Спасибо! Мне не нравится.

А вот и снова оно. Сверкает своими чистыми кремовыми стенами. Ишь ты... Если честно, Альфред ожидал, что при виде училища ему будет гораздо тяжелее на душе. Но с недоумением он вдруг вспомнил вчерашнюю репетицию. Вчера, в это самое время - ну, может чуть позже, но дела это не меняет - он стоял и чувствовал страшную тоску и бессильную злость. А потом? Потом отчаянно хотелось разбить кое-кому лицо. А потом, и еще потом... Он вдруг с ужасом понял - не так все плохо было! Что? Но это же балет! В нем не может быть "не так плохо"! Ужас. Любить балет - все равно что подчиниться матери или Артуру. Он ведь, если б узнал, наверняка сказал бы что-то вроде "вот видишь, ты такой же, как я, такой же сын-урод!" И мать. Она бы не церемонилась. Он и так был бесполезным сыном. Нет. Любить балет - все равно что сдохнуть. Мерзко. В странном порыве привычного самобичевания он постарался вызвать в себе это чувство - особых усилий не потребовалось. Меланхолично взглянув на серое небо, он только представил, сколько бесконечных лет потратил на этот чертов балет, без права на ошибку, без права на другие интересы... Ведь он мог спокойно заняться чем-то другим, тем, чем занимаются нормальные люди: ходить по кафешкам, есть вредную еду вместо травы и салатиков, гулять под луной с какой-нибудь девчонкой, пойти в бейсбол - а теперь? Что ждет его в будущем? Что будет, если он не пройдет? Матушка забьет его до смерти. Все хорошо. Чувство безнадеги постепенно окутывало его. Серое небо с туманной поволокой грозило дождем. Погода нынче совсем дрянь. Сейчас еще ветер поднимется... А до вечера ливень обещали! Он до дома вплавь добираться будет, сто пудов. Ботинки новые надел - зачем? Идиот. В его случае можно было бесконечно сетовать на судьбу - он погрузился в это с упоением, как вдруг... - ЧО СПИМ?! - гаркнуло что-то возле его уха противным голосом Гилберта. Ал резко дернулся, вскрикнул - и неожиданно для себя со всей дури заехал ему под ребра. Тут уж взвыл Гиль, подлетая чуть не на метр вверх и сгибаясь пополам. - Ах ты мелкий... - зашипел он, прижимая руку к пострадавшему участку. Разозленное лицо его перечеркнула гримаса боли, но глаза смотрели прямо на него с какой-то злобой: конечно, он и не думал получать по ребрам! О, какое злорадное наслаждение вдруг испытал Альфред, когда понял какого размера синяк будет к вечеру красоваться на бледной коже "великого" Гиля! - А нечего подкрадываться и орать! - оскалился он с сарказмом. - Или ты думал, что я в обморок упаду, как девчонка? А, ну тогда лови! И он начал медленно падать на согнувшегося в три погибели Гилберта. - Сволочь! Эй! Я не удержу! - заверещал тот, поспешно отходя назад. Через пару секунд они дружно катались по асфальту, задиристо хохоча и щипаясь. Одежда их была в мокрой пыли, сумки раскрылись и теперь все содержимое их валялось на грязном асфальте, грозясь с минуты на минуту выкатиться на проезжую часть. В чувство их привел тихий смешок, который раздался поблизости. Ну конечно, чья это самодовольная улыбающаяся рожа еще может мелькать на фоне! Выбившись из сил, они легли прямо здесь. Гиль все еще недовольно почесывал живот, куда пришелся удар. Кстати, шишка со вчерашнего дня сильнее набухла! Бедняжка Гиль. Ал с удовлетворением взглянул на подошедшего товарища. А этот странный ублюдок, когда смеется, глаза вот эдак прикрывает и голову запрокидывает так, что глаза, как два сумрачных неограненных сапфира... Джонс поспешил отвернуться. - Нет, ты видел, Вань? - возмущенно причитал Гилберт, эмоционально размахивая руками с асфальта. - Нет, ну ты видел? Как это называется?! Иван только сильнее захихикал. - А что я должен был видеть? Ты получил по заслугам, нечего детишек пугать. Гилберт от возмущения чуть не задохнулся. - Предатель! И ты, Брут! - он патетически схватился за голову, изображая само оскорбленное достоинство. - Ты должен был поддержать меня в моих начинаниях! Тоже мне, друг! Не отставал от него и Альфред. В смысле "детишек"?! Это он-то - детишка?! Наблюдая за их с Гилбертом возмущением, Ваня, кажется, только от души веселился. - Ну-ну, кое-что я, конечно, видел, - вытерев выступившие от смеха слезы на глазах, милосердно продолжил он. - Я же твой друг, Гилберт! Гиль зашипел что-то раздосадованное. - А говорил что-то про "пугать". Это безобидная шутка! - он театрально всхлипнул, бросая на Альфреда жалобный взгляд. - А он! Бить сразу! И не куда-то там - прямо вот сюда, прямо в страдающее сердце! Тут уж Иван и вовсе рассмеялся в открытую. - Бедняжка! - хохотал он. - Сердце, посмотрите! Но как ты подлетел, конечно, это да! Где моя камера? Птицу не сбил там? "Полетели сквозь небо-о-о-о!" - пропел он гнусоватым голосом. - Ах ты!... - со вспыхнувшим вновь задором прошипел Гилберт. - А ну сюда иди, певец чертов! Иди-иди, я покажу тебе, как тут над великими смеяться! И он, даже не вставая до конца, так, на четвереньках, бросился за хохочущим Иваном, грозясь и его вывалять в грязи. Тот ловко уворачивался и по-детски дразнился, когда ему в очередной раз удавалось улизнуть из цепких лап раздосадованного Гилберта. В движениях его чувствовалась легкость, порхание, как давеча у господина Бонфуа. Изящество. Смотреть за этими играми ловкого аккуратного тела было приятно. Так продолжалось бы еще минут пятнадцать, если бы вдруг Гилберт, в очередной раз "почти догоняя" Ивана, не споткнулся бы о поднимающегося Альфреда. Нет, нет, точнее не так! Альфред "какого-то черта осмелился оказаться на великом пути к покаранию неверных" - со слов Гилберта, конечно. Как бы то ни было, они снова растянулись на асфальте под смех и подтрунивание этого несносного Вани. Вещи их, конечно, придется стирать однозначно - если не зашивать. Интересно, что подумает о них немногословный охранник училища? Просто хотелось бы посмотреть на его ошарашенное лицо! - Че ты лыбишься? - зацокал снизу Гиль на Ивана. - Я ведь достану тебя! - Достанешь? Как бы не так! Я вот как вижу, как вы такие лежите, так мне и представляется, как я вас в два счета в пятницу разматываю, - сложив ладони, Ваня образцово-мечтательно поглядел в небо. - То-то счастье будет! - Мечтать не вредно! - мстительно хмыкнул Гиль. - Вот увидишь - я буду в сто раз лучше! Но этот придурок Брагинский только высокомерно хмыкнул и летящей походкой, кокетливо покачивая бедрами, направился к училищу. - Тренировку не прошляпьте, лодыри! - бросил он через плечо. - Шляпку не забудь, ледя! - крикнул ему вдогонку Гилберт, а потом уже обернулся к Альфреду. - Гляди, а? Каков? Еще пошел-то как! Ну ничего, я за нас обоих отыграюсь, вот увидишь! Иначе это вообще не я буду, если он сегодня же не будет хныкать, как девчонка. Ух, попадись мне только, Иванушка-дурачок! А Альфред смотрел на все это с улыбкой. Вещи придется стирать, тяжелая сумка станет еще тяжелее, ботинки теперь уж точно совсем мокрые - но что это? Он никак не мог избавиться от чувства идиотской радости. На тренировку они чуть не опоздали. Влетели в последний момент, охранник хотел уже раздевалку закрывать. Ал снял очки, но линзы надеть он явно не успевал - да еще и раззадоренный Гиль подгонял его через каждые две секунды. Ну, значит придется побыть ежиком в тумане. Быстро переодевшись, они ввалились в зал, где уже вовсю шла подготовка. Иван, как обычно, уместился в своем углу. При их появлении он снова не смог скрыть улыбку - было видно, как перекосило Гилберта. Сто пудов он сейчас о страшной мести думал. - Ну? - кто-то выкрикнул гадким голосом из-за учительского угла. - Бездельники! Почему опаздываем? Там были две женщины: одна - преподавательница, другая, должно быть, пианистка. По крайней мере одна из них сидела за пианино. И говорила гадким голосом как раз преподавательница - ярко-рыжая женщина со взбитой прической и чересчур выразительно приподнятыми нарисованными бровями. Краем глаза Альфред уловил, как Гилберт скривился еще больше. Ему даже на мгновение показалось, что Иван не сдержал тихого смеха. О, кажется, они нарвались на грозу всея курса. Бинго. - Разогреваться надо минимум пятнадцать минут до занятия! - она начала противно гундеть. - Вы всех задерживаете! Двое! Двое! Как вам не стыдно! Вы, Байльшмидт, ужасный, совершенно ужасный ученик! Ах, вы еще и подрались где-то? И смеете заявляться на тренировку в таком виде?! Даже дети в детском саду ведут себя лучше и лучше понимают, что такое дисциплина! И не видать вам этого места, как своих ушей! - Матерь божья! - едва слышно простонал Гилберт. - И не надо закатывать глаза здесь, молодой человек! Если вам нужно время для того, чтобы припудрить носик, не ленитесь и вставайте раньше на полчаса! Все! В строй, оба! Пять минут на разогрев! Быстро! - она повелительно указала куда-то к рейкам и отвернулась, не переставая бормотать какие-тол ругательства. - Бездельники! Недотепы! В зале зашушукались. Ал оглянулся - на них поглядывали с сочувствием. Даже Колясик неприязненно цокнул на учительницу. Видимо, он тоже был одним из "бездельников" и "недотеп", которые, вестимо, не умели в адажио. - Вот карга! - прошептал на ухо Альфреду Гиль и, цапнув за руку, волоком потащил по направлению к Ивану. Тот аж покраснел, так ему тяжело было смех скрывать. Кажется, ему тоже не терпелось как-то подколоть Гилберта. - Ну и кто из нас тут ледя? - пролепетал он высоким голосом, изо всех сил стараясь не расхохотаться. - Что ж вы носик-то сегодня, не припудрили, что ли? Как же вы шишечку свою изящную на весь лоб запамятовали? - Ах ты гад! - зарычал он, на что Иван тут же дернул к себе Альфреда и, мерзко захихикав, отгородился им. - А ну выходи, подлый трус! - Байльшмидт! - противно раздалось откуда-то сбоку. Разозленный Гиль, затравленно посмотрев на вредную преподавательницу, тут же подтянулся и принялся за разогрев, изредка кидая злобные взгляды на Ивана. - Да, Байльшмидт! - не в силах остановиться, подначивал его Иван, передразнив голос преподавательницы. - Даже дети в детском саду знают, что такое "дисциплина"! - Брагинский, и вы туда же? - упс, кажется, учительница еще не успела отвернуться от них! - Уж от кого, а от вас я такого не ожидала! Тут уж замолчали оба. Тем не менее, Ал был на сто процентов уверен, что просто так это все сейчас не закончится: замолчать-то они замолчали, но переглядываться начали только с новой силой. Прямо молнии метали. Боже мой. День обещал быть веселым... ...И все шло нормально, пока она не достала линейку. Линейка всегда вызывала у Ала весь спектр неприятных чувств, пусть он и старался никогда в жизни не признаваться в этом даже себе. Линейка всегда заставляла его напрячься, мышцы его будто сковывало камнем, а стопы выворачивались ровно настолько, насколько было достаточно для беспринципных сантиметров. Матушка любила линейку. - Выше ногу! Еще выше! Мне что, к каждому подходить и замерять? Мы в кружке самодеятельности, что ли? Эй там, на галерке! Пианистка, с совершенно отсутствующим видом прохаживалась пальцами по клавишам вверх-вниз, иногда кивая чему-то своему и нажимая то тише, то громче. Было видно, что для нее это рутина, что она даже не задумывается над тем, что играет. На каждое "спасибо" она устало поднимала голову, готовясь снять руки с клавиш - и чаще всего не ошибалась. Преподавательница не говорила "спасибо" ученикам. Она вообще ничего хорошего ученикам не говорила. Властная женщина со взбитой крашенной рыжей прической прохаживалась вдоль реек, помахивая длинной линейкой и изредка шлепая плашмя то по слишком уж напряженному плечу, то по пояснице, то по недостаточно вывернутой стопе. - Чего ты расслабился? Чего расслабился? - ругалась она на - на кого? - на Колю, кажется, но дрожащий Ал не посмел развернуться. - Прекрасно! Из-за этого молодого человека еще четыре такта держим! Ал все еще стоял между Гилбертом и Иваном. Кажется, в его функции входило разделять этих парней, чтобы они не натворили делов. Сейчас впереди стоял Иван. Ал, чувствуя себя совершенно потерянно и неудобно, чтобы отвлечься, смотрел на его идеально ровную спину. Очки сейчас бы не помешали. Чуть позади стоял Коля, именно к нему пошла преподавательница. Ал мог поклясться, что он чувствует, как тот краснеет, синеет, как у него на шее начинают выступать вены. Он плакал! Точно плакал! - Байльшмидт, где ваша спина! Плечи, плечи! Как об стену горох каждый раз! - она чуть сильнее хлопнула Гилберта по холке. - Бездельник! Я клянусь, вам ни за что не пройти! Даже в кордебалет! Гилберт за спиной тихо цокнул с неприязнью. - Карга, - прошептал он, украдкой потирая ушибленное место. - Вы что-то сказали, Байльшмидт? - прочеканила преподавательница железным голосом. Боже, этот парень просто бессмертный! Ал нервно вздрогнул. - Ничего, - буркнул Гиль как ни в чем не бывало и тут же выровнялся, положив руку обратно на рейку. - А мне вот кое-что послышалось! - сварливо процедила она. - Останетесь после общей тренировки! Брагинский! Альфред внимательнее оглянулся на зеркало. И он успел - успел увидеть, как кислое выражение лица Ивана практически за секунду меняется на благодушно-улыбающееся. Он повернулся к учительнице. - Да, Наталья Петровна? - произнес он таким сладким голоском, что не оставалось сомнений в том, как ласково он улыбался в данный момент. Медленно, как в страшной игре, она подошла к нему, в очередной раз щелкнув линейкой. Ала нервно передернуло. Она оглянула Ивана с ног до головы, несильно постучала по опорной ноге, проверив напряжение мышц - он ни разу не отвернулся от нее, сохраняя на лице великолепную улыбку. Наконец, она с неприязнью заговорила. - Выше ногу! Франциск отзывался о вас как об ученике, подающем надежды. Но знаете, что? После сегодняшнего я очень сильно в этом сомневаюсь. Учтите, юноша, так просто вам это не дастся! Вот карга! Впервые Ал был как нельзя сильно согласен с Гилбертом. Тем не менее Иван, кажется, даже в лице не изменился. Он только кивнул и тут же снова вписался в стройный ряд. Но Альфреду вдруг показалось, что он увидел, как слегка скривилось его лицо и дернулся глаз. Впрочем, он недолго всматривался. Линейка щелкнула у него над ухом и взгляд резко дернулся к ней - он даже не понял, как это случилось. Идиотская привычка следить за мамиными руками! Кажется, это заметила и преподавательница. - А что вы так смотрите на мою линейку? - сказала она подозрительно, для надежности щелкнув по ладони прямо у Ала перед носом. Тот, естественно, вздрогнул. - Как будто я ей вас бить буду. Напряженному до предела Альфреду показалось, что воздух вокруг них заискрил. О, если бы кто-нибудь из присутствующих узнал о его самочувствии сейчас, на следующий же день его бы просто растерзали! Как бы смеялся ему в лицо Коля! Как бы издевались Ваня с Гилем! Стоп. Надо брать себя в руки. Он нервно оскалился и кашлянул, собираясь ответить что-нибудь эдакое - но его опередили. Сзади кто-то отчетливо ухмыльнулся. - А вы что, разве не будете? - вкрадчиво произнес Байльшмидт. - Только зря пугаете нашего бедняжку Ала! И он, как ни в чем не бывало, снова ткнул взволнованного Джонса в бок. Естественно, тот подпрыгнул от неожиданности и снова - совершенно случайно! - заехал несчастному шутнику рукой куда-то по носу. Иван кашлянул, глядя через зеркало, как Гилберт с шипением потирает ушибленное место, и снова покраснел, сдерживая рвущийся наружу смех. - Ничему жизнь не учит, - буркнул он, изо всех сил стараясь не улыбаться. Но, видимо, буркнул все-таки слишком громко. - Так! - вскричала совсем взбешенная преподавательница не своим голосом. Все притихли - и только Гилберт продолжал потирать нос. - Вы! Трое! Остаетесь сегодня до вечера! Я вас, бездельников, так загоняю - будете знать, как срывать мне занятие! Я из вас все соки выжму! Бездельники! Тунеядцы! Ух, я вас!... Вот черт! Из-за этих двух неугомонных он тоже вляпался! Шило в одном месте! Альфред со злобой оглянулся на Гилберта и Ивана через зеркало - но они только сделали вид, что вовсе не при делах, да и вообще не понимают, о каких этих "троих" идет речь. Только вот плечи их подрагивали. Смеялись, сволочи! Улучив момент, Гилберт все-таки решился что-то прошептать ему на ухо. - Забей, она забывает тут же. Просто улизнем - и дело с концом! Хотелось бы верить, но после того, как внимательный взгляд преподавательницы снова прошелся по их лицам, верилось с трудом. Ал только отмахнулся. Так и вышло. Занятия сегодня были долгими: до двенадцати была еще математика, потом что-то еще, до четырех - русский. Ох, сколько Ал шуточек наслушался! Особенно сильно язвил Коля. Черт! Альфред был готов даже пожалеть его - но только не после этого! Ну зачем так очевидно тыкать ему в его кривое произношение?! После была еще одна репетиция, с ней же. Господи! Когда они уже собирались втроем быстренько ретироваться, за их улепетывающими спинами послышалось грозное покашливание. - Так, молодые люди! - процедила она. - Вас никто не отпускал! К станку, живо! Пройдем все еще раз и потом каждый покажет мне свою программу. Она поймала их прямо на выходе, когда они едва не перешагнули порог. Пришлось возвращаться. Кажется, пианистка тоже рассчитывала на то, что им удастся уйти: она даже порывалась подняться, но когда услышала строгий голос, тут же обреченно опустилась обратно, приготовившись снова щелкать по клавишам. Опять. - "Улизнем", "улизнем", - противным шепотом поддразнил Альфред тут же поникшего Гиля. - Вот выйдем - я тебе по шее надаю! - Не дорос еще, щенок! - прошипел в ответ Гиль и - тут же получил по голове неизменной линейкой. Ваня рядом, видимо, значительно подрастеряв свое смешливое настроение, только уныло вздохнул. Да, репетиции никого не щадят. Даже злобных насмешников. И начался ад. - Учтите молодые люди! - торжественно говорила она, наблюдая за их страданиями. - Я даже одолжение вам делаю! Вы занимаетесь с преподавателем на два часа больше других. Вы должны быть благодарны! Если честно, конкретно в этот момент Ал стоял с поднятой назад дрожащей от напряжения ногой и единственный случай, в котором он бы был хоть кому-нибудь благодарен, так это небесам, если прямо сейчас на него обвалится потолок или в окно залетит шаровая молния. Да он бы в Зевса поверил! Но, как ни странно (закон подлости, сволочь ты эдакая!) небо к вечеру прояснилось, несмотря на прогноз погоды, а здание было крепким. Так что им троим оставалось только проклинать все на свете, некрасиво краснея и обливаясь девятым потом. А еще и программу!... Первым, конечно, пошел Иван. Пока они вдупляли, что чем быстрее они отстреляются, тем быстрее это все кончится, пока собирались с мыслями, пока пятое, десятое - он уже стоял перед преподавательницей, готовый выступать. - Ну посмотрим на вас, молодой человек! - цокнула она с ощутимым раздражением. - Посмотрим, как вы "подаете надежды"! На улыбку у Ивана сил уже не хватило. Он просто встал и приготовился. Альфред и Гилберт уместились в углу. - Не расслабляйся, потом не встанешь, - прошептал уставший и потный Гиль, усаживаясь на корточки. - На цу-е-фа? Ал только протянул руку. На слова сил его уже не хватало совсем. Ну и, естественно, пришлось идти последним. Это самое жесткое. Ты не можешь ни расслабиться нормально, ни напрячься, чтобы сделать последний рывок. Ну, хорошо хоть не час ждать. Ноги просто отнимались, да и спину он уже не чувствовал совсем. Зато Гиль, окрыленный победой, даже приободрился. О, можно было поклясться, что если бы он был чуть менее усталым, он бы тут же начал беспокойно ерзать на месте и подпрыгивать. По движениям было видно, что Ваня измучен - тем не менее, с первыми нотами он радостно улыбнулся зеркалу, сверкнул невозможными глазами и резко двинулся. Ал был слишком вымотан, чтобы придумывать себе какие-нибудь оправдания: ему нравилось, как двигается Иван. Всякое его движение было полно смысла. Он сам наслаждался. С каждой секундой все сильнее казалось, что еще шаг - и он взлетит. Даже пальцы его двигались так, будто он выверял каждое движение - и тем не менее во всей его позе была необъяснимая легкость. Совершенно обессиленный Альфред подметил, что, хоть он знал, что все это поставил хореограф, он никак не мог избавиться от мысли, что это волшебство движения мимолетно - оно возникает только сейчас, только на краткий, невесомый миг... На секунду ему захотелось танцевать так же. Но тут отыграли положенные аккорды, и Иван, как прилежный ученик, замер перед преподавательницей. - Спасибо! - резко оборвала музыку она, обращаясь к пианистке. Та только покорно сняла руки с клавиатуры. - Грязно, Брагинский, грязно! - сварливо шаркнула учительница между тем. - Постыдились бы! Вы не в подвальном клубе и не на пилоне, чтобы такое выделывать! Сядьте! Следующий! Иван дернулся от этого, как от пощечины. Видимо, ему было чудовищно обидно слушать такое, пусть он и пытался не показывать этого. Но, тем не менее, все, что ему оставалось - послушно сесть на место и не отсвечивать. Он выглядел подавленным и тяжело дышал. Если бы Альфред сейчас был чуть менее издерганным и разбитым, он бы сказал какие-нибудь ободряющие слова - но ему было так плохо, что, казалось, он даже двинуться не мог. Сейчас он вспоминал жестокие и изнурительные матушкины тренировки: от всего этого ему становилось только хуже. Он даже не заметил, как закончилась композиция Гилберта. - Спасибо! Мне совершенно не нравится! Плохо, Байльшмидт! Вообще никуда не годится! - буркнула эта женщина с досадой, как будто жалела о потраченном на Гиля времени. - Забирайте документы и не позорьтесь! Давайте третьего, и все на сегодня. Гиля теперь тоже выглядел так, будто его в ушат с ледяной водой окунули. С большим трудом Альфред поднялся. Ноги гудели страшно - ему стоило серьезных усилий, чтобы уговорить себя и откатать все в последний раз. - Что у вас? - не отрывая взгляда от нот, со вздохом произнесла пианистка. - "Эсмеральда", там... - Наталья Петровна, придется с магнитофоном, - качнула головой она, даже не дослушав. - "Эсмеральду" я не помню, хоть убейте. Наталья Петровна неприязненно поморщилась, но ничего не ответила. Видимо, ей страсть как не нравилось работать с магнитофоном. Конечно, что магнитофону ее горланистое "спасибо!", от которого не то, что у пианистки - у всех вокруг кровь в жилах стынет? - Дорожка номер шесть, - услужливо подсказал Ал, за что учительница едва не испепелила его взглядом. Черт, и кто его за язык тянул? Он поднялся, встал в начальную позицию. И-и-и... Шаг-шаг-прыжок, раз, два, три, шаг-шаг-прыжок, два-два-три... Он знал, что каждое движение делает максимально правильно. На краю уставшего изнуренного сознания мелькнула шальная мысль: интересно, а что она на это скажет? Он ведь специально все выучил, все замерял... Вот, сейчас сложный рисунок будет. И-и-и, раз-два-поворот, раз-два-три-прыжок, и-и-и... Но музыка оборвалась внезапным щелчком. Ал никак не ожидал такой подлянки - это чуть не сбило его в прыжке. Он недоуменно обернулся к учителю. Должно быть, магнитофон неисправен? Нет, это она сама нажала. - Ужасно! - махнула она рукой. - Вы вообще понимаете, что вы исполняете? Как неизвестно что! Как кукла! - Что, простите? - Глупая кукла! За ниточки вас дергают! - вскричала преподавательница, взмахнув рукой. - Какой смысл в ваших движениях? Движения деревянные! Никаких эмоций! Где легкость? Где изящество? Вы что, музыки не слышите? Я уж думала хуже Байльшмидта ничего не будет - ан нет! У него хотя бы чувства! Все. Хватит. С презрением оглядев опешившего от подобных слов Альфреда, она брезгливо отставила магнитофон и махнула рукой, давая им понять, что досматривать она не считает нужным и они могут быть свободны. Вот это унижения! В каком смысле "деревянные"? В каком месте? Каждое его движение было плавным! - Не парься, - выдохнул устало Гилберт уже в раздевалке, разваливаясь на лавке. - Нормальные у тебя движения. Она ко всем так придирается. Да и ты тоже, Вань! Она тебе с первого занятия гадости говорит, неужели еще не привык? Вы чего оба скуксились, бедолажные? Похоже, все его недовольство было написано у него на лице. Да он просто пылал! Иван тоже был молчалив, только когда он переодевался, в его движениях проскальзывало раздражение. Только Гилберт, пять минут назад словно восставший из клуба убитых словами Натальи Петровны, сейчас будто бы вообще не обратил внимания на гадкие комментарии. Просто неубиваемый типчик. Хотя да, она же сказала, что хуже него только Альфред. - Гиль, пошли Наташку еще подхватим, - буркнул Ваня, ожидая их уже на выходе: охранник сказал, чтобы они втроем ушли, он, мол, ждать не будет. Гилберт, услышав это, только скривился. - Чего ее постоянно подхватывать надо, я не на подхват нанимался! Никаких подхватов, Вань, вы еще повидаетесь сегодня! - проворчал он, дернув плечами. - Она же как меня рядом с тобой увидит - испепелит взглядом! - Брось, ты преувеличиваешь, - Ваня устало закатил глаза. - Она просто нелюдимая, и все. - "И все"? Она у тебя чокнутая, а не нелюдимая! Видел, как тот паренек за ней все увивается? Ох, как же я боюсь за сохранность его пальцев! - хмыкнул Гиль, укладывая в сумку балетки. Странно, но когда они заговорили про этого незнакомца, Иван несколько напрягся. - Ладно, пошли повидаем. А домой пусть сама добирается. Ал, ты с нами? А что оставалось делать? Во-первых, надо налаживать контакты с обществом. Во-вторых, у него в общажной комнате сегодня пусто, холодно и неинтересно, да и денек сегодня просто отвратительный. А в-третьих - ну-ка, что за Наташа? Надо, в конце концов, поглядеть, как нормальные люди устраивают свою личную жизнь! - Только если это недалеко. Я боюсь, что не дойду, - он со вздохом поднялся и подхватил сумку. - Недалеко, соседний корпус. Давай быстрее. Они быстро попрощались с охранником, отметившись на проходной - там, из кабинета, громко разговаривая с пианисткой, шла Наталья Петровна. После занятий вообще не хотелось с ней встречаться. Гиль всю дорогу трещал без умолку. Откуда столько энергии, господи? Просто удивительный человек. Иван был хмур. Он шел, засунув руки в карманы и понурившись. Должно быть, он сильно волновался насчет слов преподавательницы. И Альфреду было бы его жаль, если бы он не жалел себя больше. Да и, в конце концов, как она может так говорить? Она ведь преподаватель! Преподаватель! А не старуха с рынка! Ну что это такое? Вот что? Возле здания понуро стояла девушка, прислонившись спиной к стене. Перед ней лежала спортивная сумка, она изредка пинала ее аккуратной красивой ножкой балерины, иногда попивая из аккуратной спортивной бутылочки. Бледные волосы были прихвачены повязкой, но уже распущены, локоны спускались с плеч - она была похожа на печальную лунную русалку в ночном свете. Даже несколько пугающе. Она явно ждала долго и, кажется, уже отчаялась. К ней они и подошли. Точнее, подошел только Иван: Гилберт остановился чуть поодаль и придержал за локоть Ала. - Не ходи. Она у него и правда немного с приветом. Альфред хмыкнул. - Ну, так и сам он не шибко нормальный, - он насмешливо покачал головой. - Девушка ему под стать. - "Девушка"? - Гилберт обидно прыснул. - Ксе-се-се! Ну ты, конечно, дал! Натка - и чья-то "девушка"? Невозможно! Она его "милая" сестричка, только и всего. Гилберт говорил с каким-то даже презрением, но сквозь его усмешки нет-нет да проскальзывал страх. Да, кстати, сейчас, когда он повнимательнее присмотрелся: у них одинаковые сумки, куртки и даже, кажется, бутылочки для воды. Черт, он не подумал об этом раньше, но неужели Ивану не претит ходить с бутылочкой с цветочками? Да и этой девочке такая бутылка не шла. Иван между тем что-то объяснял ей, указывая на них, извинялся и втолковывал что-то с особым усердием. Наташа капризно упиралась, качала головой и грозно злилась. На них очень интересно было смотреть - уставшим сознанием Ал признавал, что они красиво смотрятся рядом. - Одна Олька у них нормальная выросла. Добренькая и румяненькая, как булочка, - продолжал Гилберт с таким видом, будто он сам был папочкой и сейчас наблюдает за тем, как они выросли и стали "великолепными людьми". "Олька", должно быть, другая сестра. Гиль говорил о ней с теплом и ностальгией. - В каком смысле? - Ал безразлично пнул камушек. - Не боишься, что за такие слова тебе же хуже будет? И он многообещающе кивнул в сторону Ивана. - Да что он мне сделает? Тем более, он там ничего не слышит. А насчет Ольки, вот что... как бы тебе сказать... Там все при ней. Понимаешь? - он ухмыльнулся криво, словно это было исчерпывающее объяснение. Но, если честно, Альфред ничего не понял. Что при ней? Паспорт? Деньги? Документы на визу и билет из страны? Должно быть, она без проблем пройдет паспортный контроль. Кажется, Гилберт уловил непонимание товарища - по крайней мере он развернулся к нему и принялся пространно и непонятно объяснять, вкладывая в свои слова "особый" смысл. - Ну... Она прямо сочная. Персик. Даже нет, такая ну... Дынька хорошенькая, прямо вот которая тает во рту, - он цокнул языком с наслаждением. - Ар-р-рбузик! Такая прям знаешь, ну... Он обвел руками "сочный" женский силуэт, остановившись особо на груди. - Вот прямо такая, и... - Мне, конечно, очень приятно, - прозвучал позади них холодный, ничего хорошего не предвещающий голос Ивана, - но ещё одно слово - и я тебе вломлю, я клянусь. Гиль притих тут же - но Ал отчётливо видел, как заговорщицки вдруг загорелись его красные глаза. Кажется, он намеревался ещё что-нибудь эдакое выкинуть. Бр-р, жуть! Наташа тоже стояла чуть поодаль, внимательно на них глядя. Либо она с ними пойдет, либо с ней пойдет Иван. Либо... а, нет, она собиралась уходить и просто напоследок проверяла, может ли уже ее зрение убивать людей. Результат ей, естественно, не понравился. Они с братцем одного поля ягодки! Ух, мурашки по коже... Ала нервно передернуло. Он только приехал, как его вообще угораздило подружиться с такими подозрительными личностями буквально в первую неделю? А спор между тем продолжался. - Повар латентный! Арбузик, дынька, ишь ты, - цокал с неприязнью Иван. - Тебе бы провериться! - Это тебе бы провериться! - возмутился Гиль, активно размахивая руками. - Такие формы считаются апогеем великолепия, и это - заметь - еще со времен Ренессанса! Не то, что твоя Ната... - он тут же исправился, заметив, как блеснули злобой сумеречные глаза Ивана, - кхм... я имею в виду, все наши. Ну, которые у нас. Которые девочки. Никого конкретного в виду не имею, но ты понял. Тоненькие, легонькие, и подержаться не за что! - На вкус и цвет, Гилберт, на вкус и цвет. Подержаться ему подавай, ничего себе, - нахмурился Брагинский и погрозил пальцем. - Но если еще хоть что-то такое о моих девочках услышу - вломлю. Иван снова отвернулся, махая рукой уходящей сестре. Она явно была недовольна, но ничего не сказала, только отвернулась с видом оскорбленного достоинства. Вообще зря он это сделал. Уловив этот момент, Гиль тут же подскочил к Альфреду и схватил его за руку. Некоторое время он просто молчал, заговорщицки сверкая глазами в сторону Ивана. А потом - подленько захихикал. - Насчет девочек, значит? Ксе-се, - он потер ладони с гаденькой ухмылочкой и громко зашептал, - знаешь, мой дорогой товарищ Ал, а ведь хорошо, что Ванька наш в Ольку-то пошёл! Огурчик! Вон, гляди, какая у него по... Он полетел практически мгновенно. Удар Ивана был точным и беспощадным. Даже в первую секунду непонятно, что произошло - пока не послышался грохот переворачиваемой мусорки. Гилберт перекатился через бордюр на траву, прижимая руки к лицу так, что масштабов трагедии пока распознать не удалось. - Эй! Ты говорил, что только о девочках нельзя! - простонал он, катаясь по земле. - Про себя ты вообще ничего не сказал! Лжец! - Еще одно слово, Гиль, и ты улетаешь с сотрясением мозга! - ослепительная улыбка Ивана отражала чудовищную опасность. - У меня завтра фингал будет, ты совсем обнаглел?! - У тебя завтра, если ты еще не заметил, все тело будет в синяках! А все потому, что ты идиот, Гиль! - и тут Иван поднял вверх палец с учительским видом. - И этот фингал будет тебе хорошим уроком, молодой человек! - У-у, ненавижу тебя, сволочь! - прошипел с земли Гилберт. - О, как же я буду радоваться, когда увижу, как ты вылетишь с конкурса! И даже мой фингал тебя не спасет, придурок! Прямо сейчас представляю, как ты рыдаешь, как девчонка! А потом Иван, как ни в чем не бывало, подошел и поднял своего нерадивого соперника. И тот принял помощь, как будто так и надо. - Пошли пельмени купим, приложить к синяку, - заботливо проворковал Иван, отряхивая товарища от земли. - А потом поедим с ребятами, а? - Ну только если ты платишь. С говядиной! - буркнул Гилберт хмуро и ухватив их обоих, потащил к продуктовому. Господи, он связался не просто с жуткими личностями, но еще и со страшно непредсказуемыми жуткими личностями! И - что? "Пельмени"? Вот уж испытание для его вечного голода! Как они вообще могут в такой ситуации есть пельмени? Да, когда он уйдет из балета, эти пару дней он запомнит навсегда как самые странные времена в его жизни.