Возвращение из прошлого

Сарада сдержала своё обещание и на следующий день пригласила отца на тренировку через три часа после завтрака. И едва упросила не вести её на тренировочные полигоны АНБУ, специальными барьерами укрытые от глаз любопытных, а на один из общих полигонов, на которых тренировались все, чей статус не был секретен. — Сомневаюсь, что в критической ситуации я буду сдерживаться. Плюс, насколько знаю, клановые полигоны полностью разрушены и непригодны к использованию. Саске хмыкнул. Тащить дочь на руины кланового квартала он не собирался — незачем ещё больше бередить незажившие раны. Да и ему было неприятно видеть буйный лес и высокие травы, разросшиеся за начавшимися обрушатся стенами с поблекшими от времени гербами с изображением огненного веера. Но даже в таком диком состоянии эта территория оставалась брошенной. Не склонные к суевериям шиноби считали ту землю, впитавшую в себя кровь десятков невинно убиенных, чьи жизни оборвал один из Учиха, проклятой. Даже бездомные бродяги не смели обосновывать там свои лёжки. На земле Учиха находили приют звери, птицы да редкие домашние любимцы, сбегавшие от хозяев. И если вдруг оказывалось, что надо прочесать территорию бывшего кланового квартала, генины да и многие чунины отказывались туда лезть, из–за чего некоторые миссии из D ранга резко переквалифицировались минимум в С. В зависимости от привлекаемых кадров. Зато те, кто таки решался бесстрашно зайти на овеянную дурной славой землю, считались безбашенными храбрецами, которым и сам Шинигами не страшен. — А если возникнут вопросы по поводу твоих навыков? — Солгу, что попала в особое гендзютсу, в котором пришлось противостоять фантомным противникам, и приходилось побеждать, чтобы не получать ощущения боли от травм , в том числе и смертельных. Обучающее, проще говоря. — А не слишком ли это неправдоподобно? — Папа, напомнить, во сколько раз сжимается время в измерении Цукиёми? — Хм. — Вот и я о том же. Боль — самый хороший стимул для развития осторожности, внимательности и прочих боевых и не очень навыков, правда? — Пф. — Ну вот и хорошо. Саске расслабился. Эта Сарада... была странной. С одной стороны — его дочь, которую он бросил на двенадцать лет и которую он не знает — вообще. С другой — куноичи, которая прошла через такое, чего он пожелал бы только одному–двум из своих врагов. Но как ни странно, с Сарадой–куноичи у них было очень много общего, и это позволяло Учиха–старшему быть собой. Эгоистично, глупо? Бесспорно. Но это давало ему самое драгоценное — время. Время для понимания дочери — единственного человека из оставшихся в живых по–настоящему родных людей. И вот они стоят друг на против друга на учебном полигоне. Уже не как отец и дочь, а как шиноби. Сарада продемонстрировала свою серьёзность, надев протектор. — Знаешь, дочка, этим ты напоминаешь мне Сакуру. — М? — Когда она сражалась в отборочном матче чунинского экзамена, она повязала протектор на лоб в знак того, что не собирается сдерживаться. — Вот как. Хотя не удивительно — она же моя мама. Помолчали. — С чего начнём? — Тайдзютсу. Мои учителя всегда говорили, что для Учиха нет ничего важнее, чем уметь сражаться, не полагаясь на силу шарингана. — Тогда проверим, насколько ты была прилежна. Сердце кольнуло давнее воспоминание. Сидящий перед ним в каменном кресле Итачи и его вопрос: «Глядя сквозь шаринган, что ты видишь, Саске?» И отмахнувшись от его самоуверенного заявления, сказал, перед тем, как начать поединок иллюзий: «Что ж, давай проверим твоё зрение». «Тогда... я был слеп. Ненависть погрузила меня в непроглядную тьму. Говоря это, брат, ты имел ввиду совсем другое...» — подумал Саске, складывая печать конфронтации через мгновение после наследницы. Но погружаться слишком глубоко в воспоминания ему не дали — Сарада атаковала его со всей серьёзностью, и Саске пришлось сосредоточиться на бое. Несколько минут полноконтактного поединка заставили его зауважать брата и Мерцающего ещё больше — дочь для своих лет и физической формы была хороша. Очень хороша. Саске ловил себя на том, что ему приходится сдерживаться всё меньше и меньше, принимая всю серьёзность происходящего. И это ему, почти всю жизнь посвятившего гонке за силой и тренировкам! Он видел, что противница уже устала и сдержано шипит от боли, принимая на блоки его удары. Но стойко продолжающая бой, плавно чередуя атаку и оборону, отводя его удары или ускользая в последний момент. Однорукий мечник резко разорвал дистанцию, вскидывая руку в пресекающем жесте. — Пока хватит. Я увидел достаточно. — Я ещё не сдаюсь! — Сарада... Я понимаю, тебе важно узнать, сколько ты продержишься на сниженных рефлексах и будучи усталой, чтобы знать свой предел в настоящем бою... — Так почему? — Довольно. Тебе нужно восстанавливаться, а не загонять себя до истощения. Вспомни, что ты обещала сокомандникам и сенсею. Воинственный пыл в глазах куноичи мгновенно угас. Она вышла из стойки и сложила печать примирения вместе с отцом. — И как ты можешь оценить мой уровень? — Минимум тот, который я показывал к финалу чунинского экзамена. Меня как раз натаскивал сенсей для того, чтобы я смог использовать Чидори. — Я знаю эту технику. Могу продемонстрировать. — Не вздумай. Твоё тело ещё недостаточно окрепшее для таких мощных дзютсу. Ты сама применяла его только в шестнадцать. — Хм. — Если хочешь продемонстрировать мне стихийные техники — используй Огонь. Базовые техники клана. — Есть. На демонстрации Цветов Феникса Саске неожиданно дёрнулся, и оказавшиеся непонятно как в его ладони кунаи отправились в сторону ближайших кустов. Сарада сработала почти на рефлексах — активация шарингана, захват источника чакры в поле зрения, бросок в неё двух кунаев — с упреждением. Источник мгновенно вспыхнул и пропал. Замещение. Краем зрения она увидела отца, который уже держал в руке Кусанаги, по лезвию которого с треском прокатывались электрические разряды. — Выходи, иначе будешь атакован. — Что и следовало ожидать от одного из Новых Саннинов. Признаю, я переоценил свои навыки, — кусты раздвинулись, выпуская на открытое пространство бледнокожего парня со светло–голубыми волосами и ярко–жёлтыми глазами. Сарада увидела на земле, куда ударили кунаи родителя, гаснущие огоньки чакры — умирающих призывных змеек. — Мицуки? — удивилась девочка, деактивируя глаза. — Доброго дня. Простите что помешал вашим занятиям, Саске–сама, — короткий поклон в сторону Учиха–отца, — Сарада–химэ — поклон Учиха–дочери. «Парень знает как правильно общаться со старшими, не то что нынешняя молодежь», — ехидно прокомментировал сидящий в голове Орочимару. — Ты знаешь, что тайком наблюдать за тренировками шиноби без их на то позволения — минимум невежливо? — спросил у подростка мужчина. — Признаю свою неправоту, – покаянно склонился сокомандник Сарады. — Дело в том, что после вчерашней встречи с вами и вашей дочерью я заметил в ней некоторое несоответствие с той, что внезапно исчезла несколько дней тому назад. Мой товарищ разделил со мной это беспокойство и также хотел проследить за Сарадой, но я отговорил его. Узумаки Боруто... его навыки скрытности и добычи информации ещё далеки от совершенства. «Как складно говорит! Вроде как и не назвал этого Боруто бездарем напрямую, но по факту... Ох уж эти Узумаки». «Цыц, болтун!». — Ты же понимаешь, что ничего из увиденного и услышанного тобой не должно быть разглашено? — Понимаю, Саске–сама. Я, едва увидев Сараду, сразу понял, что с ней... что–то очень сильно не так. Походка, движения, взгляд, осанка... Она будто повзрослела на десяток лет... внешне оставшись прежней. «Какой умный мальчик... Весь в меня». «Да потом поумиляешся, папаша нашёлся... У нас конспирация псу под хвост!». «Ну ведь сама так захотела, нечего теперь переживать, дорогая моя...» «Тц...». — А увиденное и услышанное лишь укрепило тебя в твоём мнении... Мицуки, правильно? — Да. Действительно, ваши слова... Это не могли быть обмолвки. — И к каким выводам ты смог придти? — Либо ваша дочь стала жертвой высококлассного гендзютсу, в котором ей пришлось сражаться за свою жизнь... Очень долго и очень упорно сражаться... Либо... Либо она совершила путешествие в какое–либо измерение, где ей пришлось долго и с полной отдачей сил выживать... Судя по всему, ход времени в том измерении чрезвычайно сжат, относительно нашего времени, естественно — для нас могут пройти часы, а там — годы, а то и десятки лет... — Вот как... Неплохо. — И каково будет ваше решение? Саске ненадолго задумался. Тишина стала настолько гнетуще–вязкой, что её, казалось, можно резать ножом, словно замёрзшее масло. — Успокой товарища и сенсея. Скажи, что Сарада тренировалась, а ничего нового или подозрительного в её поведении и способностях ты не заметил. — Хорошо, Саске–сама, — мужчина бросил на того испытующий взгляд, но сокомандник дочери не отвёл глаз и всё так же открыто и прямо смотрел на него. В этом уверенном спокойствии молодой генин казался ещё более похожим на своего родителя. — Всё будет так, как вы просите. — Очень на это надеюсь. — Поверьте, вы не разочаруетесь. Неловкая пауза. — Разрешите обратиться к вашей дочери. — Да, конечно. — Сарада–химэ, я, конечно, сдержу слово, данное вашему почтенному отцу и оставлю свои выводы при себе. Но разумно ли будет скрывать от нас свои навыки и способности? В бою ваши действия могут посчитать подвержением себя необоснованному риску, что может привести к импульсивным и пагубным реакциям со стороны Конохамару–сенсея и Боруто–куна. «Сарада, мой сын дело говорит, не стоит игнорировать его слова...». «Это не твой сын, а сын здешнего Орочимару, змей ты неуёмный!». «Но биологически и психологически мы — одна и та же личность, исключая несколько второстепенных моментов, а поскольку несущественные различия не могут быть признаны различиями...». «Заткнись». «Но это не меняет того факта, что Мицуки прав. Во всём». Нахальный симбионт был прав, как бы ни хотелось этого признавать. Если внутренний советчик начинал упорно что–то доказывать — был смысл прислушаться. Доказано неоднократно. — Мы ведь будем проводить совместные тренировки, так? Значит, я смогу показать всем вам то, чему научилась. У нас будет шанс перестроить схемы командного взаимодействия для того, чтобы в реальной схватке каждый знал, что можно ожидать от других членов отряда. — Разумно. Но это всё же не отменит неудобных вопросов... — Давай уже на «ты». Мы не на официальном клановом приёме. Паренёк повернулся к молчащему главе клана и получил от него позволительный кивок. Облегчённо выдохнул. — У меня уже готова отговорка по этому поводу... — девочка повторила доводы, озвученные отцу утром. — Кроме того, ты сам выдвигал подобную теорию. Если ты согласишься мне подыграть так, чтобы всё смотрелось правдоподобно, подозрений возникнуть не должно. — Но вопрос всё равно останется. — А кому какое дело до того, каким образом я получила новые навыки и способности? Главное — не путь, а результат. — Не всегда, Сарада, не всегда... Результат — это как точка на карте. К которой может вести больше чем один маршрут. Можно придти к нему через помощь союзников, а можно и в одиночку. Можно — через радость единения. Можно — через боль потерь. Даже если внешне результаты одни и те же, внутри они оказываются совершенно разными. Вот что я имел ввиду. Воцарилась неловкая тишина. — Так что результат важен настолько, насколько труден был путь к его получению. Вот именно путь к силе... может отпугнуть от тебя людей. Очень многих. Потому что их путь... Впрочем, что это я. Вскоре ты сама всё поймёшь. Всего доброго. Ещё раз простите за то, что отвлёк. Сын Орочимару поклонился и почти мгновенно исчез в технике Телесного Мерцания, растворяясь в воздушном вихре, как и его родитель. «Знаешь, Сарада–чан, я кажется понял, почему так важно быть родителем...». Девочка изумилась. Её невидимый напарник мог быть каким угодно — ехидно–добродушным, сварливо–недовольным, жёлчно–насмешливым... но никогда — таким философски–умиротворённым. «Орочимару, ты здоров там?». «Здоров и ни на что не жалуюсь, чего и тебе желаю». «Хм. Странно слышать от тебя такие речи». «Вот оно что... Хотя... Всё на самом деле просто. Мы, взрослые, видим в своих детях отражения себя в детстве и понимаем, что делали неправильно и где свернули на неверный путь... Воспитывая наследников, мы непроизвольно воспитываем себя сами, меняясь в лучшую сторону. И отдаём дань признательности уже своим родителям, пусть даже они ушли от нас в Чистый Мир... А если они ещё живы — сознаём всю глубину своего эгоизма и относимся к старшим более почтительно и терпеливо. Обучая других, мы в то же время учимся сами, исправляя свои ошибки и предостерегая от них младших». «Не ожидала услышать от тебя подобного. Кто ты такой и куда дел настоящего Орочимару?» Знакомый кашляющий смешок. «Ку–ку–ку, Учиха и удивляться умеют? Надо же, я этого не знал». «Вот же гад ехидный». «Кха–ха–ха, так и есть». «Орочимару признаётся в своих недостатках? Неожиданно». Смех превратился в хохот. Сарада улыбнулась. Её внутренний советник стал для неё не только учителем, но и... другом? По крайней мере, эти взаимные подколы и шуточки можно понять и так, не взирая на разность их идеологии, возраста и опыта. «Знаешь, Сарада–чан, я всё таки рад, что всё тогда случилось так, как случилось. Может, в первое время я был раздосадован тем, что заперт в твоём теле лишь в роли стороннего наблюдателя... А после «Хаоса» был в отчаянии, понимая, что с твоей смертью... с огромной, близкой к абсолютной, вероятностью, я погибну также. Но ты заставила меня измениться». «Хм, вот как? И что же я сделала такого, о чём даже догадаться не могу?». Сарада подозревала, что Белый Змей загадает шараду и замолчит, иногда напоминая о ней и тем поддразнивая — Учиха, так уж сложилось, просто ненавидела загадки и недомолвки. Но саннин, против её ожиданий, разоткровенничался. «Просто ты напомнила мне меня... Настоящего. Того, который не только жаждал бессмертия, но и хотел защитить товарищей... Не хотел видеть слёз тех, кто теряет близкого человека. Ты напомнила мне об узах товарищества... о Воле Огня». «Тем, что постоянно поступала часто вопреки собственному эгоизму, так?». «Даже вопреки здравому смыслу, я бы сказал». «Пф». «Не зря эмблемой Учиха является огненный веер». «Хм». «Как всегда немногословно, но очень информативно». «Иди ты!». «Знакомство с Узумаки капитально перевернуло твоё мировоззрение. Вверх ногами». Вместо ожидаемой вспышки ярости было уставшее: «Не бей по больному». «Прости, Сарада». «Ничего, забыли». Небольшая пауза. «Ценю твою откровенность. Спасибо». «Было бы за что». Вся эта беседа заняла едва ли пару минут. Сарада перевела дыхание. Отец всё также бдительно обозревал окрестности. Впрочем, Кусанаги уже покоился в ножнах. — Продолжим? — Давай. Но я создам пару клонов. — Эй! — Для защиты периметра. — Спасибо, что не считаешь меня такой слабой. — Хм. Даже манера отца говорить междометиями больше не раздражала. Даже она сама, прожив в прошлом достаточно времени бок о бок с его иномировой копией, ловила себя на том, что непроизвольно копирует родительскую манеру. С другой стороны, она понимала эту привычку, которая наверняка неимоверно бесила всех, кто оказывался рядом с Саске. Ну в самом деле, каково вместо нормального ответа услышать от стоящего рядом человека невнятных хмык, дополненный застывшим выражением лица, похожем на равнодушно–надменную маску. Не удивительно, что Учиха считали высокомерными снобами, или проще говоря — горнорливыми засранцами, которым так и хочется врезать. Но на самом деле это не так. Если начать выражать всё словами — можно выдать словесный поток похлеще какого–нибудь Узумаки. Но было главное отличие — шаринган. Сила, которая черпала мощь в эмоциях. Его обладатели не могли позволить себе попусту растрачивать силу. Даже на слова. И ещё — «красноглазые демоны» ценили силу поступка. Словами можно было сыпать бесконечно, растрачивая силы, словно метая десятки сюрикенов в тяжёлый доспех. А дело было лучше сотни самых изящных слов. Как единый слитный удар, пробивающий броню и мгновенно обрывающий жизнь врага. А подобрать слова для совершённого и сделать обоснование поступка можно и потом. Ибо историю, как убедилась Учиха–младшая, пишут победители. Или дают право проигравшим расшифровывать их многозначительное молчание. В ход пошли гендзютсу. Сначала попытки наложить на окружение, потом на поверхность, наконец на органы чувств. От мелких подлянок, вроде несуществующих ям, выступающих на ровном месте камней, кустов и деревьев, которые оказывались на другом месте, можно было защититься простой внимательностью к окружению. А вот от ощущений тлеющей одежды, дополненных запахами горящей материи, болью и жаром от кожи, или вспышки перед глазами с ударом по барабанным перепонкам взрывной волны было избавиться куда труднее, ибо не так легко было убедить мозг, что все сообщения об опасности для жизни и здоровья, приходящие от органов чувств — фальшивка, чересчур яркая и подробная игра воображения. Избавление от иллюзии напоминало выпутывание из пут, только вместо узлов и стяжек были нервные импульсы и потоки чакры. Одно неверное движение — и вместо ослабления затянешь узел ещё крепче. Конечно, были и те, кто мог противостоять иллюзии просто — резким выплеском чакры смести их, как сильный человек разрывает на себе гнилые верёвки. К сожалению, подобное не всегда работало: во–первых, бывали пользователи гендзютсу, что «накручивали» ловушки обманных впечатлений филиграннее и быстрее, чем жертва могла освободиться, во–вторых, уставший разум мог просто сдаться под напором образов, формируемых чужой чакрой, элементарно отказавшись верить в то, что его окружает — высококачественная фальшивка. Сарада помнила, как победила в поединке мелкого Тонеки Ёро, просто внушив ему, что его рука начала плавиться. Тут могла помочь только влитая товарищем чакра — как освободитель, сбивающий оковы с пленника. Вот почему как работа с гендзютсу, так и виртуозное освобождение от него были уделом людей с высоким уровнем интеллекта и развитым воображением — потому что иллюзии — очень тонкий инструмент. Малейший упущенный штрих, мелочь, которой не придал значения — и провал. Противник поймёт, что попался. Этим «топорные» гендзюцу ничем не отличались от примитивных ловушек, которых мог избегнуть любой мало–мальски грамотный шиноби. От размышлений её отвлёк лежащий ничком отец. Юная куноичи с воплем «Папа!!!» упала рядом с ним на колени и резко влила чакру. Мужчина очень глубоко вздохнул, проморгался и осторожно поднялся на ноги при помощи дочери. — Это было... сильно. Я тебя недооценил. Ты... действительно ученица моего брата. В ониксово–чёрных глазах дочери Саске прочёл только одну эмоцию — ужас. Ужас, что могла собственной техникой убить последнего родного человека. — Прости, дочка... Я был неосторожен и непозволительно расслабился... Прости... — Живой!!! Учиха–старший оказался стиснут в не по–детски сильных объятиях. И осторожно обнял дочь в ответ. — Извини, я... Я всё ещё не могу привыкнуть к этому несоответствию. И, наверно, никогда до конца не привыкну. — Брось, папочка... Я вырасту... Очень быстро вырасту... И лет через шесть это не будет так сильно бросаться в глаза. Саске усмехнулся. — Вовсе нет. Я говорил не про внешность. — А про то, что я испытала и чему была вынуждена научиться, так? — Именно. После войны... Я, Сакура и Наруто... Да и не только мы... Мечтали, что подобного опыта наши дети никогда не должны испытать. А я... Вот... В этих словах Сарада ощутила боль. Искреннюю и сильную боль человека, пришедшего к раскаянию в своих словах и поступках. И если раньше отец и дочь стояли на разных сторонах пропасти, которой для них стала смерть любимого человека — для девочки — матери, а для мужчины — супруги и сокомандницы, то впервые через эту пропасть пролёг мост. — Папа... Тебе больно? В сердце? — Да, Сарада, мне действительно больно. — Скажи, а нам, Учиха... Обязательно причинять друг другу боль, чтобы понять? Саске задумался. В порыве неизъяснимых даже для него чувств наследница задавала очень взрослые вопросы. Хотя она и была взрослой. Всегда была взрослой. Даже перед своим удивительным путешествием. Иначе, будучи ребёнком, точно бы отказалась. Увы, понять ему это было дано только в миг осознания пропажи. В этом «нам, Учиха» открывалась неизмеримая бездна поколений. От Оцуцуки Индры до вот этой девочки в очках и красной тунике с тренировочными бриджами и наголенниками с нарукавниками, так похожей одновременно и на него и на Сакуру... И не только на них... На десятки поколений Учиха — тренировавшихся, сражавшихся, страдавших и терявших, поглощаемых бездной безумия, или наоборот, восходивших на вершины самопожертвования, любивших и ненавидевших до последнего вздоха, умирающих и рождающих — и все эти люди устами его дочери спрашивали у него, Учиха Саске — «Неужели не было другого выхода»? — Не обязательно, — глухо сказал он. — Просто, наверное, мы не хотели задумываться о другом способе. Не хотели измениться. Не доверяли, боялись, убегали. Но нужно попытаться. Снова. Обязательно нужно. Пойти другим путём. Научиться и понять. Чтобы не причинять боль. — Как это делали Шисуи и Итачи, да? — Да, как это делали Шисуи и Итачи. И как это делаешь ты. Я горжусь тобой, Сарада. — Папа... спасибо!!! Подобные слова были для девочки более всего важны — её признали наследницей Воли Огня её легендарных соклановцев. Не просто ученицей — ибо любой, кто мог оценить их силу и умения собственными глазами, захотел бы просить их стать своими наставниками — а именно той, кто перенял их идеалы и убеждения. Пусть для этого ей пришлось пройти через путешествие в прошлое, две смерти и потери ставших самыми родными людей. Это давало самое важное — понимание того, что её жертвы не напрасны и самый важный для неё человек признал, что она всё сделала верно и действительно достойна именоваться последовательницей одних из сильнейших Учиха за более чем тысячелетнюю историю клана. — Сарада... Прости... Я всю жизнь делаю ошибки. Я погубил брата... Погубил твою маму и едва не погубил тебя... С этого момента... Я клянусь, что больше не буду повторять ошибки. Я буду стараться делать так... чтобы ты была счастлива. Потому что не зачем–то и почему–то, а потому что это — правильно. И будто в ответ на это порыв ветра разогнал закрывшие солнце тучи, даря последнее в этом году тепло. Ласковые лучи согрели обнявшихся девочку и мужчину, сидящих на земле. А лёгкое дуновение, донёсшее шёпот листвы, было похоже на лёгкий поцелуй. — Мама... — Любимая... Отец и дочь на мгновение почувствовали тёплые объятия Учиха Сакуры. Будто ушедшая в Чистый Мир подала им знак из–за грани смерти. И благословила их на самый важный подвиг — понятие и принятие самих себя и друг друга. Но ничего не может длиться вечно — холодный северный ветер вновь закрыл небосвод седыми облаками, а солнечный свет померк. Осень вновь вступила в свои права. Вновь напоминая двоим о самой страшной утрате. Саске встал с колен, помогая подняться дочери. — Уже поздно. Идём домой... К тому же... похоже, будет дождь. Девочка зябко повела плечами. — Идём. Или... ты хочешь поплакать, чтобы я не догадалась, как тебе больно, папа? Шиноби лишь усмехнулся. — Зачем мне пытаться лгать той, кто всё равно раскроет мою ложь? Это же ни что иное как трусость. — А трусость — это то, что недостойно Учиха? Как и ложь, которая ранит родных, да? Многократно сильнее потому что именно от родных? — Ты права. Дождь нагнал их почти у самого дома. Саске приподнял плащ и Сарада юркнула под чёрную плотную материю, спасаясь от холода плачущих небес. Так они быстрым шагом дошли до подъезда и поднялись в квартиру. Саске ушёл заряжать чакрой обогревающие печати, а Сарада побежала на кухню ставить чай. — Сарада, бегом в тёплый душ! Не смей простудиться! — А ты? — Учиха–младшая даже не стала возмущаться. Понимая, что таким образом отец проявляет свою заботу. — А я — сразу после тебя. — В таком случае в моих интересах — скорее освободить ванну! — девушка побежала в свою комнату, бросив через плечо. — Чайник на плите! — Хорошо. Я ещё расстелю постель. И чай в постель для моей принцессы! — Благодарю! «Какая же малость нужна для того, чтобы быть счастливыми...» — подумала девочка, нежась под тёплыми струями и ощущая, как уходит холодная стылость не только из тела, но и из сердца и души.