Спасибо! Мне не нравится.

- ...подумай над этим еще раз. Следующая тренировка завтра в шесть, здесь же. На сегодня все, - мрачно припечатал Артур, бросил на него последний уничижительный взгляд, в котором читалось что-то такое, что Ал понял, что его держат за ничтожество, и быстрым шагом покинул зал, грохнув за собой тяжелой дверью и со злобой щелкнув выключателем. Вечер уже медленно переходил в ночь. Здесь было темно, ужасно темно. Или это темнеет у него в глазах? Допрыгался ты, Альфред. Ему даже не хватило сил попрощаться. Раскинув руки, он лежал под реями, покрытый горячим потом и синяками, тупо уставившись в потолок. Кажется, даже уши заложило от напряжения. А в какой-то момент даже дышать полной грудью стало больно. Может быть, он даже не слышал, как закрылась дверь, хоть от хлопка задрожали зеркала. Господи! Это было ужасно. Это было чудовищно. Унизительно. Такие тренировки можно применять только к злостным преступникам в виде пыток! Как? Как после такого люди вообще живут? Альфреду даже казалось, что разумнее было бы не идти сегодня в общежитие вообще, а заночевать здесь: мокрым, голодным, с закаменевшими мышцами. Что он там говорил? Он ночевал в зале, потому что его запирали? Отлично. Это лучшее решение, лучше лечь сейчас и уснуть. А главное, этому проклятому Артуру ничего не нравилось! Ни капли! Ни одно его движение! Ни одно его идеальное движение! Чтоб его черти драли!.. Впервые за столько лет Ал чувствовал себя до такой степени беспомощным и никчемным. Ужасно. Ладно. Вот уже, вроде, слышно, как работает вентиляция. Значит, слух потихоньку возвращается. Сейчас еще немного - и немного прояснится в глазах. Вернется движение, и тогда... - Молодой человек! Я закрываю зал! Вконец уплясавшемуся Альфреду нужна была минута, чтобы понять, кто говорит и что ему нужно. За это время старый сторож успел деловито пройтись по залу, обмахнуть от пыли шторы, поглядеться в зеркало и сделать еще тысячу дел. Попутно он столько хорошего успел проворчать, что Альфред даже пожалел, что слух к нему вернулся. - Вот, молодежь пошла сейчас! - бурчал он. - Напьются, а потом валяются здесь. Как таких вообще набирают? О, боже. Господи. - Ну ты будешь подниматься или нет?! - зашипел разозленно старик. - Я тебя сейчас запру! Глаза упрямо закрывались. Какое ему дело до этого старого дурака? Не его же заставили прыгать, как болванчика! И вообще, чего такого сложного в работе сторожа? Вот уйдет Артур из профессии, вернется к матери, и Альфред устроится сторожем на какой-нибудь склад... Ну и что, что у него не будет, где жить? И ладушки... Он сначала на улице ночевать будет, а потом будет приходить на свой склад, умываться в туалете и сидеть, сидеть, сидеть... Однажды его повысят... и он снимет комнату... а потом... черт, как глаза закрываются, мысли путаются... что кричит там этот сторож?... так вот, комната... - А ну встал! - гаркнул кто-то прямо над ухом, заставив его нервно вздрогнуть. Следующим в бок прилетел удар крепкого ботинка, заставив его согнуться и зашипеть от боли. Ничего себе у охранников обувь! - Да выхожу, выхожу, - буркнул Альфред, шипя от боли. Буркнул явно недостаточно фонетически верно, потому что старик внимательно посмотрел на него с минуту, а потом прошипел что-то про понаехавших. Ладно. Жалко, что не получится переночевать здесь. Было бы неплохо. Больно-то как, черт подери! Вот уж точно он теперь преступник: у него и тренировки, как для преступников, и обращаются к нему, как к преступнику, и сокамерники у него Иван и Гилберт, что само по себе довольно мучительно... В общем, у него оставалось все меньше и меньше сомнений в том, что он застрял в одной огромной кармической тюрьме, и вся его жизнь - одно большое наказание за прошлую. Звучит логично, кстати. Какой там максимальный срок дают в кармической тюрьме? Как он дойдет домой остается загадкой. Еле передвигая ноги, Альфред дошел до конца коридора и - застонал. Его взору предстала лестница, идущая вниз. Витиеватые золоченые перила, красочная лепнина с цветами, ковровая дорожка, паркет. Черт подери. Казалось, что если он посмотрит за перила, то увидит бесконечную дорогу в самый ад. Вообще, было бы лучше, если бы он просто сейчас упал и оказался внизу, но нет, кому-то же надо было построить эту отвратительно красивую лестницу! Вообще здесь пролета четыре будет, всего-то. Кстати, а почему их называют "пролетами"? Кстати.... Все еще немного сомневаясь в адекватности своего решения, но уже не имея сил ни на какие сомнения, Альфред присел на последнюю очень холодную ступеньку и приноровился. Вообще-то лучше было бы сесть там, где был ковер, но, насколько Ал осознал своим заторможенным сознанием старые законы физики, ковер совсем не способствует скольжению. И скольжению довольно болезненному - понял Ал, глядя на насмешливый взгляд тысячи внушительных ступеней. Дьявол! Вообще, все его тело и так было покрыто синяками от неудачных падений (ох, не видеть бы еще, как Артур свою ублюдскую ухмылку давит, гад!), так что парочка новых погоды не сделают. Если толкнуться вот так, то полетишь кубарем, получишь по темечку, а это нехорошо. Можно проехаться на спине... нет, нельзя проехаться на спине. Можно скатиться на боку, вот, неплохая идея вообще. Правда, он пересчитает все ступеньки... Но зато как больной массаж. Можно даже расслабиться. Первый пролет был преодолен с огромным трудом. К концу второго спина очнулась и заболела. На третьем он уже подумывал встать и пойти, как нормальные люди, но понял, что не поднимется еще часа два-три, а шаги злобного сторожа можно было слышать даже отсюда. Еще несколько секунд унизительного протирания ступеней, и - вуаля - он на первом этаже. - Черт побери, - облегченно выдохнул Альфред и, крепко хватаясь за балясины и чувствуя, как невыносимо ноет все его тело, поднялся на ноги. И тут же в голове помутилось. Он пошатнулся. - В следующий раз попробуй на животе. Только живот болеть будет. И нос немного. От неожиданности сердце Альфреда дрогнуло. В обычной ситуации он дрогнул бы весь, но сейчас особо дрожать было нечему, все и так дрожало от напряжения. На первом этаже, абсолютно изможденный, но каким-то лядом добравшийся до сидений, полулежал Иван. - Да-да, конечно, - поморщился Альфред, обратно усаживаясь прямо здесь, на полу. Картинка в глазах постепенно начала принимать привычные очертания. - Ты просто хочешь увидеть, как мне размозжит голову об ступени! - Ну, не без этого, не без этого, - не стал спорить Иван. И это могло бы звучать, как шутка, если бы не серьезный тон при его вечной улыбочке. В другое время Альфред бы врезал ему. Кулаки давно чешутся. В другое время - но не сейчас. Сейчас они оба молча сидели по обе стороны от коридора и прожигали друг друга взглядами. Сидели долго. Создавалось впечатление, что мысль заночевать в училище пришла в голову не только Алу. - А ты чего домой не идешь? - простонал Альфред. Вообще-то в их ситуации промолчать было бы вежливее, но Ал не показатель вежливости, да и вообще хотелось досадить. Странно, что желание досадить этому красивому уставшему человеку - это все, что было живо в нем после этой чудовищной тренировки. - Если бы в тебе было что-нибудь адекватное, ты бы понял, что я жду Гилберта, - прошептал Иван на одном дыхании. Кажется, эта фраза отняла у него слишком много сил, потому что на следующую секунду он вовсе сдулся и обмяк на креслах. Теперь только бог знает какая сила спасала его от того, чтобы свалиться на пол в ту же секунду. Только это позволило Альфреду не разрыдаться тут же от невозможности всадить этому ублюдку по самое не хочу, чтобы он потом отца родного не узнал! Игнорирование - лучший метод борьбы с ублюдками. И вдруг даже сидеть стало несколько приятнее, и спину не так уж и ломит. Должно быть, это влияние милых перебранок. Ну, по крайней мере так подумал Альфред, приправив все самым острым сарказмом, который у него был. Он бы даже там заснул, если бы не этот чертов сторож, который как раз спустился и, судя по звукам, уже набрал воздуха, чтобы с новой силой начать их костерить. - Вы что здесь... - Здорово, служивый! - раздался тихий стон из конца коридора. - Ты прости нас, тренировки, сам понимаешь, сейчас я этих раздолбаев соберу и мы уйдем, дай минутку. Мне только доползти. А вот и он, красно солнышко. Куда ж без него. Охранник - "служивый" - несколько смешался от подобных обращений и, пробурчав что-то недовольное про залы где-то в подвале и про то, что через пять минут он их мокрыми тряпками гнать будет, двинулся дальше. - Как-то ты уж больно вежливо, - фыркнул Альфред. - Он тебе даже не сказал ничего. Почти. А меня из зала пинками погнал. Ваня где-то сбоку гадко фыркнул. - Ох, я бы тебя тоже сейчас пинками... - Заткнись, Брагинский, без тебя тошно! - Гиль скривился. - А тебе, Ал... Служивый - это почетно. Да и человеку приятно. Кажется, всем троим эта маленькая перепалка стоила последних сил, поэтому на некоторое время они замерли в своих позах и замолчали. Первым что-то зашуршало в углу. Шатающийся Гилберт привалился к стене возле сидений и через плечо слабо пожал руку лежащему Ивану. - Ну чего там, как? - спросил он слабым голосом. - Ужасно, - Иван неприязненно скривился. - Он требует того, что я не понимаю. "Грязно, грязно!" Думаю, мы с ним не сработаемся. Гилберт аж пискнул от возмущения. - Не сработаемся? Не сработаемся?! - едва не завизжал он. - Ну-ка подними-ка голову и скажи это мне в лицо, ты, самодовольный высокомерный ублюдок! Глядя прямо в глаза! Он, кажется, даже об усталости своей забыл в этот момент на секунду - Альфред видел, как все его естество пылает праведным гневом. Только вот свечения не было и дым не шел, а так вполне подошло бы сейчас. Как быстро меняются люди под настроением! Иван между тем голову послушно поднял и посмотрел Гилберту точно в его широко раскрытые яростно сверкающие глаза. - Мы с ним... - Ваня отчетливо запнулся. Губы его как-то странно скривились и он вдруг против воли расхохотался. - Ха-ха-ха, видел бы ты свою рожу, Гиль! Что тогда, что сейчас! Глазищи - во! Боже мой, я тебе это до конца жизни буду припоминать! Кажется, это в высшей степени вывело Гилберта из себя. По крайней мере настолько, насколько это было возможно сейчас, когда тело явно двигалось через силу и очень замедленно. - Ох, если бы только у меня двигались руки! - зашипел Гилберт. - Как бы сильно я тебе сейчас вдарил! Просто вмазал бы! Раскрошил бы по стенке! Иван только слабо рассмеялся. - Крошилки еще не отрасли! Ты лучше подумай, умник, каким крабом мы доберемся до дома? Алу вдруг представилась эта картинка. Так, будто это было вот сейчас, перед его глазами: они, значит, превращаются в крабов со своими лицами и ползут, пощелкивая клешнями, к выходу. А там их встречает охранник с метлой в виде большой чайки. "Убирайтесь, - говорит, - а то сейчас сожру, клешней не останется!" Что-то это куда-то вообще не в ту степь его уносит... - До дома? - Гилберт удивленно приподнял брови, будто Ваня сейчас сморозил несусветную глупость. - Я даже не пообедал, и если бы ты, дорогой Иван, не был моим душевным другом и товарищем, я бы сожрал тебя сейчас с потрохами. Но учти, - он важно поднял палец, - мои взгляды на дружбу могут резко поменяться! Поэтому в твоих интересах сейчас как-нибудь решить эту проблему! - Уже решил, проще простого, - фыркнул Брагинский и с каким-то очевидным презрением махнул в сторону Альфреда. - Вот его жри, его не жалко. Альфред тяжело вдохнул. Это уже выходило на уровень не то, что детского сада - ясельной группы. Детский сад, в котором он почему-то не мог не поучаствовать! - Вот погоди, - вздохнул он, - я ведь доберусь до тебя. Я ведь доберусь! - Так! Понятно. Никакого от вас толку! Все приходится решать самому! - Гилберт с видом оскорбленного достоинства с силой оторвался от стены. - Значит так. Наш буфет уже закрыт. Поэтому! Я принял волевое решение, что мы сейчас идем в ближайшую забегаловку и нажираемся там от пуза! Всем понятно? - он грозно сверкнул глазами. - Что бы вы без Великого делали, два раздолбая! Иван дослушал реплику до конца, не перебивая - верный признак того, что сказать он хочет очень много. А потом набрал в грудь побольше воздуха. - Я с ним не пойду, - произнес он спокойно, без улыбки, глядя прямо Гилберту в глаза. - Хоть убей. - И убью, - так же спокойно парировал Гилберт. - У тебя есть ровно пять секунд для того, чтобы объяснить, почему это я должен снизойти до твоей нелепейшей просьбы и оставить нашего молодого нестреляного товарища одного. Ого, кажется, кое-кто совсем не ожидал такого ответа! Иван обжег Альфреда ненавидящим взглядом глубоких красивых глаз и открыл, было, рот - но тут же прикусил губу с досадой. Что, съел? Сам не хотел рассказывать, мучайся теперь! Кажется, на лице Альфреда промелькнуло какое-то торжествующее выражение, потому что в следующую секунду Брагинский злобно оскалился, демонстрируя клыки, словно загнанный зверь. - А рожа мне его не нравится! - прорычал он, крепко хватаясь за подлокотники кресла. В ответ на это Гилберт хмыкнул и с показным вниманием вгляделся в лицо Альфреда, будто бы действительно хотел найти что-то некрасивое. А потом просто высокомерно фыркнул. - Ну, знаешь ли, мой дорогой друг, - произнес он с печальным вздохом, - не всем дано родиться с такой потрясающей, сногсшибательной внешностью, как у меня! Но мы ведь люди! - он патетично взмахнул рукой. - Будь ты уродом или Брагинским - мы должны принимать всех такими, какие они есть! Со всеми их недостатками! - Чего сказал?! - возмущенно дернулся Ваня. - Что слышал! - Гилберт невозмутимо подмигнул Алу. - Этот аргумент не принимается, давай следующий! Ну уж этого Иван терпеть не мог. Он даже вскочил! - Да ты!... Он же!... - но, кажется, аргументов больше не осталось, поэтому бедному Ванечке только и оставалось, что открывать и закрывать рот в искреннем возмущении. - Да я!... А вот Гилберт откровенно торжествовал. Будто бы прилив сил почувствовал: он летящей походкой добрался до Альфреда, помог ему подняться, будто бы это было совсем не тяжело и, сияя, развернулся к Ивану. - Что, нечего больше сказать? - издевался он, с каждой секундой все больше напоминая полярную звезду. - Тогда хлеборезку свою закрой! - Гиль, чтоб тебя!... - Да чтоб меня, я согласен. Чтоб меня что угодно, только не Наталья Петровна! А теперь вперед, к моим любимым котлеткам! - Котлеткам? Но Альфреда никто уже не слушал. Гилберт резко поднял его - голова закружилась, но на ногах он смог удержаться - а потом грубовато потащил его на выход, вслед за Ваней. За ним грохнула дверь, щелкнул замок. Да, как, наверное, радовался старый охранник, когда выдворил их наконец! Гилберт не торопился - он летел, как птица. "Как пикирующий сапсан" - сказал бы какой-нибудь умный биолог, но биологов среди них не было, были двое до крайности уставших студента. Именно поэтому Гилберт тащил их на буксире. Очень быстро. - Поднажмите, наши сорок минут тотального чревоугодия подходят к концу! - грозно говорил он, забегая в первую попавшуюся кафешку. Такое заведение, которое Альфред всегда обходил десятой дорогой. - Так-так-так, давайте посмотрим, что тут у нас... Ага, вот! Идите место ищите, тунеядцы! Великий Гилберт сделает заказ за вас, так уж и быть! Что тут у нас по алкоголю? - Не заигрывайся, великий! - Иван погрозил ему кулаком. - Ладно, ладно, мамочка! Нам, пожалуйста, хачапури всем по три, ваш лимонад, осетинский пирог, суп... Он подтолкнул обоих куда-то в зал, продолжая делать заказ. Поразительно! В него одного столько вместится? Или он себе и Ивану? Оставшись один на один с Альфредом, Ваня высокомерно фыркнул и пошел вглубь зала, занимать места. Алу ничего не оставалось, кроме как пойти за ним. Когда они уместились и разложили сумки, Брагинский устало уместился на диван у самой стены и выдохнул. - Давай, спрашивай. Ты же спросить что-то хочешь. - Чего? - Того! - зло огрызнулся Ваня. - Глазки твои ублюдские бегают и это раздражает. Ну? Альфред вздохнул. Ответить надо бы, но у него не было никакого желания вообще говорить лишние слова. - Гилберт много заказал, он сам все съест? Ваня поморщился. - Нет, конечно. Он нам заказал, придется скидываться. - Что?! - Ал даже вскочил от неожиданности. "Что" - это была всеобъемлющая реакция, которая в полной мере отражала его мысли на тот момент. Что?! Да как он может? Это невозможно! Артисты балета такого не едят! Да с того дня, как мать ворвалась в их комнату и в грубой форме сообщила об отъезде Артура, он больше не ел нормальную еду! Да нет. Это невозможно. Не стала же мать его понапрасну морить голодом? Да нет, она, конечно, жестокая, но этого просто не может быть! Но Брагинский его возмущение трактовал чуточку по-другому. - А что тебя смущает? - дерзко оскалился Иван. - Не хочешь скидываться? - Но это же... Это же... Это ведь калорийно! - он аж взвизгнул. - "Ой, эта зи каларийна!" - передразнил его с глумливой усмешкой Ваня. - Ты что, помешанный зожник? Чур меня, изыди обратно в свой телевизор на спортивный канал! - Да много ты понимаешь, идиот! Мы же не поднимемся вообще! Как мы будем... - Что мы будем? Гилберт появился внезапно. Он нес на подносе множество всякого такого, что Альфред едва не захлебнулся слюной. Столько всего, что ему нельзя! - Ну? - фыркнул Гилберт насмешливо, шлепаясь на стул и устанавливая на стол поднос с яствами. - Ты присядешь или будешь есть стоя? Эти чертовы... Это все так пахло, что сводило Альфреда с ума. Он не мог оторвать глаз от этого гастрономического разнообразия. Масло стекало по ароматным пирогам, от супа поднимался теплый ароматный пар, такой, что у него на языке будто отпечатался вкус специй и... Да, мысленно он понимал, что это все неправильно, противо... противоестественно - но также он понял, что добровольно не сможет даже отвернуться! - Я не... Это же нельзя! - со слезами в голосе всхлипнул умоляюще Альфред. - Да сядь ты уже, не мямли! Сейчас еще на стол слюной капать будешь! - видимо, потеряв терпение, Иван дернул его на себя и Джонсу пришлось подчиниться и усесться за стол. - Я сказал, что ты питаешься, как креветка? Так вот, я не отказываюсь от своих слов, морская ты беспомощная тварь! В нечитаемом взгляде Гилберта что-то блеснуло. Он хитренько ухмыльнулся, явно задумывая какую-то пакость. А потом умильно сложил ладони и одними губами послал им воздушный поцелуй. - Ох, как я рад, что вы поладили, мои милые! - проворковал он. - А не покормишь ли ты, мой хороший, нашего общего друга? Не думаю, что он справится - посмотри в каком он состоянии! - Чего?! - возмущенно прорычал Иван. На них уже начали оборачиваться. Насмехаясь над ними двоими, Гилберт продолжил усиленно пародировать какую-то хорошенькую мамочку-домохозяйку из какого-то американского второсортного ситкома. Кажется, ему приносило удовольствие их смущенное негодование. - Ну, Ванечка, милый мой, ну не будь букой! - лепетал он, подвигая к ним тарелку супа. - Давай, возьми ложечку, покорми нашего маленького друга! Он же еще такой ребенок! Последней каплей стало то, что Гилберт показательно смахнул слезинку и заохал. Альфред встрепенулся от злобы, впрочем, не отводя голодающего жадного взгляда от ароматных блюд. - Я не ребенок! - Ой, душечка, Алечка! - тут же запричитал Гилберт с квохтаньем. - Ну не будь таким милым капризулькой! Давай, ложечку за Ванечку, ложечку за Гилечку! Видимо, вконец устав бороться, Брагинский прошипел какое-то хитровыдуманное проклятие и взялся за ложку. - Он не отстанет, - с раздражением пояснил он в ответ на возмущенный взгляд Альфреда. - Просто смирись, на нас и так уже половина кафе смотрит! Да, стоило оглядеться! На них действительно пялились, причем довольно открыто: кое-кто даже достал телефоны. Ох, позориться им завтра в интернете! Интересно, как это видео назовут? "Двое голубков сидят в кругу натурального осуждения"? "На что смотрят наши дети"? "Эти богохульники совсем потеряли страх"? Но Ал даже оглянуться не мог. Он с ужасом и рвущимся наружу голодом следил за тем, как Иван зачерпнул ложку супа и медленно принялся подносить ее к губам Альфреда. Его пытаются накормить. Накормить! Жирами и углеводами! Ни один нормальный артист балета не станет есть эту чертовщину! - Гилберт, но нам этого нельзя! - прохныкал Альфред, чувствуя, что сейчас даже не сможет оттолкнуть руку Ивана. - Правила есть правила! И это все... - Да? - Гилберт насмешливо фыркнул, будто перед ним только что ребенок сморозил черт-те что и считает это самым гениальным высказыванием человечества. - Что-то я не помню ни одного правила, которое запрещало бы нам наесться от пуза после хорошей работы! - Нет, сорок минут, - вмешался Ваня. - Ну да, только сорок минут для ханжей. Сорок минут после тренировки есть можно, а потом два часа нельзя: и эти сорок минут безвозвратно утекают, Джонс, - он со значением постучал по запястью. - Так что прекращай тянуть кота за хвост, есть можно все! От такой информации Ал даже охрип. - Но это чушь! - Спорим? - тут же самодовольно предложил Гиль и протянул руку. - На желание, а? Вот спросишь у какого-нибудь педагога своего. Я слышал, кстати, тебе поставили этого господина Артура в покровители, а? Ну-ну, ничего не говори, дуракам везет. Вань, разбей! Он не отвечал на вопросы. Не отвечал на подколы. Вообще едва реагировал на окружающую реальность. Альфред уже даже не думал, что он делает. Он просто протянул руку куда-то вперед, даже не глядя, почувствовал, как по большому пальцу попадает ребро ладони Брагинского и - больше не соображал. Когда горячий суп с теплым мягким отборным мясом коснулся его языка, он ожидаемо обжегся, но тут же проглотил. Еда невиданным ранее теплом согрела его нутро. - Эй, Ал? - послышалось где-то рядом. - Альфред? Джонс, собака, что с тобой?! Он очнулся только тогда, когда почувствовал, что кто-то упорно и, видимо, достаточно долго трясет его за плечо. Он поднял глаза на Ивана и вдруг почувствовал: у него мокрые щеки. Теплые капли едва ощутимо щекотали кожу. Он плакал. - Эй? Ты, конечно извини, мы не хотели, чтобы ты обиделся, как сопливая ромашка, - говорил он с присущей ему язвительностью, но во всей его напряженной позе и в глубоких глазах проглядывалось неочевидное беспокойство. - Но ты... - Это так... хорошо, - прошептал Альфред, поспешно стирая слезы с глаз. - Это хорошо... С одержимостью голодающего он вдруг отобрал у Ивана ложку и набросился на суп. Когда ему становилось слишком горячо, он опрокидывал в себя целый стакан холодного лимонада и продолжал есть. Он ел с таким остервенением, что суп кончился буквально в несколько секунд - ему едва хватало самообладания, чтобы не взять в руки тарелку и не опрокинуть ее целиком в рот. Он ел в с упоением, с чудовищной жадностью. У него в голове будто помутилось. Вокруг него больше ничего не существовало, только эта тарелка, эта ложка, и этот ароматный, вкусный, до невозможности вкусный суп... Когда он очнулся, он услышал голоса. Гилберт и Иван разговаривали между собой о чем-то отвлеченном. - ...нет. Гиль, это исключено. - И почему ты так в этом уверен? - возразил Байльшмидт. - В товарищей нужно верить. - Я просто знаю, - хмыкнул Иван, снова подливая лимонада в опустевший стакан Альфреда. - Это как трансцендентальный опыт, некоторым недалеким не дано. - Что не дано? Навернуться со... - Знать не дано, умный ты мой, - грубо перебил его Иван, подзывая официантку. - Нам, пожалуйста, еще лимонад. - Ну брось, а вдруг?... - Никаких "вдруг", - заявил Брагинский с уверенностью. - Готов спорить, что я прав. - Готов спорить? - Гилберт хихикнул. - Да, давай поспорим! Постучи его, он очнулся? Иван наклонился и осторожно заглянул в лицо Альфреду. - Ты как? - спросил он тихо. Кажется, он действительно был несколько обескуражен приступом Альфреда настолько, что охоты язвить у него явно поубавилось. Ал поднял на него бессмысленные глаза. - Все нормально, - произнес он, откладывая ложку. - Просто вкусно. Я никогда такого не ел... Очень странно было видеть это непонятное горькое выражение на лице этого язвительного улыбающегося человека. - Тогда разбей, - Гилберт снова протянул руку, только теперь Ивану. Альфред даже не стал слушать суть спора: Иван пожал руку Байльшмидту и Альфред разбил их. О чем бы им спорить? Стол постепенно пустел. Это было немного странно: еще двадцать минут назад казалось, что это будет им не по силам, но вот уже оставалось совсем немного. Кажется, с сегодняшнего дня для Альфреда началась другая жизнь. И если то, что сказал Гилберт - правда... ох, после сегодняшнего вечера Ал так хотел, чтобы весь этот бред про то, что артистам балета тоже можно есть все, что угодно, был правдой! Ему даже все равно было на желание, которое этот ненормальный заставит его выполнить - только бы все это было правдой! Он и не заметил, как Гилберт сверкнул таинственно сверкнул глазами. Не заметил этого и Иван. - Скажи, Ал, - Гилберт хитренько хихикнул, - каково это - уметь питаться солнцем? Ты ночью превращаешься в сомнамбулу? А от огня питаться можешь? Или от чистого ультрафиолета? - Чего? - не понял Альфред. - Ну, ты так накинулся на еду, что я подумал, что ты из этих... - Гиль пощелкал пальцами с явными нехорошими намеками, - ...из тех, которые там просветление, внутренний покой, слияние с природой, дзен, третий глаз и чакры. Нет, не из этих? Ал только помотал головой, краем глаза отмечая, как хитро заблестели глаза Ивана. - Да нет, Гиль, все гораздо проще, просто Ал у нас из этих... - явно передразнивая друга, Иван тоже защелкал пальцами и прищуренным взглядом задумчиво уставился куда-то в потолок. - ну, из овощей. - Что?! Ах вы две гиены! Но этих двоих было уже не остановить. Гилберт хохотал так сильно, что собственная спина его уже не держала: по крайней мене сейчас он лежал головой на столе - Иван прижался к стене и тоже тихо подвывал от смеха. - Ну овощ, представитель семейства клубневых, особо крупных, типа важный помидор, солидный огурец! - всхлипывал он, вытирая выступившие слезы. - Боже, Гилберт, вот и еще одна причина перестать с ним общаться - он практикует овощной каннибализм! Готовит из своих товарищей супы и ест их! За этим последовал новый взрыв хохота. Теперь Альфред хоть и страшно злился, но улыбку сдержать он не смог. Боже, что за стыд. - Ха-ха-ха! - Гилберт едва не покатывался. - Эй, братишка, скажи, а там, внизу ты тоже овощ? Какой? Редиска, морковка? - Баклажан, - недружелюбно буркнул Джонс и тут же пожалел об этом. Теперь уж Гилберт натурально упал на пол. Ваню "на плаву" поддерживала только стена. Но ему явно было очень плохо: он от смеха отчетливо посинел. - Ба... кла... - плакал он, стараясь еще что-то выговорить. Кажется, к ним уже подходили официанты, просили быть потише, но эти двое вообще не слышали. Они едва вспоминали, что между приступами смеха нужно дышать, им было немного не до этого. - Ох... я не могу... о боже... баклажан... - всхлипывал Гилберт с пола, шкрябая по плитке ногтями. - Давайте... ох... давайте договорим... договоримся... черт, баклажан... Пять минут мы молчим! Он едва забрался обратно на сидение. Ваня тихо сидел где-то в стороне, обессиленно прикрыв глаза и прильнув к стене, изредка рвано вдыхая воздух. Похоже, этот приступ смеха отобрал у него все последние силы. На лице Гилберта Альфред отчетливо увидел мокрые дорожки. Ну, хоть не он один здесь рыдал, как девчонка! Некоторое время они действительно молчали. Иван не глядел на своих товарищей, а вот они изредка переглядывались. Каждый из них мог бы поклясться: одно неловкое движение - и приступ смеха был бы гарантирован. Кажется, минуту назад к ним уже подходил какой-то амбал - явно охранник. Но Гилберт сегодня был неугомонен, как никогда. - А скажи мне, мой дорогой, - начал он хрипло, - как это происходит у вас, у овощей? Какой перчик ты предпочитаешь? Иван сбоку как-то странно всхрапнул, с мольбой взглянул в сторону Байльшмидта и как-то по-детски отчаянно закрыл уши руками. Гиль только хрюкнул тихо. - И кем бы в вашем овощном мире был бы наш уважаемый товарищ Иван, который так настырно сейчас уходит от чрезвычайно серьезного и важного разговора? - Я не перчики люблю, картошку, - Альфред махнул головой, изо всех сил стараясь сейчас не рассмеяться. Вроде да, картофель - практически единственная роскошь, которая ему позволялась. Не жареная, конечно. Она, наверное, вкусная... Чувствуя, что опасность миновала, Иван открыл уши и успокоился. Как оказалось, рановато. - Хм, значит, ты у нас больше по картошечке, не по перчикам. А про Ваню? - двусмысленно ходил по лезвию Гилберт, хитро глядя на Брагинского: но тот решил в этот раз послушать. Ну что может быть неожиданного? Они уже, кажется, все легкие себе высмеяли. Ал взглянул на него, такого обессиленного, расслабленного, мягкого, как... как же это... и, не подумав, ляпнул: - А Ваня - отжаренная картошка! На этот раз на пол сполз Брагинский, держась за живот и стараясь хоть немного задержать дыхание, чтобы больше не смеяться. О боже. Они обречены.