Украдкой

Какао с корицей и имбирными пряниками, мелькающие огоньки на ёлке в гостиной, тепло от камина и Фрэнк Синатра по радио — здесь есть всё для того, чтобы ты счастливо провела это Рождество. И ты счастлива, наверное, даже слишком счастлива, натягиваешь на лицо отрепетированную улыбку и изо дня в день говоришь: «Да, красивые свечи, где покупали? О, так они ароматические, ну надо же! Спасибо, да, это пихта, сама наряжала. Что? Нет, это не петля у меня на шее, можете выбить у меня из-под ног стул, пожалуйста? Спасибо». И продолжаешь жить. Это первое Рождество без него. Первый раз, когда вечер Сочельника ты проводишь без Майкла: обычно после праздничного ужина, который ваши родители устраивали совместно, вы располагались на диване у тебя в гостиной и смотрели рождественские комедии, объедаясь сладостями и засыпая друг у друга в объятиях. Первое утро без его глупых подарков и предподарков, когда сначала он вручал тебе какую-нибудь ерунду в виде упакованной пустой коробки или презерватива, а уже потом что-то настоящее и искреннее, что-то, что ты собираешься хранить всю свою жизнь. Сколько фотографий у вас набралось за все эти праздники, которые «друг без друга нельзя»? Тебе больно и украдкой смотреть на эти фотоальбомы, источающие боль, подобно радиоактивным отходам. Мама любит их доставать. Улыбается и смотрит на тебя, всё ожидая, когда ты присоединишься. — Не сейчас, мам, — сухо отвечаешь ты, окидывая пустым взглядом нарядную пихту. — Красивая гирлянда. — Всё ещё злишься на него? — Но этот шарик, по-моему, лишний. — Он ведь пытался с тобой поговорить. — Дай-ка я его сниму. — Не хочешь ничего слышать о Майкле? — Совсем не смотрится с остальными. Казалось бы, чего ты до бедного шарика-то докопалась? Висит себе и висит. Но это вы с Тёрнером его купили на той дурацкой рождественской ярмарке в прошлом году. Он сказал, что этот шар напоминает ему твой нос в мороз, и какой бы глупой ни была эта шутка, ты посмеялась, мысленно закатывая глаза: «Ну, какой же идиот». Теперь эти воспоминания душили. Ты замерла на месте и даже не заметила, как мама упорхнула к своим обожаемым Тёрнерам. Плевать, сказала ты сама себе, подошла к этому шарику и подобно опытному сапёру потянулась к заветной цели, когда вдруг резко отдёрнула руку, заметив в отражении шара знакомую макушку, заглянувшую в окно. Сердце сжалось до микроскопических размеров. В горле пересохло. Голова закружилась. Типичные симптомы на его появление. — Потрясающе, он мне теперь и мерещится, — бормочешь ты, рывком сдёргивая игрушку с ветки, отчего бедолага-пихта дёрнулась и едва ли не повалилась. К счастью, ты успеваешь вовремя предотвратить аварию. Но, кажется, назревает вторая, и это уже не авария, а настоящий атомный взрыв, когда ты вдруг оборачиваешься и замечаешь рыжего подонка, вошедшего в твой дом. Он смотрит на тебя с широкой улыбкой, расставляет руки для объятий, пока ты стоишь в полнейшем ступоре и часто моргаешь, всё ожидая, пока это улыбающееся нечто испарится, оставив после себя лишь пустоту в душе. Но Майкл и без того неясным образом стоит перед глазами, ведь пелена болезненных воспоминаний уже застелила их. Вот он прощается с тобой в тот ноябрьский вечер, обнимает и говорит, как не хочет уезжать, но сейчас им обоим это необходимо, вот ты толкаешь его в грудь и говоришь: «Гори в Аду, Майкл Тёрнер», вот он разрывает твой домашний телефон своими звонками чёрт знает откуда, вот ты в глубочайшей депрессии пытаешься создать себе новое расписание, в котором его имя не будет мелькать каждые полторы секунды. И физиономия, эта радостная физиономия, словно ничего не произошло, словно это не он променял вековую дружбу на проблемное насекомое, которое, ты уверена, с боем позволило ему приехать домой на праздники. — Что притащился? — обыденно спрашиваешь ты сотни раз отрепетированный вопрос. Тёрнер выгибает бровь и усмехается. — Я предвидел это. — А это? — в следующую секунду в него летит тот чёртов шар, но Майкл уворачивается от удара, лишь звонко рассмеявшись в ответ на нападение. — Послушай, я приехал, потому что... Фраза прерывается прилетевшей в него виниловой пластинкой. Громко ругнувшись, он на ходу снимает куртку и направляется к тебе, пока ты продолжаешь швыряться в предателя чем попало, попутно поднимаясь по лестнице. Он перехватывает твои запястья прежде, чем ты успеваешь отправить в него горшок от цветов. Тот падает на пол и разбивается — мама тебя убьёт — а Майкл лишь самодовольно ухмыляется, пригвождая тебя к стене возле твоей комнаты. — Отпусти, Иуда, — обиженно шипишь и отворачиваешься, улавливая нотки до боли знакомого одеколона. Но вы с ним ещё никогда не были в таком положении. — Ты стала сильнее за эти пару месяцев. Недостаточно сильная, чтобы вырваться, но от кассеты останется шрам, ты знаешь? Ты медленно поворачиваешь голову в его сторону, в удивлении приоткрыв рот. Замечаешь, что в этот момент он смотрит на твои губы, а потому вздрагиваешь, всё же находя в себе силы воспользоваться ступором Майкла и с силой пихнуть его в грудь. Гордо вздёрнув подбородок, ты влетаешь в свою комнату, запираешь дверь на ключ и медленно сползаешь по деревянной поверхности, плюхнувшись на пол и зарывшись пальцами в волосы. Что ему нужно, ты ведь так ясно дала понять, что не намерена дружить с предателями! — Что за детские фокусы, ты ведь знаешь, мне ничего не стоит залезть в окно! — за дверью его голос звучит приглушенно, и ты смеёшься, прекрасно понимая, что он этого не сделает. — Сгинь, Тёрнер! Повидался с родными? Вали в свой Балтимор! — Я решил все проблемы, больше меня там ничего не держит, — спокойно говорит он, и даже в этом тоне ты чувствуешь, как он повзрослел за эти месяцы. Все проблемы. Да какие, какие у этой малолетки могут быть проблемы? И почему этот альтруист ими так озабочен? Нет, он ненормальный, эта их любовь — ненормальная, если, конечно, язык повернётся назвать это любовью. Ты прожигаешь пустым взглядом пространство перед собой и прикрываешь глаза, наткнувшись на вашу фотографию, валяющуюся под кроватью. Ты сдёрнула её в порыве гнева, как этот несчастный шарик, как маску равнодушия и принятия со своего лица. А потому, преисполнившись вновь обострившейся обиды, едко фыркаешь: — А здесь тебя что держит? Несколько секунд Майкл молчит. Твоё сердце бешено грохочет в груди и вдруг останавливается, когда он шепчет: — Ты.