Спасибо! Мне не нравится.

Франциск в нерешительности стоял у дверей. Все были уже в зале, оставались считанные минуты до того, как начнется первый отбор. Почтенное жюри уже заняло свои места - только его стул пустовал. Да и ребята уже вовсю готовились. Один он почему-то стоял. Хотя - в каком смысле "почему-то"? Как сказал Артур, этого Джонса нужно как-то отвадить от конкурса. Задача ясна, но... Но дело здесь вот какое. Как можно быть точно уверенным, что это тот самый Альфред Джонс? А если нет? Тот был совсем ребенком, когда Франциск видел его в последний раз. Конечно, такие совпадения вызывают крайнее сомнение, но надо учитывать все факторы. А вдруг правда это совсем другой Альфред Джонс? Они до основания разрушат карьеру случайному человеку. Вот черт... Он крепко сжал виски. В голову язвительно лезли тяжелые воспоминания: вот их двадцать человек в комнате, каждый из них по-юношески метит в звезды. Он может назвать их всех по именам, как будто вчера это все было, как будто он еще неразумное наивное дитя. О, они все верили в чудо! Но вот отсеялся первый - они почти рыдали, когда он вещи собирал. Говорят, после он быстро спился и умер. Вот, второй... Долго и мучительно переучился на юриста и всю жизнь жалел об этом. Третий. Затерялся в глубине веков, на прошлый телефон он так и не ответил. Четвертый. Тоскливо работает в сельской школе на нелегальной основе. Сил тогда хватило только на то, чтобы крепче сжать зубы. Наверняка каждый из них цинично думал "не я, не я, слава богу не я!" Ряды их редели так быстро, что через два года от первоначального состава оставалось человека три. А ведь его тоже тогда запросто могли вышвырнуть, если бы не заступничество старого преподавателя. Тот человек вообще много чего сделал для него - Франциск был благодарен ему до гроба. И до сих пор он помнит это высокомерное лицо белобрысого хореографа - а тот ведь почти подписался под его смертным приговором! Что ж, теперь его очередь становиться жестоким палачом? А тогда ведь было именно так же. Трое против двоих. Телефон капризно пиликнул, привлекая его внимание. Артур всегда знал, когда писать. Артур. Именно. Это странно. Этот Джонс не выглядит таким опасным человеком на самом деле: нелюдимый озлобленный на всех подросток с идеальной осанкой и отточенными злыми движениями. Казалось, он может пройти по головам, шугая всех своим угрюмым взглядом. И все же - что он может сделать Артуру? Чем навредить? Разве что наговорит гадостей или... И тем не менее, в тихом омуте всегда водятся черти. Тем более не доверять Артуру у него не было привычки. - Началось? - нервно писал Артур. - Не загружайся этим только слишком сильно. Я видел, ты не тронул свой завтрак. - Спасибо, ты очень мил, но мне не хотелось. Еще не началось, но скоро, - ответил Франциск и, немного подумав, приписал: - Расклад такой: Наталья Петровна наш союзник. Она даже программу его не досмотрела, остановила. Точно проголосует против, я успел переговорить с ней. Я - тоже. Остаются трое: двое из них меня, пожалуй, не послушают и имеют зуб на Наталью Петровну, а один - молодой. Его можно задавить авторитетом, - он тяжело вздохнул. Это все конечно так, но спокойнее почему-то не становилось. Но не время колебаться: Артуру, кажется, должно быть более волнительно. - Я сделаю все, что в моих силах. Телефон долго молчал. Артур, видимо, скрупулезно вчитывался в его доводы, стараясь найти что-то, что обнадежило бы его. Наконец, высветились три точки. - Уж постарайся. Краток, как всегда. Как всегда, язвителен. Франциск усмехнулся и, крепко сжав в руках трубку, зашел, наконец, в зал. Да поможет им бог. Шли по алфавиту, не размениваясь на тех, кто хотел бы побыстрее отстреляться. Все хотят отстреляться побыстрее - да разве после этого всех упомнишь? Кто там что сплясал, да как, да где ошибся... Всех разделили на три группы примерно по одиннадцать человек: Джонс был в первой. После каждой группы конкурсантов строго выгоняли, проходило предварительное обсуждение. В конце они снова обсуждали, результат должен быть готов на следующее утро, а вывешен для студентов - вечером, часов в пять. "Хорошо, - думалось ему в нервическом волнении, - что он в первой группе: ждать бы еще до скончания лет, когда там эта очередь к нему подойдет..." Первые несколько прошли будто в бреду. У него сводило живот. Должно быть, от голода? В голове стучала идиотская мысль о том, что надо было поесть. Он машинально записывал недочеты, которые подмечал, машинально присматривался к быстроте и четкости движений, машинально качал головой и напускал на себя серьезный вид. Наталья Петровна изредка недовольно вздыхала и громким шепотом возмущалась тем, что "техника, как у слона, куда только преподаватели смотрят!" Иногда даже громче музыки - вестимо, для того, чтобы студенты слышали. И ведь слышали! Это было отчетливо видно: вот он радостный, делает очередное па - а вот, поник, спотыкается на элементарнейшей вещи. Шикать на нее было бесполезно. Просто идеальный человек, чтобы демотивировать противника. Почему ее не взяли в армию? - Кто у нас следующий? - сварливо крикнула она и недовольно взглянула в список. - Байльшмидт! Что стоим, кого ждем? Боже. Ужасная женщина, хоть и специалист. Гилберт этот, Байльшмидт, точно не пройдет. Вон у него руки болтаются, где не надо. Кажется иногда, что он музыки не чувствует, только зря ногами дубасит по полу. Хотя нет, что-то в нем такое есть. Если убрать все недочеты...Он наслаждается своим танцем. Так не каждый может. Нет, нет, он лучше некоторых, но уж точно не идеал, далеко не идеал. И далеко не настолько идеал, чтобы пройти хотя бы в кордебалет. - Отвратительные движения, - шаркнула рядом Наталья Петровна, словно читая его мысли. - Совершенно никакого толка от этого Байльшмидта. Как ни странно, тот только ухмыльнулся самодовольно и образцово-показательно перестал смотреть на женщину. И что это? Фингал? О, мальчишка не из уступчивых! Франциск чувствовал, как потихоньку втягивается в процесс. Хорошо. Волнение постепенно уходит. Следующим выступлением, которое он запомнил, был этот Иван. Он и волновался поменьше, нежели другие, и держал себя так, будто это место уже у него в кармане. И, пожалуй, оно ему достанется - грязь, конечно, осталась, но с преподавателем это легче убрать, чем самому. Но за эту неделю он действительно поднаторел: точки расставлены вполне неплохо. Интересно, пройдет снова на роль? Или пролетит? Было очевидно, что Брагинский постарался не реагировать на едкие комментарии Натальи Петровны - как и очевидно, что ему это слабо удавалось. По крайней мере реакция у него была чуть хуже, чем у заносчивого Байльшмидта. Улыбка его несколько поблекла, но он откатал все до конца вполне сносно. И - вот момент истины. Джонс. Отошедшее на второй план волнение вернулось с новой силой. Его аж передернуло. Джонс вышел, не смотря ни на кого - решительно, зло сомкнув зубы. Выдохнул резко и - подъем, шаг-прыжок... Франциску вдруг стало дурно. Это ведь те самые движения! Его, Артуровы движения! Как же это он раньше не заметил? Вот он, разворот такой же, он так же слегка приподнимает плечи, подвигает руками с небольшой паузой! Черт, да даже брови он хмурит так же! Так же, вот только не в тему. И резковато. Злобно. Он словно нерадивый школьник, который делает домашку, как будто через силу. Так-так! За это можно зацепиться. Наталья Петровна показательно сморщилась. Кажется, ей в голову тоже пришла такая же идея. Сложно осознавать, что у него в союзниках такая женщина. Дальше ему было уже неважно... Обсуждение проходило бурно. - Да это просто абсурд! Он ногу не держит, понимаете? Как мы его можем взять? - верещал молодой преподаватель. Похоже, этот парень был ярым активистом - и это совсем не играло им с Артуром на руку. Франциск несколько напрягся. - У нас квота небольшая, если мы вот таких вот брать будем, то куда скатится вообще эта постановка? Куда? Кажется, его крики были слышны даже в коридоре. Наверняка сейчас многие молились как-то вроде "хоть бы не про меня!" В общем-то Франциск был согласен с этим молодым преподавателем. Этого белобрысого парня брать никак нельзя, он может запороть абсолютно все. Нет, отметается. - Я против Байльшмидта. Ну он же совсем будто не слышит, - говорил второй преподаватель, потирая переносицу под круглыми очками. - Куда он такой пойдет? Нет, Байльшмидту точно нет. - А мне он нравится! - внезапно заявил второй. - Чувственно у него получается, хорошо. Ну и что, что ошибается? Это вполне поправимо, я считаю. Давайте отложим. Все согласно закивали и сделали в своих записях пометки. Но нет, даже если его возьмут в кордебалет, то роли он определенно не получит. Не дорос. - Ивана этого, который Брагинский, точно берем, - лениво бросила Наталья Петровна. - Ему, конечно, многое предстоит, но в кордебалете он, пожалуй, лишним не будет. - А может, и пройдет на роль, - неожиданно внес свою лепту Франциск. Уж очень нравился ему этот Иван, хорошо катает. Может быть, даже сработались бы. - Ну это вряд ли, - высокомерно фыркнула она. - Только если в третий или четвертый показ. Я очень сомневаюсь. Вообще, первая группа казалась совершенно бездарной, за исключением пары человек. Иван, Гилберт под вопросом и - все. Как бы в следующем году не уменьшили квоту... - Ну, - будничным тоном произнесла Наталья Петровна, заглянув в свои записи, - Джонс. Что скажете, господа? Вот оно. Франциск нервно откашлялся и поднял руку. - Знаете, chers collègues, я здесь категорически против. На мгновение в зале наступила полнейшая тишина. Все в удивлении глядели на Франциска. Ох, ему дорого стоило стерпеть этот испытующий взгляд. Пожалуй, это был первый раз, когда воздушный и беспечный господин Бонфуа так резко высказывался о ком-либо: он предпочитал просто вставлять комментарии и присоединяться к тому или иному мнению. Но так открыто сказать "нет"... Это совсем не в его характере. Наконец, молодой преподаватель откашлялся. - Поясните, пожалуйста, господин Бонфуа. Вот, настало время аргументов. Господи, помоги! От напряжения у него запотели ладони, а кончики пальцев будто льдом покрылись. Он принял нарочито расслабленную позу и заговорил медленно, будто бы задумчиво. - Он ведь совершенно не чувствует настроения, - начал Франциск, молясь, чтобы его доводы звучали достаточно хорошо. Внутреннее волнение просто раздирало его - впрочем, показывать этого он не имел права. - У него движения такие, как если бы куклу завели ключиком. Belle poupée, не более. Выражение лица не меняется, а руки-ноги будто совсем деревянные. Старые учителя принялись удивленно переглядываться, молодой озадаченно постукивал ручкой по столу. Кажется, только Наталья Петровна не была удивлена. - Действительно, - произнесла она с какой-то даже леностью, - он как будто из-под палки танцует. Мы не можем принять такую бездарность. - Но движения-то у него нормальные! - вдруг возразил молодой парень. Все обернулись к нему - он явно смутился. - Нет, я имею в виду... Отточенность. Понимаете? Да, в настроение он явно не попал - но это же поправимо! - Абсолютно нет, - отрезала Наталья Петровна. - Если человек до сих пор не умеет чувствовать настроения - значит это ему не дано! Вот даже из Байльшмидта можно сделать что-нибудь более-менее достойное, а из этого - уже нет! Все. Баста. Поначалу Франциск даже обрадовался. Аргументы Натальи Петровны звучат сильно. Мощно. Он бы проникся. Но тут он поднял глаза на других членов жюри и вдруг отчетливо понял: он попал. Попали они с Натальей Петровной. Нет, даже не так: попали они с Артуром. Все были против них. - Я не согласен, - спокойно ответил один из старших преподавателей, глядя на Наталью Петровну насмешливо поверх очков. - Сколько у него было на подготовку? Не так уж и много, согласитесь. Иные только на выступлении могут прочувствовать своего героя и его настроения. А если за него возьмутся преподаватели, весь процесс станет гораздо легче. Разве не так? Да и движения у него не такие уж и топорные. К тому же, наша задача не задавить молодое поколение, а дать ему толчок. Конечно, сейчас они все недостаточно хороши с нашей-то колокольни. Коллеги? Все, кроме них с Натальей Петровной, важно закивали. Наталья Петровна только хмыкнула и отвернулась, всем своим видом демонстрируя, как она относится к такого рода решениям. А вот Франциск... У Франциска земля медленно уплывала из-под ног. Он вдруг почувствовал, как все его тело прошиб нервный озноб. Ногам стало невыносимо холодно - а голова просто горела. Что делать? Что делать?! Надо срочно что-то предпринять, как-то возразить! Хоть что-нибудь! Но прежде, чем он смог очнуться и хоть что-то сказать, они перешли к другому. Так. Ладно. Еще не все потеряно. Должно быть финальное обсуждение! Только финальное обсуждение решит все! Но и финальное обсуждение было жестким. Было уже около часа дня, когда оно началось. Сейчас четыре. - Набирается явно больше квоты! - молодой преподаватель возбужденно стучал по своим бумажкам, как заправский партийный лидер. - Надо отсеивать! Это было как нельзя кстати. Франциск тут же не преминул воспользоваться сложившейся ситуацией. - Джонс! Джонса давайте отсеем! - крикнул он в начинающуюся склоку. Даже, может быть, слишком радостно крикнул. - Чем вам этот Альфред досадил? - прошипел на него молодой. - Джонса я лично вам не отдам, хоть что мне говорите! Я бы на вашем месте присмотрелся к этому Байльшмидту - вот, кого точно надо отсеивать! Почему вообще мы его должны обсуждать отдельно, в финале? Чертов Байльшмидт! Чертов Байльшмидт! Почему, почему они вообще обсуждают его сейчас? Почему нельзя было исполнить чуть лучше или чуть хуже, чтобы не мешаться на этом чертовом финальном обсуждении?! - А Байльшмидта уже я вам не отдам, - вдруг спокойно произнесла Наталья Петровна. - Я готова взять его под личную ответственность. - Что?! На несколько минут воцарилась совершенная тишина. В приоткрытой двери замелькали обеспокоенные лица студентов: мало ли, что там могло случиться? Может, кто-то кого-то смертельно оскорбил и это затишье перед бурей? Или того хуже - учителя ведь не из молодых, поди... Преподаватели были в не меньшем шоке. Наталья Петровна? Гроза всего училища, от которой даже слова доброго не услышишь? Человек-ненависть? И она - взять кого-то на попечение? Немыслимо. Просто немыслимо. - Но... - попытался, наконец, что-то возразить молодой, однако Наталья Петровна даже выслушивать его не стала. - Это не обсуждается, - она нетерпеливо постучала пальцами по столешнице. - Я договорюсь с директором. - О, стало быть, вы договоритесь еще и об увеличении квоты? - издевательски хмыкнул один из преподавателей. Спор принимал новый виток. Франциск страдальчески сжался. Писать Артуру ничего не хотелось. Что он напишет? Что провалился? В таких настроениях, уже ближе к пяти, он шел по коридору к выходу. Как ни непривычно это все, обсуждение было решено перенести на завтра. Тяжкое решение. Режиссер также будет поставлен в известность по ситуации, и, возможно, "спорным" ребятам придется еще раз продемонстрировать свои умения перед комиссией. И, собственно, для того, чтобы комиссию эту собрать, надо поднять всех свободных людей, напрячь, попросить прийти, и далее, далее, далее... М-да. Швах. Единственное, чего ему удалось достичь: Альфред попал в список "спорных", его будут смотреть еще раз - но проблемы это не решило, совсем. Еще и есть хочется страшно: с утра у него и маковой росинки во рту не было. Нет, писать Артуру совсем не хотелось. - Ты, кштати, к кому хошешь? - прозвучало вдруг из-за угла. - В каком смысле "к кому"? Мы что, на дешевом шоу талантов? Почему эти голоса заставили его замедлиться и затаиться за колонной, он не знал. Но все же - через секунду он уже стоял, опершись на эту колонну и сдвинув шляпу на глаза, и вслушивался в разговор, как заправский шпион. Эти голоса принадлежали Ивану и Гилберту, который сегодня вытащил счастливый билет - хотя можно ли назвать заступничество Натальи Петровны счастливым билетом... И этого, кстати, она тоже не приемлет! Господи! Как же это святотатственно! Эти идиоты там стояли, прямо в стенах своего родного училища - и безжалостно уплетали дешевую шаурму! Черт побери, как назло! А уж Гилберт не "ел" - он просто уничтожал! Выгрызался в плоть несчастной шаурмы! - Вань, я шерьежно! - обиженно зашамкал он. "Я шерьежно!" - боже, Франциск чуть не выдал себя громким хохотом. - Я бы, например, ошень хотел бы к этому, как его... Иноштжанец который. Керкланд. Ну, или Бонфуа, но это на крайний шлучай... Ох, мальчик... он не знает, что его ждет. И вообще - в смысле? "На крайний случай"? Вот уж ничего себе! Керкланда ему подавай! Шаурму и Керкланда! Не многовато ли хочет этот наглый юнец? Где-то в груди, проснулась профессиональная ревность. Керкланда ему. Ишь ты. - Керкланда не трогай, идиота кусок, - зазвучал третий голос. - Он мой. Последние слова прозвучали как-то хищно. Франциск безошибочно определил - третьим в разговоре участвовал Джонс. Проклятый Джонс. Он сидел тут же, на лавке. По всей его фигуре было видно, что он устал: он оперся локтями на колени и ссутулил плечи. Не ел - но сверкающие голодные глаза его жадно следили за тем, как его товарищи с запредельным удовольствием и смаком уминают шаурму, слизывая капающий соус с рук и безжалостно пачкаясь. Кажется, он даже дышал через раз. - С чего бы? - хмыкнул Иван, с блаженством хрустя теплым лавашом и облизывая блестящие от жира пальцы. От такого зрелища Альфред едва не застонал - у него такой несчастный вид был, что казалось, он сейчас расплачется. Как Джонс не захлебнулся слюной, до сих пор остается загадкой. Еще бы, манящий запах стоял за версту - в этом плане Франциск понимал его, как никто другой сейчас. - Воп именно, ш чего бы? - с обидой повторил Гилберт. Его, должно быть, так оскорбили эти слова, что он даже на несколько секунд оторвался от еды. - Ты до вшерашнего дня ни одного из пжеподавателей не жнал, шукша! И ш шего это я идиота кушок?! - Да. Да-да, конечно! Я никого и никогда не знал, - со злобным значением фыркнул Джонс. А потом добавил, уже не скрывая нотки голодной зависти в голосе. - А идиота кусок ты по умолчанию! Ты даже ешь, как идиот! - Ну уж прошти, ты шам не хотел идти ш нами! - возмущению Байльшмидта не было пределов. - Я говорил, што ларек хороший, проверенный! Пальчики оближешь! И потом, што ли, виноват в том, што ты жрешь как креветка?! - Что сказал? - мгновенно взвился Джонс. - Я креветка?! Креветка?! Да я ща я тебе такую креветку покажу, чучело ты прожорливое!... И, как это бывает обычно, у них началась совершенно детская дурацкая потасовка - одна из таких, которые обычно "ничем хорошим не заканчиваются". Больше к этой теме они не возвращались. Франциск смотрел на все это из своего маленького укрытия и думал. Все последние сомнения развеялись. Да, это тот самый Джонс. Опасен этот мальчишка или нет, теперь не имело значения. Не важно, что он мог сделать - важно, что Франциск безоговорочно доверял Артуру, что бы тот ни сказал. А тот просил ни при каких условиях не позволить Джонсу пройти. Что ж, тогда цель сполна оправдывает средство. Даже не вполне законное средство. План возник в голове сам собой. О, он был чудовищным. Узнай Артур о нем сейчас, он бы ругался. Грозился бы позвонить доктору, сказать, что Франциск совсем съехал с катушек и что скоро его точно упекут в тюрьму за подобное грязное дельце, и что ни одна ситуация в жизни не может заставить человека пойти на такой мерзкий поступок - но это все не так важно, пока Артур не знает. Осталось только дождаться, пока мальчик окажется в одиночестве. Что, впрочем, оказалось не так быстро, как выглядело на первый взгляд: Иван с Гилбертом никуда уходить не собирались. Эти двое явно взяли шефство над резковатым Джонсом - он явно хотел бы сторониться их обоих, но при этом почему-то все время околачивался рядом. Было странно видеть их вместе. Как если бы ребенок слепил вместе кусок пластилина, молодцеватую игрушку солдатика и какую-то неведомую штучку из наборов еды, больную фантазию какого-то совершенно сумасшедшего парня. Они были настолько разные, что, при всем желании, невозможно было бы придумать хоть одну вещь помимо балета, которая бы связывала одного из них с другим и третьим. Что общего у Гилберта и Ивана? Совершенно невозможно, чтобы они добровольно стали друзьями. А Джонс? Этот вообще с боку припека! Как тогда? Задачка... - Наблюдаете? От неожиданности Франциск аж подпрыгнул. Он сдержался, чтобы не вскрикнуть - из его горла вырвался только тихий неразборчивый хрип. Черт возьми, кто?... Как унизительно быть застигнутым врасплох в такой компрометирующей ситуации! Позади него, в самой тени, спокойно уместившись у стенки, сидела девушка. Явно балерина. Она была бледна и светловолоса, поэтому ей не составило большого труда слиться со стеной - как будто для нее это было обыденностью. А в руках у нее - что? - тоже была шаурма! Это все что, специально? Просто немыслимо. Это балетное училище! Святое место! Да, видимо, вселенная намекает ему на то, что пора бы поесть. - Наблюдаете? - повторила она, вглядываясь в окаменевшего от ужаса учителя. - Oui? Д-да, кхм... - что за позор! Просто чудовищно! Сначала этот провал на обсуждении - теперь еще и это! Господин Бонфуа густо залился краской. Не хватало еще, чтобы слухи поползли! - Не нервничайте, - безразлично махнула рукой девушка, капнув соусом на помытый пол. - Я тоже наблюдаю. И она действительно принялась пристально наблюдать, изредка откусывая от своего сегодняшнего ужина. Господи. Час от часу не легче. Она сказала это так буднично, что Франциск напрягся только сильнее. Это ведь сталкерство? Так это называется? И, кажется, это тоже не вполне законно? О да, сегодня просто удивительный день. Если бы Франциск вел дневник, то назвал бы его, наверное, как-нибудь вроде "Прекрасный день, когда я стал преступником". Или "Проблемы с законом - с чего начать? Инструкция для чайников". Или, может, "Рецепт идеального преступления"? "Как жить эту жизнь". Как бы то ни было, но сейчас они, вместе со странной девушкой-сталкером с шаурмой, в неловком молчании смотрели за тем, как Гилберт, Иван и Альфред препираются, иногда пуская в ход кулаки, ноги и измазанные в соусе дешевые пакетики. - Мне тоже не нравится, - она небрежным движением указала на Альфреда, - вот он. Вы ведь на него смотрели. Гилберт хоть и придурок редкостный, но его еще терпеть можно. К Гилберту я уже привыкла, а этот... какой-то он мутный. Шляется здесь. Я всех в Ваниной группе знаю, а этот... Появился неизвестно откуда. - И неизвестно, зачем, - добавил преподаватель, переводя взгляд на разговаривающих. Должно быть, она наблюдает за одним, за Иваном. Да, сегодня день неожиданных и весьма необычных союзниц. Дальше по плану, видимо, полковник в юбке? Инопланетянка? Почему-то снова страшно захотелось есть. Но раз уж у него теперь есть союзник, значит, его надо использовать. - Я могу попробовать с ним разобраться, - осторожно произнес он, незаметно наблюдая за реакцией девушки. Та хмыкнула и теперь внимательнее взглянула учителя. А затем, небрежно вытерев ладонь об одежду, протянула руку. - Наташа. - А, эм-м... Франциск, - немного смятенный, он пожал тонкую ладонь, но он тут же спохватился. - Бонфуа. Профессор Бонфуа. Наташа покачала головой и пнула сумку, лежавшую рядом. - Ну? И что делать-то надо? Надо же, она легка на подъем. - Желательно отвлечь их двоих. Я пообщаюсь с этим Альфредом. - Нет проблем. Подержите-ка, - она спокойно передала шаурму преподавателю и немного отошла. Пока Франциск пытался понять, как ОНО оказалось в его руке и что с ним делать - а в частности, приемлемо ли прямо сейчас откусить кусочек, как твари дрожащей, или он все же сможет держать себя в руках - балерина спокойно вытащила из кармана телефон и быстренько набрала какой-то номер. Через секунду по залу громогласно зазвенел офисный звонок. Под глупые насмешки товарищей, Иван достал свой телефон из кармана и, тяжело вздохнув, поднял трубку. Если честно, Франциск не очень понял, что там она ему сказала, но через несколько минут Брагинский зло бросил трубку и, дернув за рукав Гилберта, который тут же явно зашипел что-то оскорбительное, ретировался, даже не попрощавшись с Алом. Наташа тоже убрала свой телефон. Вау. Женщины явно опаснее, чем кажутся. - Ловко, - с уважением хмыкнул господин Бонфуа. - Теперь дело за вами, - Наташа забрала у него свой ужин и направилась к выходу. - Уж постарайтесь. Да. "Уж постарайтесь". Несколько потерянный Альфред ошарашенно стоял посреди коридора. Прямо-таки настоящий ягненок перед страшным волком. Жертва перед драконом. Бедная шаурма перед голодным Гилбертом. Стоп! Пожалуйста. Пора перестать думать о проклятой шаурме, он ведь преподаватель! Франциск, наконец, вышел на свет. - Альфред Джонс? - произнес он самым дружелюбным тоном, на который только был способен. - Merci mon dieu! Какое счастье, что я встретил вас здесь! Идея, которая пришла ему в голову, была просто идиотской. Он должен поделиться тайной информацией о том, в каком положении находится ученик после обсуждения комиссии, но несколько сгустив краски. Мол, так и так, их там много "спорных", и Альфред там не на самом первом месте. Посоветовать даже не пытаться бороться за это место. После такого обычно никто не остается. И, если уж безобидные методы не сработают, он знает один такой, который может заставить кого угодно бежать без оглядки. Как и всякий преподаватель, Франциск был немного психологом. По прошествии нескольких минут Альфред в отчаянии бежал в зал, таща его за собой на буксире. Это было не так уж и сложно, хоть и несколько странно: он не обратил никакого внимания на "большинство", которое упоминал Бонфуа, но сорвался, стоило только намекнуть, что и Иван, и Гилберт прошли. А он - нет. Конечно, он заполошно согласился на то, чтобы "господин Бонфуа", как член жюри, снова посмотрел его программу. Он даже не спросил, зачем самому Франциску это надо. Альфред танцевал, совершенно не глядя на свое отражение. Он был уверен в своей программе, ему не надо было смотреть за своими движениями. Да он и не хотел. Он ненавидел смотреть, как танцует. Когда Ал, наконец, замер, выжидающе глядя на преподавателя, Франциск был хмур. - Вы же понимаете, mon ami, что, в самом лучшем случае, это только кордебалет, - показательно морщась, вынес свой вердикт Франциск, внимательно наблюдая за реакцией. А там было на что посмотреть. Мальчишка аж подпрыгнул от неожиданности - по лицу его пронеслись чудовищные тени. У него будто из-под ног землю дернули. - Что? - закричал он, взмахнув руками. - Но я же сделал все практически идеально! Поймите, я не могу в кордебалет, я уже достаточно там был - мне уже давали роли! - Идеально - не значит хорошо, любезный, - со вздохом покачав головой, господин Бонфуа скорбно сложил руки. - Le mieux est l’ennemi du bien, лучшее - враг хорошего, так у нас говорят. Запомните, пригодится в жизни. И то, что вам где-то там - как это вы сказали? - "давали роли", здесь ничего не значит. Я понимаю ваши чувства, но - правила есть правила. Альфреда явно накрывало истерикой. Его руки судорожно затряслись. - Как "ничего не значат"? - прошептал он пропавшим голосом, и вдруг дернулся вперед, едва не падая на колени. - Хорошо! Скажите как - я сделаю хорошо! На ногах он все-таки не удержался - упал на колени. Франциск улыбнулся нервно. Похоже, обычные методы не работали, он слишком упертый. - Мальчик, не надо пытаться давить на меня - здесь много разных факторов влияет на выбор актера... - Каких? - заполошно перебил парень. - Скажите! Я все переверну в свою пользу! Я сделаю все, что угодно - дайте мне роль! Вот, тот момент. Этот парень более упертый, чем он думал сначала - тем хуже. Если Артур узнает об этом, Франциску не поздоровится. Он вдохнул. Поехали. - Говоришь, все, что угодно, малыш? - Франциск двумя мягкими шагами преодолел разделявшее их расстояние и навис над Альфредом. - Как интересно. Насколько далеко ты готов зайти? Даже переспишь со мной? Ал опешил. Конечно, кто бы не опешил. Франциск показательно наслаждался этим непониманием и страхом в его широко раскрытых глазах. Метод всегда работал. Ни один здравомыслящий человек не согласился бы на подобное унижение - тем более спесивый вспыльчивый мальчишка из балетного класса. Артур сказал не пускать его - и вот он уже и сам не уверен в том, нужно ли ему это все. Только бы Арти не узнал об этом. Воспользовавшись заминкой, Франциск провел рукой по тонкой напряженной шее, под которой бешено билась кровь, и цокнул - хорош, нечего сказать. Молодость! Как бы великолепно смотрелась его точеная фигура в костюме... или без него. Альфред, однако, едва почувствовав, как пальцы царапнули кожу под воротником футболки, тут же отшатнулся и вскочил, отбросив от себя руку учителя. Франциск улыбнулся, поднимая руки в примирительном жесте. - Вот видишь? - он торжествующе наклонил голову. - Не стоит переоценивать себя, молодой человек. Господи. Оставалось надеяться, что все это возымело необходимый эффект. Осталось только уйти, как крутые ребята, не оборачиваясь на взрыв. Главное - не спешить. Франциск дошел почти до двери, как вдруг Ал его окрикнул. - Стойте! О, нет. Пришлось обернуться с видом, полным терпения. Впрочем, он долго работал с разными людьми, чтобы подобное поведение могло вывести его из себя. Но то, что сделал мальчик дальше, было странно. Нет, даже не странно - ненормально! Ничто в жизни не должно заставлять человека унижаться подобным образом! Этот безумный Ал, замявшись всего на мгновение, сорвал с себя футболку и решительно откинул ее. - Я согласен. Сколько надо? - выдохнул он горячечно. - Я согласен! Он в несколько прыжков оказался рядом и положил дрожащие руки на плечи учителю. Теперь настала очередь Франциска совершенно оцепенеть. Если честно, в данный момент у него в голове сиротливо болталось целое ничего из разрозненных мыслей, напрочь оторванных от реальности. Чего-то есть захотелось прям сильно. Может быть, даже чего-нибудь ужасно жирного, чтобы прям масло на масле, за что ему станет ужасно стыдно. "Guilty pleasure" - так сказал бы Артур. Почему-то в голову пришло, что сегодня его очередь идти в магазин. Да и на прошлой неделе была его очередь, потому что Арти заплясался. Даже обидно. И вместо моцареллы в прошлый раз маасдам купил. Тогда Франциск долго думал, как их вообще можно спутать, а потом понял - конечно, Артуру-то все равно, вся его еда угольного цвета и такого же вкуса... СТОП, КАКОГО ЧЕРТА! - Ну-ну, тише, тише, мальчик, - сказал, наконец, Франциск, сморгнув осоловело. - Я понял. Не... не стоит этого делать, - он запнулся на мгновение. - Серьезно, вообще никогда. Договорились? Так и быть, я дам тебе еще один шанс. Товарищ режиссер посмотрит на тебя. Завтра. Все завтра. Он судорожно снял руки Альфреда со своих плеч и трусливо отступил. Это не осталось незамеченным: Альфред просиял, как начищенный пятак. Глаза его сверкали маниакальным блеском. Он горячо пожал руки преподавателя и, наспех натянув футболку, тут же пулей вылетел из зала, на выходе едва не наткнувшись на кого-то. Через пару секунд вошла Наташа. По всему ее виду понятно, что она несколько недовольна сложившейся ситуацией. Впрочем, может быть, это был ее обычный вид. - Это и был ваш план? - фыркнула она с некоторым недоумением. - Очень ловко. В голосе ее звучал откровенный сарказм. - Как много ты видела? - прохрипел уничтоженный Франциск. - Все, господин Бонфуа, - она обидно цокнула. - Очень ловко, нужно признать. Нет, правда, я удивляюсь, почему ничего не вышло. Что-то в ее тоне было такого унизительного, что Франциск мгновенно взвился. Даже подпрыгнул от горячей злости. - Помилуйте, барышня, но я сделал все, что мог! - А, ну да. Отличный план, - она хмыкнула. - Великолепный. Надёжный, как швейцарские часы. - Но обычно работало! - простонал он, хватаясь за голову. - Обычно? - произнесла она несколько удивленно. - Честно говоря, я несколько поражена тем, что вы напряглись, когда я застала вас за подглядыванием. Как вас еще не посадили с этим вашим "обычно"? Бедный профессор Бонфуа только застонал тяжко. Он и так думал о том, что больше никогда ему не стать честным человеком - Наташа только щедро посыпала солью на свежую рану. - Наблюдением! - прошептал он, видимо, занимаясь отчаянным самовнушением. - Это было стратегическое наблюдение! И вообще, режиссёр - человек разумный, он не допустит до постановки такого, как Альфред! - Не допустит? - она скептически прищурилась. - Ну-ну. Знаете, я думала, что вы его по меньшей мере пришьете. И она ушла, прощально махнув сумкой. Она ушла, оставив его не только в полнейшем смятении, но и с отчетливым чувством, что общение с подобным личностями не приведет его ни к чему хорошему. Страшно разболелась голова. Хватит с него этих странных союзников. Устал. Да-а-а. Тяжелый денек. Очень есть хочется. Остался только последний вопрос, пожалуй, самый сложный. Потому что Франциск даже приблизительно не мог представить, какими словами будет рассказывать обо всем Артуру.