Bosozoku girl doesn't cry

Все когда-то теряют контроль. Расскажи, как и когда это произошло с тобой впервые? Какие были ощущения и впечатления потом? Жалеешь или нет? Очень звенит в ушах, заглушая крики с трибун, вопли тренера, который оказался рядом в мгновение ока, сокомандницы — обеспокоенные, взволнованные, их лица расплываются нелепыми кляксами, потому что Масако плачет. Непробиваемая, стальная Масако; по ее щекам текут слезы, и от боли, и от простого глупого понимания: ради одного говняного блока похерила все: и карьеру, и все надежды на будущие достижения, и отношения с друзьями — кому она нужна-то будет, за бортом, не в теме, отставшая и оставшаяся позади. Отстающих в мире большого спорта не тащат. — Маса! — заорал кто-то так, что Араки на мгновение вынырнула из глубины подступающей паники, боли и разочарования, замешанного на стыде. Ма-бой, точно, они же обещали все придти и болеть за нее. А она так… На девушку навалилась смертельная слабость; все кости в левом запястье, кажется, подломились и впились в уязвимую, такую хрупкую плоть; Масако моргнула и пустила все на самотёк. Араки лежала в больнице, где в основном спала, безучастно провожала глазами медицинский персонал, тускло улыбалась матери и притворялась больной, когда приходили университетские знакомые — что девушки из сборной, что парни. Видеть никого не хотелось. Отец тоже приходил, дни напролет сидел рядом, ненавязчиво занимаясь своими делами, так что Масако чувствовала себя хорошо и спокойно. Только вечером, перед самым уходом, однажды спросил: — Прогнозы не очень хорошие, Араки. Ты знаешь, что дальше? Масако только равнодушно пожала плечами, а когда родитель ушел, долго выла, уткнувшись лицом в подушку и проглатывая судорожные рыдания. Быть безучастной больше не получалось; стоило брать ситуацию обратно в свои руки — в сломанную со смещением, пережившую уже две операции — и здоровую. Врачи старались быть обходительными и мягкими, но и за их неясными туманными намеками Араки было ясно — никакой больше игры в профессиональной лиге. Девушка вертела эту мысль днями и ночами, проговаривала вслух, с каждым разом кривясь все равнодушнее, и в итоге уговорила себя, что и без травмы ей играть оставалось бы недолго — возраст у женщин был явлением капризным, — и все равно, что «недолго» могло бы продлиться при должной степени удачливости еще лет семь. Но теперь склонять историю в сослагательном наклонении смысла было даже меньше, чем в попытках поскорее выписаться, чтобы продолжить тренировки; и то, и другое было равно бессмысленным. Выписали Масако, тем не менее, совсем скоро, строго предписав руку не беспокоить еще месяц. К этому моменту Араки даже морально постаралась приготовить себя к встрече со всеми теми, кому отказывала в свидании в больнице; Гента поджидал ее чуть ли не у ворот дома, с печатью беспокойства тягостного смущения на лице. Он играл, продолжал делать свое дело, а Масако больше не могла. Удивительно, как обнажилась между ними зловещим ребром пропасть, когда-то обозначенная участием Такеучи в банде босодзоку. Не иначе как кармическая расплата подоспела. — Ну, что? — спросил он с затаенной надеждой, и девушка поняла, что родители никому ничего не рассказали, даже с тренером, наверное, оставили переговариваться ей самой. — Никакого больше баскетбола, — ответила Араки, постаравшись, чтобы голос звучал сухо, но что-то пошло явно не так: горло перехватило, невероятная тяжесть гипса обрушилась на плечи, Гента подхватил, прижал к себе и они стояли вдвоем, в тишине, пока Масако сначала брала эмоции под контроль, а потом просто позволила себе ни о чем не думать, в блаженном забытьи только вдыхая-выдыхая влажный холодный воздух. — Ты справишься, — пробормотал Такеучи Араки в макушку, отстраняясь, но удерживая девушку за плечи. — Всегда справлялась, и с намного большими проблемами. Помнишь, как ты вообще не хотела играть? Говорила, что никогда не станешь… И вот как оно вышло. Ничего, ничего… вот увидишь, все образуется, все будет хорошо. Все действительно стало хорошо. Взять в руки лёгкий фукуро синай, чтобы разработать запястье — это было похоже на хорошее отвлечение от тяжелых мыслей. Найти себе школу, чтобы там учить оболтусов играть в баскетбол, делить с ними единую любовь к спорту, воспитывать в них в первую очередь людей, противостоящих боли неожиданных перемен — это было похоже на хорошую цель в жизни. Продолжать общаться с друзьями, которые, несмотря ни на что, не ушли вперед, не отвернулись, не перестали ценить — это было похоже на счастье.