***
Солёный морской ветер ударил в лицо, и Дун поморщилась. Она любила воду — как можно иначе, когда растёшь там, где Янцзы встречается с Ханьшуй, и каждые выходные проводишь на грязных песочных пляжах, подбирая зелёное бутылочное стекло и рассматривая сквозь него запылённое солнце? Она любила воду, но терпеть не могла море. Оно её пугало: безграничное, необузданное, шумное, резко пахнущее. Солнце на Чеджу тоже палило нещадно, к тому же Дун сильно укачало на пароме. Она приподняла клетку с Нань-Нань, проверяя, как у той дела. Кошка мирно посапывала: её, в отличие от хозяйки, не беспокоило ничего на этом свете. Иногда Дун ей ужасно завидовала. Дун огляделась вокруг: морской вокзал был почти что пуст, если не считать нескольких одиноких стариков, лениво перебирающих ногами. Один из них вытащил из кармана пачку сигарет и закурил: ноздри Дун тут же расширились, пытаясь уловить знакомый, успокаивающий запах. Себе-то она купить ничего не успела, а её домашние запасы мама конечно же уничтожила, не сказав ей ни слова. Их безмолвная борьба продолжалась с тех пор, как Дун исполнилось пятнадцать. Сейчас Дун явно проигрывала. Она сжала кулаки и быстрым шагом подошла к старичку, который пристроился на скамейке, подставив изборождённое морщинами лицо беспощадному солнцу. — У вас…сигареты не найдётся? — спросила она, мучительно припоминая корейские слова. Старик бросил на неё презрительный взгляд, поднялся со скамьи и похромал прочь. — Хань Дун! — донеслось откуда-то справа, и Дун, повернувшись, прищурилась. Первым делом она увидела худющие, длиннющие ноги в старых джинсовых шортах. Все в царапинах, да синяках — Дун хмыкнула, уж она бы себе так не позволила издеваться над собственным телом. — Добро пожаловать! — двоюродная сестра заключила её в свои крепкие объятия. — Ой, а что это там у тебя? Кошечка? — Нань-Нань, — неохотно представила её Дун. — А ты-Гахён? Девушка громко расхохоталась и тряхнула длинными обесцвеченными волосами, от которых у Дун закололо в сердце: ей-то уж мама такого бы никогда не позволила. — Гахён сегодня с мамой убежала работать, — говорит девушка. — Меня зовут Юхён, помнишь? Мы с тобой лет десять назад виделись. Добро пожаловать на Чеджу! Она воровато оглянулась вокруг и вдруг нырнула рукой в свой выцветший топ. Дунь смущённо опустила глаза, а когда подняла, то увидела на протянутой ладони помятую пачку. — Я слышала, ты куришь, — сказала Юхён и широко улыбнулась. — Подарок от меня с Гахён! Дун вдруг подумала, что сможет сдружиться со своей сестрой. Она поставила клетку с Нань-Нань на землю и распечатала пачку. Похлопала по карманам в поисках зажигалки — не нашла, но к счастью в джинсах завалялся старый коробок отсыревших спичек. Подкурив с пятой попытки, Дун сделала глубокий вдох и протянула сигарету Юхён. Та со смехом отказалась. — Нам нельзя, — объяснила она. — А то нырять не получится. Дун не была уверена, что правильно поняла, но переспрашивать не стала.***
Комнатка Дун досталась маленькая и скрипучая, зато своя. Дома Дун делила гостиную в крохотной квартирке с мамой — больше на зарплату медсестры позволить было нельзя. А тут — раздолье. Правда, везде пахло солёным: первым делом Дун захлопнула окно и задёрнула штору, сшитую из разноцветных лоскутов. Юхён наблюдала с ней с любопытством. — Мы проветрили, чтобы ты в пыли не задохнулась, — объяснила она, поймав на себе вопросительный взгляд Дун. — За уборку чердака Гахён отвечает, но её дома не застать — вечно на пляж убегает. — И чего там хорошего, — пробормотала Дун, открывая клетку и выпуская Нань-Нань на дощатый пол. Кошка обнюхала воздух и осторожными, медленными шажками подошла к Юхён, чтобы потереться об её ноги. — Ты ей нравишься, — с удивлением подметила Дун. — Обычно она ни к кому, кроме меня и мамы не подходит. — Я всем нравлюсь, — простодушно объявила Юхён. — А ты что, пляж не любишь? Мама говорит, ты на реке выросла. — Река — дело другое, — Дун быстро моргнула, сдерживая вдруг выступившие на глазах слёзы. — На море страшно. — Вот так дела, — Юхён выглядела расстроенной. — А мы тебе вечеринку-сюрприз приготовили, — она тут же прикрыла рот ладонью. — Ах, Ким Юхён! Дун не смогла не улыбнуться. — Так уж и быть, — сказала она. — Только Нань-Нань пойдёт со мной. Кошка мяукнула, подтверждая слова хозяйки. Юхён протянула руку и осторожно погладила Нань-Нань по пушистой голове. — Конечно! Может, Минджи приведёт Черри… — А обед у вас тут подают? — перебила её Дун. Её живот громко заурчал. — Следуйте за мной, — важным тоном произнесла Юхён и поманила пальцем.***
Дун посмотрела на разваренную рисовую кашу с сомнением, а потом перевела взгляд на Юхён. — Это точно можно есть? — спросила она робко. Юхён гордо задрала нос. — Я сама приготовила! А морских ушек Гахён наловила… — Кто посмел упомянуть моё имя! — глухой голос вдруг раздался из-за окна, напротив которого удобно устроилась Дун. Она подскочила от неожиданности, а в следующую минуту уронила свою ложку в миску. В окне показалось нечто зелёно-коричневое, похожее на клубок спутанных змей, на которых кисточкой кто-то нанёс сотню белых пятнышек. Нечто затряслось, а потом захохотало диким смехом, и Дун в страхе вцепилась в плечо Юхён. — Шуйгуай*! — заорала она в страхе. Юхён сперва напряглась, а потом прыснула и подскочила, чтобы открыть ставни. — Ты чего, совсем с ума сошла?! — голос Дун чуть ли не сорвался на визг, когда чудище влезло в комнату. — Гахён-а, хватит пугать Дон-Дон, она так от нас уже сегодня сбежит, — Юхён вытирала слёзы, выступившие от смеха. Чудище же сбросило на пол голову, оказавшуюся большим комком морской капусты, и предстало перед Дун в человеческом виде. Невысокая, крепко сбитая девчушка с обгоревшим на солнце лицом и короткими, жесткими волосами, на которых поблёскивала морская соль. Облачена она была в тесный, облегающий гидрокостюм, в руках сжимала жестяное ведро, от которого несло рыбиной. Девушка посмотрела на Дун с сомнением и вдруг широко улыбнулась, обнажая белоснежные зубы, так контрастировавшие с её тёмной кожей. Дун поморщилась и отступила. — Привет, Дон-дон! — радостно воскликнула она и поставила ведро на стол. — Меня Гахённи зовут! Она тут же принялась стягивать с себя костюм, под которым — вот ужас — ничего не было. Дун вспыхнула и тут же отвернулась, в то время как Юхён поторопилась прикрыть нерадивую сестрёнку длинной рубашкой. — Ты чего, — шепнула она Гахён; та только отмахнулась. — Все свои ведь. А ты опять чонбокчук наварила? Сколько можно есть одно и то же? — А сколько можно ловить одно и то же? — Сама бы шла да ловила, раз уж такая умная! Всё время от нас бегаешь, никак тебя не заставишь, тебя ведь все наши ждут. Особенно сама знаешь кто, — Гахён подмигнула. — Я Дон-Дон сегодня встречала, — обиженно проговорила Юхён. — А что, она тебе сама сказала? Ну, что ждёт меня… Гахён, теперь облачённая в длинную клетчатую рубаху, проигнорировала вопрос сестры, а вместо этого похлопала Дун по плечу. — Чего тебе, — злобно огрызнулась та. — Ты это, прости, — Гахён почесала в затылке и неловко улыбнулась. — Не хотела тебя так пугать. — Но испугала, — Дун вернулась на своё место и, подняв с пола ложку, принялась медленно поедать кашу. Гахён пристроилась рядышком — когда Дун отодвинулась, она бесцеремонно вторглась в её личное пространство снова, не оставляя путей к отступлению. — Кто будет чай? — спросила Юхён. — Я, я! — громко прокричала Гахён. Дун зажмурилась: как можно быть такой шумной? — Сегодня вода такая холодная была, у меня чуть сиськи…- она глянула искоса на Дун и быстро исправилась, — грудь не отмёрзла. — У тебя-то? — фыркнула Юхён. — У тебя же лава по венам бежит. — Ты бы поплавала в бухте несколько часов на таком ветру, — возразила Гахён. — Зато посмотри, сколько словили. Она указала на ведро. — Это для дома, а остальное мама с девчонками продают. Юхён показала большой палец и подошла к Гахён, чтобы запечатлеть короткий поцелуй на её лбу. — А ты, Дун, — вдруг обратилась к ней Гахён. — Любишь рыбу? Гребешки? — Я море не люблю, — в который раз повторила Дун и зашипела: Нань-Нань вдруг решила выпустить коготки прямо ей в бедро. Затем, как ни в чём ни бывало, она прошествовала к Гахён и свернулась клубком у неё на коленях. Вот маленькая пушистая предательница! — Ну и зря, — Гахён принялась шумно дуть на чашку обжигающе горячего чая, которую ей подала Юхён. — Ты ведь на жемчужинку похожа. — Чего? — переспросила Дун и почувствовала, как к щекам опять приливает кровь. Дурацкий румянец. — Такая вся белая, — Гахён набила рот кашей и понимать её теперь было совсем невозможно. — Ну ничего, мы это скоро поправим. Дун фыркнула.***
К вечеру ветер окреп, и Дун мёрзла даже сидя вплотную к потрескивающему костру. Тем удивительнее ей было смотреть на девушек, бегавших по пляжу в одних шортах и тонких футболках, или полупрозрачных шифоновых платьях: у них, казалось, не было никаких забот. Может у них всех, как выразилась Юхён, лава по венам бежит? У Дун по венам бежал ледяной горный источник. Приняли её, правда, довольно тепло: Юхён выстроила четверых подруг в шеренгу и представила по одной. Это — Ли Юбин. Она будет строить дома на острове, а пока помогает маме Юхён и Гахён справляться с покупателями в занятые дни. Юбин отдала честь и протянула Дун зефир на палочке. Это — Ли Шиён, она немножко того, но ты её не бойся. С нами ныряет почти каждый день, у неё глаз намётанный. Шиён оскалилась, а потом вдруг улыбнулась, из ощетинившегося злобного волчонка мгновенно превратившись в милейшего щенка. Это — Ким Бора. Она у нас самая громкая, всех торговцев перекричит. Мама говорит, что мы до сих пор выживаем только благодаря ей. Бора обхватила Шиён за талию и крепко прижала к себе, сверля Дун взглядом, будто говоря ей: «Моё!». Дун и не претендовала. А это… Юхён договорить не успела: Ким Минджи, безупречно стройная, до боли красивая, в коротком летнем платье и шортах-велосипедках, повалила её на песок и принялась щекотать. — А это Ли Гахён, твоя будущая жена, — сказала Шиён, и все девчонки захихикали. Гахён густо покраснела, махнула на всех рукой и утопала к морю, поднимая за собой клубы песка. — Какая чувствительная, — заметила Бора, пристраиваясь у костра. Шиён присела тут же, рядышком. У Дун дрогнуло сердце: эти двое двигались прямо-таки в унисон, будто не существовали по отдельности. У неё такого никогда ни с кем не бывало. У неё и друзей-то особо не было. — Как Юхённи дразнить, так это всегда пожалуйста, — добавила Шиён. — А сама-то. — А сама чего? — вырвалось у Дун, хотя ей ничуть не было интересно. — У неё твоя фотка под подушкой лежит, — мечтательно протянула Юхён. — Стащила у мамы, как только у них в доме появилась. Ты бы её видела, когда мы ей новости о твоём приезде сообщили. У неё чуть уши не сгорели. Дун уставилась на море, где фигурка Гахён была совсем-совсем маленькой: она отошла от берега достаточно далеко, а потом и вовсе скрылась под волнами. Дун и не заметила, как от волнения подскочила, пытаясь выискать девушку среди беспокойной морской глади. — Да ты так не бойся, — успокаивающе-бархатным голосом проговорила Минджи, присоединяясь к посиделкам у костра. Юхён всё ещё пыталась вытряхнуть песок изо всех складок одежды. — Она ведь с самого детства ныряет. — Темно, — жалостливо протянула Дун. Бора похлопала её по плечу и протянула ей стаканчик, от которого остро пахло мандаринами. — Гахён быстрее на суше потеряется, чем в море, — сказала Юбин, и все остальные девочки закивали. — Дай ей немножко охладиться. «Немножко» длилось больше часа. Голова Гахён то показывалась над водой, то вновь исчезала: Дун неожиданно для себя нашла это занятие весьма интересным, а главное — успокаивающим. Всё равно, что наблюдать за дельфинами в океанариуме. Нань-Нань дремала у неё на коленях, Дун и саму клонило в сон от выпитого алкоголя. Она никогда не была из тех людей, которых алкоголь бодрил. Девочки разбрелись в разные стороны: Бора и Шиён куда-то исчезли, а Минджи с Юхён и Юбин строили огромный песочный замок почти у самой кромки воды. На небе сверкающей гроздью высыпали звёзды, и Дун смотрела на них с открытым ртом. Дома, в Ухане, звёзд было не видать. Дун задремала, а проснулась от того, что кто-то набросил на её плечи толстое полотенце. Гахён смотрела на неё своими большими блестящими глазами, не моргая. Дун подвинулась, освобождая девушке место возле костра. — Спасибо, — почти шёпотом проговорила Гахён и, присев, принялась выжимать свои волосы на песок. — Не замёрзла? — спросила Дун. Гахён вопросу будто бы удивилась, но ничего не ответила. Они сидели так, молча. Дун больше не хотелось спать: было тяжело, когда Гахён была так близко со своей кожей, пахнувшей солнцем и дурацкой милой родинкой на носу. — Дон-Дон, — вдруг позвала Гахён. — Я тебе кое-что принесла. Она выудила из кармана что-то маленькое: Дун пришлось прищуриться, чтобы как следует разглядеть. — Только что поймала, — гордо сообщила она и вложила жемчужину в ладонь Дун. — Для тебя. Я знаю, ты переживаешь за маму и все дела. Мы все переживаем, но она справится. Вы, Хань, сильная семейка, — Гахён продемонстрировала кулак. Дун вдруг всхлипнула, её плечи задрожали. Глаза Гахён расширились от испуга. — Ну вот опять я! — в отчаянии воскликнула она. — И даже жемчужина не помогает. — Она прекрасна, — Дун шмыгнула носом. — Ты прощена за свою дурацкую выходку. — Вот и здорово, — Гахён потянулась к Дун, чтобы взять её за руку, но вдруг передумала и отодвинулась. — Время позднее, надо домой идти. И все разбежались, как обычно. Где эти двое… Она оглянулась по сторонам и вдруг ехидно улыбнулась. — Пойдём со мной, — позвала она Дун. — Я тебе кое-что покажу. Дун повиновалась не без ропота: сперва ей не хотелось двигаться с места, но Гахён настояла. Они побрели вместе по холодному песку. Нань-Нань осталась дремать у костра. Когда они добрались до небольшой укромной рощицы, невесть откуда выросшей на пляже, Гахён указала на валун, прикрывавший вход в закуток. — Только тихо, — предупредила она и, присев за камень, высунула голову сверху так, что видно было только её глаза и широкий лоб. Дун последовала её примеру и сначала не поняла, на что она должна была смотреть. Но потом лунный луч упал на середину окружённой кустами и низкими деревьями небольшой полянки, и Дун закусила губу. Шиён сидела на земле, а Бора — на Шиён, обвив руками её шею. Руки Шиён тем временем медленно опускались по обнажённой спине её девушки — футболка Боры лежала тут же, на земле. Дун знала, что должна отвернуться, но не могла оторвать от увлечённых друг другом девушек. Она не сразу почувствовала, как Гахён осторожно сжала её руку. — Видала? — прошептала она. — И вот так всегда… Дун вдруг захотелось прикоснуться к Гахён так же, как Шиён прикасалась к Боре: нежно, почти невесомо, но уверенно. Дун замотала головой, пытаясь прогнать дурацкие мысли, но было поздно: Гахён уже прочитала всё в её глазах. Она потянулась к Дун, а та в последний момент струсила и сделала шаг назад, совсем забыв о том, в каком неудобном положении они ютились за валуном, и что они, собственно, подглядывали за Шиён и Борой. Гахён, рассчитывающая на поддержку Дун, промахнулась и приземлилась на четвереньки с громким треском (подсобила сухая трава и ветки с сучками), привлекая к себе всё внимание. — ЛИ ГАХЁН! — взревела Шиён и, подскочив с места, бросилась вдогонку за Гахён. Бора тем временем подобрала свою рубашку и подмигнула Дун. …Дун бросилась вслед за Гахён, но алкоголь и сонливость одолели её до такой степени, что она плелась. Когда она наконец добралась до костра, то увидела, что Шиён лупит Гахён полотенцем. Дун дёрнулась было вперёд, попытавшись перехватить полотенце и извиниться перед разъярённой Шиён, но её правая нога застряла в песке, и Дун растянулась прямо перед костром. Доли секунды хватило, чтобы её растрёпанные волосы (впервые в жизни она не заплела их в косу!) занялись огнём. Гахён громко закричала и, выдрав полотенце у ошарашенной Шиён, набросила его на голову Дун. — Нам всем конец, — коротко резюмировала Юбин.***
Дун тихонечко подвывала, пока тётя Ким наконец не выдержала. — Ну чего ревёшь, как побитая собака? — сурово спросила она и сбрила последнюю пострадавшую прядь. — Мы тут всю жизнь с короткими волосами ходим и ничего. — С короткими! — протянула Дун. — Не лысые ведь! Девочки, столпившиеся возле стола, синхронно вздохнули. Шиён заплакала, Бора утешающе потрепала её по щеке. — Это всё моя вина, — всхлипывала Шиён. — Прости меня, Дон-Дон. Дун разревелась ещё громче. — Я тебе смотри вон сколько волос оставила, — тётя Ким ткнула в лицо Дун маленькое треснутое зеркальце. — В такую погоду самое то. Дун отвернулась, не желая смотреть на свою обритую голову. Она подхватила Нань-Нань подмышку и отправилась в свою комнату, где продолжила реветь, но уже тихонечко. Дурацкий остров, дурацкое море и дурацкая Ли Гахён! Заснула Дун в слезах, положив одну руку на мурчавшую Нань-Нань. В другой руке она сжимала пойманную для неё жемчужину.***
Дун заявила, что из комнаты не выйдет, пока волосы не отрастут. Целых три дня её никто не трогал, а потом девочки стали приходить по одной или по двое (конечно, Бора и Шиён никогда не расставались) и пытаться выманить её разными способами. Конфеты ей таскали. Любимое блюдо приготовили (Дун удержаться не смогла и тарелку опустошила). Привели Черри и Пай и заставили их танцевать под окном. Дун гордо подняла над головой Нань-Нань, демонстрируя, что никакие собачки, даже самые милые, ей не нужны, когда у неё есть такая кошка. Только вот Гахён нигде видно не было. Дун не хотела себе в этом признаваться, но глазами всегда выискивала только её одну и никак не находила. Должно быть, девушка дневала и ночевала на пляже, потому что какое ей дело до плаксивой гостьи да ещё и с таким уродливым ёжиком на голове. На восьмой день Дун никто не беспокоил: во всём доме вдруг воцарилась тишина. Завтрак, обед и ужин были доставлены в обычное время, но за дверью Дун никого не увидела. Она пыталась было взяться за книжку Мо Яня, которую давно откладывала в сторону, но слова расплывались перед глазами. Дун выглянула в окно: на улице собирался шторм, значит ни о какой добыче речь идти не могла. Привычным жестом Дун погладила жемчужину, лежавшую в кармане и закурила последнюю сигарету из подаренной пачки. Куда все испарились? На девятый день она проснулась, когда солнце уже было за горизонтом. Голова её трещала от напряжения, так что она не сразу распознала в странном, тревожащем её звуке стук в дверь. Первой заговорила Шиён: — Мы пришли ещё раз извиниться и сказать… Слушай, нам правда всё равно, как ты выглядишь. Ты нам нравишься, и мы хотим гулять с тобой на пляже. Только не подглядывай больше за нами с Борой, — глухой удар, и Шиён обиженно замычала. Дун едва удержалась от смеха. — Да, сестрёнка, — присоединилась Юхён. — Выходи давай. Мы сегодня будем в кости играть, ты должна видеть, какая Гахён смешная, когда проигрывает. При упоминании Гахён Дун прильнула к двери. — Открывай! — сказала Юбин. — У нас тут сюрприз. Дун шумно вздохнула и потянула дверь на себя. — Вы чего, — пробормотала она, как только увидела девочек. — Совсем с катушек съехали? — А мне нравится, — Бора провела ладонью сначала по своей бритой голове, а потом по голове Шиён. — Мы как мафия. Нижняя губа Дун задрожала. Длиннющая коса Юхён, аккуратное каре Юбин… Пять девчонок стояли перед ней и улыбались, словно хвастаясь своими новыми короткими стрижками. — А Гахён…- Дун не успела договорить, как младшая выступила из-за спины Юхён. Её волосы были самыми короткими, не больше сантиметра. — Это она нас всех подбила, — с гордостью сказала Минджи. — Наша Ли Гахён. Шиён что-то шепнула ей на ухо, и она закивала. — А теперь мы пойдём, — объявила она и схватила Юхён за руку, отчего та вся зарделась. — Гахён с тобой поговорить хотела. Присоединяйтесь к нам, когда закончите, мы пока чай поставим. Первым делом Гахён распахнула окно, приглашая внутрь прохладный предгрозовой ветер. Удивительно, но в этот раз Дун не возражала. — Затух у тебя тут воздух совсем, — объяснила Гахён и присела на кровать. Дун подошла к ней и осторожно погладила по колючим волосам. — Дурочка, — ласково сказала она. — Сама такая, — обиженно протянула Гахён. — На девять дней заперлась! У тебя между прочим очень голова красивая, и никто бы даже внимания не обратил. А ещё так нырять удобнее. — Я не умею нырять. — А я тебя научу. Небо за окном потемнело, и первые тяжёлые капли ударили об крышу. Дун присела на кровать рядышком с Гахён. — А правда, — спросила она, — что ты с моей фотографией спишь? Гахён гордо задрала голову. — Правда. И чего? Нельзя что ли? Ты там на русалку похожа. — Я не знаю, хорошо ли это. Первый раскат грома ударил так резко, что Дун чуть не подскочила. Гахён положила руку ей на колено, успокаивая. — Очень хорошо. Они ведь из моря, а море я люблю, — Гахён вдруг зажмурила глаза и вытянула губы трубочкой. — Ты чего, — прыснула Дун, но ближе подвинулась. Нань-Нань наблюдала за всем этим с ленивым любопытством. — Целовать не будешь? — обиженно спросила Гахён. — Я ведь тебе жемчужину поймала. Ночью. В воздухе пахло электричеством и солью. От Гахён пахло солью и морской капустой, совсем ничего приятного. Только почему-то Дун не могла подумать о запахе, который нравился бы ей больше, чем этот. — Буду, — сказала она и подалась вперёд. Сперва промахнулась, а потом нашла пухлые, потрескавшиеся губы своими. На мгновение прервалась, чтобы взглянуть на круглое лицо с раскрасневшимися щеками. — Ух ты, — сказала Гахён. — Потруднее будет, чем дыхание на две минуты задерживать. — На две минуты? — удивилась Дун, и тут уже Гахён её поцеловала. Вроде бы неумело, а осторожно провела языком по внутренней стороне губы, вызывая у Дун целую гамму противоречивых чувств. — А поймаешь ещё жемчужину? — спросила Дун через пять минут и быстро поцеловала Гахён в мочку уха. — Да я тебе всё море в бутылку поймаю, — пообещала Гахён. — Ты только маме про жемчуг не говори. — Не скажу, — Дун улыбнулась. — Это будет наш секрет. Гахён провела рукой по своему ёжику и расплылась в улыбке. *шуйгуай - водный монстр (кит.)