащил у своей няни экземляр «Молота ведьм» и его за это на целый месяц («Какой ужас!» — с правильной интонацией отреагировал тогда Блэк) лишили сладкого и поездки в Перрапорт, как раз когда вышла «Война Бесконечности», мальчишку прервал жутко строгий голос, от которого лично брюнету захотелось сжаться и самому запереться в своей комнате на домашний аррест. — Энтони Патрик Фостер! Когда я говорю «Нельзя ходить к обрыву» — это буквально означает, что тебе нельзя ходить к обрыву! — стройная миниатюрная женщина, выглядевшая ровесницей Дамблдора, стояла прямо посреди тропинки, по которой брёл Блэк в сопровождении с пацаном, и выглядела довольно грозно. К ней жалась крайне довольная происходящим, как бы она не старалась этого скрыть, тринадцатилетняя девочка с собранными в тугой пучок мышиного цвета волосами и насупившийся мальчишка, которому на вид можно было дать пять-шесть. — Я же говорю ведьма — она всегда знает, где я и что я делал, — в сторону прошептал Энтони Патрик Фостер, выглядящий так, словно его отправили спать на странице, где главный герой наконец-то добрался до главного злодея. — Тётя Энн! А помнишь мы вчера отвар от чахотки варили? Дашь этому парню? Я его специально привёл! — снова освящая всех присутствующих яркой улыбкой с ямочками, после которого этому мальчишке должны были отпустить все грехи, с редкостным энтузиазмом провозгласил пацан. Регулус вздохнул. Взгляд женщины, названной «тётей Энн» ему почему-то совершенно не понравился — такой был у Дамблдора, и дело было точно не в лучисто-голубых глазах, тоже напоминающих о директоре Хогвартса.