Скучные вечера

Зеницу на татушку в виде пентаграммы смотрит с лёгким охуеванием и гасится от самого себя. Подальше от зеркала, от этих зелено-фиолетовых линий, идеально выведенных на его предплечье, и натягивает футболку, пряча растерянность за глупой улыбкой. — Ты уже переоделся, да? Танджиро заходит со спины, прижимаясь подбородком к его плечу, ненавязчиво касается его рук, притом, кажется, чисто в дружеском жесте. И метку обжигает колючей болью, потому что на руке Камадо красуются кривые колокольчики и он заебанно отводит взгляд, сглатывая ком в горле. — Конечно оделся, не видишь что ли? Он резко выворачивается из чужих объятий, закусывая губу до крови, чтобы не разрыдаться прямо здесь, толкает плечом Камадо и, стащив свой рюкзак со скамейки, сваливает, не забыв предварительно хлопнуть дверью. Танджиро растерян, почти подавлен таким поступком светловолосого, он устало сползает на пол по кафельной плитке и задается только одним вопросом. «Какого хуя только что было?» Агацума же вылетает из универа со скоростью света, слетает по лестницам, распихивая удивленный народ в стороны и, добравшись до ворот, цепляется за железные прутья и задается тем же вопросом, что и Танджиро сейчас. «Какого хуя только что было?» Он что, только что вел себя как последняя агрессивная сука и бросил своего милого мальчика в этой гребаной раздевалке наедине со своими сумбурными мыслями? Вот же пиздец. А все эти колокольчики, кривые, как будто нарисованные в спешке черной гелевой ручкой, но красивые невъебенно. И Зеницу щурится, смаргивая непрошенные слезы, растирает лицо ладонями до отвратительно-красных пятен и решительно шагает обратно в универ под одобрительный взгляд курящего неподалеку Иноске. Он даже дверь открыть не успевает, когда Танджиро влетает ему в грудь, почти сбивая с ног, и шепчет сбивчивые извинения прямо в его полуоткрытые губы. А Зеницу себя под чужими теплыми руками вообще не чувствует и все еще ошарашенно пялится на него снизу вверх, цепляя теплый взгляд напуганных глаз. — Ты решил, что это моя метка, да? Он сует ему под нос запястье с теми пресловутыми колокольчиками и Зеницу кивает с глупой улыбкой, до сих пор не втусовывая, что происходит, потому что он все еще чувствует горячее дыхание на своих губах. И в итоге сокращает эти несколько сантиметров сам, припечатывая чужие слова своими искусанными губами, на глазах у своих же одногруппников и довольно стонет, притягивая Камадо еще ближе к себе. Метку на этот раз покалывает приятным теплом. Они, конечно, не видят, но пентаграммы на их предплечьях светятся, пробиваясь сквозь футболки, и люди вокруг смущенно лыбятся, неосознанно кидая взгляд на свои метки. На улице пиздец как тепло и в воздухе витает запах все той же пресловутой любви. Соулмейты, по сути, самые счастливые, и весна сейчас в самом разгаре пышет жаром и цветет в чужих сердцах, высекая в подсознании любовь к сирени и горячему асфальту, на котором они потом охуенно валяются в обнимку и смеются до безбожного громко.