Проявленная фотоплёнка

      — Ты пахнешь яблоками.       Голос Дениса прозвучал за спиной, заставив вздрогнуть от неожиданности и покачнуться на шаткой деревянной лестнице.       — Воронцов, твою дивизию, напугал, — обернулась вполоборота и запустила в его кудрявую макушку только что сорванным с дерева сочным плодом.       — Ругаешься, как наш прапорщик, — ловко перехватил в воздухе наливное яблоко и весело усмехнулся.       Карий оценивающий взгляд прошёлся по красивой девичьей фигуре снизу вверх и остановился на рассерженной серо-зелёной радужке глаз.       — Будешь так откровенно пялиться и второй фрукт прилетит тебе прямо в голову. Я не посмотрю на то, что ты сержантом вернулся, Воронцов, — ворчливо пробормотала и отвернулась, показательно одернув уползшую вверх майку.       Парень на это лишь неопределенно улыбнулся, закусив губу. Злиться Женька не умела. По крайней мере, пока он службу нёс, она этот навык заметно подрастеряла. Или, возможно, сам Денис перестал видеть в её угрозах негативную подоплёку.       — Я неясно выразилась?       Воронцов не успел и глазом моргнуть, как Васнецова резво спрыгнула с лестницы и оказалась в двух метрах от него. Девичья рука угрожающе сжимала в ладони яблоко. И только она успела замахнуться, как Денис мгновенно перехватил тонкое и нежное запястье. Что-что, а хорошей реакцией, после года службы, он мог похвастаться.       — Дурочка. Я не могу совсем не смотреть на тебя, — мягкая улыбка озарила губы. — Почти год не видел. Соскучился. А ты, как обычно, драться со мной собираешься. Прекрати, — так спокойно он всё это проговорил, что Женька на какое-то время удивлённо оцепенела, потеряв дар речи. Под горячими пальцами бился ровный пульс спортсменки.       — Ты чего?       — Ничего. Соскучился, говорю, — стал на полшага ближе.       — Ммм, — неоднозначно промычала и потупила взгляд.       Воронцов терпеливо ожидал ещё какой-либо обратной реакции, но мог видеть только опущенные ресницы и упрямо поджатые губы. Сегодня первый и, наверное, единственный день, когда у них появилась возможность остаться наедине: без многочисленных родных Васнецовой, без Веника и всех тех, кто так усиленно не позволял им такой роскоши, как общение тет-а-тет.       — Хотя бы ради приличия соврала, что тоже скучала, — разжал девичье запястье и убрал ладони в карманы джинсов. Чтобы не было больше соблазна прикоснуться к манящей бархатной коже.       Женька потёрла руку в том месте, где только что были пальцы Дениса, и осмелилась поднять глаза. К большому удивлению, увидела на губах еле заметную улыбку и что-то такое в глубине каре-медовой радужки, отчего мурашки непослушно разбежались по загорелой коже. На закатном солнце Воронцов был особенно притягательным и каким-то потрясающе настоящим, не напускным. Не было дурацкой слащавой улыбочки и ни одной из тех масок, которые он так часто примерял на себя.       — Зачем? — голос предательски хрипит. — По тебе, вон, сколько девочек скучали… На радио звонили. Ждали, когда в эфире вновь зазвучит голос «самого обаятельного ди-джея на свете», — очень похожу передразнила одну из слушательниц радио «Активного». — Разве тебе нужна ещё одна девочка, которая тебя ждала?       — Нужна. Я же тщеславный, Васнецова. Ты же так, кажется, говорила. Или забыла? По мне, чем больше, тем лучше, — снова шутки, от которых самого почему-то тошнит.       — Дебил, — становится даже обидно, что на секунду почти позволила себе слабость и, чуть было, не выговорилась ему.       — Заслуженно, — щурится и поворачивается немного вбок, чтобы солнце не мешало смотреть на неё. — Уверена, что не хочешь сказать мне ничего, кроме грубостей?       Женька с ответом не медлит, не позволяя себе даже на секунду предположить, что может быть с ним откровенной.       — Нет. Не хочу. Просто помоги мне с яблоками. Ты, помнится, первый рвался на дачу.       — Рвался, — усмехается, забирая из её рук сочное яблоко и кусая его прямо так, даже не протерев.       — Дурак. Нужно помыть.       Кудрявый брюнет лишь равнодушно отмахнулся и подставил лицо вечернему солнцу, прикрыв глаза. И без того бронзовая от загара кожа, казалась ещё темнее и золотистее. Васнецова невольно засмотрелась. Нельзя сказать, что Денис сильно изменился за последние полтора года. Но стал шире в плечах, слегка возмужал, в глазах появился какой-то совершенно другой блеск — без хитринки, честный, взрослый. Он уже три месяца как вернулся, а они только сейчас остались одни. Даже не верится.        — Сан Саныч спрашивал, когда ты на радио вернёшься.       Парень приоткрыл один глаз, лукаво посмотрев на бывшую напарницу.       — Думаешь, стоит? Меня родители в Уфе ждут. Обещали квартиру подарить.       У девочки с пшеничными волосами, развевающимися на тёплом вечернем ветру, сердце неожиданно затрепыхалось как птица, запертая в клетке. Что он такое говорит, какая Уфа? Он же… Да как он…       — Квартиру? Классно, — натягивает на себя напускную улыбку, стараясь перекрыть ей тихую грусть и совершенное непонимание в глазах.       — На новоселье приедешь? — усмехается, облокачиваясь о широкий ствол соседней яблони. Сок вновь надкушенного яблока покрывает тонким слоем сиропа губы.       — Нет. Зачем оно мне нужно, — ворчит и отворачивается к дереву, с которого недавно срывала яркие плоды. Глаза почему-то слезятся от ветра, который принёс с соседних дач запах едкого дыма.       — Вот это поворот. Васнецова, ты мне друг или кто?       — Или кто, — еле слышно шепчет скорее себе, чем ему. Берёт ящик с яблоками и собирает туда плоды, опавшие с дерева на местами пожелтевшую траву.       — Эй, — дожёвывает яблоко и выкидывает огрызок за забор. — Ты чего себе под нос бормочешь? Как тебя только с такой дикцией на радио взяли, интересно? — смеётся и, забирая переполненный ящик из девичьих рук, ставит его на землю. Разворачивает спортсменку лицом к себе и, к удивлению, отмечает, как лихорадочно блестят серо-зелёные глаза.       — А вот и взяли. Тебя забыли спросить, — сердится на него, понимая, что плохо получается скрыть тревогу, охватившую от его слов о доме и об Уфе.       Воронцов смотрит серьёзно, словно прямо в душу заглядывает. Что ты там хочешь увидеть, Денис? Радужка каряя тёплого медового оттенка.       — И чего ты так злишься? — спокойно интересуется, ещё сильнее заставляя нервничать девушку напротив.       — Потому что ты потащился со мной на дачу и ни черта не помогаешь, — что-что, а врать и изворачиваться она ещё не разучилась. — Знала бы, поехала одна, и некому было бы до меня докапываться.       — Да я тебе хоть всю ванну яблоками готов заполнить. Ту, что у вас на заднем дворе без дела стоит, если ты, наконец, перестанешь делать вид, что тебе на меня наплевать. И на себя заодно тоже.       Женька вздрагивает и опускает глаза в пол, когда он несильно сжимает её плечо. Губы размыкаются, но она ничего не говорит. Стоит и глотает воздух, не в силах ничего произнести.       — Чего ты боишься, Васнецова? Жень… — осторожно берёт её ладонь в свою руку и переплетает с ней пальцы. Наклоняется к лицу, спрятанному под спадающими на него распущенными волосами, и, решаясь, легонько касается приоткрытых губ. По телу болезненной волной проносится дрожь, сковывая низ живота сладкой негой. От одного еле ощутимого поцелуя, Господи. — Скажи мне что-нибудь. Не в молчанку же нам играть. Ты нравишься мне. Я тебя люблю.       Васнецова нервно сглатывает, почти касаясь щёк тенью опущенных ресниц. Осторожно проводит свободной ладонью по губам. Кончиками пальцев. Там, где пару секунд назад были тёплые губы Воронцова. Тот заметно нервничает и она это чувствует.       — А я люблю яблоки. В смысле… у тебя вкус яблок на губах, — смущённо поправляет себя, ощущая приятную сладость недавнего поцелуя. Медленно поднимает на него взгляд и улыбается. Губами и глазами.        У Дениса внутри словно растворяются железные оковы, сдерживающие громко стучащее о ребра сердце. Дышать становится легче и свободнее.       — Жень?..       — Поцелуй меня ещё раз, Воронцов.       Парень смотрит в её почти детское искреннее лицо, всё больше сияющее каким-то немыслимым ликованием, и мысленно благодарит весь мир, все события, которые когда-то свели его жизненный путь с Васнецовой.       — Поцеловать? — голос, с неприкрытой хитринкой. Очень счастливый голос.       — Да. Только не отстраняйся так быстро, хорошо?       Денис улыбается и, решительно сжимая её вторую ладошку, нежно касается не сопротивляющихся губ.       Хорошо.       Женя отвечает совсем робко, ласково, аккуратно и всё это кажется чем-то нереалистичным. Походящим на фантастический сон. Который растворится сразу же, как только откроешь глаза. И забудешь. Будешь судорожно перебирать в голове варианты, что же такое было в этом сне, от чего так гулко бьётся сердце и ноют губы.       — Воронцов…       Денис лишь вопросительно мычит в ответ. Всё ещё слишком близко находясь к её губам и сдерживая безудержное желание снова коснуться их.       — Ты не мог раньше сказать, что я тебе нравлюсь? — такой простой вопрос, требующий такой же простой ответ.       Мог.       — Васнецова, не поверишь, но я пытался… — усмехнулся, прижимаясь к её золотистым волосам. — Только ты никогда не бываешь одна. Думаешь, я просто так с тобой на дачу напросился?       Спортсменка обнимает его крепче и прячет улыбку, утыкаясь в его плечо.       — Так и знала, что ты это не из-за большой любви к яблокам, — насмешливо выдыхает, щекоча его загорелую шею своим дыханием.       — Нет. По любви, конечно. Но не совсем к яблокам, хотя я их очень даже люблю, — губы сами расползаются в улыбке.       — И я люблю. Даже очень.       — Яблоки?       — Яблоки… — кивает, заглядывая в искрящиеся карие глаза. — И тебя, Воронцов.       Денис счастливо протягивает её имя и целует в висок. Пшеничные волосы, которые игриво треплет ветер, пахнут яблоками. Губы, которые находят друг друга, сладкие на вкус. Если у счастливого сентября есть оттенок, то это он. Любовь со вкусом свежих яблок…