Folie a Deux

Вся дорога домой была размытой: я даже не помнил, что сказал Джерарду после поцелуя. Я просто хотел уйти от него прежде, чем смог бы потерять сознание от ужасной неловкости. Я захлопнул дверь и щелкнул замком в тот же момент, как оказался в своей комнате. Мамы дома не было, но мне не хотелось видеть ее и тогда, когда она вернется; я знал, что она обязательно начнет расспрашивать меня о том, где же я был весь день. Я не предупреждал ее о своем уходе, а просто тихонько ушел рано утром. Сначала отправился в кафе, немного поболтал с официанткой, а потом пошел домой к Джерарду. Я делал так почти каждый раз, когда уходил из дома: сидел или у Джерарда дома, или в кафе, пока он не заходил за кофе. Прямо как и в день нашего первого знакомства. (Кстати, иногда он даже не сидел со мной. Хмурился в другом углу кафе и, если мы случайно встречались взглядами, улыбался и кивал так, будто я был простым посетителем. В такие дни я пялился на его профиль, гадая, почему он не говорит со мной. В другие дни он шел прямо к моему столику и садился на диванчик рядом, закинув одну руку на мои плечи. Иногда он садился напротив и начинал разговор, который потом продолжался часами. Его настроение трудно было предсказать). Я подумал о том, чтобы пойти в кафе в глупой попытке отвлечься, но понял, что был слишком зол, расстроен и запутан, чтобы разговаривать, да и вообще, есть прямо сейчас. И, к тому же, не особенно хотел видеть столик, за которым мы познакомились. Я никак не мог выкинуть то, что только что случилось, из головы. Я поцеловал парня. Мои пальцы коснулись губ в тысячный раз, когда я упал на кровать, перевернувшись на живот. Я поцеловал парня. От самой мысли меня воротило. Дело было не в Джерарде, нет, он не был частью проблемы. Мне он очень нравился. Иногда даже слишком. Я с легкостью мог представить картинку того, как мы продолжаем наши отношения до скончания наших дней. Я хотел иметь возможность быть с ним хотя бы друзьями. Правда хотел. Все дело было в слове, в том ярлыке, который вешают нам еще до того, как мы покидаем утробу, и который не позволяет нам стать чем-то большим, чем он является. Пол — вот, что волновало меня. — Парень, — тихо произнес я. Джерард — парень. И я тоже. И мы поцеловались. Я почувствовал, как мои внутренности сжались, и закрыл глаза, выпрямившись в кровати и скинув с себя туфли. Я уткнулся лицом в подушку в надежде на то, что это прогонит мысли прочь. Второй в моей жизни поцелуй был с парнем. Я издал звук отвращения, потому что не мог в это поверить. Иногда я бываю ужасным лицемером…. То есть я переживал из-за этого? Пола? Это не казалось такой уж веской причиной, но я все еще не мог заставить себя свыкнуться с ней. Мне было абсолютно похуй на то, что кто-то еще хотел отношений с человеком своего пола, но, когда это касалось меня, дело обстояли по-другому. Меня затошнило. Это не было правильно. Неестественно. Вот, каким все это казалось. Он привлекал меня так сильно, и это было так неправильно. Я не должен быть с парнем. Я не могу быть с парнем! Так для меня это не работало ни сейчас, ни когда-либо до этого. Я всегда был «натуралом» — такой уж общество повесило на меня ярлык. Теперь же я раздумывал об этой штуке с «пансексуальностью». — Я такой ебаный идиот, — пробубнил я в подушку. Сегодня я, казалось, ругался больше обычного. Я промычал еще какие-то ругательства и решил разобраться: с чего это вообще мне нравился парень? Я пытался понять, но ничто, казалось, не имело смысла. То, что я знал о Джерарде не было слишком уж привлекательным…. Для начала, у него бессонница. А еще депрессия. Я догадывался о том, что у него, к тому же, было расстройство пищевого поведения, учитывая то, что он никогда не хотел есть. Джерард — курильщик. У него перепады настроения, которые случались достаточно часто. Он совсем немного параноик. А иногда бывал излишне саркастичен. Порой он был слишком умным, что заставляло меня чувствовать себя идиотом, и он, казалось, знал и об этом. Ему было, очевидно, поебать на мое образование, впрочем, как и на свое, потому что он постоянно пропускал уроки лишь потому, что хотел увидеться со мной, поэтому незаметно сбегал, пока его мама возилась с чем-то в соседней комнате. Теперь, когда я стал думать об этом, то понял, что большинство черт Джерарда должны были отпугивать меня, но все было наоборот. Я не мог понять, почему, — он буквально аккумулировал в себе все, от чего я хотел держаться подальше. Хотя он, вообще-то, Джерард. То есть, это все. И добавить нечего. Единственная причина, по которой он действительно нравился мне, заключалась в том, что он был собой. Это не имело никакого смысла, не смотря на то, сколько раз я пытался объяснить себе это. Он нравился мне, потому что был Джерардом. Была лишь одна вещь, которая мне точно нравилась, и еще куча деталей, которые меня отталкивали. Каким-то образом влечение и отвращение смешались в моем сердце в одну кучу, в итоге образовав влечение. Но я не мог заставить себя думать так же, как сильно бы ни старался. Мне не должны были нравиться парни. Меня не должны были привлекать парни. Я не должен был считать его привлекательным в физическом плане и, тем более, быть к нему эмоционально привязан. И, очевидно, не должен был прикасаться к нему или целовать его. Природа-мать не создала меня таким: тела мальчиков созданы для того, чтобы быть с телами девочек и наоборот, вот и все. Мой телефон зазвонил. Я поднял голову, потянувшись к прикроватному столику, и взял его в руки, глазами пробежав по определителю номера. Это был домашний номер Джерарда. Я уронил телефон на подушку рядом с собой и уставился на него. И пялился на определитель номера, пока мои глаза не высохли и не пришлось моргнуть, чтобы потекли слезы, которые размазали бы его тонко выведенное на экране имя. Я не собирался сдерживать слезы: они делали его имя едва заметным, затуманенным и каким-то странно-далеким. И я был не против этого. Я не хотел говорить с ним сейчас, мне не хотелось даже видеть его имя на экране. Я бы с удовольствием забрался в какую-нибудь нору и больше не видел бы его, не говорил бы с ним, даже не думал бы о нем, по крайней мере, несколько дней. Но телефон снова зазвенел настойчиво и громко. Я снова взглянул на него, зло смахнув слезы со щек рукавом. Я ненавидел то, как слезились мои глаза, потому что казалось, что я плакал. И не знал, зачем он звонил снова. Джерард никогда не звонил дважды. Никогда. Я хорошо знал об этом — он позвонил бы один раз, а потом сдался бы. Он не расстраивался из-за того, что я не отвечал, потому что был занят. Он понимал, если я не отвечал, то только потому, что не хотел говорить. Если же я просто не успевал вовремя снять трубку, то сам перезванивал ему и сообщал ему об этом, а они лишь отвечал «Ладно» этим своей милой интонацией, и мы начинали болтать о том, о чем он собирался завести разговор. Наш самый долгий телефон продолжался около часа, но, только потому, что мама вытащила меня с собой в город, и в итоге я остался сидеть в машине, пока она была на какой-то там встрече. Джерард не тот, кто стал бы звонить без причины. Обычно он лишь спрашивал, приду ли я к нему, а я почти всегда отвечал утвердительно и тут же уходил из дома. Я как-то спросил его, почему он не любит говорить по телефону. Он лишь сказал, что это было недостаточно интимно, что, конечно, имело некоторый смысл. Ведь я знал, как сильно он любил касаться тех, с кем говорил. То есть, он любил касаться меня, когда мы говорили. Когда мы сидели друг напротив друга, он часто дотрагивался до моего предплечья или ладони, а иногда играл с моими пальцами, бесцельно дергая их вверх-вниз. Если мы были в кафе, то его щиколотка касалась моей. Если мы лежали в его кровати, что мы делали достаточно часто, он перебирал мои волосы или пробегал пальцами вниз по моему лицу, а потом по шее. Редко он добирался до живота, заставляя меня извиваться; он узнал о том, что это смешило меня, когда его пальцы были внизу моего живота, почти что на джинсах. Я не привык к тому, что кто-то трогал нижнюю часть моего тела, так что это вызвало мурашки, и сам я разразился высоким, нервным смехом, который заставил его ухмыльнуться, а меня — покраснеть. Я понял, что, наверное, поэтому Джерард и любил прикосновения: он любил интимность. Он хотел таких отношений. Он любил болтать, — вообще-то, обожал, — но, чем ближе становились мы в разговорах, тем быстрее рос тактильный контакт; ему необходимо было быть рядом, потому что именно так он и узнавал людей. Я вздохнул, хоть и не собирался. Поэтому он всегда целовал меня в щеку, поэтому он всегда так желал поцелуя. Ему был необходим физический контакт. Не думаю, что он смог бы построить нормальные отношения без него. Мне лишь нужны были разговоры с кем-то и напоминания о том, что я не умирал: кто-то, кто поможет мне, спустит на землю. Ему нужен был кто-то, кому можно было бы высказывать мысли вслух, кто напоминал бы ему, что он был человеком, кто-то, кто помог бы ему продолжить витать в облаках. Мне нужен был кто-то, кто поможет мне держать на ногах, сосредотачиваться на жизни, ему же — кто-то, кто будет мечтать с ним, кто отвлечет его. Так все и было, в каком-то странном смысле, так дело и обстояло. Телефон зазвонил в третий раз, и я снова поднял на него взгляд. — Отвали, Джерард, — недовольно пробубнил я, выключив звук. Дверь моей комнаты распахнулась, и я вдруг оказался атакован жужжащим ульем, известным, как моя мать. Шла он быстро, а слова ее были резкими: — С кем ты говорил? Где ты был весь день? Кто такой «Джерард»? Почему ты не отвечал на звонки утром? Я уставился на нее на пару секунд, прикинув, мог ли я рассказать ей правду. Поверит ли она в существование друга? Поверит ли в то, что он — прекрасный человек, что делает меня счастливым? И в то, что теперь я прячусь от него в своей комнате, потому что совершил глупость? — Фрэнк? — снова настойчиво сказала мама. На ней, почему-то, было платье и куча макияжа, что случалось очень редко. — Мам- — Ответь на вопросы, Фрэнк, — она сложила руки на груди, от нетерпения притопывая ногой, — Я тороплюсь. — Ку- — Отвечай! Я зыркнул на нее: — Нет, пока не скажешь, куда собираешься. — Встречаюсь с другом, если тебе угодно знать, — закатила она глаза, — Ты иногда такой приставучий. Я не понимаю. Ты что, не можешь сам себя развлечь? Я закатил глаза, постаравшись пропустить ее колкость мимо ушей. — Мне все равно. И я ни с кем не говорил — просто мысли вслух. Она бросила на меня подозрительный взгляд, который всколыхнул во мне желание накричать на нее. — Так где ты был весь день? Почему телефон был отключен? Я был с Джерардом. С другом. Мой телефон всегда отключен, когда я с ним, потому что я не хочу иметь никакой связи с внешним миром. — Я был в парке. Дышал свежим воздухом. А телефон сел, поэтому не позвонил. Она лишь хмыкнула, поджав губы: — Если я узнаю, что ты лжешь, то ты под арестом на месяц. — Ладно. Она начала уходить, но потом развернулась, снова уставившись на меня на несколько секунд. Я ненавидел смотреть ей в глаза: мои были такими же по цвету, форме и всему прочему. Я ненавидел замечать хоть какое-то сходство между нами, когда смотрел на нее. Мне не нравилось то, что у нас был один и тот же цвет волос, глаз и то, как похожи были наши носы. Она лишь одарила меня взглядом и вышла. Тот самый взгляд, который критически увеличивал мое желание убить себя. Я подождал, пока не закрылась входная дверь, а потом переложил телефон на столик и свернулся калачиком на кровати. Я хотел лишь спать. Я люблю спать, потому что тогда хотя бы на несколько часов мне не приходится сталкиваться с неприятностями, которые преследуют меня на каждом шагу.

***

Когда я проснулся, то все тело болело, будто меня кто-то избил. Свет заставил меня зажмуриться, а живот крутило, но я не мог свернуться в позу эмбриона, чтобы уменьшить боль, потому что спал в неловкой позе, и теперь спина болела не меньше. Рука онемела, потому что голова все это время лежала на ней, так что теперь кожа покалывала, и вскоре конечность наполнило неприятное, но облегчающее чувство, а мышцы в спине с болью заставляли друг друга работать. Я оглядел комнату, чувствуя себя будто-то бы отдаленным от нее. Ничто не казалось мне реальным каждое утро, когда я просыпался. Все было таким ярким и теплым, что казалось невозможным. Белые стены казались желтыми из-за солнечного света, лившегося из окна, и все это создавало чувство искусственного счастья на весь день. Я на мгновение затосковал по серому жилищу Джерарда: его комната была черной, белой, серой и поэтому простой, но она была настоящей. В ней жили, а моя годилась только для сна и слез. Моя комната источала лишь плохую энергию, а его была отражением каких-то эмоций, вроде уюта и чего-то еще, чему я не мог дать название. Я не мог не думать о том, сколько продержусь вот так. Сколько смогу выдержать один на один с самим собой? Мне был нужен Джерард. Я полагался на него, доверял ему. Сколько бы я ни был напуган этими отношениями, они всегда были нужны мне. Отрицать это я просто не мог. Единственное, чего мне хотелось, — свернуться калачиком на темных простынях, принадлежавших Джерарду, и уснуть рядом со своим другом. Волна чувства, показавшегося ностальгией, резко накрыла меня. Я жалел буквально о каждой мысли, которая пронеслась в моей голове вчера. На самом деле я хотел увидеть его, просто боялся делать вообще что-либо. Я слишком уж пытался отрицать то виденье наших отношений, которое было у него. Был трусом, который не мог признать, что хотел другого. Теперь я точно знал, что не хотел отношений с парнем, но хотел дружбы, причем, навсегда. Я дотянулся до телефона, с неохотой разблокировав его и заставив глаза привыкнуть к свету. Я не ожидал увидеть там пропущенных звонков, кроме тех трех вчерашних от Джерарда, но ошибся. Семнадцать пропущенных. И все от него. Он оставил голосовые сообщения два раза: после первого и последнего звонков. Я прослушал оба, боясь думать о том, что услышу в итоге. «Эм, привет». Я пару раз моргнул в удивлении, пока говоривший делал глубокий вдох. «Надеюсь, номер правильный. Это Майки, Майки Уэй… Я- эм. Ну». Он замолк, заставив меня ошарашенно сидеть в тишине еще несколько секунд. «Просто перезвони», — сказал он, слегка понизив голос, — «Мне нужно поговорить с тобой. Насчет Джерарда». Так окончилось первое сообщение. Я быстро начал тыкать на кнопки, пока не началось следующее. «Эм, привет, это снова я. Майки. Мне нужно идти спать, мама кричит на меня, так что придется прекратить названивать. Но… Я просто…. Мне очень нужно, чтобы ты взял трубку, Фрэнк. Это важно. Очень важно». Прозвучала маленькая пауза, а потом какие-то странные звуки на фоне. «Джерард передает привет», — кто-то издал громкий протестующий звук, а потом сообщение прервалось. Я узнал этот раздраженный звук абсолютно точно и понял, что это был Джерард. Но я не хотел думать о нем, так что не стал делать никаких предположений. Мысли о нем снова вызвали это похожее на ностальгию чувство где-то в животе, а я совсем не хотел испытывать его снова. Я старался не думать о сообщениях. Понимал, что причина звонков Майки должна была быть срочной, но также осознавал, что это было связано с Джерардом. Я не был в настроении ни для срочности, ни для Джерарда. И то, и другое иногда раздражало меня своей несуразностью. Я заставил себя подняться на ноги, положив телефон в задний карман джинс, и пообещал себе проверить его позже. Я осознал, что джинсы, в которых я спал, принадлежали Джерарду…. Что ж, он не получит их обратно в ближайшее время. Я уснул в простой черной футболке, которая почти что была мне по размеру, но было невозможно сказать наверняка, принадлежала ли она мне или была украдена из его шкафа. Выходя из комнаты, я закатил глаза. Не думать о нем было сложно, пока на мне были его вещи. Я бесцельно побродил по дому минут двадцать, если не больше, бубня себе под нос всякие случайные фразы, пока не осознал, какой непривычной была тишина вокруг. Я не спал вот уже полчаса, и никто еще не начал жаловаться или орать на меня. — Мам? Тишина. — Мам? — я протянул это слово, сделав интонацию настолько раздражающей, насколько это было возможно. Только такая интонация и могла максимально привлечь ее внимание. — Если ты здесь, то я был бы очень рад, если бы ты перестала меня, блять, игнорировать. Никто не начал кричать или отчитывать меня за использование брани. Я вздохнул, потому что понял, что это означало. Я просто ненавидел каждый раз, когда это случалось. Это происходило всего два раза за последние пару лет, но случалось куда чаще, когда я был меньше. И почти постоянно до моего рождения. Прошлой ночью моя мать была на свидании. Вот, почему она так нарядилась, ее волосы были завиты так, как она думала, было красиво, и вот, почему на ней был весь этот макияж. Когда моя мать ходит на свидания, то они или совсем короткие, или на всю ночь. Она часто оставалась с кем-то на одну ночь — так я, в общем-то, и появился. Моя мать осталась на ночь у друга, которого, как ей казалось, она любила. Они поженились за две недели до моего рождения и вскоре развелись. Иногда я, блять, чертовски ненавижу осознавать то, что являюсь простой случайностью, но вся моя остальная жизнь — просто дерьмо, так что это, наверное, имеет смысл. Я оказался на диване в гостиной, без особого внимания пялясь в экран телевизора, передававшего новости. Новости были хороши только тем, что беспрестанно бубнили информацию и говорили о проблемах других людей. Иногда случалось что-то интересное: собака спасла ребенка от пожара или что-то еще такое же милое. В любых других случаях мне было все равно на то, что кого-то во Флориде ограбили или какая-то звезда скончалась от передозировки в Голливуде. Мне хватало и своих проблем: я смотрел новости только из-за прогнозов погоды. — Сейчас ясно, — объявила ведущая с улыбкой, — Но мы приближаемся к сезону ураганов, первый из которых ожидается сегодня вечером. Сезон ураганов. Сезон ураганов. Начинается сегодня. Я почувствовал, как мое сердцебиение участилось, когда на экране появилась сводка на всю неделю. Ураган покинул соседний городок сегодня в полдень. И будет здесь к двум часам дня. Он продолжится всю ночь и останется еще на три-четыре дня. Я почувствовал, как от страха у меня перехватило дыхание. Три-четыре дня? Я мог бы перенести три-четыре дня ливня, это было бы просто. Но три-четыре дня грома и молний? Нет. Ни в коем случае. Никаким чертовым образом я не смогу пережить это. Я умру. Я знал это, чувствовал. Что-то ужасное точно случится со мной, что-то похуже, чем свидание моей матери и плохой сон, и даже ужасней, чем быть вдали от Джерарда. Я чувствовал, как мое сердце загнанно билось в груди, а пальцы дрожали, пока я держался за виски, попытавшись ослабить боль, внезапно пронзившую мою голову. Я не хотел умирать ни сегодня, ни в ближайшие несколько дней, не так. Точно не хотел. Но это было неизбежно. В меня точно ударит молния, или нашу крышу сорвет, или от грома у меня случится инфаркт, или даже все сразу. И я точно умру. Мой телефон вибрировал в заднем кармане, испугав меня почти что до предполагаемой смерти. Я не рассмотрел номер, но все равно ответил. Мне нужно было услышать чей-нибудь, хоть чей-нибудь голос. Хоть кого-нибудь, кто даст мне знать, что ураган еще не разрушил материк. — Алло? — нервно проговорил я в трубку. — Фрэнк! Я на секунду замолчал, пытаясь распознать голос говорившего. — Майки? — Да. Пару секунд я переваривал охватившее меня удивление: — С какого номера ты мне звонишь? — С маминого мобильника. — Оу. Он замолчал, но его голос заметно дрожал, когда он заговорил снова: — Что произошло?.. Между тобой и Джерардом? — Ничего, — солгал я, хотя даже мысль об этом заставляла меня чувствовать подступавшую к горлу тошноту. Я не хотел думать об этом, не хотел помнить этот дурацкий поцелуй. Я хотел бы об этом не помнить вовсе. — А что? — Он просто… — Майки глубоко вздохнул, — Он просто грустный, вот и все. — Грустный? Джерард грустил из-за меня? Я не хотел заставлять его грустить. Я не хотел, чтобы он грустил. Я лишь хотел, чтобы он перестал думать обо мне, чтобы и я мог перестать думать о нем тоже. Я хотел бы вернуть поцелуй назад. — Он заперся в комнате, — тихо продолжил он, — И ни слова не говорил с тех пор, как ты ушел. Я не знал, что на это ответить. — Он…. У него была депрессия какое-то время. Но ты же уже знаешь об этом, да? — Да… — тихо ответил я. Я был готов заплакать. Не на самом деле, просто это чувство переполняло меня. — Ну, вот. У нас семейное. Он пьет от этого таблетки. Но я думаю, что теперь перестал. — Майки, — начал я, сдерживая дрожь в голосе, — Зачем ты говоришь мне об этом? — Потому что, — его голос был слабым и отчаявшимся, что буквально разбивало мне сердце, — Ты делал его счастливым. Ему даже не нужны были таблетки с тех пор, как появился ты. — Я все еще не понимаю. Чего ты хочешь от меня? Майки снова вздохнул и умоляющим голосом сказал: — Приходи. Сделай его снова счастливым. Сделать его снова счастливым? Я почувствовал, как заслезились глаза. Как я могу сделать это? Чтобы исправить все, я мог бы лишь вернуть поцелуй назад. Да и вообще, если бы я не был таким идиотом, то ничего из этого не случилось бы. Это все — моя вина. Если бы я отказал ему и поцелуя не случилось бы, тогда сейчас я был бы у него дома и вместо того, чтобы не разговаривать друг с другом, мы бы лежали в куче одеял на полу его комнаты. — Прости, Майки, — сказал я, пока в горло колол комок, — Но я не знаю, как. На другом конце провода повисла пауза, а потом гудки, сообщившие мне о том, что он повесил трубку. Я уставился в телефон в состоянии полного ступора. Я не знал, что делать. Я был так растерян и теперь чувствовал огромную вину, кучу злости, одиночества и грусти. Я не хотел, чтобы Джерард грустил, но уже не мог вернуться назад. Не сегодня. Не в ближайшее время. Мне нужно было понять, что сказать. Мне нужен был кто-то, кто скажет мне, как помочь ему и себе тоже. Я снова взглянул на телевизор, вспомнив о прогнозе погоды, а потом быстро перезвонил Майки, мысленно молясь, чтобы он взял трубку. Спустя пару гудков он взял трубку, и голос его сквозил такой надеждой, что у меня закололо в груди: — Фрэнк? — Майки, — сказал я, стараясь звучать не слишком отчаявшимся, — Могу я прийти? Поговорить с тобой? — Я- — Только с тобой. Пожалуйста, — мои пальцы начали дрожать, — Мне просто нужно поговорить. — Фрэнк… Почему? Что не так? Ты звучишь напугано. Что-то случилось после нашего разговора? — Я не хочу быть один сейчас, — объяснил я шепотом и крепко сжал веки, — И больше мне не к кому пойти, — признал я. Я не мог пойти к Джерарду. Не сейчас. Не мог видеть его после того, что случилось. Если бы я остался, то, наверное, все вышло бы иначе. Мы бы все обговорили, но нет, я слишком труслив для этого. Я даже не мог заставить себя попросить Майки позволить мне поговорить с Джерардом. Я не хотел ни отвечать на вопросы, ни задавать их. И я боялся, что одна маленькая ошибка разрушит нашу дружбу. — Почему я не могу прийти к тебе? — сказал Майки сочувствующим голосом, — Я не знаю, хорошо ли получится, если…. Я знал, что он собирался сказать. Будет плохо, если мы с Джерардом встретимся сегодня. Слишком рано. — Хорошо, — сказал я, — Так будет лучше. Я быстро сообщил ему свой адрес, выглянув в окно на цыпочках, пока мои пальцы продолжали дрожать. Оставалось пару часов до урагана. — Я не могу уйти сейчас, — сказал Майки, — Мама на кухне, а мне нужно заниматься до трех…. Мне придется сбежать. Она сказала, что пойдет в магазин…. Договорились? — Да. Договорились. — Хорошо. Пока. — Пока. Я повесил трубку и постарался не перенервничать, пока ждал его.

***

Полтора часа спустя пошел дождь. Я тут же начал паниковать, потому что не был уверен, что все сделал правильно. Окна были закрыты, шторы занавешены, а двери заперты. Воду я тоже перекрыл, а все электрическое, кроме света, телефона и телевизора было обесточено. Мои пальцы начинали дрожать каждый раз, когда дождь усиливался. Когда Майки постучал в дверь, то я с облегчением громко вздохнул. Я не знал его так же хорошо, как его брата, но мы были рядом достаточное время, чтобы стать близкими друзьями. — Слава Богу, — сказал я, буквально втащив парня внутрь. От чувства вины хотелось повеситься. Ему было всего тринадцать, и он шел сквозь дождь, чтобы поговорить со мной. Я чувствовал себя придурком. — Я до смерти испуган. Ты в порядке? — Все нормально, Фрэнк, — хихикнул он, приподняв бровь. Я на секунду застыл, потому что это было уж слишком по-Джерардовски; братья Уэи были единственными из тех, кого я знал, кто мог поднять только одну бровь. — Чем конкретно ты напуган? Я кивнул на телевизор, хоть тот и был выключен, плюхнувшись на диван. Майки уселся на стул почти что на другом конце комнаты. — Ураган, — объяснил я. — Оу, — он сдвинул очки на переносице, — Просто дождь…. Я уставился на него: — Это не «просто дождь». Это ураган и молния, гром и ветер. — Ничего из того, чего стоит бояться. Мне показалось, что он издевается надо мной. Я, семнадцатилетний, сидел здесь и дрожал от ужаса, и вот он, тринадцатилетний, на целых четыре года младше меня, отождествляющий само спокойствие. — Забей, — проговорил я. Майки вздохнул, оглядев комнату. — Раз уж я здесь, мне стоит рассказать тебе о блокнотах…. — О чем? — озадаченно спросил я. Он опустил взгляд в пол. До этого я не замечал, но Майки — всего лишь маленький ребенок. Худой, с вытянутым лицом. С очками, которые всегда сползали вниз по носу, пока он со вздохом не поправлял их. Большую часть времени он не был похож на Джерарда, но выражения их лиц часто были очень схожи. Я опустил взгляд на свои ноги, чтобы перестать пялиться на Майки. — Я не должен быть тем, кто скажет тебе, если ты еще не знаешь. — Зачем тогда ты вообще упомянул это? — сказал я, слегка закатив глаза. — Потому что не знаю, кому еще рассказать. У него нет друзей кроме тебя, Фрэнк. Только ты. И…. Ну, а теперь он не хочет говорить ни со мной, ни с мамой, но ему нужно поговорить с кем-то, признает он это или нет. — Зачем? — сказал я, все еще уж слишком озадаченный, — Что не так? Я не понимал, что он собирался сказать. Я знал, что Джерард грустил, но это не может быть так уж плохо, да? Майки взъерошил волосы рукой, слегка покачнувшись на стуле. Это тоже было слишком по-Джерардовски. Настолько, что мне захотелось закричать. — Джерард когда-нибудь говорил тебе… Ну, ты когда-нибудь видел его блокноты? Я медленно покачал головой, потому что даже не знал о том, что у него были блокноты. За последний месяц я провел в его комнате больше времени, чем в своей собственной, но все равно не заметил там ни одного блокнота. Майки снова опустил взгляд в пол. — Ну, это не самая приятная вещь на свете. Мне не разрешается трогать их. Вообще-то, никому не разрешается, но я просто подумал, что, возможно, ты видел их, раз уж вы так близки…. В общем, однажды он оставил их на видном месте, и один из них оказался открыт. — Зачем ты говоришь мне об этом, что в них такого? О чем он пишет? Майки съежился, и вся его фигура теперь разила дискомфортом. — О плохих вещах. О грустных. — О плохих?.. Грустных?.. Типа кошмары или что? — Нет. Ну, да. Вроде того. Он пишет в них обо всем. Обо всех своих мыслях, воспоминаниях, мнениях…. И многие из них настолько плохи, что требуют консультации у врача. Я почувствовал, как сердце бухнулось куда-то в пятки, а глаза слишком уж широко распахнулись. Джерард в кабинете у психотерапевта? Что-то в этом пугало меня. Это не казалось мне правильным. — Оу. У всех же время от времени бывают такие мысли, так ведь? У меня иногда бывали плохие мысли. Бывали дни, когда я ненавидел себя настолько, что хотел умереть. Хотя настоящих попыток суицида никогда не было. Ближе всего был день, когда я искал что-то, что убьет меня быстрее всего, а потом пошел спать с намерением совершить задуманное наутро. Но в итоге я лишь напугался до чертиков, когда, наконец, проснулся. Майки склонил голову на бок и крепко сжал зубы. Мышца на его челюсти дернулась. — Он говорил тебе о пистолете? — О пистолете? — я почувствовал, как мой пульс ускорился раза в два, а, может быть, и в три. — Какой еще пистолет? — У него есть один. Мои брови нахмурились так сильно, как никогда прежде. — Он легальный и все такое. Он, вообще-то, принадлежит маме, ну, знаешь, для самозащиты и безопасности, но она позволяет ему хранить его у себя. Просто ему нравятся такие штуки. Он знает все модели, изучил все про оружие Гражданской войны и все такое. И он был очень рад, когда мама купила пистолет. Помогал ей выбрать его. Иногда он любит ездить на стрельбище за городом и просто тусить там. Я никогда не видел его более спокойным, чем после стрельбы. Это на самом деле здорово. Будто кто-то просто вытащил из него все плохое вместе с пулей, которую он выпустил из пистолета. Он никогда не упоминал оружие при мне. Никогда. Даже никогда не произносил слово «пистолет», наверное. — Серьезно? Майки кивнул: — Да. Когда я спросил, почему ему это так нравится, он рассыпался в куче метафор, которые я не особенно понял. Я одарил его вялой улыбкой. — Это звучит очень по-Джерардовски. На лице Майки тоже мелькнула улыбка, которая тут же исчезла, когда его глаза вновь опустились в пол. — В общем, однажды…. Ну, я даже не знаю. Один из рисунков в его дневнике…. Он же любит рисование и все такое и много рисует, когда тебя нет. Так вот…. Тот рисунок изображал его с пистолетом…. Я молча уставился на него. Майки выглядел до невозможности напуганным. — Там был он с пистолетом у виска и, эм, он вроде как собирался, ну, ты знаешь…. Или, по крайней мере, много думал об этом. Он закрылся в комнате где-то на полтора часа, а когда вышел, то я заметил, что пистолет лежал на его кровати, и…. Я думаю он…. Я нервно сглотнул, кивнув. — Да. Я понял, о чем ты. Майки слабо улыбнулся. — Кстати, забавно, что в итоге случилось. Я спрятал пистолет. Мне нельзя его трогать, но я на какое-то время спрятал его у себя в шкафу, пока не понял, что было бы безопасно вернуть его. После этого он стал очень странным. Это было смешно. Знаю, что не правильно, но смешно. Ходил туда-сюда с озадаченным выражением лица и продолжал снова и снова проверять все комнаты, заглядывать под матрасы и все такое, пока я не решил вернуть его на место. Он был так растерян. И даже не думал заглядывать в мою комнату. Я подавился воздухом: — Ты понимаешь, что буквально спас его жизнь, да? Майки кивнул. — Ага. Я не возвращал его около месяца, пока он не стал вести себя нормально. — Он делал что-то…. Ты видел еще рисунки вроде этого или что-то такое? Он говорил что-нибудь? Он покачал головой: — Не-а. Не говорил об этом ни разу. Я не думаю, что с тех пор он прикасался к пистолету. — Так он больше не ездил на стрельбище? — Уже больше месяцев четырех…. — покачал парень головой, — Вообще-то, с тех пор, как вы начали встречаться. Я был удивлен тем, какие слова он подобрал. — Подожди, ты знал о нас до того, как я сказал… Он рассмеялся: — Думаешь, я не видел вас двоих на Рождество, Фрэнк? Это сложно было не заметить. Вы использовали друг друга в качестве стульев. И странно было то, что вы не начали обжиматься прямо там. Мои щеки вспыхнули, и я почти что слышал, как Джерард рассмеялся своим коротким смешком, которым он констатировал то, что я снова покраснел. — Это…. Это, вроде как, и есть причина, по которой я ушел. Потому что мы поцеловались…. Майки поднял бровь: — Что, ты испугался? Я кивнул, слегка рассмеявшись. — Да, так, наверное, правильней сказать. Он тоже кивнул: — Да…. Я не удивлен. Джерарду нравится физический аспект отношений…. Они с Бонни постоянно целовались. Я не секунду замолк, подумав о фотографии на кухне Уэев. — Бонни…. Рыженькая, да? — Его первая девушка, — снова кивнул Майки. — Что с ней случилось? — Мы переехали. Он был слишком привязан, но она ни разу не позвонила с тех пор, как мы уехали. Вот и все. — Но Джерард говорил о ней так, словно она умерла или что-то такое…. Он рассмеялся: — Он всегда слишком драматичен в таких вопросах. Но она ему действительно нравилась. Как я уже сказал, они постоянно целовались. Когда она перестала звонить и отвечать на его звонки, он начал говорить о ней в прошедшем времени. Я вздохнул, не зная, что сказать. Майки сделал то же самое, начав заламывать руки. — Он…. Я не знаю. Все достаточно плохо, Фрэнк. Я не…. Я не думаю, что когда-либо видел его таким. — Почему, что не так? — Он… — Майки выглянул в окно, будто боялся, что старший брат сможет услышать его и здесь, — Он злой. — Злой? — Да. Он очень редко злится, но, думаю, ты и сам об этом знаешь. Его раздражают некоторые вещи, но требуется приложить много усилий, чтобы действительно разозлить его. Теперь я качался взад-вперед. Вдруг мне стало ужасно некомфортно в своем собственном доме. Я не хотел, чтобы Джерард злился…. Насколько бы я не хотел видеть его, насколько хотел бы забыть о нем на несколько дней, пока не разобрался бы со своими собственными мыслями, я не мог отрицать, что все еще заботился о его состоянии. — Думаешь, поможет, если я поговорю с ним…? Я мог бы позвонить или что-то такое. — Может быть… Он выгнал меня и маму. Мне теперь даже записки ему писать нельзя, такого еще не было. Даже когда он не хочет со мной разговаривать, то хотя бы передает записки под дверью. Он полностью заперся в комнате. И он был в ванной где-то полтора часа.Я только слышал шум воды и как что-то разбилось, а потом он вышел абсолютно подавленный и пошел обратно в комнату. — Шум воды…? Лицо Майки помрачнело: — Он принимает душ, когда злится. Я не особенно понимаю, зачем, но если его что-то раздражает, то он просто идет и стоит под водой, пока не остынет. Это успокаивает его почти так же, как и стрельбище. — Но ты сказал, что он все равно выглядел подавленным…. — В этот раз, видимо, не сработало. Я вздохнул: — Я должен поговорить с ним, да? — Если хочешь. Не особенно поможет, если ты будешь слишком эмоционален. Я согласно кивнул, ответив: — Да. Это сделает только хуже. Возможно, мне потребуется пару дней. — Хорошо, — слегка кивнул Майки. Он встал, одарив меня грустной улыбкой. — Мне точно следует вернуться домой, прежде чем кто-то заметит, что я исчез. Позвони перед тем, как решишь прийти. — Хорошо.

***

Три дня спустя я все еще отказывался идти в школу. Моя мама сначала не поняла этого, когда вернулась со своего свидания. Она решила, что мне нравится быть раздражающим оболтусом, которому нравится нарушать правила. Она также думала, что я был идиотом, который не хотел получать образование или общаться со сверстниками, но на самом деле я был слишком расстроен, чтобы сосредоточиться, и одинок, чтобы заставлять себя общаться с другими людьми. — У тебя жар? — Нет. — Тогда почему ты снова прогулял школу? Я думала, что ты собирался идти сегодня. Мне поступил звонок от твоего учителя: она была обеспокоена тобой. Сказала, что ты часто прогуливал, а на уроках выглядел уставшим. — Живот болит, — соврал я, перевернувшись в кровати, — И я не знаю, наверное, плохо сплю или что-то такое. Я не знал, с чего это она так беспокоилась. То, что я прогуливал школу не было новостью как и то, что на уроках мне было скучно до ужаса. Она закатила глаза, но лишь натянула одеяло повыше, чтобы накрыть мои плечи, пока сидела на краю моей кровати. — Трехдневная кишечная инфекция? Не думаю, что они бывают настолько долгими. — Ну, значит, бывают, — пробубнил я, закрыв глаза и мысленно пожелав, чтобы она побыстрее ушла. — Фрэнк, посмотри на меня. Я повернул голову к ней, вздохнув. Она была похожа на меня. Ну, то есть, я на нее, конечно. И это доставляло мне дискомфорт. — Пожалуйста, можно я просто полежу? Она вздохнула: — Ну, сегодня вечером у меня снова планы. Я ухожу сейчас. Я пару раз моргнул, не понимая, зачем она сообщает мне об этом. — Звони, если что-нибудь будет нужно. Она слегка похлопала меня по плечу и исчезла. Я растерянно уставился на край кровати, на котором она только что сидела. Она только что не наорала на меня за то, что я прогулял школу? Она действительно сказала мне позвонить, если что-нибудь понадобится? Хах. Я слегка качнул головой. Может быть, я был просто слишком рассеян, чтобы сосредоточиться или что-то вроде этого. Я сел, пару раз моргнул и взял в руки телефон. Живот действительно болел, но не из-за инфекции. Я нервничал. Сегодня мы с Майки условились, что я приду и попробую поговорить с Джерардом. Я набрал домашний номер Уэев и стал ждать. — Алло? — Майки? Да. Это Фрэнк.