Folie a Deux

Я не мог понять, было ли мне грустно или радостно настолько, что становилось тоскливо, потому что все оставалось странным, но немного улучшилось. Джерард снова был очень внимателен со мной. Перестал целовать в щеку, было даже похоже на то, что он боялся. Казалось, он не хотел рисковать. Когда я ночевал у него, и он все-таки решал спуститься ко мне с кровати, то не приближался больше, чем на полтора метра. Когда мы ужинали с его семьей, не держал меня за руку под столом, как раньше. И перестал периодически закидывать руку на мое плечо, когда мы гуляли. Начал постоянно спрашивать, в порядке ли я, а еще просил разрешения, прежде чем взять меня за руку. Я начинал скучать по теплу его тела. По тому, как его пальцы сплетались с моими, как он сжимал мою руку, когда смеялся. Начинал скучать по тому, как в какой-то момент мы начинали шагать в унисон. По внезапным объятьям и спонтанным поцелуям в щеку. И тогда мне нужно было лишь слегка касаться его пальцев своими, чтобы он понял, что я хочу взяться за руки. Многое из этого прекратилось. Точнее, почти все. Он вдруг перестал понимать, что делать. Был так напуган возможностью сделать что-то не так, что вообще ничего не делал. Теперь он вел себя так, как я в те дни, когда мы начали наше «вместе». Я почти что хотел поцеловать его, просто чтобы показать, что все в порядке, но не делал этого, потому что знал, что это все ухудшит. Я все не мог выкинуть те его слова из головы. Он и правда так думал? — Нет, я не хочу, чтобы ты был шведским мальчиком, — сказал он. Сначала мое сердце пропустило удар, ведь тот мальчик так много сделал для Джерарда. Помог ему понять себя, изменить его жизнь к лучшему. Я хотел быть настолько же важным для него. Но потом Джерард добавил: — Я хочу, чтобы ты был собой, потому что ты — все, чего я когда-либо желал. А потом он замолчал, а я не смог перестать улыбаться. Для нас обоих это был хороший день. Но с тех пор…. Все было странно. Я начинал сомневаться в том, что он был честен. Он действительно желал меня так же, как и до поцелуя? Или я своей глупой ошибкой все разрушил? Снова начались перепады настроения: то он хотел сидеть рядом и наслаждаться компанией друг друга, а потом тут же умолял пойти в парк или кафе. Иногда он бывал таким тихим и грустным, что я и сам начинал тосковать. А потом вдруг взрывался громкой и раздраженной тирадой о чем-то. Или был так рад, что не мог перестать улыбаться. Я, наверное, был причиной этому. Его эмоции невозможно было предсказать и все потому, что он не знал, как вести себя со мной. Я почти что чувствовал это нервное напряжение вокруг него. Я разрушил эти отношения. Бесповоротно разломал то единственное, что радовало меня. Я почувствовал, как мои губы скривились в маленькой, грустной улыбке жалости к себе. Иногда я такой идиот, что становится смешно. — Чему ты так рад? — спросил Джерард из-за другого конца стола, не распознав причины моей улыбки. Мы были в кафе. Джерард обвил пальцы вокруг чашки с кофе, как и всегда, а я довольствовался стаканом воды. Никто из нас не был голоден. — Всему, — солгал я. Я вообще не был рад. — Я рад всему…. Мне столькому стоит радоваться, — сказал я ему, выдавив еще одну улыбку. — Не думаю, что теперь есть какие-то причины для грусти. Он ухмыльнулся: — Это хорошо, потому что у тебя красивая улыбка. Я почувствовал, как вспыхнуло мое лицо и от чувства вины, и от смущения. — Краснеешь, — сообщил он мне, делая глоток кофе. — Знаю, — тихо ответил я, пальцами нервно перебирая ткань джинс. Знать бы, как перестать краснеть. Интересно, можно ли этому научиться? — Ты начинаешь терять хватку, Фрэнки, — дразнил Джерард, цокнув языком. — Четвертый раз за сегодня. — Ну, я бы перестал, если бы ты прекратил говорить вещи, которые заставляют меня краснеть, — заметил я в ответ. — Не думаю, что это когда-нибудь случится, — рассмеялся он. Я закатил глаза: — Почему ты никогда не краснеешь? Это несправедливо. — Мне не от чего смущаться. — О, я уверен, должно быть хоть что-то! — Нет, ничего. Я склонил голову на бок, выразив подозрение и проследив за тем, как он снова поднес чашку к губам. Он старался не встречаться со мной взглядом. Было что-то…. Что-то, из-за чего он краснел до этого…. Лишь однажды…. — Так ты когда-нибудь сыграешь для меня на фортепиано? — невинно спросил я. Его глаза расширились, пока он ставил чашку обратно на блюдце. — Эм…. — Ты сказал, что сыграешь, — напомнил я. — Я не- — Ну тебе же ничего не смущает, да? Его лицо залила краска: — Фрэнк, заткнись. Я ухмыльнулся. — Ты краснеешь! — победно заявил я. Наконец-то! Я заставил его покраснеть! — Молчи, — пробубнил он, становясь темно-розовым. — Но почему? У тебя же нет причин для смущения- — Фрэнк Энтони Айеро, — угрожающе произнес он, — замолчи, или я придушу тебя прямо здесь. Я хихикнул: — Ты этого не сделаешь, уж слишком сильно я тебе нравлюсь. (И я надеялся, что окажусь прав. Я ведь нравлюсь Джерарду настолько же, насколько он нравится мне, да?) — Я все еще могу тайно продумывать план твоего убийства, — игриво сказал он. — О, тогда будет не важно, слышал ли я твою игру, так? К утру я все равно окажусь мертв. Он сверкнул глазами: — Хватит говорить об этом. — Но твои щеки, вообще-то, все еще розовые. — Потому что ты продолжаешь говорить. — Потому что ты все еще краснеешь…. — Можешь просто, пожалуйста, перестать? — закатил он глаза. Я толкнул его ногу своей под столом. — Нет, — я глубоко вздохнул. — мне нравится, когда ты краснеешь. — А мне — нет. — Почему нет? Это мило, — признал я. — Ты мило злишься. Нос приподнимается вверх, ты закатываешь глаза и начинаешь стучать пальцами по столу…. Это просто мило. — Так тебе нравится наблюдать за моими тиками? — спросил он, слегка улыбнувшись, — Звучит странно, но похоже на кинк, так получается? Я закатил глаза, сдержав смех: — Нет, дурачок. — С каких это пор ты стал таким- — Прекрасным? — -дерзким? — С тех пор, как…. — я тряхнул головой, рассмеявшись, — Не знаю. С тех пор, как мы снова начали видеться, наверное. С тех про, как я понял, что он не собирается каким-либо образом улучшать положение. И если я хотел вернуть сделать все так, как было раньше, то должен был делать что-то сам. — О, значит, факт того, что я нравлюсь тебе, придал такой огромный запас уверенности? — Да, выходит так. — Так ты теперь все время собираешься быть таким раздражающим? Я ухмыльнулся ему: — Ага. Он тоже ухмыльнулся: — Ладно, ты милый, когда раздражаешь. Думаю, это хорошо. Пару секунд мы молчали. — Но ты когда-нибудь сыграешь мне? Мне теперь очень любопытно. — Когда-нибудь, — закатил он глаза. Я сделал то же самое: — Я все не могу понять, чего ты так стесняешься. Даже не притрагиваешься к инструменту, пока я в комнате. — Потому что мне не нравится, когда кто-то слышит мою игру, окей? — Почему нет? — Потому что…. Не знаю, — он уставился в свою чашку с кофе, крепко сжав керамику пальцами. — мало что в моей жизни остается личным, поэтому иногда хочется иметь что-то, о чем буду знать только я…. Я кивнул: — Хорошо, я понимаю. Я действительно понимал его желание личного пространства, потому что и сам испытывал его. И лелеял все те вещи, которые принадлежали мне. Например, Джерард. Никто не знал о наших отношениях, кроме нас самих и его семьи. Мы не рассказывали маме Джерарда, а Майки понял все сам. Он был моим секретом, а я — его. Он одарил меня легкой улыбкой, будто бы зная, что я размышляю о нем. — Знаешь, — тихо сказал он, пока улыбка танцевала на его губах. — иногда я удивляюсь тому, что ты рядом. Я иногда такой придурок, что даже сам с собой рядом находиться не хочу. — Ты же знаешь, что это не так. Он лишь рассмеялся: — Хочешь — верь, хочешь — не верь, но это так. Я хотел было начать спорить, но Джерард, казалось, хотел сменить тему. Он отпил немного кофе и снова отвел взгляд в сторону. — Так когда я услышу твою игру на фортепиано? — спросил я. Он пожал плечами, поставив чашку на место. — Не знаю…. Когда-нибудь. Когда пойму, что будет что-то достаточно хорошее, чтобы сыграть тебе. — Я уверен, что все, что ты играешь, достаточно хорошее.... — Но я хочу быть лучше , — сказала он серьезно. — Хочу, чтобы вышло идеально. — Я уверен, так и есть, — ответил я. — Знаю, что это так.

***

Я услышал его игру через пару недель совершенно случайным образом. — Это он? — в изумлении спросил я, стоя на кухне семьи Уэев. Звук фортепиано эхом прокатывался по дому. Мама Уэй с сигаретой в руках кивнула, оперевшись спиной на шкаф. Майки сидел за столом и читал комикс. — Угу. Ты разве не слышал его игру раньше? Я покачал головой: — Нет. Он очень смущался, когда я просил его об этом. Мама Уэй кивнула, одарив меня сочувствующей улыбкой: — Он очень заботится о том, кто его услышит, и что именно это будет…. Некоторые произведения нельзя слушать даже мне. Если я прихожу домой под звук фортепиано, то он немедленно прекращается, стоит мне закрыть за собой дверь. И не важно, насколько тихой я пыталась быть, он будто всегда чувствует, что кто-то еще в доме. А потом я поднимаюсь к нему, чтобы узнать, почему он остановился, а он внезапно «рисует» за столом и клянется, что вообще не играл. — Почему он так стесняется этого? — вздохнул я. Мамай Уэй пожала плечами: — Я иногда тоже не могу понять…. Ты же знаешь о его бабушке, да? Я кивнул. Она умерла после нашей первой с Джерардом встречи. — Это она научила его играть. Он не был таким стеснительным насчет игры до тех пор, пока ее здоровье не начало расшатываться…. И он всегда играл только для нее и себя самого. То, как она сказала это, вызвала ком в моем горле. «И он всегда играл только для нее и себя самого». Звучало так, будто он все еще играет для нее, притворяясь, словно она жива. — Если повезет, то он разрешит послушать, — сказал Мама Уэй. — Он наверняка слышал, как ты пришел, так что знает, что ты здесь…. — Я пойду к нему, — сказал я, пожав плечами. — если он не хочет, чтобы я слышал, то, наверное, остановится. Я пошел в комнату Джерарда, тихо приоткрыв дверь и оставил ее открытой, чтобы лишний раз не шуметь. Он играл сидя, даже не взглянув на меня. Не думаю, что он вообще заметил мой приход, потому что даже не шевельнулся. Сначала я заметил, вообще-то, не музыку, а его волосы. Черные. Он покрасил их и немного укоротил. Я уставился на его затылок на несколько мгновений, не зная, как реагировать. — Ты пялишься, — тихо заметил он. Я еле слышал его голос сквозь мелодию, которую безошибочно играли его тонкие пальцы. Я точно слышал ее раньше. Я пару раз моргнул, усевшись на его кровати. — Как ты понял? — спросил я. Он слегка пожал плечами, скрестив руки, чтобы пальцы продолжили свой танец по клавишам с другой стороны. — Почувствовал, — просто ответил он. — Я достаточно одинок, чтобы понимать, что кто-то еще находится в комнате. Зная человеческие инстинкты и имея представление о том, как сильно изменилась моя внешность с нашей последней встречи, я легко догадался о том, что ты пялишься. Я опустил глаза вниз: — Что плохого в том, чтобы пялиться? — Все и ничего, Фрэнк, — усмехнулся он. Теперь его пальцы нежно касались самых высоких нот, издавая еле слышный звук. А потом он, должно быть, закончил играть, потому что опустил руки на крышку фортепиано. — Как так может быть? — Нет ничего плохого в том, чтобы пялиться, — объяснил он, повернувшись ко мне лицом. — потому что все люди делают так время от времени. И раз так много людей делают это, значит, действие становится нормой…. Он склонил голову на бок, а я рвано вздохнул, наблюдая за тем, как он смотрит на меня. Я не мог поверить в то, что до этого не испытывал такого сильного влечения к Джерарду. — Но это не так, — продолжил он. — Все не так с тем, чтобы пялиться, потому что, хоть тысячи людей и пялятся друг на друга каждый день, они все еще признают это грубостью. И все время говорят: «О, пялиться — плохо. Это заставляет людей чувствовать себя неуютно». Но так много людей все равно делают это, и их, кажется, это ничуть не смущает…. Это самое неуместное действие на свете, которое все совершают несмотря на этический запрет. Да и вообще, кажется, никто и не против на самом деле. Я почувствовал какое-то болезненное чувство в глотке, какую-то смесь горько-сладких эмоций, которую не мог распознать. — Звучит так, будто ты говоришь о чем-то большем, чем просто взгляд. Он рассмеялся, но смех его не был веселым: — Может быть и так, но…. — Может и нет? — предположил я. Я надеялся на то, что был прав. Он же не мог говорить о чем-то большем, да? — Может быть, ты слишком глубоко копаешь, — поправил он. — Но я не стану говорить, что из этого — правда, так что думай сам. Я вздохнул. Иногда Джерард такой непонятный, что хочется кричать. — Мне нравятся твои волосы, — вместо этого сказал я. Это было правдой: у меня перехватило дыхание от темных прядок, которые теперь обрамляли его лицо. — Спасибо. Черный, определенно, был ему к лицу. Очень к лицу. Непослушные волоски торчали, резко контрастируя с бледной кожей и воротником белой рубашки. Я не мог отвести взгляд. Его рубашка была помята так, словно он спал в ней, а верхняя пуговица была расстегнута. Черный галстук, которого я раньше никогда не видел, был развязан и свободно висел на шее. На нем были черные джинсы, которые обтягивали его, словно вторая кожа, и он тер правую ладонь о колено. — Выглядишь прекрасно, — честно признался я. — По какому поводу принарядился? Он пару раз моргнул, опустив взгляд на свою одежду, а потом поднял глаза на меня и слегка улыбнулся. — О, ходил на собеседование утром. Поэтому не ответил, когда ты звонил. — Собеседование? — удивленно спросил я. — Что за работа? — Ничего такого, — почти смущенно сказал он. — Работа над стрипом* в газете. Я не буду придумывать ничего сам, просто рисовать, но этого достаточно. Я улыбнулся ему. Вообще-то, Джерард никогда не показывал мне свои работы: всегда прятал их перед моим приходом, а если и работал над чем-то при мне, то я не решался заглядывать без разрешения. Старался уважать его желание скрывать рисунки от моих глаз…. Но из того, что сказал Майки, я знал, что он был хорош. — Звучит здорово. Собеседование прошло хорошо? Джерард пожал плечами: — Вроде того. Но я не уверен, что мне нравится весь персонал издательства. — Почему, что случилось? — Скажем так: секретарша никак не могла понять, что я в ней не заинтересован, а один из нанимателей все не мог поверить в то, что я уже состою в отношениях. — Так твои будущие коллеги будут подкатывать к тебе? И мужчины, и женщины? — Ага…. Знаешь, тот парень, вообще-то, был милым, поэтому я даже задумался. Я поднял брови, слегка улыбнувшись: — Милым, значит? Джерард ухмыльнулся: — Ага. Именно. — Мне стоит начать держать тебя на коротком поводке, Джерард? Он рассмеялся, подмигнув мне: — Помнишь, что я сказал тебе, когда мы только познакомились? Я самая большая сука на свете…. Так что воспринимай меня в качестве своего личного пса, Фрэнк. — Ладно, — рассмеялся я. — тогда следует прикупить тебе лакомства для собак и косточки, не удивляйся. Он лишь ухмыльнулся. Я смотрел на него, его улыбку, глаза и волосы. На всего Джерарда, в общем. Я все не мог перестать любоваться его прической и одеждой. — Я уже говорил, что ты сегодня необычайно привлекателен? — Сказал, что выгляжу «прекрасно», — хихикнул он. — Но не «необычайно привлекательно». — Ну, подходят оба варианта. — Тогда спасибо. Я улыбнулся ему, и он сделал то же самое в ответ. — Сигарету? — предложил он. — Конечно. Он подошел и сел на середину кровати, прямо передо мной, предложив мне и сигарету, и из пустоты взявшуюся зажигалку. Какое-то время мы сидели и курили. В основном молчали, только Джерард попросил меня развернуться, чтобы сесть рядом. Тогда я положил голову на его плечо. — Я скучал по этому, — тихо признался я. — Скучал по чему? — спросил он, едва коснувшись моей ладони пальцами. — По тому, как мы просто сидели здесь вместе. Он вздохнул, склонив голову так, что теперь она лежала на моей. — Да, я понимаю, о чем ты. — Сигарету? — тихо спросил я. Он обнял меня, положив локоть на мое плечо, и поднес сигарету к моим губам. Я улыбнулся и сделал затяжку. Не держать сигарету меж пальцев было странно. Мне нравилось чувствовать бумагу кожей, нравилось тепло, нравилось стряхивать пепел. Но было странно приятно осознавать, что теперь сигарету для меня держал Джерард. — Ты когда-нибудь задумывался о том, что мы, по сути, принимаем наркотики? — спросил я, выдыхая серый дым. — Нет…. — он наклонился вперед, стряхнув пепел в пепельницу. — Думал о том, что мы, по сути, принимаем наркотик. Никотин. Я вздохнул, когда он снова поднес сигарету к моим губам. В этот раз я взял ее сам, а он, казалось, не возражал. — Но как насчет остальных штук в сигарете? — спросил я, оглядев его, пока делал затяжку. Джерард пожал плечами: — Яды, химические вещества и наркотики которые добавляют вкусовых ощущений. — Но ты сказал наркотики- — Наркотики, да, их несколько. Но я думаю, что все дело лишь в никотине. — Почему? Он на мгновение задумался: — Это слово-зависимость. Мне нравится то, как оно звучит, нравится произносить его, слышать его, видеть и писать тоже. Так что, думаю, все дело лишь в этом. — Оу. На мгновение в воздухе повисла пауза, и я просто сидел, уставившись на него. Его глаза, нет, серьезно…. Они были самого прелестного карего оттенка, что я когда-либо видел. — Хотелось бы мне видеть все так, как видишь ты, — сказал я. — Все, должно быть, такое красивое твоими глазами. Джерард рассмеялся, а я все смотрел в его глаза, следил за его улыбкой, остро приподнявшей уголки его губ, и видел, как свет комнаты бликами отражался в его зрачках. — Поверь мне, Фрэнк, моими глазами красивы только ты, солнце и иногда природа. Общество уродливо, и хорошо в нем только то, что иногда мелькает природа и попадаются люди вроде тебя, которые хоть как-то скрашивают все это. Я слегка улыбнулся, хоть и почувствовал больше грусти, чем радости от его слов. — Ты не можешь так думать. — О, но так и есть. — Нет, быть не может. Должно же быть что-то кроме меня и природы. Его лицо смягчилось, а улыбка исчезла. — Но так и есть, Фрэнк, — призрак улыбки снова скользнул по его губам. — Ты делаешь меня счастливым, и иногда только ты и спасаешь. Я лишь подвинулся ближе. — Знаешь, что делает меня счастливым? — спросил я шепотом. — Что? — Ты. Он рассмеялся, а я почувствовал его смех вибрацией, прокатившейся по его телу. — Что ж, я рад. Я коснулся губами его плеча. Он в удивлении застыл, а я просто выдавил слабую улыбку, которая умоляла его сказать хоть что-то. — Фрэнк- — Тебе не нужно так осторожничать, — сказал я. — Все может быть так, как раньше. — Но- Я прервал его поцелуем в щеку, стараясь сдержать улыбку от чувства тепла его тела. — Но все в порядке. Он уставился на меня, озадаченно сжав губы. — Фрэнк…. — его голос был осторожным и неверящим одновременно. — Ты же не делаешь это только ради меня, правда? — Нет, — уверил я его. — я не против поцелуев в щеку и всего прочего. Может быть, я и стану краснеть, но только потому, что не могу сдерживаться. — Ты- — Я уверен, — я сжал его ладонь в своей. — Ты мне нравишься, Джерард, очень нравишься. Но ты знаешь, чего я боюсь, так что просто не будем касаться этого, ладно? Он кивнул, еле слышно вздохнув. — Я вообще-то тоже боюсь. — Чего? — Сделать тебе больно. Я не знал, что на это ответить. — Поэтому я так осторожен, — объяснил он. — Просто не хочу…. Не хочу снова совершить ошибку. — Ты не совершал ошибок…. Просто…. Не знаю, — я и правда не знал, как правильно сформулировать мысль, — Это был тест, — сказал я. — Тест, к которому мы плохо подготовились. И поэтому провалили. — Но если мы подготовимся…. — То сдадим его, — улыбнулся я. Он тоже улыбнулся: — Хороший способ описать это. Его губы коснулись моей щеки впервые за такой долгий срок. — Теперь предупреждаю: если я и готовлюсь к тестам, то готовлюсь к ним тщательно…. Я рассмеялся: — Тогда, может быть, подготовишь и меня? Я не видел такой игривой улыбки на его лице с тех пор, как мы первый раз провалили тест. — О, я мог бы…. Только за отдельную плату…. Теперь я не мог сдержать смех: — О, я могу и заплатить.

***

— Фрэнк. — Фрэнк. — Фрэнк, быстрее. — Фрэнк. Фрэнк? — Фрэнк, я голодный. — Готовь быстрее! Я взглянул на Майки: — Майки Уэй, если ты не заткнешься, то, клянусь, я окачу тебя кипятком. Он закатил глаза: — А потом Джерард прикончит тебя. — А вот тут ты ошибаешься, — ухмыльнулся я. — Уж слишком сильно я ему нравлюсь. Джерард в этот момент как раз заходил на кухню, в удивлении приподняв бровь. — Кому это ты там слишком сильно нравишься для убийства? Я ухмыльнулся: — Тебе, придурок. Он цокнул языком, шикнув на меня. — Не доводи меня, Фрэнки. Я в любой момент могу выставить тебя за порог дома. — Нет, не можешь. Я целую неделю жил дома у Джерарда. Его мама навещала неназванную слабую умом тетушку в каком-то штате и доверила Джерарду жизнь Майки. Она, вообще-то, не знала, что я ночевал здесь все это время, но знала, что я буду здесь, так что мы не нарушили никаких правил. — Кто стал бы готовить, если бы ты выгнал меня? Сегодня была суббота, впереди у нас было еще целых семь дней, а оба Уэя уже заставляли меня заниматься вегетарианской стряпней. Если я облажаюсь, вина только на них. Джерард прищурился, открыв холодильник, чтобы достать какую-то бутылку, прежде чем снова закрыть дверцу ногой. — Ладно, можешь остаться…. Но если что-то переваришь, клянусь, спать будешь на улице. Я показал ему язык. — Может быть, вам, ребята, стоит стать вегетарианцами на неделю. Так будет в десять раз проще. — Я не хочу есть салаты каждый день! — спорил Майки. — Ну и хорошо, я не только салаты ем. Джерард хихикнул: — Но мы все равно захотим чего-нибудь мясного. Я закатил глаза: — Ну, тогда терпите хотя бы сегодня, потому что на ужин паста. — Паста? — вскинулся Майки. — Просто паста? — Да, просто паста, — закатил я глаза. — Ты стоял здесь все то время, что я готовил, Майкл, мог бы предложить что-то другое, если так хотелось. — Не называй меня- — Да, Майкл, — добавил Джерард. — Ты все это время наблюдал за процессом. Майки одарил брата взглядом, заставив меня рассмеяться. — Еще три минуты, — сказал я, кивнув на кастрюлю. — Целых три минуты? И что нам делать все это время? — взвыл Майки. — Не знаю, — сказал я. — Почему бы тебе не заняться тем, чем обычно занимаются тринадцатилетки? — Зачем? Чтобы вы с Джерардом остались наедине? Это называется семь минут на небесах*, а не три, Фрэнк, — заметил он с ухмылкой. Джерард лишь рассмеялся: — Если бы я контролировал его, не думаешь, что мы бы ужинали стейком? Майки сощурился. — И правда…. — он одарил меня подозрительным взглядом. — Я слежу за тобой, Айеро…. Я слегка похлопал его по макушке: — Удачи с этим, малыш. — Я не малыш…. Так что, три минуты уже прошло? Я голоден.