Folie a Deux

День рождения Фрэнка уже прошел, и он отказался заняться чем-то особенным. В конце концов, я убедил его остаться у меня на выходные и позволить моей маме испечь торт. Он понял, что я в тот момент не мог позволить себе купить ему подарок…. Сам же я понял, что в любом случае куплю ему что-нибудь позже. — Ты не снимаешь его с тех пор, как я подарил его тебе, — заметил я спустя месяц после праздника. (Был поздний ноябрь, и мы перестали гулять без курток, а я начал пить мокко с перечной мятой вместо обычного кофе в честь каникул. Фрэнк, вообще-то, был рад каникулам больше, чем я). Он лишь ухмыльнулся, потянув за рукав темно-зеленого кардигана так, что он закрыл ткань его серой кофты. — Снимал! Ты же сам знаешь. Я стирал его, когда последний раз был у тебя, помнишь? Я рассмеялся: — Фрэнк, ты все время жаловался на холод, потом украл мой любимый свитер, пока кардиган сушился, в конце концов, забрал себе все одеяла с моей постели и с ужасно недовольным лицом уселся на полу. — А потом заставил тебя приготовить мне горячий шоколад, — хихикнул он. — И еще силой заставил меня, — кивнул я, — включить все батареи в доме на максимум…. Так что, да, я прекрасно все помню, — закатил я глаза, засунув руки в карманы, пока мы шли по улице. — Кстати, тебе еще нужен тот свитер? Он где-то в моей комнате, так что понадобится какое-то время, чтобы найти его…. Я уставился на него: — Подожди, он все еще у тебя? Я искал его всю неделю! — Ну, мог бы просто спросить! Все равно половина твоих вещей навсегда потерялись где-то у меня в комнате. Я почти что рассмеялся, но он был прав. С тех пор как мы стали друзьями, я уже перестал понимать, что в моей комнате принадлежало Фрэнку, а что — мне. Он одалживал мои вещи так часто, что половина из них, наверное, и вправду потерялись. Похоже, сейчас на нем были мои джинсы. Я опустил взгляд вниз, пытаясь понять, верно ли мое предположение. Я отдавал ему свои старые вещи, и та пара джинс была слишком маленькой, так что ему повезло, потому что я все равно собирался их выбросить. — Это твои или мои? — спросил я. Он пожал плечами, тоже опустив взгляд вниз: — Понятия не имею. — Что ты будешь делать, — рассмеялся я, — когда я однажды заберу все свои вещи назад? — Ну, мне, наверное, нечего будет надеть, — тоже рассмеялся он, — Я стирал свои вещи только у тебя, когда ты заставил меня помочь со стиркой. Я лишь покачал головой, не уверенный в том, кому именно этот жест был адресован. Я уже всерьез задумывался о том, чтобы просто отдать ему стопку вещей. Он постоянно крал мою одежду. То сначала ходит в своей рубашке, а потом, стоит мне выйти из комнаты, — уже носит мою. Фрэнк утверждал, что у моих ткань мягче. Еще, как я понял, ему нравилось носить вещи, которые были больше размером. Он не так уж любил носить мои старые рубашки, ему больше нравились те, которые подходили мне теперь. — Сложно поверить, что уже завтра День Благодарения, — вздохнул я, выбравшись из своих мыслей. — Да, знаю. Рождество уже слишком близко, да? — Рождество? Я больше думал о том, что осень уж слишком быстро заканчивается. Фрэнк лишь пожал плечами, оглядываясь вокруг: — Не знаю. Мне все равно зима нравится больше. — Но твой день рождения осенью! — Ты же знаешь, — он закатил глаза, толкнув меня плечом, — я ненавижу свой день рождения. — Но тебе, кажется, нравятся подарки. Кардиган уже почти прирос к тебе. — Да, потому что он теплый и пушистый…. В отличии от тебя. — О, так, значит? — надулся я, — Во мне недостаточно тепла? — Твое сердце ледяное, Джи, — заявил он. — Ах, да, но это никак не влияет на температуру моего тела. — Ну и как я должен узнать, какая у тебя температура? — надменно спросил он, стараясь звучать умно. Я резко обхватил его руками, заставив споткнуться. Он рассмеялся, поняв мою мысль: — Окей, окей, ты теплый, я понял. Он потянулся и убрал с себя одну мою руку, позволив второй остаться на его плечах. — Приятно иметь низкого друга, — сказал я, вздохнув, и уткнулся подбородком в его макушку, — Ты удобный подлокотник. Он нахмурился, но потом улыбнулся, потому что знал, что я специально издевался над ним. Он перестал смущаться и краснеть из-за роста какое-то время назад, и теперь заставить его покраснеть становилось все трудней. — Эй, Фрэнк? Он посмотрел на меня, слегка приподняв брови: — Да? Я быстро наклонился к нему и, прежде чем он успел запротестовать, слегка чмокнул его в щеку, заставив его раздраженно пискнуть и отпрыгнуть в сторону. Теперь он был очаровательно смущен. — Ты красне-е-ешь, — пропел я. — Джера-ард, — взвился он и раздраженно пропел мое имя в ответ в своей особой манере. Он утер щеку рукавом, недовольно сморщив нос. — Миссия выполнена! — Но-…. — Не-а, пока я хотя бы один раз в день справляюсь, то это — успех, Фрэнк. Заставлять тебя краснеть становится все трудней, но оно того стоит. Он лишь игриво оглядел меня: — Когда-нибудь у тебя иссякнут способы, и эта штука с щекой больше не сработает. — О, я придумаю что-нибудь еще, — уверил я его, — Обещаю, что теперь и дня без того, чтобы ты не краснел, не пройдет. Он вздохнул: — Джерард, что же мне с тобой делать? Я снова обнял его и соединил свои ладони вместе так, что они лежали у него на плече. — Как насчет того, чтобы быть рядом всегда и продолжать красть мою одежду и еду? — предложил я. Фрэнк поднял на меня глаза и улыбнулся: — Всегда? — Ага. — Ты же знаешь, что этого недостаточно. Я улыбнулся, и мы продолжили идти, замолчав на долгие семь секунд. — Джерард? — голос Фрэнк звучал серьезно. — Да? — Это приятно. Я поднял бровь, не совсем уверенный в том, что понял его. — Чт-?.. — Просто, — его щеки вновь порозовели, — иметь друга, вот. — Да, — просиял я, — Да, так и есть. Уже давно у меня не было ни с кем таких отношений, как с Фрэнком. До этого я, максимум, тусил с Майки, но это всегда продолжалось недолго. Хоть я и любил проводить с братом время, с годами мы отдалялись друг от друга все больше. Он все еще оставался тем же ребенком, каким и был всегда, а вот я вырос и изменился, так что теперь не был таким же, каким был еще четыре года назад. Какое-то время я переживал ужасную депрессию. И даже теперь мне кажется, что еще не до конца справился с ней. Майки же был…. Ну, он все еще оставался тем же счастливым, но застенчивым ребенком, которым всегда и был. Мы шли в тишине, и со временем мои руки отстранились от Фрэнка, а он, к моему удивление, казалось, протестовал против потери тактильного контакта. Я пару раз моргнул, попытавшись прочитать выражение его лица уголком глаза. Я вытянул пальцы, слегка коснувшись задней поверхности его ладони, а он развернул ее и сплел наши пальцы вместе. Я очень давно держался с кем-то за руки. Мой большой палец мягко гладил его кожу. Я сделал это случайно, а Фрэнк, казалось, был не против. Он задрожал и прижался ближе ко мне. — Мне холодно. — И мне. Думаю, мама готовит суп, кстати. Фрэнк облизал губы, потому что, должно быть, подсознательно представил его. — Боже, я люблю еду твоей мамы. Я рассмеялся: — Когда-нибудь я проснусь от новости о том, что ты переезжаешь к нам. — Это, вообще-то, хорошая идея…. — Как, черт возьми, — я закатил глаза, — ты объясняешь все это матери? — Много способов…. В рабочие дни для нее я занимаюсь домашкой в библиотеке, а на выходных вижусь с девушкой. — Но у тебя нет девушки. Он рассмеялся: — Поэтому это и называется ложью, Джерард…. Но с тем количеством внимания, что ты требуешь, я не совсем уж вру ей. — Я не требую никакого внимания, — запротестовал я. — Требуешь! Мы и пять минут провести не можем без того, чтобы ты не сделал что-то, чтобы привлечь меня. — Ну, это не потому, что я люблю внимание. — Тогда почему? Я на мгновение задумался: — Я не совсем уверен. Но точно не ради внимания. Если бы я хотел внимания, то покрасил бы волосы в голубой. Вот почему сейчас они красные. — Серьезно? — Ага. Для внимания…. Просто чтобы перестать быть тем парнем в конце ресторана, на которого никто никогда не посмотрит. Но теперь это не работает…. Он для всех слишком привычный, и теперь его не замечают. Фрэнк склонил голову набок и сжал мою ладонь: — Ну, я замечаю. Разве этого недостаточно? — Я человек, Фрэнк, — рассмеялся я с излишней горечью, — Люди — грязные существа. Мы хотим, чтобы целый мир заметил нас. Не важно, кто ты, сколько тебе лет, не важно, как сильно ты краснеешь, когда получаешь это самое внимание.... Все тайно хотят получить его. Какой был бы смысл жить, если бы не для кого было устроить шоу? Он несколько мгновений изучал мое лицо, пока не сказал: — Кто-нибудь уже называл тебя гением, Джерард? — До этого меня лишь называли, — я рассмеялся снова, — педиком, но, думаю, это они и имели в виду. — Ненавижу людей, которые используют это слово, — вздохнув, покачал головой Фрэнк, — Во-первых, это оскорбительно. Во-вторых, нельзя определить сексуальную ориентацию человека по одному лишь взгляду. — Да… — кивнул я. — Кстати, говоря об этом… — его брови приподнялись вверх. Я закатил глаза, слегка хихикнув. Фрэнк пытался выведать мою сексуальную ориентацию с тех пор, как узнал, что я не натурал. — Скажу позже. — Позже? Позже… сегодня? Я вздохнул и взглянул на него: — Да. Наверное. Ты же никак не можешь оставить эту тему. — Прости… — он опустил глаза вниз, — Я просто…. Мне любопытно, понимаешь? — Да, — кивнул я, — понимаю. Я просто не очень-то привык говорить об этом. Мы снова замолкли, пока не оказались перед входной дверью в мой дом. Я повертел ключ в замке, потому что не очень привык открывать дверь одной рукой. Но я не хотел отпускать ладонь Фрэнка. Когда я, наконец, отпер дверь, он практически втолкнул меня внутрь, услышав запах маминого супа. — Еда! — тут же воскликнул Фрэнк. Мама рассмеялась, взглянув на нас через плечо: — Привет, мальчики. Вы рано. — Фрэнк проголодался, — объяснил я, пока он тащил меня через всю комнату. Сейчас он был похож на щенка. Наши сплетенные руки служили ему поводком, пока он бесстыдно обнюхивал кухню, тыкая пальцем во все, что лежало на столешницах. — Дайте мне еще полчаса, — улыбнулась моя мама. Фрэнк надулся: — Но я хочу есть. — Давай, — я лишь закатил глаза, потянув его за собой, — ты можешь и подождать. Он вздохнул, но последовал за мной. Уголком глаза я заметил новую пачку сигарет на углу кухонного стола, когда мы выходили. — Мам, можем мы-…. — О, да, я почти забыла! — воскликнула она, — Эта для вас двоих. Я не поверил своим ушам: — Что? — Пачка, — пожала она плечами, — Фрэнку теперь семнадцать, вы ответственные мальчики, почти что совершеннолетние. И вы все равно выкрадываете половину моих…. Я лишь ухмыльнулся и забрал пачку: — Спасибо, ма. — Спасибо, мама Уэй, — Фрэнк тоже ухмыльнулся и взял с собой пепельницу. Она лишь улыбнулась, покачав головой, а потом вернулась к готовке. — Не за что, мальчики. Это подарок на Рождество авансом. Я практически тащил Фрэнка в комнату, местами переходя на бег. Мы спотыкались и толкали друг друга, но продолжали смеяться, пока я не открыл дверь. — Если не отпустишь меня, то я не открою пачку. Пальцы Фрэнка скользнули между моими, и я тут же принялся снимать прозрачную пленку с пачки, потом открыл ее и достал две сигареты. Я почувствовал, как мои руки слегка задрожали. Обычно мы с Фрэнком курили сигареты пополам, когда мама была в настроении угостить нас ими…. Но теперь у нас была целая пачка…. Фрэнк, похоже, тоже понял. — О…. Я…. Э-м-м…. Я застыл, не зная, что предпринять. — Мы все еще можем курить пополам, да? — сказал он, — Это экономит целую сигарету, и мы не будем задыхаться от дыма так сильною Я кивнул: — Ладно…. Звучит неплохо. Я положил пачку на стол и вытащил зажигалку, пока Фрэнк открывал окно, чтобы дым мог выходить наружу. — Знаешь, — сказал я тихо, поднося сигарету к губам, — мне, вроде как, нравится курить пополам. Фрэнк кивнул и сел на мою кровать. Обычно мы делали так, когда нам было скучно и совсем нечего делать, кроме как пялиться в потолок и курить. Я уселся, оперевшись на изголовье кровати и подушки так, что Фрэнк сидел почти в метре от меня. — Да, — согласился он, — В этом есть… что-то приятное. Я передал ему сигарету. — Так, — начал он, держа сигарету около рта, — Ты расскажешь мне-…. — Не сейчас. — Что? — он несколько раз моргнул. — Мы можем не говорить об этом прямо сейчас? Его лицо осунулось, и он, озадаченный, медленно затянулся белым дымом. — Но ты ведь обещал, что расскажешь мне… — он оглянулся через плечо, — Дверь закрыта, твоя мама не услышит, если это-…. — Моя мама знает- — Тогда- — Но я не уверен, что хочу, чтобы знал ты. Теперь он выглядел растерянным, злым и обиженным. Его брови были сведены вместе в непонимании, палец сжался в легкой злости, а ореховые глаза выражали тысячу оттенков обиды и боли. — Джерард…. Я вздохнул, взъерошив волосы ладонью. Мне нужна была сигарета. Мне нужна был сигарета, и нужен был кофе. И то, и то. Мне нужно было хоть что-то осязаемое, чтобы держать в руках и зажимать губами. Я начинал злиться и раздражаться, так что мне было просто необходимо наполнить вены фальшивым счастьем никотина и кофеина так, чтобы они вздувались от напряжения. Мне не нравилось обсуждать этот вопрос. Вообще-то, я ненавидел обсуждать его. Я настолько привык к насмешкам и осуждению, что машинально пытался защититься. — Я просто не понимаю, почему это так важно, — наконец вспыхнул я, — Я не понимаю, почему ты должен заботиться о том, нравятся ли мне парни или девушки, или и те, и другие, или, вообще, никто из них. — Потому что я твой друг, — спорил он, — Джерард, я забочусь о тебе, понятно? Я хочу быть здесь для тебя несмотря ни на что. И-… — А ты какой ориентации? — зло спросил я, — Ты сказал, что не гей, но натурал ли ты? Он на мгновение застыл: — Ч-чего? Что ты…? — Не говори обо мне, Фрэнк. Это не обо мне теперь. Я вел себя, как эгоист. Просто потому что мне было дискомфортно, я силой заставлял Фрэнка чувствовать то же самое. Однако, я об этом не жалел. Я делал больно ему, но мне было лучше. Я на мгновение с отвращением опустил взгляд на свои ладони. Я человек. Это в человеческой природе — быть эгоистичным. Это то, чего я в себе изменить не в силах. Я живой и, к тому же, имею все эти ужасные желания и потребности, и, когда дело доходит до инстинктивного поведения, я не стану заботиться о ком-то еще. Я просто хочу быть счастливым, хочу выжить, вот и все. Человеческая часть меня не заботилась о чувствах Фрэнка. Моральная, цивилизованная часть меня, которая была взращена обществом, вот она-то, единственная, и заботилась о чувствах Фрэнка. Я заботился об этом, лишь потому что был должен. И, как бы ненавистно ни было это осознание, это было единственно существующей истиной. Хоть я и хотел заботиться о чьих-то чувствах, когда дело доходило до базовых инстинктов, никто, кроме меня самого, значения не имел. Фрэнк уставился на меня, а сигарета дрожала вместе с его пальцами. Он тоже заметил это и перевел взгляд на свою руку, а потом передал сигарету мне. Я взял ее и тут же приложил к губам, уставившись на него. Он смотрел куда угодно, но не на меня. — Фрэнк? — сказал я, делая злую, но очень необходимую теперь затяжку. Мило, не правда ли, то, как общество заворачивает для нас суицид в приятную маленькую обертку? Они говорят нам не прыгать с мостов и не играть с пистолетами, но тогда, когда смерть в виде химических веществ и дыма заворачивается в милую палочку и награждается каким-то модным брендовым названием, принося доход, — это нормально. Фрэнк все не поднимал глаз. — О, что, значит, спрашивать меня о личном — нормально, а когда дело доходит до тебя, то вдруг-…? — Джерард, заткнись. Я лишь продолжал сверлить его взглядом. Его глаза начали наполняться слезами, когда он, наконец, взглянул на меня. — Я не знаю, ясно? — прошептал он. Я ошеломленно уставился на него. Ни человеческая, ни цивилизованная часть меня не ожидали такого. И я не знал, что делать с этим теперь. — Чего? — Я-я не знаю. Я не понимал. — Мне нравились то-только девочки, но…. Я моргнул, потому что не знал не только, что теперь сказать, но и куда смотреть. — Фрэнк, ты в порядке? — наконец выдавил я. Он покачал головой. А потом сломался. Он дрожал, он был сломлен, он разваливался на части, и все вокруг дрожало и разваливалось на части. Теперь он даже не был собой: от него остались лишь кожа, кости и слезы, которые непонятно зачем пытались выразить какие-то эмоции. Он плакал. Я еще никогда не видел Фрэнка плачущим. Мне не нравилось видеть его таким. Я бросил сигарету в пепельницу, которая стояла на прикроватном столике, и обнял Фрэнка. Я не знал, что еще можно сделать. Человеческая часть меня твердила мне сжать его покрепче, а цивилизованная заставляла сказать ему, что все в порядке. Я послушал обе. Он дрожал и всхлипывал, а слезы градом катились по щекам, и мне хотелось сказать ему, что все будет в порядке, пока я с ним. И что ему не нужно плакать, пока я рядом. И что его ориентация не имеет никакого значения. Тебе нравятся те, кто тебе нравятся, ты любишь тех, кого любишь. Общество слишком давит на всех, заставляя вешать на себя ярлыки, и я должен был помнить о том, что Фрэнк младше меня на целый год. У меня было на целых триста шестьдесят пять дней больше, чем у него, чтобы вырасти, научиться чему-то и узнать о жизни что-то новое. По сравнению со мной, Фрэнк все еще был лишь ребенком. Его глаза были закрыты, и он, все еще плача, уткнулся лицом в мое плечо. Я сжимал его крепко, пальцем вырисовывая круги на его спине. Я не был хорош в таких вещах. Я не знал, как успокаивать людей, как заставить их почувствовать себя лучше. В конце концов, я всего-лишь человек. — Не плачь, — шептал я, закрыв глаза, — Все хорошо…. Он только дрожал, когда с его губ слетел звук, заставивший мои внутренности сжаться. — Поговори со мной, Фрэнк, — молил я, — Говори. Это поможет. Он отстранился, подняв на меня свои ужасно грустные глаза. Он утерся рукавом кардигана и я вздохнул, пока помогал ему утереть слезы. Моя ладонь лежала на его щеке, когда я сказал: — Скажи мне, в чем дело. Он опустил взгляд вниз, а я убрал руку от его лица. — Я-я не… — он издал дрожащий вздох, — Я не знаю. Я просто… не хочу…. Я глубоко вздохнул. Все это «успокоение» было несколько раздражающим. — Ладно, давай начнем с… с… — я хотел добраться до корня проблемы, чтобы решить ее раз и навсегда, — Тебе нравятся девушки? — он слабо кивнул, и я сделал то же самое в ответ, — Окей, мы уже знаем это…. Но что насчет…. Тебе нравятся парни? Его нижняя губа дрогнула: — Здесь все и…. Здесь я путаюсь, я, когда…. — Как путаешься? — я коснулся его ладони, и он тут же сжал ее в ответ, — Что путает тебя? — Я… я просто, — он покачал головой, — Ну, все…. Я не должен находить парней привлекательными, такого никогда не было…. И почему теперь? Но я-я, я думаю, что мне начинают нравится парни, и…. Я не понимаю, Джерард! — его голос слегка надломился в конце, и я снова вздохнул. — Иди сюда, — прошептал я, откинувшись назад на изголовье кровати. Фрэнк придвинулся ко мне, и я обернул вокруг него руку, не совсем понимая, что теперь сказать. Он положил голову на мое плечо, шмыгнув носом. Я чуть слышно вздохнул, склонив голову на макушку Фрэнка. — Фрэнк, ты знаешь, что обозначает термин «пансексуальность»? Он отрицательно покачал головой. Теперь он выглядел таким юным, маленьким, слабым и напуганным. — Ну, это приблизительно значит, что у тебя нет гендерных предпочтений, когда дело доходит до симпатий. Я идентифицирую себя почти как гендерно-слепого. То есть, мне все равно, если это парень, или девушка, или даже трансгендер. Если мне кто-то нравится, то…. Этот кто-то мне просто нравится. Я не ограничиваю себя в том, кто мне может понравиться, а кто не может. Сейчас мне, например, нравятся несколько девушек, и парней, и…. И, ну, вот и все. Фрэнк был ужасно тихим. Какое-то время мы просидели в тишине, пока я снова и снова прогонял в голове свои же только что сказанные слова. Сейчас мне, например, нравятся несколько девушек, и парней, и…. И что? Что я собирался добавить? Теперь я не знаю. Мысль была в моей голове, я знал, что она там, но решил не искать ее, потому что не очень-то хотел знать, что именно собирался сказать. — Д-джерард? — Да, Фрэнк? Мы оба выпрямились, а его пальцы все также крепко держали мои, пока он невидящим взглядом смотрел на них. — Я-я думаю…. То есть, знаю…. Я-я…. Я начал гладить его ладонь большим пальцем, надеясь, что это придаст ему больше уверенности. — Я думаю, что я тоже гендерно-слеп, — прошептал он, — Это легче сказать, чем…. — Пансексуал. Он кивнул: — Да. Я оглядывал его с долгую минуту. — Фрэнк? Почему…. Когда ты понял это, то есть, как давно…? Он пожал плечами: — Не знаю. Мне всегда нравились девушки, пока…. Ну, пока я не встретил тебя, я думаю, и…. Он сжал мои пальцы. Его голос был таким тихим, что я не совсем уверен в том, что услышал то, что услышал. Может быть, это лишь мое воображение? — И я, — он продолжил, — Я никогда не сомневался в этом…. Но теперь…. Ты, вроде как, нравишься мне…. Мое тело застыло, пока внутренности исполняли безумный танец. Человеческая часть моего разума кричала мне отреагировать, пока цивилизованная оставалась растерянной и напуганной. Я буквально чувствовал всю смесь эмоций комком где-то в животе, который периодически затягивался в узел, доставляя мне мучительную боль и посылая растерянность куда-то в горло, выше остальных. — Что? Его лицо моментально стало красным, а глаза снова заблестели от слез. — Я… ты….блять, Джерард, я не знаю, что еще сказать! — Тогда повтори то, что говорил до этого! Он уставился на меня, но потом повторил: — Мне кажется, что ты мне, вроде как… нравишься. Я не знал, что ответить. Второй раз за день Фрэнк лишил меня дара речи. Джерард Уэй никогда не теряет дара речи. — Все нормально, — быстро нашелся он, выдергивая ладонь из моей и опустив взгляд вниз, — Это… просто тупая влюбленность. Я… то есть… ну… — он нервно рассмеялся, запустив руку в волосы, пока его щеки светились неловкостью, — Я со временем избавлюсь от этого. — Почему ты хочешь избавиться от этого? — выпалил я. Он замолчал, но пальцы Фрэнка ответили за него, пока, дрожа, снова касались моей ладони. — Тебе не нужно избавляться от этого, — прошептал я. — Н-но, Джерард…. — Эта симпатия взаимна, Фрэнк. Он застыл, обдумывая мои слова. Хорошо, что он взял паузу, потому что, честно говоря, мне и самому нужно было это обдумать. Я только что признал, что мне нравится Фрэнк? Наверное, да. Я никогда не воспринимал Фрэнка, как предмет симпатии: он был другом, почти наверняка натуралом, и я его, очевидно, не привлекал. Но теперь, анализируя это, я понимаю, что он давно нравился мне. Мне очень, ужасно сильно нравился Фрэнк. Он был таким маленьким, милым, смешным и хорошим. Он был первым за такой долгий срок, кто захотел стать моим другом. Я был всего лишь человеком, — вот, что я повторял себе снова и снова. Симпатия — часть человеческого поведения, так что, конечно, он был мне симпатичен. Если рассматривать общий принцип, то мне, вообще-то, был симпатичен любой человек, с которым можно потрахаться, и лишь наличие предпочтений заставляло меня желать определенных людей. И Фрэнк, ну, он точно был одним из этих определенных. Я изучал его профиль, пока волна осознания того, насколько сильно он мне нравился, накрывала меня с головой. Фрэнк — самое, блять, очаровательное существо на планете. Вот, что я могу сказать теперь, когда такие мысли не находятся под запретом. — Что теперь? — спросил он, — Что мы будем делать теперь? Я пожал плечами: — Думаю, все, что захотим. Симпатия — отправная точка, давай начнем с нее. Он слегка кивнул, пока его губы сложились в растерянном вздохе. «Господи, он такой милый, когда растерян». Эти слова впервые за то время, пока мы знакомы, пронеслись у меня в голове без чувства вины.