Треугольник

      Soundtrack: DAKOOKA - Гордо       Секунды превращались в минуты, минуты перерастали в часы, часы — в сутки. Вики не знала, сколько времени провалялась в бреду, смотря ужасный калейдоскоп отвратительных картин и кошмарных видений. Изредка приходила в себя, на пару секунд буквально, видела размытые знакомые силуэты, но сил осознать, кем были её полуночные визитёры, не было ни грамма. И оставалось только скулить до хрипа и метаться по мокрым простыням, сбивая одеяло, а на рассвете успокаиваться в чьих-то сильных руках.       Спину нещадно ломило, а тело совсем не слушалось, когда она, наконец, смогла открыть глаза, приходя в сознание. Знакомый потолок встречает её болезненной белизной, и Вики прикрывает глаза, убирая растрепавшиеся волосы с мокрого лба. Чувствует подступающую тошноту, закручивающуюся в желудке, и становится дико противно от того, как холодные влажные простыни липнут к нагому телу, будто делаясь второй кожей. Сил даже подняться с кровати нет, и Вики беспомощно поворачивает голову в поисках опоры, вдруг задевая взглядом свои обновлённые крылья. И память вдруг лавиной опускается на истощенный разум.       Вечеринка. Танец. Люцифер.       Поцелуй. Фенцио. Исключение.       И дальше — тьма. Вики даже не пытается вспомнить, что было после — как она оказалась здесь и почему абсолютно голая лежит на хлопковых голубых простынях в его доме. Думать не хочется ни о чем, а ещё больше хочется обратно погрузиться в сон и больше никогда не проснуться.       Легкие шаги откуда-то справа оповещают Вики о том, что она явно здесь не одна. И от этого тошнота сильнее подкатывает к горлу, и сдерживать её становится всё сложнее. Вики отворачивается к стене, сжав зубы, чтобы не застонать от боли в спине. Поганые безжизненные крылья грудой костей валяются где-то позади, и ангел даже закрывает глаза, чтобы не видеть своё уродство. Одинокая хрупкая слезинка непроизвольно скатывается из-под дрожащего века, и Вики обещает себе — как только встанет на ноги, обязательно отрежет, вырвет с корнем и сожжёт безобразное нечто за спиной.        На кухне кто-то хозяйничает, шурша пакетами и хлопая дверцей холодильника. От одной мысли о еде желудок предательски урчит, но Вики чувствует, что сейчас даже кусок хлеба встанет в горле, и только облизывает пересохшие губы.       Голода нет, а вот жажда мучает безжалостно, и ангел открывает глаза в надежде, что на тумбочке кто-нибудь позаботился оставить стакан воды. И о чудо — он там действительно стоит, маня своей прохладной влагой. Вики тянет руку и морщится, не удержав жалкий стон от внезапной вспышки боли, прострелившей лопатку. Припадает потрескавшимися губами к заветной жидкости и жадно глотает, залпом осушая весь стакан. Вода стекает по подбородку, капает на постель, но Вики ничего не чувствует, кроме крошечного облегчения от холода, стекающего в пустой желудок.       Ставит стакан обратно, вытирая рукой мокрый подбородок, и падает обратно на подушки, закрывая глаза и ощущая, как даже это простое действие выкачало все силы. Грудь словно придавило бетонной плитой, а ледяные ноги покрываются испариной, когда она слышит, как незнакомец, очевидно, услышав её телодвижения, направляется в комнату.       — Вики?       Она распахивает глаза, не ожидая услышать его голос здесь. Смотрит безжизненно в потолок, хоть и удивлена немного, что появился архивариус, а не хозяин дома. Сил удивляться нет, как нет их и на то, чтобы открывать рот и разговаривать. Да и не хочется, по правде сказать, ничего. Хочется пролежать так до самой смерти.       — Как себя чувствуешь? — снова спрашивает он, подходя ближе. Смотрит на ничего не выражающее осунувшееся лицо и бледную кожу и думает, что ей сейчас нужен хороший земной доктор, но никак не книжный червь вроде него.       Вики закрывает глаза и отворачивается от мужчины, не говоря ни слова и даже на него не взглянув. Сжимает веки в отчаянной попытке снова провалиться в беспамятство, чтобы остаться там навсегда, чтобы спокойно умереть в одиночестве во второй раз уже окончательно и бесповоротно. И не слышать эту гадливую жалость, сочащуюся из каждого слова стоящего над ней демона.       — Принесу тебе поесть, — вздыхает он и снова уходит на кухню, оставляя её одну.       Гремит посуда, щёлкает конфорка электрической плиты, а вода из-под крана не перестаёт шуметь. Хлопает дверца холодильника, размеренно стучит нож о разделочную доску, и какая-то жидкость щедро плещется в стакан. Все эти звуки Вики отчётливо слышит даже через плотность одеяла, что она натянула на самую голову, и это ужасно раздражает. Так сложно оставить её умирать в тишине, не действуя на нервы бесполезным шумом?       Шипя от боли в спине и откидывая одеяло обратно, ангел понимает, что уснуть снова не сможет. Но и лежать без сил, наблюдая за жизнью со стороны, невыносимо. Каждый раз видеть прекрасные сильные крылья демона и оборачиваться на своё перепончатое недоразумение. Напоминать себе о своём позоре и чувствовать невыносимую тоску в сердце, которую не унять ничем.       Веселая её ждет бесконечность.       В горло словно насыпали песка, жажда возвращается с новой силой, и Вики недовольно ворочается в постели, борясь с желанием позвать Маарифа. Глотает вязкую слюну, с силой проталкивая её в сухую глотку, и не перестает облизывать потрескавшиеся губы. Кажется, если бы Вики и захотела сейчас сказать хоть слово, всё равно не смогла бы — так сильно распух язык и саднит нёбо. Но думать о том, как жалко сейчас она будет выглядеть, выдавливая из себя писк о помощи, ещё больше невыносимо.       Пересиливая себя, Вики приподнимается на локтях и опускает холодные ступни на пол. Придерживает одеяло, держась за него как за последний оплот своей адекватности, и пытается сесть, но спина ещё слишком сильно болит, а крылья не двигаются, мёртвым безобразным грузом покоясь на постели. Вики тянется вперед, чувствуя, как от боли слёзы выступили на глазах, и тело начинает снова лихорадить, но упрямо поднимается, цепляясь пальцами за спинку кровати. Из последних сил держится обеими руками, сжимая зубы, и, наконец, садится, тяжело дыша, будто десятикилометровый марафон пробежала. Проклинает чёртовы крылья и тех, кто придумал, что у ангелов они должны быть такими тяжёлыми.       — А попросить никак было? — недовольный голос сзади венчает апофеоз ангельской упрямости, и Вики хмурится, стараясь не показывать, как ей больно. Молчит, отвернувшись к окну и желая только, чтобы архивариус убрался куда подальше, потому что видеть его и принимать его помощь было чересчур унизительно. Как будто она калека при смерти, которой нужен ежесекундный уход. Хотя…       Вздохнув, мужчина подходит ближе, садясь рядом и обнимая её одной рукой за талию, а другой подхватывая колени. Закидывает её руку себе на шею и произносит шёпотом, словно извиняясь:       — Сейчас будет немного больно.       Медленно поднимается, чувствует, как она дёргается от того, что крылья натянули кожу спины, и из ранок тут же побежала кровь, пропитывая одеяло. Но Вики стойко молчит, поджав губы, не показывая своей боли от того, что крылья волочатся по полу бесполезным мусором, и архивариус просто поражается её выдержке. Как можно быстрее преодолевает расстояние до дивана и усаживает девушку на подушку, стараясь не задеть ничем её крылья.       — Знаешь, мне нужно перевязать раны, — Маариф вопросительно смотрит на неё, но ответа не получает. Девушка сидит, опустив голову, и волосы скрывают её лицо, поэтому архивариусу остаётся только гадать, слышит ли она его вообще.       — Воды, — пухлые губы размыкаются, и из горла вместо слова вылетает какой-то хриплый вздох, но архивариус тут же щёлкает себя по лбу, подрывается и несётся на кухню, в считанные секунды наполняя стакан.       — Прости, — извиняется он, возвращаясь обратно.       Вики трясущимися руками обхватывает запотевшее стекло, приникая к спасительной влаге. Чувствует себя путником, заплутавшим в пустыне и спустя много дней нашедшим оазис, так жадно пьёт большими глотками, проталкивая воду в пересохшее горло.       Отставляет стакан, часто дыша и чувствуя небольшое, но облегчение. Морщится от того, как архивариус сюсюкается с ней, словно с душевнобольной психиатрической клиники, забирая из рук опустевший сосуд и отставляя его на стол. Деликатно не смотрит на крылья, но всё-таки повторяет свой вопрос насчёт перевязки ран, и Вики, слушая его убеждённые речи, решает, что хуже от его помощи всё же не будет.       В голове проскальзывает безумная мысль попросить мужчину до конца отрезать серые отростки, но ангел тут же соображает, что тот не станет этого делать. Он же весь из себя такой правильный демон, учтивый, обходительный, заботливый. Даже и демоном-то его язык не поворачивается назвать. Скорее — ангел, по воле судьбы заточенный в дьявольскую оболочку.       Вики не препятствует архивариусу, когда тот аккуратно стаскивает одеяло с плеч и откидывает наполовину красную материю в сторону. Достаёт откуда-то новое и накидывает ей на ноги, оставляя верхнюю часть тела обнажённой. Влажную кожу тут же пробирает холодок, принося с собой табун мурашек и мелкую дрожь, и Вики обхватывает себя руками в попытке вернуть былую теплоту.       — Повернись, пожалуйста.       С трудом поворачиваясь, Вики садится удобнее, сгорбившись как старуха, что даже синеющие позвонки хребта отчётливо проступают под тонкой кожей. Почему-то совсем не стесняется своей наготы перед этим мужчиной, безвольно опустив руки и позволяя ему колдовать над саднящими ранками у самых оснований крыльев. Вики чувствует, как он омывает спину от запекшейся кое-где крови и следом наносит жгучую густую мазь, заталкивая её, кажется, почти под кожу, до мяса разрывая итак болезненные рубцы. Снова извиняется за то, что причиняет ещё больше боли, но тут же оправдывается, заверяя, что с этой волшебной пастой раны на спине затянутся за считанные дни, а спину перестанет ломить, мешая двигаться и жить полноценной жизнью.       Полноценная жизнь. Вики усмехается, когда слышит эту фразу. Разве теперешнее её существование можно назвать жизнью? Вечно сидеть взаперти на земле, наблюдая, как идут друг за другом эпохи, меняются поколения, развивается человеческое общество. Не повлиять, никуда не деться и даже не взлететь. Не ощутить прекрасное чувство полета, дающее эфемерную, но всё же видимость свободы. Вечно сидеть в золотой клетке, таская за спиной напоминание собственного грехопадения, и быть настолько одинокой в своём существовании, что от одной мысли о будущем хочется в петлю лезть.       Архивариус перетягивает грудь бинтами, и Вики думает, что зря позволила ему обработать раны. Физическая боль отрезвляет, заглушает душевную, которая сильнее во сто крат, и её не залечить чудодейственными мазями и белоснежными бинтами. Как там говорил однажды Люцифер? Боль — это иллюзия и лишь тренажёр силы воли и характера? А вот и не угадал. Боль — это то, что убивает тебя, с каждым ударом забирая частичку души, оставляя после себя мерзкую пустоту, высасывает из себя все эмоции, подводя к самому краю. И когда-нибудь ты не сможешь больше сопротивляться и сделаешь шаг вперёд, освобождаясь от бесконечных пыток и получая долгожданную свободу.       — Готово, — Маариф делает завершающий штрих, срезая последний узелок. Складывает медикаменты в сумку и накидывает на плечи Вики розовый плед. Тот самый, который украшал софу в его кабинете.       — Спасибо, — всё же выдавливает из себя ангел, удивляясь, насколько всё же закостенели голосовые связки, что даже простое слово даётся с трудом.       Архивариус что-то бормочет в ответ о том, что необходимо будет перевязывать раны каждый день, и что он только рад это делать, но Вики абсолютно точно знает, что он врёт. Кому охота возиться с падшей, залечивать ей раны, готовить обеды и трястись над каждым вздохом? Как будто у него своих дел в Аду нет. Вики даже удивлена немного, что он здесь, и что Люцифер позволил ему здесь быть. Значит, их отношения намного доверительнее и теплее, чем она думала раньше.       Суетясь на кухне, громыхая кастрюлями, чашками и тарелками, Маариф даже не замечает, как Вики встаёт, на трясущихся ногах направляясь в ванную. Неожиданно, но мазь перестала жечь огнем и теперь охлаждала ноющую боль в спине, позволяя делать простые телодвижения. И Вики хочется хотя бы ополоснуть лицо и смыть липкий пот, покрывающий тело недельным слоем.       В зеркале её встречает сутулая исхудавшая девушка. Некогда красивые небесного цвета радужки теперь потускнели, а красные яблоки глаз выдают недавнюю истерику. Фиолетовые круги под глазами, заострившиеся скулы, бледные потрескавшиеся губы — да ты просто мисс Вселенная, Вики Уокер. А грязные спутавшиеся волосы — венец твоей неземной красоты.       Не в силах больше смотреть на себя в зеркало, Вики быстро плещет водой в лицо и натягивает на голое тело махровый халат. В нос ударяет знакомый запах, и ангел с наслаждением вдыхает родной аромат, даже не представляя, что такая мелочь, вроде любимого кондиционера для белья, что она когда-то посоветовала Хосе, может качнуть чашу весов в другую сторону. Сильнее запахивает слишком большой для неё халат и думает, что, наверное, всё самое страшное ещё впереди, если вместо того, чтобы ненавидеть всех вокруг, она радуется запаху альпийских лугов.       — А вот и обед, — улыбается архивариус, когда Вики выходит из ванны. Она не понимает, как, даже в таком состоянии, ему удаётся поднять ей настроение. Улыбается, показывая белоснежные клыки, пока отодвигает ей стул, помогая сложить крылья так, чтобы они не доставляли сильный дискомфорт. Ведёт себя, будто и не случилось ничего вовсе. Будто они всю жизнь являются соседями, и такие вот обеды для них — в порядке вещей.       Ангел силится улыбнуться в ответ, но губы словно застыли, не давая проявить ответную реакцию, и Вики решается только задать волнующий её вопрос:       — Долго я была… — в голове это звучало легче, и она запинается, не зная, как сформулировать помягче то, что выражалось простым и грубым «в отключке».       Улыбка мужчины чуть меркнет, и Вики кажется, что он не хочет отвечать, но всё же отводит синие глаза и, беря вилку длинными пальцами, небрежно бросает:       — Неделю.       Внимательно следит за реакцией девушки, но ей будто всё равно. Не поднимая головы, она флегматично размазывает еду по краям тарелки, словно и не она задала вопрос. Не выдаёт своей реакции и больше ничего не спрашивает, кивнув самой себе.       — Я, конечно, не шеф-повар, но так обижать даже меня некрасиво.       Вики поднимает голову, не понимая, что он имеет в виду. Хмурит брови, вопросительно глядя в радужки цвета индиго, и чувствует себя полной дурой, когда видит, как он с удовольствием жуёт свежий тост и смеется над ней одними глазами.       — Ешь давай.       Кусок в горло не лезет, и Вики с горечью отодвигает тарелку, так и не прикоснувшись к еде. Не хотелось обижать его, но девушка чувствует, что если запихнет в себя хотя бы ложку, то через пять минут все кулинарные шедевры архивариуса запросятся обратно.       — Не хочется.       — Вики, — он вмиг становится серьёзным, откладывая вилку и кладя ладони по обе стороны тарелки, — Ты должна поесть. Ты неделю нормально не питалась, организм сильно истощён. Хоть ангельская сущность и поддерживает силы, но она не сможет делать это бесконечно. В конце концов, — тяжело вздыхает, будто слова даются ему с трудом, — Если устроишь голодовку, придётся кормить тебя силой.       — Маариф, я… — Вики не знает, что возразить и как оправдаться. Спина снова начинает болеть, а жалость в синих глазах, которую неумело скрывает архивариус, можно, кажется, уже тоннами выносить из этого дома. И от этого становится так противно и гадко, что ангел даже начинает злиться, — Ничего не хочу.       — Поешь, и мы обо всём поговорим, если захочешь, — мужчина снова берёт вилку, указывая на её нетронутую порцию.       Но Вики упрямится из возникшего дурацкого желания идти наперекор его словам. Отодвигает тарелку и кое-как поднимается из-за стола, направляется к дивану, вспомнив, что архивариус что-то бормотал про смену грязных простыней. Опускается на подушки, закрыв глаза и откидывая голову на спинку дивана.       — Вики, если ты сейчас же не поешь, мне придётся позвать Люцифера, — предупреждает из-за спины мужской голос, и девушка чуть вздрагивает, услышав его имя. Но почему-то сейчас до странности, пугающей неестественности — всё равно, придёт он или нет. Как будто все чувства выключили по щелчку пальцев, оставив леденящее сердце равнодушие и безучастность к собственной судьбе.       — Зови, — откликается она, зная, что Маариф просто хочет её напугать. Но шутки кончились, Вики теперь бездушная, ненужная Дьяволу кукла, за которой он из извращённого чувства собственности поручил приглядывать своему верному товарищу. Вдруг ещё пригодится?       Почему-то снова хочется плакать, свернувшись в клубок от жалости к себе, а ещё сильнее — убить мерзавца. Задушить голыми руками, наблюдая, как страх плещется в красных глазах, и его жизнь уходит сквозь пальцы. Хочется пристрелить ублюдка, с улыбкой наблюдая, как мозги стекают по белоснежной стене, а под ногами ещё трепыхается неостывшее тело Дьявола. Хочется видеть, как он захлёбывается собственной кровью, голова падает прямо в недоеденный ужин, а руки свисают безвольно, перестав слушаться мёртвого хозяина.       Хочется застрелиться, и забрать с собой того, кто подвел её к этой черте.       И ненависть постепенно наполняет истерзанную душу, настолько сильно впечатываясь в мозг, что завыть хочется от чувства отвратительной несправедливости. Трясти начинает, когда Вики представляет его гадкую ухмылку и победно горящие глаза. Как он придёт сюда, отпуская язвительные комментарии и насмехаясь, унижая и втаптывая её в грязь. Как будет показывать пальцем на падшую, посмевшую влюбиться в демона и понадеявшуюся, что чувства её взаимны. Вики представляет всё это так отчетливо, что злость на выродка скапливается в душе, разливаясь по венам вместо крови и убивая всё прекрасное, что там ещё оставалось.       — Так, всё, — шутливо-серьезный голос отвлекает её, и ангел распахивает глаза, наблюдая, как Маариф садится рядом с тарелкой в руке, — Рот открывай.       — Ты… — Вики и опомниться не успевает, как ложка с ароматным жаркое из курицы отправляется в рот, а архивариус, довольно улыбаясь, касается её подбородка салфеткой, вытирая стекающий сок с уголка губы.       — Я предупреждал, — смотрит добрыми глазами из-под очков-половинок, и отчерпывает новую порцию, и правда готовясь кормить её с ложки, — И Люцифера я всё равно позову.       Вики мотает головой, старательно жуя и проглатывая пищу. Тянется рукой к тарелке, забирая её и показывая, что на такие жертвы идти всё-таки не нужно:       — Ладно-ладно.       С удивлением понимает, что архивариус всё-таки прекрасный повар, и думает о том, что кого-кого, а Дьявола она сейчас хочет видеть в последнюю очередь. И сердце стучать начинает быстрее, а кровь от ненависти закипать сильнее, как только она представляет, что он заявится сюда совсем скоро.       — Не надо звать, — отрицательно кивает Вики.       — В любом случае, он приходит сюда каждую ночь, — пожимает плечами мужчина, словно оправдываясь.       — А ты здесь…       — Ага. Надо же было кому-то за тобой приглядывать.       Ангел откладывает пустую тарелку, отводя взгляд. Вдруг становится так стыдно за то, что Маарифу пришлось бросить все дела и всю неделю выхаживать её, терпя истошные крики. И благодарность за его помощь распускается бутонами первых майских цветов, заставляя щёки чуть порозоветь и поднять взгляд голубых глаз.       — Спасибо тебе, — почти шепчет Вики. Тянется рукой к его, признательно пожимая и неловко улыбаясь самыми краешками губ, — За всё.       — Вики… — он улыбается в ответ, сжимая её маленькую ладошку в своих, и негромко успокаивает, — Ты уникальная девушка. Я просто не смог упустить такой алмаз.       — Совершенно обычная, — смущается она, чувствуя, как он дарит своё тепло. — Ты здесь, потому что Люцифер приказал?       — Приказал, — он усмехается и отводит взгляд, проводя рукой по длинным светлым волосам. — Я бы не так выразился. Люцифер не приказывает мне, скорее… Настойчиво просит. Моё право в любой момент отказаться.       — Почему не откажешься? — допытывается Вики, всматриваясь в его красивый профиль и даже позабыв о ноющей боли в спине, — У тебя наверняка масса дел в Аду.       — Это верно, — соглашается он, грустно усмехаясь, и выпускает её руку, украдкой взглянув на усталое лицо девушки, сейчас светящееся необычайным любопытством, — Но мы же с тобой вроде как… друзья, верно? Если хочешь. Я бы не смог тебя бросить в таком состоянии, даже если бы Люцифер мне ничего не сказал.       — Почему?       — Поразительная дотошность, — улыбается тепло, поднимаясь на ноги. Идёт на кухню, убирает грязную посуду в посудомойку, наливает ароматный чай. Думает о том, что эта удивительная девушка смогла забраться в душу не только к Дьяволу, но и к нему самому, даже не прикладывая к этому особых усилий. Своим острым умом и большим добрым сердцем Вики заставила архивариуса чувствовать к ней своеобразную отцовскую любовь — о ней хотелось позаботиться и её хотелось спасти от той участи, что приготовил Люцифер. И Маариф даже нашёл лазейку в безумном плане Дьявола. Нашёл тот самый ключик для спасения ангельской души и очень надеялся, что когда придёт время — Вики будет готова принять этот дар.       — А ты бы хотела, чтобы вместо меня был Люций? — снова уходит от ответа архивариус, оборачиваясь и прислоняясь бедром к столу. Складывает руки на груди, разглядывая её мёртвые крылья, и сердце от этого снова колет несносное чувство жалости, что Маариф не выдерживает, — Если хочешь, я скажу ему, чтобы сегодня не приходил.       Вики снова горбится, опуская голову, и мужчина не видит её лица, спрятанного за спутавшимися волосами. Молчит, очевидно, раздумывая над его предложением, и, в конце концов, тяжело выдыхает так, что плечи опускаются ещё ниже, будто на них упал неподъёмный груз:       — Хочу.       Ложится на подушки, накрываясь полюбившимся розовым пледом, и закрывает глаза. Забывается беспокойным сном, чуть похрипывая, но уже не кричит как раньше, и только слёзы увлажняют белоснежную подушку. Вики погружается в глубокий сон, и мужчина, взглянув на настенные часы и решив, что до прихода Люцифера ещё есть немного времени, берет книгу и отправляется на нижний этаж.

***

             Вернувшись на заходе солнца на работу, Хосе уже ничему не удивлялся. Ни новому гостю в доме, представившемуся как господин Генри, ни безумному состоянию Хелен, ни теперь вечно недовольному хозяину Питеру. Спокойно выполнял свою работу, убирая грязное белье в стирку и стеля новые белоснежные простыни на широкую кровать, с которой Хелен всё же решила встать, перекочевав на диван. Хосе честно, изо всех сил старался не подслушивать разговор на повышенных тонах двух господ, но природное любопытство взяло вверх.       Запихнув грязное бельё в мешок, Хосе будто невзначай придвигается ближе к двери, силясь разобрать, о чём так яростно ругаются хозяин Питер и его недельный визитёр.       — Я тебе ещё раз сказал, твоё присутствие сейчас нежелательно, — кажется, это был Генри. Красивый синеглазый мужчина сразу понравился домработнику с его вежливостью и неизменной обходительностью. В отличие от хозяина дома, Генри никогда не повышал голос, и в его тоне не проскальзывали повелительные и приказные нотки, что невероятным образом подкупало, и хотелось выполнять поручения господина, чтобы увидеть его прекрасную улыбку и услышать тонну благодарностей.       — Это мой дом, и я буду находиться в нём, когда захочу, потому что… — Питер перешёл на угрожающий шёпот, и Хосе не удалось расслышать конец фразы.       — Если ты ещё хочешь получить её и осуществить, что задумал, то послушай меня. Сейчас она ненавидит тебя, но ещё слишком слаба, чтобы выразить свою агрессию. Появившись сейчас, когда она настолько беспомощна, ты только разозлишь её ещё больше, и никогда не вернёшь всё назад.       Так значит, они ругаются из-за милашки Хелен? А это уже становится интересней…       — По-твоему, мне надо ждать, пока она придёт в себя, а потом прирежет меня невзначай?       — По-моему, тебе надо ждать, пока она придёт в себя, выплеснет на тебя ненависть и успокоится. Всё равно деваться ей некуда.       Холодный расчет в голосе господина Генри пробрал Хосе до костей. Говорят о Хелен как… о какой-то вещи, невероятно ценной, которую надо сохранить любыми способами, да ещё так, чтобы она ни о чем не догадалась. Хосе хмурится, и приятное впечатление, произведенное Генри, постепенно рассеивается, открывая настоящую картину происходящего. Они хотят использовать бедную девочку, когда она поправится? Но кто и зачем довел её до такого состояния?       — Как она? — неожиданно Питер смягчается, и Хосе даже краем глаза через окно видит, как он опускает воинственно поднятые плечи и уже не стремится так яростно попасть домой.       — Лучше. Подожди, пока Вики сама не захочет тебя видеть. Ну и… — усмехается, будто злорадно, — Будь готов, что тебе влетит.       — Тогда убери подальше все острые предметы, — Хосе кажется, что они шутят? Так просто держат Хелен взаперти, распоряжаются её судьбой, да еще и… Постойте. Вики?       Хосе мотает головой, понимая, что окончательно запутался, подслушивая чужие разговоры. Так значит, они имеют в виду не Хелен? И ей ничего не грозит?       Облегчённый вздох вырывается из груди мужчины, и он незаметно отходит от двери, решая, что услышал уже достаточно. Судьба какой-то Вики его не волнует, а если Питер заметит, что его подслушивали, Хосе точно не избежать выговора. Ещё чего доброго — урежет жалование или вообще уволит. На такие жертвы идти он не готов ради какой-то неизвестной Вики. Хелен будет в порядке — это главное, а что будет с другой девчонкой — дело уже десятое.       Но дурацкий червячок сомнения всё равно заползает в недалёкий мозг мексиканца. Хосе был добрым человеком, и может он не признавался, но в глубине души ему было жаль эту Вики. Хотелось бы ей чем-то помочь, рассказать, что за её спиной плетётся какой-то жуткий заговор, и её просто используют, но Хосе отбросил глупую мысль — всё равно девчонку днём с огнём не сыскать. Не его это ума дело и незачем попусту терзаться сомнениями. Меньше знаешь — крепче спишь, так ведь?       Хлопает входная дверь, и Хосе видит, что Генри спокойно улыбается, проходя к дивану и садясь рядом с девушкой. Как будто и не он минуту назад ругался и отправлял Питера куда подальше. Дьявольское самообладание.       — Ты можешь идти, с остальным я справлюсь сам, — негромко говорит, даже не повернув головы. Сосредоточенно смотрит на Хелен, гладя её по волосам и сдвинув брови, что даже очки чуть сползли с острого носа.       — Хозяин Питер…       — Против не будет, — перебивает Генри и поднимает взгляд на мужчину, — Я обо всём позаботился.       От этих слов почему-то становится неприятно, и появляется чувство, что от него просто хотят избавиться, но Хосе только кивает, оставляя работу. Забирает мешок с бельём и чуть мешкает на пороге, словно хочет что-то спросить, но не решается, и тихо попрощавшись, выходит за дверь.       Смотря ему вслед и почувствовав его энергию, архивариус думает, что неплохо бы сказать Люциферу, чтобы тот сменил график домработнику. Незачем ему подслушивать их разговоры и волноваться за Уокер, старательно делая вид, что его совсем не заботит происходящее в доме. Маариф позаботится о девушке, а Хосе может только помешать, чисто по-человечески решив помочь бедняжке Хелен. И этого никак нельзя допустить, потому что план действий уже сложился в умной голове архивариуса, и оставалось только чётко ему следовать.       Девушка чуть ворочается во сне, задевая крыльями плед, и мужчина заботливо поправляет его, натягивая почти до самого подбородка. Целует ангела в лоб, чувствуя, как складка на лбу разглаживается от этого жеста, и тихо шепчет, обещая больше самому себе, что сделает всё, чтобы спасти Вики Уокер.