***
Рёхей наконец-то перешёл в среднюю школу и смог присоединиться к боксёрскому клубу, точнее практические его реорганизовать — до его прихода там оставалось всего лишь шесть постоянных членов, и эти «семпаи» скорее походили на отборную шпану, чем на профессиональных спортсменов. Тренер пришёл в восторг после первой же тренировки Сасагавы и они упорно готовились к первым конкурсным спаррингам. Положение секции было плачевно, так что моему другу приходилось немало попотеть для достижения собственной цели, ведь требовалось набрать минимальное количество участников да и показывать хорошие результаты на соревнованиях в префектуре, чтобы город и школа продолжили выделять деньги из бюджета. Но Рёхей не был бы сам собой, если бы с нескончаемым упорством и, откровенно восхищающей меня, твердолобостью не шёл до победного. Он привёз серебро в среднем весе, хоть сам был лишь в полусреднем, после первой же конкурсной поездки, да и агитировать новеньких у него неплохо получалось. Не смотря на такую занятость, он нашёл время, чтобы возобновить наши совместные тренировки с наступлением весны. Бегали мы не так часто, как хотелось — три раза в неделю, часто перед началом занятий, а в выходные к нам присоединялся и Тсунаёши, для которого вставать раньше половины восьмого было натуральным убийством. Ему пока что было сложно, но он очень старался просто быть с нами. Да и с нашей первой встречи с ним произошли очевидные перемены: не только улучшилась его физическая подготовка, сам Савада стал проще, что ли. Его меньше интересовало общественное мнение — он перестал вестись на большинство провокаций мелких задир, также подтянул учёбу и, что главное, перестал себя постоянно принижать. К слову, он всё так же умудрялся путаться в собственных ногах и порой пугать меня своей наивностью, но, смотря на поведение и характер Наны, это было не удивительно. Тсуна оставался Тсуной, только более уверенным в себе и менее нервным, а всего лишь надо было обзавестись поддержкой. С Киоко они неплохо сдружились, что также позитивно повлияло на его репутацию среди одногодок, хоть и завистников таких отношений с самой миленькой девочкой школы хватало. А мне так и не удалось с ней сойтись — единственной общей темой у нас была дружба с мальчиками. Других совсем не было, да и к тому вернулась Хана, которая, хоть производила впечатление серьёзной девушки, оказалась жуткой ревнивицей и сущим ребёнком. Не то чтобы она как-то сильно нам мешала, но я не раз натыкалась на достаточно специфические намёки относительно того, кто здесь лучшая и единственная подруга, что было смешно. Но влезать и тем же портить отношения девочек не хотелось, поэтому я и держалась с младшей Сасагавой на расстоянии, сводя всё наше общение к совместным прогулкам с мальчишками и поочерёдным посиделкам у каждого дома, в которых, к её чести, Курокава не участвовала. Всё же чаще собирались у меня, ведь я, по сути, большую часть времени жила одна. Отец часто пропадал на работе, и в таких случаях Нана за мной присматривала. Мне нравилось ощущать присутствие других людей в доме — для меня одной он был карикатурно огромным. Слышать копошения Савады-сан на кухне и улавливать слабые ароматы пищи, пока мы в разномастном составе (зачастую просто с Тсунаёши) занимались своими делами в гостиной, было спасением от самой себя. Поздним вечером мы пили чай с чем-то сладким и жутко вредным, а после долго прощались у калитки. И их беззаботно удаляющиеся в направлении собственных домов спины делали меня самым одиноким человеком в этом мире. Я всегда ставила дом на сигнализацию и закрывала все замки и потом перепроверяла всё это по несколько раз, как будто находясь в бреду. Воспоминания и склеенные второпях осколки моей прошлой личности поразили неокрепшую психику, как ядовитая опухоль, и ещё детский мозг никак не мог окончательно это всё разложить, а встреча с владельцем риелторской конторы стала финальным штрихом в моём своеобразном помешательстве. Ночью становилось значительно хуже — никто и ничто уже не могло меня отвлечь от нахлынувшего потока мыслей и нескончаемой тревоги. Я за многое чувствовала себя виноватой: за оставленную где-то далеко дочь; за то, что бросила своего любимого в такой сложный период; за то, что беспечно обманываю детей, которые искренне считают меня своим другом; за то, что даю ложную надежду для Харуёси. А больше всего — перед самой Хару — этой маленькой девочкой, которая так и не познала мир. Формально я украла её тело, да и всю её жизнь, и хоть всё это было сделано без моей на то воли или какого-то осознанного влияния — что я прекрасно понимала головой — было паршиво. Иногда я представляю, какой бы была настоящая Миура. Как она бы росла и кем могла бы стать и от этого становилось настолько противно от самой себя, что идея закончить это всё становилась приторно заманчивой. В феврале из-за рабочей нагрузки господин Миура появлялся редко — сумел вырваться лишь на одни выходные этого крохотного месяца. И этот период стал самым тяжёлым для меня — наступила пора экзаменов, на улице была отвратительная погода, из-за чего меня постоянно мучал надоедливый кашель, и темнело по-зимнему быстро. К тому моменту я собрала достаточный эмоциональный груз, который филигранно отчеканил в моём сознании отвращение к себе. Актриса с меня получилась такая себе — Савада-сан поняла практически сразу, что со мной не всё в привычном порядке. Они стали чаще захаживать ко мне с Тсуной и даже несколько раз мы все вместе поочерёдно оставались ночевать в наших домах. И это помогало ровно до того, как я оставалась сама. До этой жизни и даже этого момента, мне никогда не удавалось столько времени проводить в одиночестве. В детстве у меня не было собственной комнаты, потом были студенческое общежитие, съёмная на двоих с подругой однушка, а после я встретила своего будущего мужа. В то время я прямо искала разные укромные места, где могла побыть с собой, а сейчас вся моя жизнь стала таким местом. Наступили каникулы, и я фактически решилась признать себя окончательно виновной и оборвать это притворство, но именно в этот момент стала остро всем нужной. Харуёси приехал раньше запланированного, бессовестно скинув все пересдачи и академические разницы на других преподавателей. И он был настолько рад вернуться ко мне, что я просто не смогла. Сидя за обеденным столом после такой долгой разлуки, я впервые обратила внимание насколько он постарел за прошедший год. Миура всё ещё держался молодцом, но смерть жены нещадно искалечила его, и стало понятно, что ещё одну потерю он не выдержит — в аптечке и так прибавилось сердечных препаратов. В момент стало очень стыдно, ведь я так зациклилась на собственных переживаниях, что совсем не обращала внимания на других. Я прочно укрепилась в жизни окружающих меня людей, и мой резкий уход нанёс бы им непоправимый вред. Да, на это можно было в наплыве эмоций и забить, но, чёрт, мне давался такой шанс, а я из-за надуманных причин решила его бесцельно спустить. В страхе я упустила нечто очень важное, ведь если тот странный мужчина так быстро раскусил, что я не отсюда, то это значит, что он уже имел дело с такими обстоятельствами. И вместо того, чтобы как-то навредить мне, он может наоборот помочь вернуться к себе и даже найти настоящую Хару. Вся информация о параллельных мирах и путешествиях во времени была лишь научно обоснованной теорией, а на практике могло оказаться совершенно по-другому. Это открытие было настолько шокирующим, что я в тот же день отправилась к риелторской конторе, где ожидаемо никого не было. Но это не сильно расстроило меня, ведь судя с нашего диалога, что засел у меня в мозгах, мы обязательно должны были встретиться, а то, что этот господин пока никак не проявил себя, означало правильность моих решений и действий. То есть я должна была быть здесь и делать то, что и так делаю. И пускай некоторые моменты этой логической цепочки были грубо притянуты за уши, это давало мне надежду, ведь за месяцы поиска любой практической информации для возвращения меня обратно не было найдено абсолютно ничего ценного. Меня настолько быстро попустило после такого своеобразного открытия, что Нана с Харуёси не на шутку перепугались такой резкой перемене, но, слава кому там ни было, всё это можно было спихнуть на переходной возраст. А я призналась себе, что обзавелась приличным таким набором проблем с головой. По-хорошему мне бы к психологу походить, но вряд ли после моих рассказов я останусь дома. Скорее всего, меня сразу же отправят в психиатрическую больницу, где и проведу остаток своих дней. Так что кроме теоретической физики на жёстком диске компьютера появилась базовая литература о психологическом здоровье. Жить стало чуточку легче, и я быстро вернула свою социальную активность на прежний уровень. Ребята этому были только рады, и за насыщенными днями я и не заметила скорое приближение той самой даты — моё день рождения было совсем близко. Этот период был настолько насыщенный разными событиями и просто поразительными переменами, что, стоя перед календарём я не верила, что прошёл уже год со смерти госпожи Миура. Харуёси тоже потерялся, хоть иногда мне казалось, что за всё прошедшее время он так и до конца не нашёлся. После похорон мы так и не ходили на кладбище — просто не хотели лишний раз напоминать себе о случившемся, прикрываясь постоянной занятостью, но на годовщину надо было прийти. Я жутко боялась, что семейная могила окажется в ужасном состоянии. За ней должны были ухаживать ранее оплаченные специальные службы, но особого доверия они не вызывали. Я не хотела видеть своего отца ещё более расстроенным, так что решила самостоятельно пойти и проверить, как состоят дела. Да и убраться по надобности. Хорошо, что господина Миуры как раз не было в городе, ведь он должен был приехать к началу золотой недели. Я заранее сообщила друзьям, что вечером пятницы у меня важные дела, и, переодевшись в уличную одежду прямо в школе, направилась к кладбищу, что располагалось не так далеко от храма. В Намимори всё было очень близко и компактно, что делало построение города логически удобным для жизни. Скорее всего, со стороны я выглядела до жути трагикомично — ещё совсем ребёнок, что так уверенно шагает к захоронениям в лучах заходящего солнца. Но кладбище не оказалось пустынным, отнюдь, люди сновали по всей его территории. Прям столпотворения не было, но много кто решился провести этот вечер за уборкой семейных склепов. И несмотря на это, в воздухе висела так присущая всем кладбищам тишина. Строгие гранитно-бетонные ряды уходили под самую гору, а я только приблизительно помнила, где же покоились все мои родственники. Солнце начинало стремительно опускаться за линию горизонта, но мне так и не удалось найти даже приблизительно похожее место. Год назад всё казалось совершенно другим, и мне оставалось лишь бродить, поудобней перехватив ведро с разной утварью для уборки, которое ещё утром захватила из дома. Стоило признать, что это был хоть и благородный, но очень самонадеянный жест с моей стороны — кладбище, что хранило покой не одного поколения горожан, было огромным. Мне жутко не хотелось тревожить окружающих людей своими проблемами, ведь каждый был увлечён своим горем от утраты, что я только изредка ловила на себе рассеянные взгляды. Оставалось лишь надеяться на собственное везение. — Ей, ты уже час тут бродишь, — в звенящей тишине ломающийся подростковый голос прозвучал несколько резко. Я даже не сразу осознала, что это было обращение ко мне. — Ты либо займись делом, либо проваливай. Просто так тыняться против правил. — А кто мне запрещает гулять на кладбище? Вы вроде не сторож, да и нигде таких правил я ещё не встречала, — такое дерзкое обращение, да без вежливой формы, от незнакомого мне парня просто взбесило. Я и так чувствовала себя, по крайней мере, нелепо, из-за сложившейся ситуации, так здесь какой-то школьник тычет мне это прямо в лицо. Он стоял против солнца и под таким углом, что мне удалось лишь разглядеть силуэт. — Да и вы тут делом явно не заняты, раз у вас хватило времени следить за мной. Или вмешиваться в чужие дела не против правил? Я бы и дальше продолжила упражняться в собственной язвительности, если бы мой собеседник, явно раздражённый манерой ответов, не направился в мою сторону. И он сделал это так стремительно, что мне пришлось с такой же скоростью заткнуться. На то, чтобы куда-то убежать вовсе не оставалось времени. За эти пару секунд я осознала не только собственную тупость, но и неспособность усваивать уроки даже путём болевой стимуляции, ведь только я могла впутаться в разборки с теми, у кого на лбу чуть ли неоновыми лампами не светиться «НЕ ЛЕЗЬ». — Тц, — парень больно схватил меня за руку и потянул на себя, из-за чего расстояние между нами значительно сократилось, и я смогла рассмотреть его лицо. Стальные глаза впились в меня с таким презрением, что стало действительно страшно. — Тут и так полно травоядных, сбились в настоящее стадо, да ещё ты постоянно… — На нас и так люди уже смотрят, — всё оказалось неожиданно просто: я не была основной причиной его гнева, скорее объектом, на который он выплеснулся. Атмосфера утраты, что пропитала каждую часть кладбища, всегда до предела оголяла нервы, заставляя реагировать на всё гиперболизировано. — Или вы специально привлекаете внимание, чтобы, как там, а, точно, «травоядные» подошли ближе. Нарочито вежливая форма обращения отразилась ещё большим раздражением на строгом лице парня, но даже такие негативные эмоции не делали его некрасивым, а наоборот — он становился сродни озлобленного дикого животного, прекрасного в своём негодовании. Хватка на моей руке ослабла, но отголоски боли так и намекали о фиолетовых пятнах, что появятся уже завтра. И я пыталась определить, хватит ли размера напульсника, чтобы скрыть всю эту прелесть. Пауза затянулась и с каждой секундой становилось всё более неловко. Он всё пытался подобрать достойный ответ, чтобы не уйти в тотальную физическую агрессию, но совладать с собой всё ещё не получалось. В какой-то момент он сжал моё запястье ещё сильнее, из-за чего на моих глазах выступили слёзы. Но дальнейших действий не последовало — он просто застыл, смотря на кого-то за мной. — Кё-кун, вот ты где, — женский голос, так же, как и у этого пресловутого Кё-куна, вибрировал властностью и строгостью, хоть у его обладательницы он был поставлен куда лучше. Парень едва заметно вздрогнул, лишь на секунду теряя концентрацию и поудобней перехватывая мою руку. Он держал крепко, а стоял близко, так что даже не было смысла пробовать развернуться в сторону женщины. — О, так ты тут не один. Познакомишь со своей подругой? — Обаасан, — Как только она попала в моё поле зрения, я уже не могла отвести от неё глаз. Они были поразительно схожи, что сразу подтверждало их родство лучше всяких обращений. Одинаковый разрез глаз, тот же чёрный оттенок волос и та же упрямая линия губ. Когда-то давно, на уроках мировой истории, именно такой типаж я представляла себе, когда речь заходила о самураях. — Я же просил вас подождать возле алтаря, сейчас разберусь и пойдём вместе. — Кто это, Кёя, — попытка уйти от ответа и избежать дальнейшего разговора не была успешной. Парень начинал нервничать: сухая и тёплая ладонь покрылась испариной, из-за чего моя пленённая рука начала ещё больше саднить. — Или ты позволяешь просто так хватать себе незнакомых девушек? Несмотря на сдержанный тон, громкость и темп которого оставался таким же, волосы на моём затылке зашевелились. Слишком уж многое в нём было скрыто, что не сулило ничего хорошего для Кёи. Хоть он и был груб со мной, но всё же он всего лишь мальчишка, а что ещё хуже — подросток, а мы находимся на кладбище, где каждый переживает горе по-своему. Мне не хотелось, чтобы его как-то наказывали из-за меня, пускай он и заслужил это. И, возможно, было опрометчиво влезать в семейные разборки, но так как уйти мне не давали, пришлось: — Я Хару Миура и мы с вашим внуком незнакомы. — Кёя не был рад тому, что я открыла рот. Всем своим видом он приказывал меня заткнуться, посылая такие невербальные сигналы, что взаправду надо было. Но его бабушка смотрела на меня. И честно сказать, я гораздо сильнее опасалась её, чем парня, ведь она могла отчитать нас двоих. — Просто я давно не была на кладбище, да и вообще ни разу не была сама и как-то потерялась, а Кёя подошёл спросить, что я здесь делаю. — Миура…значит ты дочка Харуёси? — сразу стало понятно, что она мне не поверила, хоть я технически даже не лгала, а просто умалчивала некоторые детали. Женщина полностью переключилась на меня, после положительного ответа на её вопрос. — Вы похожи, тебе передалось семейное сходство. Я слышала, что вы переехали в Намимори, давно ли? — Да, в прошлом августе, перед началом нового семестра. — Тогда почему ты здесь в такое время одна? — от неё нельзя было улизнуть или как-то уклониться от расспроса, даже Кёя, казалось бы, смирился и просто ждал, пока мы договорим, бессильный в своей злобе. — Маленьким девочкам небезопасно здесь находиться, где твои родители? — Отец в Токио, он должен завтра утром приехать. — я не хотела об этом говорить. Было неприятно, что кто-то пытается уличить моих родителей в беспечности, поэтому пришлось быть предельно резкой, чтобы сразу отрезать все нежелательные вопросы. — Третьего мая первая годовщина смерти моей мамы, а так как мой папа много работает и, возможно, об этом забыл, я решила помочь и прибраться на могиле, чтобы не расстраивать его позже. Ну, и потерялась. — Вот как, — женщина прочистила горло, пытаясь скрыть ту неловкость, возникшую после моего ответа. Мне удалось пристыдить её, чего она никак не ожидала. — Мы проведём тебя к вашему семейному захоронению. Оно не так далеко от нашего, Кёя покажет где набрать воду и поможет убраться. Меня зовут Хибари Кадзуэ, и я сожалею о твоей утрате. Убирать могилу практически незнакомых мне людей было странно, тем более в компании такого же малознакомого Хибари. То, что не стоит обращаться к нему по имени как-то было понятно. Он так и держал меня за руку всю дорогу, и уже сейчас я могла рассмотреть созвездия мелких красных точек, которые грозятся завтра превратиться в синие пятна. Мы практически не разговаривали, он лишь принёс ведро воды и пошёл выкинуть вырванные мной сорняки с прилегающей территории. Госпожа Кадзуэ практически сразу же нас оставила, направившись к своему могильному участку. Пока я на корточках вытирала от земляной пыли таблички с именами, Кёя вернулся и теперь неотрывно смотрел за моей работой, что нервировало. — Отчего умерла твоя мама? После длительной игры в молчанку я вообще не ожидала, что мы будем разговаривать, тем более на эту тему: — Прости что? — Ты же говорила, что год назад у тебя она умерла, — Хибари подошёл ко мне ближе, и я почувствовала себя крайне неуютно, смотря на него снизу вверх. — Так отчего? — Она давно болела — проблемы с костями, — я очистила последний грязный кусочек и выпрямилась. С уборкой было покончено, но, видимо, придётся ещё задержаться. — У неё в молодости была травма, а после беременности стало всё хуже. — То есть ты её убила? — Нет, да как ты! — от такой наглости я не сразу нашлась что ему ответить. Это было неприлично возмутительно и мне хотелось позвать его бабушку, чтобы обсудить его воспитание. Хотя такая прямолинейность явно была семейной чертой. — Моя мама и до этого долго лечилась, да, моё рождение ухудшило её состояние, но она прожила ещё целых десять лет! — Но вся таки ты стала причиной её смерти? — Всё, хватит. Она умерла и её никак не вернуть. Уверена, моя мама была рада подарить мне жизнь, пускай даже такой ценой, ведь она любила меня. — Это было правдой в отношении меня как дочери так и не совсем состоявшейся матери. Я никогда даже не задумывалась над тем, чтобы обвинить своего ребёнка в собственной смерти. Просто так случилось, что не всё прошло гладко и я оказалась здесь, вдали от близких мне людей. Думаю, у мамы Хару были схожие эмоции. Она всегда так за меня переживала и заботилась в силу своих возможностей, что никаких сомнений о собственной желанности не возникало. — Хибари, знаешь, твоя мама тоже тебя любила. Эти странные вопросы с ещё более странными формулировками служили запутанными фрагментами одной, уверена, трагической истории. И то, что Кёя сейчас на кладбище, вместе с бабушкой, все его жесты и ужимки, и то ужасающее выражение на его лице — всё это подтверждают мою догадку — его мама тоже умерла. Он никак на это не ответил, лишь резко отвернулся. Я видела, как сжались его кулаки от переизбытка эмоций, но не знала, что ещё сказать и надо ли говорить что-то. Спустя пару мучительно долгих мгновений, напряжённые под светлой тканью рубашки мышцы расслабились, плечи опустились и Хибари в своей приказной манере велел следовать за ним. Могила его семьи находилась вдали от всего остального кладбища и имела слишком большую территорию для такого маленького города. Табличек с именами было настолько много, что я сразу и не заметила крошечную Кадзуэ-сан, которая в своём чёрном кимоно сама походила на памятник. Он подошёл к бабушке и помог ей подняться, и в этот момент горя стало видно, насколько старой является эта женщина. Они обменялись только им понятными взглядами, и напоследок задержались возле крайней таблички. Хибари-сан любовно провела по холодному камню иссушенной временем рукой, и обернулась в мою сторону: — Пойдём, — той же рукой она подозвала меня, одновременно смотря прямо на меня и куда-то дальше. — Уже поздно, Кё-кун тебя проведёт домой. На той самой прямоугольной табличке значилось имя матери Кёи. Я поняла это не сразу, ведь всю дорогу к моему дому мы не разговаривали. Более того, он даже не смотрел в мою сторону. Тем красивым поместьем в традиционном стиле, которое с момента переезда привлекало внимание, оказался дом Хибари, что было достаточно прозаично, но как-то правильно: это здание подходило им, а они — ему. — Тебя ждут. Он бросил это, как только мы повернули на мою улицу, и не успела я хотя бы взглянуть в сторону своего дома, как он уже пошёл обратно. Возле калитки столпились ребята. Рёхей держал тяжёлую сумку, но стоило ему увидеть меня с рюкзаком и ведром с инструментами, направился прямиком ко мне, выхватывая всё это. За ним подбежал Тсуна, а Киоко приветливо махала с прежнего места. — Мы решили устроить для тебя сюрприз и принесли ужин с новым диском, нам его вчера папа привёз, — Сасагава говорил, как всегда, быстро и слаженно. Тсунаёши попытался забрать у него хоть что-то, но эта попытка не привела к успеху. Бедным ведром размахивали с такой амплитудой, что тряпка так и намеревалась выпасть. — А ты где была? А то мы уже полчаса тебя здесь ждём, думали уже твоему отцу звонить. — Я на кладбище была. — мы успели подойти к калитке, и эта фраза послужила своеобразным стопором для всех, так что мне удалось в момент замешательства забрать несчастное ведро и спрятать его в клумбе. — Не смотрите на меня так, мне надо было привести в порядок мамину могилу к годовщине. — Точно, прости. Мы как-то совсем об этом забыли, — Тсуна отреагировал первый, он подошёл ко мне ближе, не прерывая зрительного контакта, как бы спрашивая всё ли в порядке. После утвердительного кивка Савада улыбнулся и направился за мной к входной двери. — Вы идёте? Или вам так понравилось стоять под забором? Уже перед уходом, когда последствия наших посиделок были убраны, Рёхей начал сетовать на отсутствие прогресса в наборе участников в клуб. Достойных кандидатов не было, что и было понятно, так как новенькие только начинали свой путь, никто не был с ним на равных и ему было скучно: — Вот если бы Хибари присоединился, тогда было бы здорово! И что-то щёлкнуло. Как я могла забыть, ведь Сасагава столько раз мне говорил о Кёи, о том, что они одноклассники, значит, примерно одного возраста. А год на могильной плите совпадает с годом рождения… — Знаешь, отстань ты от него, — Рёхей хотел было уже возмутиться, но я вовремя успела его остановить. — Что-то сомневаюсь, что ему до этого. И в этот раз он меня понял. Когда действительно надо было, он всегда понимал.***
Много кто хочет быть особенным, но не все понимают, к чему это обязывает. У привилегий всегда есть обратная сторона и Хибари знал об этом на опыте собственной семьи. Пускай на уровне страны его родня не имела особой славы, но в родном городе к ним относились с особым вниманием. Хотя время родовитых семей стёрлось яркими всполохами горечи поражения во время Второй мировой войны, тяжёлую ношу семейной чести нужно было нести и по сей день, пускай в более видоизменённом смысле. Никто не требовал посвящать свои жизни императорской службе или отдавать их на войне — все конфликты решались другими, более грязными методами, остались только пристальное внимание и авторитет, которому нужно было соответствовать. И всю свою жизнь Кёя беспрерывно старается следовать всем предписаниям. Бабушка с детства рассказывала о характерных чертах их рода, оттачивая их в детском сознании баснословным количеством тренировок и занятий. Рассказывала о том, какими были его предки, походившие на идеальное воплощение самураев из легенд. Пускай физические тренировки истощали его чуть ли не до предела, а занятие традиционными искусствами доводили до бешенства, видеть одобрение на израненном временем лице единственного дорогого ему человека стоило потраченных сил. Вначале всё, кроме боевых уроков вызывало сопротивление и отторжение. Он по своей натуре был принципиальным, но всё же вполне задиристым мальчишкой. В нём бурлила скрытая обида на этот мир, которая проявлялась в желании доказать собственную ценность. Заниматься бессмысленной вознёй на потеху властной бабке было оскорбительно для маленького Кёи, но с возрастом пришло понимание того, что каллиграфия помогает контролировать собственные эмоции, сёги — развивать аналитические способности, а игра на сямисэне — терпеть неудобства. Пускай он и осознавал важность занятий, но это никоим образом не мешало ему вкладывать лишь необходимый минимум сил и времени, чтобы поддерживать видимость деятельности. Куда больше его интересовали силовые тренировки и оружие, в особенности тонфа, которые так удобно ложились в руку. В сравнении с этим перебирание струн казалось баловством, тем более оно никак не могло помочь достичь желаемого. Хибари давно для себя решил, что если избежать семейной ноши ему никак не удастся, то почему не воспользоваться ней в полной мере? В каком-то смысле члены его семьи всегда были лидерами, а кого возглавлять всегда найдётся. Хоть стоило признать, что общаться со всяким сбродом не хотелось. Младшая школа была очередной обязаловкой перед бабушкой, но вот с переходом в среднюю стало куда интересней. В средней Намимори оказались дети со всей округи и даже некоторые представители местной шпаны, с которыми разобраться не стоило труда. На статут правил поведения давно не обращали внимания даже учителя, что бесило педантичного Кёю, а этот слизняк, который занимал пост дисциплинарного комитета школы, был отвратительно нелеп и постоянно что-то мямлил и дрожал. В первый же вечер после учёбы ему удалось приструнить местного третьегодку-авторитета, который отправился обдумывать своё поведение в больнице вместе со своими прихвостнями. Но, несмотря на свою ничтожность, они оказались неплохими противниками и были не лишены гордости — Хибари ожидал типичной разборки с родителями, как всегда было после драк, но так и дождался. Вместо этого парни сами стали следовать его примеру и самолично записались в подчинённые. И как-то само собой Кёя стал главой дисциплинарного комитета. Никто из первогодок не занимал до него эту должность и это его прельщало. То, каким взглядом его провожали по коридорам, без промедлений следовали указаниям, и даже боялись, безусловно, нравилось Хибари, но ещё больше — ощущение собственной значимости. С его приходом школа изменилась в лучшую сторону, пусть и под своеобразным гнётом диктатуры. Да и не только школа, вообще стало как-то более мирно. Разный сброд, что нарушал общественные порядки, был в жёсткой форме уведомлен, что так поступать не стоит. Не сказать, что до этого улицы были забиты хулиганами, но неприглядная молодёжь всегда собиралась в центре, периодически нарушая покой жителей. После реформации комитета она пропала с улиц, а Кёя обзавёлся полезными, хоть не совсем правильными связями. После такого общения с обычными одноклассниками Хибари было скучно. Все они раздражали своей глупостью, да даже и никчёмностью, постоянно сбиваясь в мелкие группы, чтобы защититься от тех, кто посильнее. А он терпеть не мог толпы народа, где все ведут себя стихийно и бесконтрольно. Как-то, будучи ещё совсем маленьким, Кёя заблудился на фестивале, пока его горе-нянька отвлеклась на беседу со знакомыми. Поначалу всё было хорошо — он лишь хотел посмотреть на палатку с тиром, но плотный поток людей подхватил щуплое тело. Ощущения человеческой массы, что постоянно толкается и пинается, бесконтрольно плывя по узким улицам, вызывало ярость. Пинаться и биться было бессмысленно, сопротивляться тоже — маленький ребёнок утопал среди празднующих тел. Он ещё долго не мог выбраться из этой давки, пока не умудрился спрятаться за палатку со сладкой ватой. Продавец вызвал охрану и угостил его огромно порцией лакомства. Конечно, няню с позором уволили, а Хибари после этого ещё долго отказывался ходить в людные места, а от любого сладкого до сих пор сводит челюсть. Но даже среди этих травоядных были некие подобия…хищников. Были люди, которые меньше раздражали. Кусакабэ Тетсуя, хоть Кёя этого никогда и не показывал, оказался образцовым помощником и просто нужным человеком. Он никогда не выводил из себя и понимал поставленные перед ним задачи, да и противником был неплохим. И, как бы ни хотелось это признавать, Сасагава Рёхей достаточно интересный парень. Точнее, настолько нетипичным, что Хибари понятия не имел, что с ним делать. Хоть во время первого боя Кёя и победил, но по реакции Рёхея, казалось, что было наоборот. Обычно после поединка все принимали его лидерство, или выжидали удобного момента для свершения мести, а этот на полном серьёзе доставал какой-то маниакальной идеей вступить в свой дурацкий клуб и тренировками, да и с таким рвением и пылом, что иногда даже приходилось от него прям-таки прятаться. Но несмотря на такую приставучесть, Сасагава был действительно неплохим противником, он также наслаждался самим поединком, что вызвало некое чувство симпатии. Может, они бы и смогли сблизиться, стать просто приятелями на фоне общего увлечения, но было поздно. Рёхей гораздо более общительный и яркий, постоянно находил себе сборище людей, будь то участники клуба или одноклассники. Ему нужны были люди, и Кёя мог бы пожертвовать своей любовью к одиночеству и тишине ради того приятного ощущения понимания, что возникало во время их общения, если бы Сасагава не умудрился найти себе компанию, в которую Хибари не смог вписаться, да и не сильно хотел. Он часто видел их вместе, как они дурачились и занимались разными серьёзными и не очень вещами. Во время субботней утренней тренировки, Кёя слышал, как задорно они смеялись пока пробегали мимо его поместья. Как-то Сасагава предлагал ему присоединиться, и Кёя отказал, ещё в довольно резкой и язвительной форме, нарочито грубой, чтобы причинить боль. Ожидаемо, не получилось. Возможно, он и обиделся, но внешне это никак не показал, лишь немного сбавил свой пыл в плане социализации одноклассника. Друзья Рёхея были слишком разными — с ними даже был Савада, что ещё на первом году младшей школы стал ходячей катастрофой. И Хибари иногда задумывался, как так получилось, что все они сумели сблизиться. А ещё там была она. О, как же она его раздражала после той самой первой встречи. Хибари часто наблюдал за попытками своих одногодок быть взрослее, чем они есть на самом деле, да и сам он прекрасно справлялся с таким образом. У всех были свои причины для такого поведения, но он никогда не встречал детей, у которых была такая же. Хару доводила его до непонятного ступора — слишком взрослая, слишком учтивая, слишком … понимающая. И это бесило. Он корил себя за каждую фразу, что произнёс в тот вечер, и ещё больше ненавидел эту девчонку за проницательность. История его рождения давно стала городской сплетней, и оставалось только делать вид, что это никоем образом не задевает никого из его семьи. В тот вечер он оплошал — неудачная тренировка, невиданное количество посетителей на кладбище, что привело к пустым разговорам, и бабушка, что в последнее время редко была довольной, чтобы и как Кёя ни делал. И он не сдержался, а Миура так карикатурно смотрелась в этом месте, что её захотелось попросту оттуда стереть. Лучше бы она растрепала всем своим друзьям, особенно Сасагаве, о случившемся, о его странных вопросах и ещё более странных реакциях, чтобы они косились и провожали его этими странно-маслянистыми взглядами полными никому не нужной жалости. Но смотрела на него только она, и вовсе без этой отвратительного чувства. В её взгляде было нечто иное, что заставляло каждый раз неприятно ёжиться, стоило им пересечься где-то на улицах Намимори. До неё никто так выжидающе не смотрел на него, и эти несколько секунд перед приветственным кивком дестабилизировали его. Он всегда ожидал, что же будет после, но дальше формального приветствия и натянутой улыбки не заходило. К собственному невезению, Кёя видел её достаточно часто — госпожа Хибари хорошо знала Харуёси и нередко подходила поговорить на нейтральные темы, а возле него всегда была Хару. Вообще, он сам до конца не понимал, почему же она его так раздражает, что только усиливало это неприятное ощущение. Ну смотрит, так и смотрит, за это же не забивать до смерти, тем более маленьких девочек (всё равно, что между ними была разница в несколько лет). Он же не животное, чтобы так остервенело кидаться на людей. Ничего плохого она ни городу, ни лично ему не сделала. Даже вон котёнка спасла, конечно история казалась чересчур бредовой, чтобы быть правдой, но она дружила с Рёхеем, так что всё могло быть. По большому счёту, Хару находилась вне его компетенции — законов не нарушала, не хулиганила, а, что главное, училась в другой школе, да и, по словам бабушки, в среднюю Намимори поступать не собиралась. Лучше всего было бы на неё просто забить, как на ещё один лишний раздражитель, но не получалось. Честно сказать, Кёе было даже интересно, как она смогла справиться со всеми травмирующими событиями, что произошли ещё совсем недавно. После первой встречи с Харуёси, который показался ему давно разбитым, госпожа Хибари рассказала детали о смерти её матери, и он буквально не понимал, как Хару смогла так быстро оправиться после случившегося. Ему хотелось также уметь отпускать прошлое, что постоянно тянулось за ним с момента рождения, но никак не получалось, и вообще тема родителей Кёи в его доме была под запретом, что только ухудшало ситуацию. И хоть их ситуации были абсолютно разными, но своим примером Миура показала, что всё ужасное в жизни можно отпустить, и Хибари давно хотел также, но не знал как.***
Я часто размышляла над феноменом ощущения времени, ведь иногда оно тянулось как густая патока, а периодически ускорялось до немыслимой скорости. И хоть мой первый год даже не так в Намимори, а в осознании себя выдался не из лёгких, потом всё достаточно быстро наладилось. Я полюбила Намимори. Жизнь здесь доставляла определённое удовольствие, ведь тут было много того, чего я была лишена в детстве. Ребята потихоньку взрослели и за этим было интересно наблюдать. Они менялись не только ментально, но и физически — их тела постоянно росли, не всегда пропорционально, что также несло множество казусов, из-за чего, к примеру, у Тсуны случались прямо-таки периоды сущей неуклюжести. Тело Хару тоже росло. В будущем она должна была стать красивой девушкой, и иногда я задумывалась, что мне с этим делать. Рано или поздно в неё кто-то влюбится, или это тело под влиянием гормонов захочет чего-то большего, чем простой дружбы с мальчиками. Это пугало меня, но пока думать об этом было слишком рано, ведь мы только начинали учёбу в средней школе. Как и задумывалось, я продолжила обучение в Мидори, чтобы потом иметь лучшую подготовку для дальнейшего поступления в Токио, и оставить немного времени для себя. Ещё была достаточно спорная причина — мне не хотелось лишний раз раздражать Хибари, который периодически смотрел на меня с готовностью растерзать за любую оплошность, а в период моей учёбы в средней Намимори такая бы точно нашлась. Я абсолютно не понимала Кёю, после той встречи мы даже несколько раз перекидывались парочкой слов в присутствии наших опекунов, но всё заканчивалось так же странно, как и начиналось — он просто разворачивался и уходил. А в последнее время он и вовсе озверел, хоть на это и была причина. Госпожа Хибари скончалась несколько недель назад. Я хорошо помню мертвенно-бледное лицо Кёи, что больше напоминало восковую маску, когда медики забирали уже бездыханное тело. Яркие огни красного и синего цвета машины скорой помощи разбудили весь наш район, и мы с Харуёси, как и многие другие, направились посмотреть, что же произошло. Хоть Кёя и не просил помощи, но мой отец взял большую часть организации похорон на себя. У Харуёси было достаточно контактов местных служб с прошлых раз, так что уже через день длинная очередь выстроилась перед домом Хибари для прощания с почившей. Людей было много, что нервировало Кёю. Он со всех сил старался вести себя подобающе, но от него просто веяло ненавистью ко всему миру. Даже поговаривали, что он накануне ввязался в масштабную стычку с местным криминалитетом. Хибари не плакал ни на прощании, ни на кремации, ни при захоронении. И другого я от него не ждала. Единственный сильный всплеск эмоций я увидела, когда приехал его отец. Для нас всех, и Кёи в том числе, вообще было огромным сюрпризом, что он у него есть. Этот мужчина, в отвратительно подобранном костюме, неожиданно появился на нашей улице, Хибари тогда не было дома, и ему пришлось простоять под воротами аж до самой ночи. На следующий день Намимори заполнилось яркими сплетнями о том, что сын чуть ли не пришиб отца, который приехал только ради денег, и анализируя потрёпанный вид единственного живого родственника Кёи, то они были недалёки от правды. Это не было семейным воссоединением: каждый получил то, что хотел и их пути разошлись. Отец Кёи уехал буквально через несколько минут после подписания всех документов, а Хибари — остался жить в неизмеримо огромном особняке, хоть и сократил половину персонала. И его как будто бы замкнуло. Он стал ещё более одержимым своим порядком, со временем подминая под себя всё больше территорий нашего городка. За прошедшие пару лет было несколько ужасных потасовок, но до серьёзного конфликта с представителями местной администрации или правоохранительных органов так и не дошло. Чем старше он становился, тем выше становились ставки, из-за чего я невольно начала переживать за него, ведь он вполне мог вляпаться во что-то похуже, чем разборки подростковых групп. Но пока что всё обошлось купленным на пятнадцатилетие мотоциклом, что изредка нарушал сладостное спокойствие нашей улицы. Но время невозможно остановить, как только моя жизнь стала более понятной и лёгкой, оно разогналось до немыслимой скорости. Эти несколько лет стали прекрасной возможностью собрать по крупицам внутреннее равновесие, чтобы двигаться дальше. План был слишком прост: отучится в школе, поступить в университет и заняться исследованием теории струн и вообще всей концепции параллельных миров. Да, он был слишком размазанным и до жути идеалистическим, но он был единственным, на что хватило у меня мозгов. Подсказок от посторонних сил я не получала, из-за чего пришлось взять всё в собственные руки. Начало учёбы в средней школе было более чем сносным — появилось больше новеньких девочек, которые разрядили атмосферу определённого недружелюбия в нашем скромном коллективе. Ещё этому способствовало несколько мелких подарков с Токио, но такая взятка лишь подсластила ситуацию. У ребят тоже всё было прекрасно: Тсуна оказался в одном классе вместе с Киоко, и хоть не сыскал бешеной популярности среди одноклассников, но его особо не донимали, даже из-за его просто экстремальной неуклюжести. А ещё он достаточно быстро сдружился с, неожиданно, звездой баскетбольного клуба — Ямамото Такеши. Тот вечно пас задних на всех самостоятельных работах, и Тсуна предложил ему объяснить непонятную задачку. Другое дело, что у него самого не вышло её решить, и на следующий день мне пришлось объяснять им двоим, но фундамент дружбы был уже заложен. Удивительно, но Такеши не был нарцисичной задницей, как большинство популярных спортсменов школы (кроме Сасагавы — его все считали слишком помешенным на боксе). Он был простым и ему нравилось проводить с нами время, что редко удавалось с его напряжённым графиком. Мы иногда пересекались с ним во время пробежки, но он бегал просто до неприличия рано, так что к началу моего утреннего забега, Ямамото уже заканчивал. Его отец держал небольшой традиционный ресторанчик, который славился вкуснейшими блюдами из сырой рыбы, так что мы довольно часто заскакивали туда отпраздновать приезд отца или другой семейный праздник всей нашей разношёрстной компанией. К концу такого вечера Харуёси вместе со старшим Ямамото, который присоединялся к нам после закрытия ресторанчика, конкретно хмелели от выпитого саке, что делало их разговоры чересчур громкими, что очень смущало Нану, которая, как и я, не любила алкоголь и то, что он делал с людьми. Она пыталась их осадить, пока мы с детьми пытались не заснуть на татами, слишком уставшие от переизбытка эмоций. Домой мы попадали самыми последними и уже далеко за полночь, ведь нам нужно было всех развести по домам. Вдыхая ночной воздух и ощущая тёплую отцовскую руку на своих плечах, я не могла не признать, что новая жизнь приносит мне немало удовольствия.***
Дорога в Намимори заняла больше времени, чем он рассчитывал. Маршрут был не из лёгких, да и добрая сотня поддельных документов добавила проблем. Путешествовать в таком виде было сущим кошмаром, хоть он никогда и никому в этом не признаётся. Сам план воспитания будущего преемника был прост: под видом репетитора для никчёмного ребёнка прописаться в доме Савад, параллельно готовя подростка к нелёгкой жизни мафиозного босса, ну, и оценки нужно улучшить, чтобы не было к чему придраться Нане. Если судить по рассказам Иемитцу и по собранному ещё по приказу Девятого портфолио, то женщина была слишком добродушной и доверчивой, такой манипулировать должно быть легко. Надолго задерживаться тут не хотелось, город слишком провинциальный и серый, а проблемы его и тут смогут нагнать, в этом он не сомневался. Проще разбираться со своими прошлыми долгами в привычной обстановке, а не посреди неизвестности. Хоть план и был слишком примитивным, но в его эффективности Реборн не сомневался. Быстро нарисовав рекламную брошюру и оставив её в почтовом ящике, он принялся выжидать удобного времени на чердаке по соседству, чтобы эффектно заявиться в дом к Иемицу, но там никого не оказалось. Спустя несколько часов выжидания никто не объявился, но Реборн на то и лучший киллер, несколько часов да и дней в засаде его никогда не пугало. Немного тревожило, что, по всем данным, Нане с Тсунаёши банально не было куда идти, но быстрая проверка больниц и транспортных регистраций подтвердила, что они оставались в городе. Продумывая все возможные варианты решения проблемы, измотанный мужчина даже не заметил, как худая женская фигура подошла к дому. Было ещё достаточно рано — соседи только начали отправляться по своим делам, лениво выползая из своих уютных жилищ. Когда калитка ворот захлопнулась, Реборн вернулся к своему наблюдению. Нана, а по всем признакам этой женщиной была именно она, неспешно открывал входные двери, скептически осматривая небольшую клумбу перед окнами. Она плавно зашла в дом, неся перед собой достаточно объёмную сумку. Мужчина успел выдохнуть и уже приготовится к разыгрыванию спектакля, как заметил, что тот безобразный флаер вместе с другой почтой остался в ящике. Лишь через четыре бесконечно долгих часа, Савада снова появилась на пороге, чтобы забрать всё содержимое почтового ящика. И вроде бы всё, вот он момент истины, ещё немного и он влетит в рутинную жизнь этой семьи, чтобы поменять её раз и навсегда, но тонкая ещё даже девичья рука всё разрушила — рекламный буклет полетел в ближайшую мусорку. От такого резкого разрушения всех планов Реборн буквально опешил. Следующие пару часов он вызванивал Иемитцу, после чего подделывал его почерк, мол так и так, заботливый отец нанял единственному сыну репетитора, вот контракт, вот письмо, примите и распишитесь. Это должно было сработать. Жена должна была обрадоваться такой заботе от лица своего супруга, которого видела слишком давно. Но вместо положительной реакции его встретили нахмуренные брови и застывшее выражение непонимания на миловидном лице. Он уже вполне привык к такой реакции из-за своего внешнего вида, но позже, уже на кухне за кружкой чертовски вкусного кофе, оно сменилось на негодование, и даже намёки злости застыли в плотно сжатых губах. И его своеобразная форма точно не была тому причиной, но немного усугубляла ситуацию. — Простите, эмм… — Реборн-сан, — услужливо подсказал мужчина, письмо осталось практически нетронутым, что удручало Реборна. Не так встречает вести про любимого мужчину любящая жена. — Да, Реборн-сан, мне очень жаль, что вы проделали такой долгий путь, но мы не нуждаемся в ваших услугах, — она неловко перевела взгляд на настенные часы. — Понимаете, из-за специфики работы моего мужа, нам тяжело поддерживать контакт и он ошибся. У Тсу-куна всё хорошо с учёбой, да бывают проблемные моменты, но у каких детей их нет? — Госпожа Савада, вы должны понимать, что муж уже оплатил мои услуги. Да и глупо отказываться от услуг репетитора, вы же хотите, чтобы ваш сын стал успешным человеком? Вся эта ситуация начинала раздражать — всё обернулось просто отвратительным образом, в первую же очередь из-за собственного отношения. Он не ожидал такого поворота событий и даже не знал, что ему делать. Такой вариант с репетиторством предложил сам Иемитцу, чтобы не травмировать свою жену, ведь было бы куда проще отправить самого наследника в Италию и подготовить его как следует. Теперь оказывается, что это придурок абсолютно не знает свою супругу и вообще ситуацию в семье, а ему это всё расхлёбывать. — Понимаете, я не уверена, что репетитор впишется в наш график, — она снова перевела взгляд на часы, что только больше раздражало, словно домохозяйке было куда спешить. — Я сейчас работаю и живу фактически на два дома, так что даже не могу вам сказать, в какие дни нам было бы удобно. Да ещё мой муж пообещал вам проживание, но наша гостевая периодически занята, а спать в комнате моего сына постороннему человеку как-то неправильно. Я ещё раз прошу нас простить за все неудобства, но мы вынуждены вам отказать. Деньги можете оставить себе. Поток новой информации обрушился на Реборна, вызывая просто нескончаемую цепочку вопросов. Когда она успела найти работу, а, главное, кем? Кто ещё с ними живёт? Как такое могло произойти? Этот козёл Иемитсу вообще в курсе, что происходит в его доме? Но как-то более толерантно переиначить свои вопросы, чтобы вытащить из женщины побольше информации, он не успел: за дверями послышался громкий смех и дружеские споры. Через секунду входная дверь отворилась, и голоса стали ближе. Их было, по крайней мере, трое, хотя скорее даже четверо. Реборн напрягся, ведь с кухни ему не было видно прихожую. Нана резко вскочила, нервно заламывая руки, по-видимому, просто не зная, что именно ей нужно делать. Послышались глухие шаги — видимо, группа разделилась и где-то трое пошли на второй этаж, всё так же перешучиваясь, И Реборна наконец-то осенило, что голоса принадлежали детям. Один из них направился в кухню, и, поскользнувшись на ровном месте, к ним буквально влетел худощавый, распатланный мальчишка. — О, — было первым звуком, что сказал смущённый, из-за того, что было целых два свидетеля его неловкости, парень. — Я думал, что в такое время ты должна была быть в магазине, мы хотели оставить сумки и пойти тебя встречать. У нас сегодня трубы в школе прорвали, так что отменили последние занятия, и мы решили пойти ко мне и разобраться с домашкой. Ещё Хару должна скоро прийти, она же, ну, на осмотр сегодня пошла… Парень говорил спокойно и плавно, отвечая на такой явный немой вопрос Наны: почему он здесь так рано? И Реборн стал замечать все больше схожести с женщиной, что было странно: затравленные школьные неудачники не приводят домой столько друзей и не делают по собственному желанию домашнее задание. Под пристальным взглядом чёрных глаз парень стушевался, но старался говорить чётко и без лишних заминок. — Эм, извините меня, — парень, а, скорее всего, это был сам сын Иемитсу, низко поклонился перед Реборном. — Я не знал, что у нас будут сегодня гости. — Чаоссу, я и не гость, а твой репетитор — Реборн. Он решил действовать без промедлений, чем ввёл в ступор всех присутствующих на кухне. Нана тяжело вздохнула, а Тсунаёши моментально выпрямился и округлил глаза так, что в любой момент они были готовы выпасть. — Мам, что… а зачем мне репетитор?! Да ещё… такой! Парнишка нахмурился и запаниковал, да и сверху послышалась возня. Он неловко переступил с ног на ногу, когда в кухню зашло ещё два мальчишки — один долговязый и темноволосый, а второй — светлый с перебинтованными руками и подбитым глазом, за ними ещё была крайне симпатичная девушка. Реборн только начал подбирать Саваде хранителей, и эти двое мальцов были смутно знакомыми. — Простите за вторжение! — первым оживился брюнет. — Тсуна говорил, что вас не будет дома. Остальные также поздоровались и застыли на месте, ожидая реакции от потерянного Савады. Тсуна не знал куда себя деть — он пытливо смотрел то на мать, то на Реборна, который тоже был сбит с толку. Чёрт тебя дери, надо было-таки проверять информацию, а не доверять этому горе-папаше. Теперь нужно решать, как выходить с этой ситуации, ведь перед ним стоял вполне нормальный парнишка, немного дистрофичный и взъерошенный, но не полный же неудачник! На кухне повисла напряжённая пауза, лишь несколько капель успели сорваться с протекающего крана. Подростки заинтересованно смотрели то на растерянного Саваду, то на явно сердитую Нану, на самого киллера они старались не смотреть прямо, лишь изредка кидая косые взгляды, после чего переглядывались между собой. Реборн планировал-таки отправить ребят делать уроки, после поговорит с Иемитцу, чтобы тот поговорил со своей женой. И хоть как-то закончить этот фарс. Но тут послышался стук входной двери и звонкое «Простите за вторжение!». Ох, эту фразу он уже успел возненавидеть: какое к чёрту «простите»?! Сколько ещё друзей у Тсунаёши? Неужели он успел обзавестись целой сворой знакомых ребят, да ещё вполне адекватных на вид. Что же такого произошло, что он так сумел измениться? Буквально через мгновение из коридора показалась чёрная макушка, которая достаточно проворно и даже по-хозяйски протиснулась сквозь образовавшуюся толпу на кухню. — Чего это вы тут все столпились? — девушка обвела всех взглядом, ставя тяжёлый пакет полный разных продуктов на кухонный стол буквально под нос Реборну. — О, а я не знала, что к вам приедут гости сегодня, Нана-сан. Чей это очаровательный малыш? Она услужливо опустилась на один с ним уровень, и Аркобалено больше не выдержал — он смачно выругался на итальянском, проклиная одного наглого внешнего советника, а особенно ту его часть, которая четырнадцать лет назад создала ему новую проблему.