Масяшки в карантине

Дни пролетают как секунды и вот, наконец, меня возвращают в мою старую палату немного окрепшей, но всё ещё слабенькой и болезненной. Я со стразом захожу в ту самую комнату, и боюсь даже глянуть на Юлечкину койку. А она чистенькая, свеженькая, только застеленная и видимо продезинфицированная. Подхожу к ней и пытаюсь разглядеть на ней хоть какие-то следы пребывания Юлечки. Хоть что-то, что говорило бы о том, что моя девочка когда-то лежала здесь, пусть бы надпись оставила, или вещь какую-то. Но нет, ничего нет. - Похоже, единственное, что ты оставила, это яркий след в моей памяти, - шёпотом произношу я, и мои глаза наполняются слезами. Но я не хочу плакать, я же обещала ей, что не буду. - Прощай, Юлечка. Я никогда тебя не забуду. Прощай любимая моя, нежная моя ласточка, ангелочек мой. Заплаканными глазами я смотрю в окошко и вижу среди облаков крошечный клочок неба. Там хорошо, там свежий воздух, там птички поют. Там нет этой дурацкой болезни, которая отобрала у меня любимочку. Там небеса, там космос без границ и где-то вдалеке есть уголок Вселенной, где мы по-прежнему сидим на этой крыше, под ворохом из покрывал и обнимаемся. «Господи, как же я хочу вернуться туда хоть на минуту в тот сладкий день, в тот вечер, услышать её голос ещё раз, и ощутить аромат её тела. Ведь ни вещички не осталось у меня, ни-че-го. Только имя: Юлечка. Я вынимаю из кармана ножик-бабочку, всегда ношу её с собой, и вырезаю на кроватке надпись: «Юля+Ира», окружаю это сердечком. И подпись: «Навеки вместе». - Прощай, - шепчу я одними губами, но больше не плачу, ведь я же обещала. Следующим утром меня выписывают. За мной приезжает матушка, которая только-только вернулась из заграничной путёвки с очередным хахалем, потому как карантин отменили. Она приехала на своей старой машине, и делает вид, что беспокоится обо мне. А я делаю вид, что верю в её искренность. Она больше не пытается знакомить меня с «новым папой», ну и слава Богу. - Ну как ты? – Чисто для проформы спрашивает она. - Всё норм, - отвечаю я и смотрю в окно. Вот вроде те же улицы и тот же город, что оживает после карантина. Но нет здесь главного, нет Юлечки, нет ласточки моей, и потому весь мир мне кажется бессмысленным и пустым. «Лучше бы я умерла, чем она». Такие мысли меня часто посещают, но я же адекватна, чтобы с собой покончить. Я буду жить, всем ветрам назло, я буду жить, за себя и за неё. Мы заходим в нашу квартиру, и я сразу же отправляюсь в ванную, надо смыть с себя всё это больничное, пропахшее лекарствами и смертью. А после захожу на кухню и сажусь с ней чай пить. - Знаешь, сколько людей подохло, - говорит моя мамка. Вот честно ей иногда лучше молчать, чем говорить. - Не говори так, это же люди. - Ир, ну где твоя самоирония, - пытается она меня смешить, но мне совсем не смешно. Я поднимаюсь со стула и направляюсь в свою комнату. А в это время в дверь звонят, наверное, очередной её хахаль завился. - Открой! – Кричит мне мамка из кухни. - Сама открой! – Грублю я ей в ответ и добавляю тише. – Лучше бы ты не возвращалась, сидела бы там за границей и слала бы оттуда приветы. Но мамка не вступает в спор, а послушно идёт и открывает дверь, неужто этот карантин сделал её лучше. Не верю. - Ир, это к тебе! - Кто там? - Твои друзья. Я что их всех знаю, - она даже дверь не открыла, а просто глянула в глазок. Всё-таки некоторые люди не меняются. Я подхожу к двери и даже не глянув, открываю. И вижу там её. - Здравствуйте, а Ира тут живёт? - Произносит она своим тоненьким голоском отрепетированную заранее фразу. - Юлька! – Радостно бросаюсь я ей на шею. Обнимаю, щупаю всю с ног до головы. Настоящая ли она, живая ли, не снится ли мне всё это. – Ты ли это, это правда ты?! - Да, да, это, правда я, - стоит она в дверях с огромной сумкой на колёсиках, как будто ко мне переезжает. А я её затягиваю в квартиру. - Не стой там, ну рассказывай, рассказывай. Господи как же я испугалась, я думала, что потеряла тебя. Я уж и поверила, что тебя больше нет, - обнимаю её и целую. К нам в прихожую заглядывает мамка и как-то странно косится на нашу бурную встречу. Молчит и ничего не говорит, а Юлька с ней здоровается: - Добрый день. - Приветик, - улыбается ей мать. С незнакомыми она такая приветливая, ещё бы и со мной себя вела нормально. Я дожидаюсь, пока она уйдёт, а сама стою и смотрю на Юлечку, налюбоваться ею не могу. Она для меня само совершенство, мой идеал, но главное что живая. Я больше её никуда и никогда не отпущу. Из квартиры не выпущу, наручниками пристегнусь к ней и буду ходить гуськом. У меня есть наручники, из сексшопа. «Господи, спасибо Тебе за всё, я знаю, без Тебя не обошлось». - Ну же не молчи, рассказывай. - Что рассказывать? – Искренне удивляется она. - Ну ладно, можешь молчать, главное, что ты здесь, - обнимаю её, а на глазах выступают слёзы. – Когда ты рядом, можешь не говорить ничего, одним своим молчанием ты делаешь меня счастливой. Я помогаю ей снять курточку, беру её сумку и завожу в свою комнату: - Можешь не разуваться, – говорю я ей, но Юлька слишком примерная девочка и она, конечно же, снимает свои туфельки на шпильках (ну куда ей ещё и шпильки, у неё и ножки как шпильки, и она сама как шпилька), надевает мягкие тапочки и идёт за мной в комнату. - Чай будешь? – Сажаю я её на кровать. – С заменителем, я же знаю про диабет. - Ах, да про диабет, - ухмыляется она. – Дело в том, врач сказал, что он у меня как бы есть, но как бы его нет. - Не поняла. - Да. Диабет вроде не лечится, но мой организм как-то восстановился, говорят, что побочное влияние вируса на организм до конца не изучено. - Так может у тебя ещё и лёгкое отрастёт. - Не-е-е-ет, - смеётся Юлька и показывает мне свой шрам. У неё самый миленький и аккуратненький шрам на всём белом Свете. Он совершенно её не портит, скорее украшает. Её вообще невозможно ничем изуродовать, такая она идеальная. - Хоть я не удивлюсь, если что-то подобное случится. Врач вообще сказал, что у меня сейчас здоровье лучше, чем когда-либо в жизни, лучше, чем до операции и чем до химиотерапии. - Похоже, этот мир исправляется. - В смысле? - Ну в смысле, мы же думали с тобой, что он безнадёжен, а теперь он исправился и заслужил тебя. - Да, похоже, - смеётся Юлька. А я сижу и глажу её по руке, ну не могу я перестать её гладить, слишком сильно я её люблю, слишком сильно её хочу. Слишком больно мне было, когда её не стало, и теперь я на седьмом небе от счастья, что она вернулась. - А что было после того как нас разлучили на крыше? – Спрашиваю я, наконец. - Я укатила в реанимацию, как и ты, только я там чуть дольше лежала. А как вернулась – то узнала, что тебя уже выписали. Меня выписали всего через пару часов после тебя. В журнале регистрации я видела твой адрес. Я не стала звонить родителям, хотела им сюрприз сделать, и позвонила своему парню. Но по пути домой я поняла, что никогда его не любила, как я тебя люблю. - И ты ему во всём призналась? - И я ему во всём призналась. Ты не поверишь, но он меня понял. Он даже сознался в том, что всегда считал меня лесбиянкой. - Вот видишь, все вокруг давно это знали. - Да, но он такой хороший, через своих друзей уточнил твой домашний адрес, у него в ментовке двоюродный брат работает. Ну, а сейчас он ждёт меня внизу. - Это же здорово, пускай сюда заходит! - Не-е-е, я же ещё дома не была, а он обещал меня домой закинуть. - Я сама тебя закину, я отлично вожу и машина у меня есть, мамкина. Она мне разрешает её брать. Ты же теперь моя девушка, а значит, я должна тебя на машине возить, он же не олень какой-то, чтобы тебя обслуживать. - Но он такой хороший. - Тем более. Звони ему и говори, чтобы уезжал, а я сама отвезу тебя домой. - Ну ладно, - послушно набирает она номер и говорит со своим бывшим, как всегда сюсюкаясь. Обожаю эту её манеру говорить, вот сидела бы и смотрела сутками на неё как на картину, любовалась бы ею, слушала её голос. Мне к ней даже прикасаться не надо, чтобы от неё кайфовать. - Да, - говорит она. – Спасибо, что подкинул, меня больше ждать не надо, меня Ирочка отвезёт… какая Ира, ну Ирка, моя девушка… ну всё… целую в щёчку. – Она кладёт трубку и говорит. – Сказала. А я к окну подбегаю и просматриваю двор: - А где он машину ставил? - Да там, за углом, мы не знали где запарковаться. - Ладно, - беру её за руку. – Хочу тебя со своей мамкой познакомить. - Да мы уже познакомились, - опять стесняется она. Господи, какая же она стесняшка. - «Привет-привет» это не знакомство. Она даже не знает, кто ты, хочу вас по нормальному друг другу представить. - А она тебя из дома не вышвырнет за то, что ты встречаешься с девушкой? - Моя? Не-е-ет, она прогрессивных взглядов. Кстати, если твои тебя вышвырнут – можешь переезжать ко мне когда угодно, у меня по полгода хата стоит свободна. - Мои никогда так со мной не поступят. Кем бы я не была, хоть больной, хоть СПИДозной, хоть покалеченной, моя мама всегда меня примет. - А моей просто похер, это другая крайность, - смеюсь я, беру Юльку за руку и мы подходим к матушкиной двери. Стучусь в неё трижды. - Да-да, - говорит она и сама открывает нам дверь. Мы заходим к ней, Юлька немного стесняется, но я крепко вцепилась ей в руку и не отпускаю. - Мам, хочу тебя кое с кем познакомить, - говорю, а сама волнуюсь. Я же, как-никак, матери представляю свою избранницу. И какая б она не была, а всё же мама. - Мам, это Юля, мы любим друг друга. И Юлька добавляет: - Я люблю Ирочку, люблю вашу дочь. Мамка на пару секунд застывает, а после выдаёт: - Не скажу, что ожидала этого, но чего-то такого я от тебя ждала. – Несколько секунд она смотрит на Юлечку и, наконец, кивает. – Я одобряю, Юля хорошая девочка, это сразу видно, а значит, она будет хорошо на тебя влиять. И, возможно, ты не наделаешь тех же ошибок, которые я в твоём возрасте совершила я, те за которые мы всю жизнь расплачиваемся. - Спасибо, мам, люблю тебя, - лезу я обниматься к ней. И она обнимает меня, а после замечает Юльку, стоящую рядом как бедная родственница. - Иди к нам, - подзывает она её, и мы обнимаемся втроём.