Гарри Поттер и Хранитель магии

— Гарри, — ласково произнес Люциус, мысленно поздравив себя с победой. — Можно называть вас по имени? — Поттер торопливо закивал, и Малфой продолжил. — Вина магов друг перед другом, а также их долги и обязательства признаются магией. Вы знаете об этом? — Нет… — протянул Гарри опасливо. — Маги отличаются от маглов наличием магии, как бы банально это ни звучало, — принялся неспешно рассказывать Люциус. — Магия пронизывает наши существа, является неотъемлемой частью нашей жизни. Она является силой и дарует нам силу. Но у этого есть и обратная сторона: магия делает наши слова значимыми. Магическая клятва нерушима, поскольку в приносящем ее есть магия; но многие забывают, что это относится и к другим словам. За нарушение и неисполнение магия наказывает. Вам понятно? — Гарри кивнул, и Малфой приступил к самому главному блюду. — Только что вы совершили ошибку: вы признали свою вину передо мной. Я пытался остановить вас, вы ведь еще ребенок, к тому же сирота, так бы за ваши слова ответил отец или дед… Гарри, что же вы наделали, — последние слова он сказал так, что камни разрыдались бы. — Что я сделал? — испуганно посмотрел на него Поттер. — Я — не просто маг Люциус Малфой, я лорд, и за мной стоит род, древний род, это древняя магия, к тому же мы с вами в дальнем родстве. Вы признали, что виновны в нападении на главу рода Малфой, — с жалостью в голосе проговорил Люциус. — На родственника, старшего, главу рода, не на дуэли. Родовая магия будет мстить. — Я заслужил, — смело ответил мальчишка и шмыгнул носом. Гриффиндор. Однозначно, Гриффиндор. — Пусть Драко меня чем-нибудь проклянет, чем захочет!       Люциус непонимающе моргнул. Что? Причем тут Драко? — Я однажды видел фильм про кровную месть, — пояснил Гарри, заметив взгляд Малфоя. — Там было про пролитую кровь, что если не было смерти, а прольется кровь, долг будет уплачен.       Что такое магловские фильмы, Люциус знал в общих чертах, но понятия не имел, что там рассказывают о древних обычаях. Как занятно. Надо бы сходить… ну да, сходить. Доходился. — С магией дело обстоит несколько по-другому, — сказал Малфой. — Она мстит сама. — Как?       Люциус выдержал почти театральную паузу: — Она уходит из рода виновного. Так как вы один… она уходит из вас.       Дальше все пошло до скуки предсказуемо: Гарри спросил, как же так, он ответил, что такова природа магии, защищающей род, не объяснишь же ты абстрактной силе, что это получилось случайно! Будь у Гарри родственники, не стало бы вопросов, кто-нибудь из них принес бы обет личного служения, стал бы помогать лорду Малфою, искупая вину своего рода и компенсируя то, что тот отныне не может двигаться, и дело с концом, но Гарри ведь один, к тому же ребенок… — Но я могу вам помогать, — ухватился за эту мысль Гарри. — Все что хотите буду делать! — Тише, Гарри, не скажи еще что-нибудь лишнее, — Люциус даже умилился, до чего же наивное дитя. Надо Драко мозги пропесочить, а то попадет в такую же ситуацию. Хотя нет, Драко — умный мальчик, Драко сразу прибежит домой жаловаться папе. Малфой вспомнил, что теперь он как защитник бесполезен, и вернулся к Гарри. — Обет служения — это рабство. Я не хочу этого ни от кого, тем более от тебя. Ты — единственный наследник, к тому же еще ребенок. — Но если бы у меня были родственники… — непонимающе начал Поттер. — То я принял бы этот обет у кого-нибудь, не обремененного обязательствами, — закончил за него Люциус. — Этот человек помогал бы мне вести дела рода, писал за меня письма, ходил на встречи, и дома, конечно, делал бы все, чтобы забота обо мне не тяготила мою семью. Ты слишком мал, чтоб стать полезным, — жестко добавил он и продолжил совсем тихо, словно только для себя. — И я не собираюсь порабощать единственного наследника Поттеров.       Гарри смотрел на него во все глаза, и Люциус безо всякой легиллименции читал его мысли. Поттер до глубины души был поражен благородством, которое к нему проявил лорд Малфой, а ведь он считал его чуть ли не воплощением зла. Осталось совсем немного, и он спросит, есть ли какие-то другие способы возместить ущерб, отслужить. Откуда мальчику знать, что у обета служения есть сроки, и рабство — это лишь один из множества вариантов? Впрочем, не стоит считать сделку состоявшейся, пока Поттер не принесет полноценную клятву. Все может сорваться в любой момент. — Но я хочу что-то сделать для вас, — тихо проговорил Гарри. — Не только из-за магии… просто для вас. Может быть… я понимаю, что ничего не знаю и ничего не могу, но я научусь, я быстро учусь! — Ты хочешь обет служения? — спросил Люциус. — Нет, — честно ответил Гарри. — Но что-то я должен сделать.       Малфой сделал вид, что задумался, потом медленно протянул: — Есть один вариант… даже не… скажите мне, Гарри, вы знаете что-нибудь о рыцарях? — Да, — гордо ответил мальчик, и дальше Люциус умиленно слушал приукрашенные сценаристами-маглами совершенно дикие средневековые обычаи и нравы, мысленно благодаря их от всей души: так романтизировать и он бы не смог. Дивно, даже самому ничего делать не надо. Он принялся расписывать вассалитет, пользуясь тем, что для Гарри это слово вообще ничего не значило, и радуясь в душе тем самым средневековым обычаям: даже ребенок может принести полноценную вассальную клятву от имени всего рода, если он последний или старший, и никто не имеет права оспорить ее — ведь это был раньше способ выжить и сохранить род. Чаще всего подобные клятвы приносились на поле боя, еще не сложив оружие, по колено в крови, когда одна семья вырезала другую, но, по обычаю оставив детей в живых, принимала их в вассалы и воспитывала из них своих друзей и помощников. Гарри слушал, раскрыв рот, а Люциус, вспомнив вечера в мэноре, когда рассказывал Драко приукрашенные старинные легенды, чтобы не травмировать психику и без того нервного наследника, теперь расписывал истории и приключения, в которых играл значимую роль благородный сюзерен, а героем все же становился храбрый и верный вассал. — То есть, если я стану вашим вассалом, магия решит, что я больше не виноват? — спросил Гарри, когда Люциус выдохся и несколько осип. — Не совсем, — если бы мог, покачал бы головой. — Я как сюзерен принимаю на себя ответственность за вас, теперь магия не будет видеть в вас чужака, напавшего на главу рода, она будет видеть внутренний конфликт, который мы сами уладим. Вы станете… как бы объяснить. Слово главы и наследника рода Малфой будет всегда для вас и вашего рода законом (он специально не стал говорить о семье и детях, чтобы не спугнуть, «род» звучит гораздо более абстрактно), но в то же время семья Малфой будет вас защищать, представлять ваши интересы. Сюзерен — это верный друг и старший брат, покровитель… — Но зачем вам это? — перебил мальчик, и Люциус снова недовольно умолк. — Я и так сделал вам столько плохого, а вы хотите… верный друг и покровитель, — горько сказал он. — Так не бывает. Вы должны меня ненавидеть. — Я хочу сказать вам, Гарри, что не считаю вас плохим человеком или своим врагом, — осторожно сказал Люциус. — Иначе я не предложил бы вассалитет, а сказал, что обет служения — это единственный вариант или вообще прогнал бы вас, чтоб вы стали сквибом. Вы будете помогать мне, когда вырастете, но вы ведь понимаете, что я не могу искать помощи от непонятно кем воспитанного невежды. Вы нанесли ущерб роду Малфой и, если примете вассалитет, будете этому роду помогать. — Мне надо будет слушаться Драко? — о, выражение лица Поттера не передать словами. Люциус позволил себе улыбнуться. — Вы будете слушаться меня, поскольку я остаюсь главой рода. Надеюсь, с возрастом вы и Драко перерастете предрассудки и детские обиды, но скажу сразу, вы обязаны покоряться своему сюзерену. — Он просто меня прикончит, — мрачно сказал Поттер. — Магия карает нарушителей клятв с обеих сторон, — возразил Малфой. — Если вы пойдете против Драко или намеренно ослушаетесь, магия накажет; если Драко будет вести себя непозволительно, магия накажет и его. Могу сказать, что на протяжении веков Малфои считались прекрасными сюзеренами. — А что я скажу в школе? — уныло проговорил Гарри, но зато больше не плакал; сказки сделали свое дело, а еще Малфой понял, что он уже согласился и теперь только выясняет подробности. Дитя, сущее дитя, адреналин спал, и теперь Люциус почувствовал разочарование — как будто магла обманул, скучно и никакой гордости.       Зато прекрасная инвестиция. — Зачем вам говорить что-то в школе? — Но меня же спросят, почему я слушаюсь Малфоя. — Если вас спросят, являетесь ли вы вассалом рода Малфой, вы, конечно, скажите, — мысленно пожал плечами Люциус. — Но в целом вы можете просто не враждовать. Вы учитесь на разных факультетах и можете вообще не общаться. Я не принуждаю вас, Гарри, — добавил он. — И вы сами признали свою вину в произошедшем.       В комнату просочился сверкающий лев и сказал голосом Сметвика: «Не наболтались? Лорд Малфой, ты сам изволишь объясняться со своей женой, когда она придет! Я не люблю, когда меня ругают красивые женщины». — Скажите Сметвику, чтобы приказал своему домовику отправить вас домой, — проговорил Люциус. — Завтра он же заберет вас, чтобы вы принесли клятву. — А… — Гарри хотел спросить, что будет, если он не захочет, но сразу же подумал, что тогда Малфой быстро скажет, что тема закрыта, а дальше ему придется разбираться с исчезающей магией. В том, что она пропадет, да и вообще в правдивости слов Люциуса он не сомневался. Магия, обвившая и сковавшая его руки, ощущалась настоящими наручниками.       Вырасти он в других условиях, доверяй он взрослым больше, он бы, конечно, написал бы Дамблдору или хотя бы мистеру Уизли, но он отчаянно не желал трудностей тем, кто проявил к нему доброту. Люциус в их число не входил, хотя считал, что показался Гарри верхом благородства и великодушия, и сам упивался своим образом. Гарри интуитивно чувствовал, что Люциус к нему глубоко равнодушен, но он знал, что сам виноват, что сломал жизнь магу и навредил его семье, и считал нормальным расплату за это. Он не хотел, чтобы от него отвернулись Уизли и директор, которые непременно сделают это, когда узнают, какое страшное преступление он совершил. Пусть никто не узнает, пусть все останется в тайне, а его друзья продолжат его любить, родители Рона не запретят ему с ним общаться, а директор… он ведь выгонит его из Хогвартса, потому что другим детям не место рядом с таким, как он.       Его приучили к подобному отношению в доме Дурслей, где он знал, что любое его действие должно быть оплачено, даже за то, что он присутствовал в их доме, он обязан был платить работой. Что уж говорить об увечье!       Домовик целителя перенес его к дому Дурслей, и Гарри потащил тяжелый чемодан внутрь. Дома были только дядя и тетя, Дадли гулял, чему Поттер неимоверно обрадовался. Вежливо поздоровавшись, Гарри прошмыгнул в свою комнату, переоделся и, спустившись, осторожно поинтересовался, кто такие вассалы. — Надо же, интересует история, — всхрапнул дядя Вернон. — С чего бы? — Я просто услышал слово, — сказал Гарри.       Дядя Вернон историю знал неплохо, на вассалитет смотрел без фанатизма. Дадли ничем не интересовался, потому он был рад рассказать хоть кому-то, а Гарри оказался благодарным слушателем: так он узнал про оммаж и перчатку, а еще о том, что сюзерен или сеньор действительно обязывался защищать вассалов от нападения. Под конец беседы Вернон раздобрел и даже прикрикнул на вернувшегося Дадли, когда тот сильно толкнул Гарри в спину, задев синяк на половину тела, который остался после того, как он разбился о ступени в Тайной комнате, убегая от василиска.       «Интересно, а мистер Малфой даст мне меч?» — подумал Гарри перед сном, закрыл глаза, свернулся под одеялом в наиболее безболезненную позу и вдруг в ужасе распрямился как пружина, забыв о резкой боли: а если Люциус расскажет своей семье, что это он виноват в том, что с ним случилось? Драко его и так ненавидит, а теперь у него еще и причина для этого появится. А его мама — она показалась ему очень красивой, хотя и строгой, чувствовалось, что она никогда не будет повышать голос, как тетя Петунья, но при ней не забалуешь. Никому, кроме Драко.       Наутро беседа о вассалах продолжилась. Дадли тихо страдал, зло поглядывая на Гарри, пока разошедшийся Вернон вел полки в атаку, рассказывая о сюзеренах, с помощью своих вассалов свергавших королей, ведь у них армии! А эти жалкие короли Европы не могли наскрести в своей жалкой казне жалких грошей, чтобы кто-то хотел воевать за их жалкие головы! Гарри был натурой довольно романтичной, потому уже представлял себя рыцарем, вычленяя из рассказа только то, что ему нравилось — он всегда так делал, иначе жизнь казалась ему совсем уж беспросветной. Но ни Вернон теперь, ни Люциус раньше не сказали Гарри, что слово «вассал» происходит от латинского слова vassus: «слуга».