Гарри Поттер и Хранитель магии

      Магическая война в Британии происходила вовсе не потому, что лорд Волдеморт и его приспешники уничтожали тех, кто не придерживался идей господства чистой крови; это была понятная сказка, просто объясняющая сложнейший фон, на котором разгорались события этого противостояния. Скорее, магическая война была горячей фазой обострения вражды между консерваторами, большую часть которых представляли аристократы, и либералами, стремящимися повторить модель магловского мира с равенством и всеми вытекающими. Консерваторы выступали за практически феодальный строй, как нельзя лучше подходящий медленно развивающемуся малочисленному сообществу магов: представители древних семей выступают в роли сюзеренов, обеспечивая защиту и обучение вассалов, а взамен получая силу, влияние, иногда и другие привилегии. Либералы впадали в боевой транс, только услышав слово «вассал». Что только не рассказывали! И хотя право первой ночи сохранялось в кодексах двух или трех семей, обвиняли в этом всех; пусть жертвоприношения последний раз случались в семнадцатом веке, Лестрейнджи до сих пор не могли отмыться. Род Малфой обладал самым большим количеством вассалов в Британии, и когда после падения Темного лорда одним из условий выхода Люциуса из Азкабана стало обязательство освободить всех вассалов от их клятв, Абрахас своей рукой подписал своему роду, точнее, его былому величию, приговор. Конечно, он не был бы Малфоем, если бы и тут не вывернулся: заявил, что все вассалы обязаны заплатить за каждого члена семьи, мол, так в кодексе, а против него и министерство не попрет, но деньги слабо утешили разом потерявшего влияние лорда. Бывшие вассалы, клявшиеся в верности и любви к милостивому сюзерену, предали его в одночасье, и пусть потом жалели, некоторые даже приходили и просили принять их снова, Абрахас только разводил руками. Лишь немногие остались верными, заявив, что готовы хранить вассалитет тайно — у них дети, и они знают, что Темные лорды и лорды Визенгамота приходят и уходят; истинные лорды остаются. Но те же Крэббы и Гойлы не были могущественными семьями, и Люциус решил поправить положение своего рода.       Раньше Поттеры были сюзеренами, но Джеймс, стоило только крышке гроба накрыть тело его считавшегося либеральным среди прочих отца, разорвал все клятвы, дав свободу всем под громкие аплодисменты. Ну что ж, теперь его сына воспитывают неизвестно кто и не пойми как, Драко говорил что-то о маглах, которым отдали растить знаменитого Мальчика-который-выжил, а сам Люциус встретил его с Уизли. Кстати, Уизли — прекрасный образец того, что вассалитет некоторым просто необходим; был бы у Артура нормальный сюзерен, тот никогда не тащил бы семерых детей на одну министерскую зарплату. И Северус тоже — Абрахасу пришлось его освободить, и алхимик сразу потерял все шансы на фамилию и наследство рода Принц; кто послушает нищего полукровку, другое дело, когда в министерство приходил протеже наследника рода Малфой…       Поттер мальчик, напомнил себе Люциус, а мальчики любят рыцарские романы и не способны делать правильных выводов из имеющейся информации, если им не помочь. Если дело выгорит, это станет, пожалуй, не самой выгодной, но одной из самых значимых сделок лорда Люциуса Малфоя.       Гарри попрощался на платформе с Гермионой и Роном и огляделся: целитель Сметвик сообщил ему, что лорд Малфой имеет желание и возможность провести с ним краткую беседу. Домовик вас доставит, мистер Поттер. Это произошло за несколько минут до отправления поезда, потому Гарри уже не мог ответить, а просто не явиться было бы верхом невежливости. В поезде он был рассеянным, невпопад отвечал на вопросы, гадая, что скажет ему Люциус; Гарри искренне считал себя виноватым, Малфой догадался правильно. Еще и Рон подливал масла в огонь, говоря, как хорошо, что в поезде нет Драко, никто не мешает и не бесит. Говорят, там что-то с его отцом случилось, как здорово будет, если он вообще в школу не вернется! Поттер за компанию переоделся и только на платформе сообразил, что надо было остаться в мантии — все же он остается пока в волшебном мире, а тот же Малфой весь скривился, когда увидел на Уизли джинсы и рубашки. Но поздно: возле него материализовался домовик, чем-то похожий на Добби, но гораздо выше и старше, и поинтересовался: — Мистер Поттер?       Никаких речевых ошибок и заикания, к которым Гарри привык из-за Добби. — Да… — Целитель Сметвик ожидает мистера Поттера, — домовик потянул ему лапку, и в следующий миг юный волшебник и его громоздкий чемодан исчезли с платформы.       Гарри очутился в просторном кабинете и не сразу заметил сидящего за столом целителя. На нем не было обыкновенной для колдмедиков желтой униформы, он сидел в брюках и жилете, пиджак висел на спинке стула. — Здравствуйте, мистер Поттер, — сказал целитель, с интересом разглядывая гостя. Тот не поздоровался первым, а одежда его была странноватой даже для Сметвика, неплохо разбирающегося в магловском мире. Неужели рафинированный Драко дружит с этим недоразумением? Очень странно. — Здравствуйте, — Гарри потупился и ответил совсем тихо.       Драко никогда не отличался любовью к брошенным котятам; единственный раз, когда Драко был в Мунго — Сметвик категорически отказывался лечить на дому даже Малфоя, приходилось тому сцеплять зубы и спускаться на уровень простых смертных — даже эльфы вспоминали с содроганием, хотя прошло немало лет. Наследник орал не хуже, чем его отец в истерике, бегал, все ронял и требовал немедленно увести его отсюда, ему здесь не нравится. Люциус совершенно не обращал внимание на поведение сына, блаженно улыбаясь, а Сметвик с ужасом осознавал, что смерть первого ребенка отразится на втором очень даже сильно, хотя тот, вероятно, даже не знает о том, что у него был старший брат. Люциус и Нарцисса не запрещали ему совершенно ничего, пока ему не исполнилось семь, а вот тогда-то оба родителя спохватились и принялись за воспитание. Драко демонстративно лишили всего и засадили за книги. Любая попытка повысить голос приводила к тому, что Люциус ставил его на стул в библиотеке и велел домовику читать ему кодекс; один раз сошел с места — наказание увеличивается вдвое. Подобный режим продержался ровно месяц, да и тогда Нарцисса украдкой баловала сына, но только если тот вел себя безупречно, таким образом за четыре недели лорд и леди, еще не зная, получили настоящего сатаненка, который мог в любой момент прикинуться ангелом, лживого и хитрого, зависящего от мнения других. Он не считал, что родители могут делать что-то неправильно, он им буквально поклонялся, но если мама — это только ласка и красота, то отец для Драко был всем. Любое его слово он воспринимал как пророчество и непреложную истину. Люциус всегда презирал бедность, считая, что нет несчастных, есть ленивые — так почему же Драко подобрал этого Поттера? — Идем, я провожу тебя к лорду Малфою, — сказал Сметвик, поднимаясь из-за стола. Гарри только сейчас понял, насколько тот высокий. Его русые волосы походили на львиную гриву, вообще целитель был крупным, сильным, один вид его внушал доверие. — Скажите, пожалуйста, как он себя чувствует? — спросил несчастный Гарри, надеясь всей душой, что целитель сейчас скажет что-то вроде: «Случилось чудо, и он выздоровел», но тот только вздохнул.       Они вышли из кабинета и спустились по широкой лестнице в коридор с одинаковыми дверями, на которых висели самозаполняющиеся листы, и остановились перед той, на которой красовалась надпись «Люциус Малфой» — и ничего больше, хотя Гарри заметил, на других писали самочувствие, возраст, даже что повреждено.       Сметвик молча создал светящегося зверя, похожего на льва, такого же светящегося, как косуля Снейпа — Гарри видел похожую по телевизору в передаче про животных и запомнил название — и тот просочился сквозь дверь. — Это заклинание Экспекто Патронум, — сообщил Гарри, гордясь тем, что запомнил. — Да, — немного удивленно сказал целитель. — Заходи.       Дверь приоткрылась, Гарри шагнул вперед, и целитель, вздохнув и поборов свое любопытство, ушел.       Гарри осторожно дошел до середины комнаты и остановился перед кроватью. Мистер Малфой сидел, укрытый до пояса, на него была надета белая рубашка, мятая, явно не по размеру, но даже в ее складках Гарри все равно заметил ремни, которыми Люциус был прижат к матрасу. У него даже руки привязаны, с ужасом сказал себе Гарри. Люциус на миг поджал сухие губы и спокойно произнес: — Добрый день, мистер Поттер. — Здравствуйте, — Гарри было невыносимо стыдно. Он втайне хотел, чтобы Малфой накричал, велел ему убираться отсюда, тогда можно со спокойной совестью сочувствовать ему издалека, но Люциус вел себя мирно, даже доброжелательно, уж куда приветливее, чем на Косой аллее. — Вы хотели видеть меня, — продолжил Люциус. И замолчал, наслаждаясь мелкой местью. Мальчик так краснел и стеснялся, что это доставляло почти физическое удовольствие. — Я… хотел спросить, как вы себя чувствуете, — шепотом ответил Гарри. — Спросите, — коротко сказал Малфой.       Гарри наконец вскинул взгляд и посмотрел ему точно в глаза, серые, а у Драко чуть более темные, синеватого оттенка, открытые, а у Люциуса совсем как лед. Он снова поджал губы, ожидая ответа, и Гарри, вспомнив, что он все-таки гриффиндорец, решился: — Простите меня. — За что? — Люциусу действительно было интересно. Он искренне не понимал, в чем именно Поттер перед ним виноват, раз так опрометчиво признает это. — Я не знал, что Добби будет мстить, я думал, он просто будет свободным, а так получается, что раньше он не мог на вас напасть, а теперь может, а он и мне руку сломал, и барьер заколдовал… — Сядьте, — прервал Люциус, чувствуя себя глупо. Он ничего не знал, и это нервировало: обычно он обладал куда большим количеством информации, чем его собеседник, а тут какой-то мальчишка поставил его в тупик. Поттер сел, как будто его под колени ударили, чинно сложил руки перед собой, затравленно глядя на Малфоя. Не понимает разве, что тот ничего, ничего не может ему сделать? — Объясните мне, что вам сделал Добби, а я скажу, что я думаю.       То, о чем рассказал Поттер, в любой другой день заставило бы Люциуса по полу кататься от хохота. Он, конечно, знал, что Добби с придурью, но не настолько же! Ему даже стало жалко мальчишку, и потому он изо всех сил держался — неизвестно еще, как организм отреагирует на смех, да и спугнуть Поттера не хочется. — Почему ты не спросил его, кому он служит? — спросил Люциус, когда Гарри начал говорить все медленнее и тише: из его рассказа выходило, что к нему приходил домовик, который жаловался на плохого хозяина и постоянно причинял другим боль во имя мифического блага, а сам он потом его освободил, то есть вывел из-под полного контроля Люциуса. Как-то так выходило, словно он сделал это нарочно, чтобы Добби наконец-то смог отомстить. — А что дальше, что бы изменилось? — горько спросил мальчишка, и Люциусу стало не по себе. Что-то похожее было у Северуса, тот до смерти боялся рассказать о своих проблемах старшим, но у Снейпа были причины бояться взрослых. Неужели есть и у Поттера? Неужели у этих маглов, которым его отдали, есть другая функция, кроме как вырастить неграмотного болвана, понятия не имеющего о древних законах магического мира? Ну, Дамблдор, это вполне в его духе. А лет в пятнадцать начнет рассказывать, какой Джеймс был прогрессивный, да как здорово брать с него пример, а учитывая, что Поттер — герой, его, естественно, будут слушать. — Я отдал бы прямой приказ не приближаться к вам и никак на вас не воздействовать, — Люциус постарался сделать так, чтобы на его лице отразилось участие. Обычно он использовал язык тела для воздействия, но сейчас у него осталось только мимика и тон. — Понимаете ли, мистер Поттер, Добби — несколько неуравновешенный слуга. Я сам избавился бы от него с радостью, не будь он опасен. Имея хозяина, даже такой домовик находится под контролем, ибо не способен нарушить прямой приказ. Вы выпустили на свободу существо, которое лично вам причиняло боль и увечья, зная, как он относится к хозяевам. Вероятно, вы скажете, что не думали о последствиях… — Я правда не подумал, я думал, он просто обрадуется и будет свободным и забудет про вас! — перебил Гарри. Люциус сделал паузу, и он опять смешался. — Простите. Мне жаль, что так получилось. — Мне тоже, — суховато ответил Малфой.       Возникла пауза, во время которой Гарри до белых пальцев вцепился в свои колени. Люциус считал про себя: пять, четыре, три, два, о… — Но вы же поправитесь? — жалобно сказал Поттер, вскидывая на него взгляд. Симпатичная мордашка, подумал Малфой, медля с ответом. Честная, открытая, к тому же еще и герой. Грех отпускать. — Нет, мистер Поттер, — Люциус сказал это как можно мягче, добавив улыбку в голос. — Я не поправлюсь. Отныне мое существование будет проходить исключительно так. Возможно, Ип сотворит невозможное, и со временем я смогу шевелить руками, но пока что об этом не идет и речи.       Пять, четыре, три… Поттер начинает плакать. Причем не так, как Драко, картинно и на заказ, нет, он стыдится слез, да и лицо не меняет выражения, просто на выцветших потертых брюках появляются темные пятна, расплываются, умножаются, Гарри торопливо вытирает одну щеку, стараясь не хлюпать носом, но терпит поражение. Люциус снова считает, прежде чем добавить еще бархата в голос и начать утешать. Главное, не ляпнуть, что тут нет его вины. — Вы не хотели такого исхода своих действий, — Люциус таким тоном мог уговорить, кажется, даже дементора; выбор слов обеспечивал Гарри чувство вины на пару десятилетий точно, пока не вырастет и не сообразит, что его легко развели на нужные эмоции. Но к тому моменту, Люциус надеялся, у него уже появятся мозги, и он даже оценит красоту комбинации. Ведь Люциус практически импровизирует! — Вы еще ребенок и не понимали, к чему неминуемо приведет ваш красивый жест, хотели почувствовать себя героем, освобождающим страждущего. Вы не знали, насколько он злобное и мстительное существо, да и наверняка никто не рассказывал вам о природе связи между господином и слугой. Не плачьте, мистер Поттер, — он помедлил, обдумывая: нет, не перебор, никто и не узнает. — Я прошу вас, Гарри. Не надо. — В-вы меня еще и утешаете, — сквозь слезы улыбнулся дрожащими губами Поттер. — А это я виноват! И даже сделать ничего не могу! — Поттер, замолчите, — Малфой резко оборвал его, зная, что его не послушают. В крови бушевал адреналин, как во время рейдов и игры в догонялки с аврорами. Ох, как ему не хватало этого чувства! Как игра с огромными ставками, как русская рулетка, как допрос у Грюма — неверный шаг, и все, все пропало, но если выгорит… — Я во всем виноват, — опешив от окрика, шепотом закончил Поттер. Руки его вдруг обернулись светящимися всполохами магии, но свет сразу рассеялся.