Гарри Поттер и Хранитель магии

      Весь месяц в доме на Тисовой улице Гарри не было ни видно, ни слышно. Спрятав меч и перчатку в чемодан, Гарри сразу же подошел к тете — та даже не заметила его многочасового отсутствия — и предложил сделку: он не высовывается до самого августа, сидит в своей комнате и делает домашнее задание, первого числа исчезнет, а она подпишет ему разрешение на посещение Хогсмида. Петунья неприятно улыбнулась и сказала: «Только если ты действительно не будешь высовываться», и Гарри с чистой совестью заперся у себя, выходя только на завтраки — ему надо было приготовить — и на ужины, за которыми дядя Вернон снова рассказывал о рыцарях. Как ни не любил Гарри дядю, а послушать его стоило: теперь многое становилось понятно, не так, как раньше, когда показалось, будто он после своего преступления еще и счастливый билет вытащил. Вассал — слуга, пусть и обладающий некой свободой. Малфой имеет право потребовать у него все, от банковского ключа, что уже сделала Нарцисса, до девочки из семьи для заключения брака. Он обязан защищать его даже ценой собственной жизни, а если дети останутся сиротами, обязан воспитать из них достойных наследников рода Малфой. Наверняка еще магия будет следить, чтобы он все делал как полагается — дядя про это, конечно же, не говорил, но Гарри и сам догадался. Впрочем, все получилось гораздо лучше, чем он ожидал: ну да, придется не ссориться с Драко и проводить месяц в его доме, но он считал, что за то, что случилось с Люциусом, его имели полное право отправить навсегда в тюрьму или, еще того хуже, лишить магии и оставить жить с Дурслями на всю жизнь!       Люциус каждый день проходил через ад. Сметвик загорелся идеей первого в истории магического мира инвалидного кресла, прочитал все, что только есть у маглов, списался с Гарри, встретился с несколькими сквибами-врачами, съездил на выставку, где посмотрел на экзоскелеты, и запряг двух артефакторов: те приняли новый вызов с радостью, пообещали сделать все в лучшем виде, но чтобы Люциус мог управлять своей «колесницей», ему нужны были руки. Магия Малфоя никуда не делась, в условиях обездвиживания он развил беспалочковую, но недостаточно, чтобы творить заклинания сильнее простой левитации небольших предметов. Зато теперь он ел самостоятельно и тренировался писать письма, удерживая перо силой мысли. Сметвик занимался его руками: зелья, иглоукалывание, артефакты — все шло в ход.       Чувствительность возвращалась сначала чувством тяжести, потом нестерпимой болью, которую ни в коем случае нельзя было глушить зельями. Люциус потребовал, чтобы на его палату всегда были наложены заглушающие чары, и, оставаясь в одиночестве, выл от боли в руках и спине. У него не было депрессии, у него ее не случилось даже в Азкабане и после потери ребенка: Люциус срывался, устраивал истерику с магическими выбросами, собирался и начинал работать с тем, что имел. Мало кто знал, что до Азкабана Люциус был изнеженным и тонким, как девушка, и только железная выдержка и самодисциплина, с которой он выполнял физические упражнения и заталкивал в себя отвратительную пищу, помогли ему не только сохранить, но и улучшить здоровье — единственному из всех заключенных. Безусловно, немалую роль сыграли деньги отца, который и одеяла ему в камеру купил, и теплую одежду передал, которую он надевал под тюремную робу, да и охранники, знакомые с Абрахасом и его щедростью и мстительностью, понимали, что Люциус надолго не задержится, потому его камеру дементоры облетали стороной. У Люциуса всегда была цель, и сейчас целью стало возвращение к полноценной жизни и к прежнему положению рода. Вот и первый результат его плана: Гарри подсказал идею с инвалидным креслом. Малфой уже мысленно похоронил свой магловский бизнес, позицию в Визенгамоте и деятельность в советах: Нарцисса умница, но она просто не потянет таких акул, с которыми он имеет дело сам, а привозить себя на постели или приносить и уносить он не позволил бы, к тому же это показало бы его слабость и недееспособность. Магов-инвалидов запирали в домах, они не показывались, ведь слабость — любая слабость — это позор и уязвимость семьи. Инвалидное кресло даст ему свободу и мобильность, а если руки станут работать как раньше, то он с точки зрения финансов и политики вообще ничего не потеряет. Боевик из него, конечно, станет никакой, но если Волдеморта нет, то и сражаться ему незачем. Правда, телохранитель не помешает. Люциус перетерпел очередной приступ и уставился на перо, которое под его пристальным взглядом вывело на пергаменте: «Дорогой мой друг Уолли….»       Драко не мог понять, как он относится к новостям, которых внезапно на него свалилось слишком много. Отец разбился и теперь не может двигаться — в отличие от всех этих восторженных оптимистов вроде Сметвика и его артефакторов, Драко видел реальное положение вещей и понимал, что отец больше никогда не сможет достойно возглавлять род. Он даже голову повернуть не в состоянии! А Сметвик сияет улыбкой и радостно шепчет на прощание: «Не вешай нос, наследник Малфой!» Ну да, отец ведь смог пальцем пошевелить, какая победа. Тем не менее, Люциус, каким реалистом ни был сам, отказывался признать действительность и как глава рода принял вассалитет Поттера. Вот это точно поставило Драко в тупик: Поттер попросил о покровительстве? После того, как отверг его дружбу? Что за бред, почему, как? Конечно, он последний из рода, ему необходим наставник и покровитель, но почему тогда он отказался дружить, ведь гораздо проще попросить о помощи отца друга, чем врага. Драко не приходило в голову, что не сам Гарри просил о вассалитете, он не думал, что Гарри неоткуда узнать о древних традициях, хотя знал, что тот жил с маглами. Впрочем, это никогда не было для него объяснением, только поводом для насмешек.       Нарцисса прямо сказала ему, что никакой сюзерен, тем более представитель древнего и благородного рода Малфой, не станет указывать вассалу на его подчиненное положение, если тот не провинился. Вы оба дети, ты не глава рода. Не хочешь общаться — никто тебя не заставляет, но если она узнает, что он начинает третировать мальчика, например, будет заставлять его прислуживать себе за столом, Драко до самого сентября будет завтракать с ней вдвоем в дамской гостиной. Наследник Малфой, в пять лет допущенный до стола отца, не мог пережить подобного позора, хотя и задавался вопросом, как теперь отец будет присутствовать за столом, но его воображения на то, чтобы представить, как беспомощного Люциуса кормят с ложечки домовики или Нарцисса, просто не хватало. Драко решил, что если Поттер будет вести себя подобающе, он будет по отношению к нему милостивым господином, и сам не замечал, что считает дни до августа: ему было скучно в поместье. Опасаясь мести спятившего Добби, способного появиться в доме — освобождение слуги произошло не по правилам, и у него остался доступ в мэнор — Нарцисса велела двум домовикам не отходить от Драко ни на шаг, а сама пропадала то в банке, то в Мунго, куда Драко брали от силы раз в неделю, и он с трудом выдерживал полчаса созерцания бледного до синевы отца, привязанного к постели и неспособного самостоятельно держать голову. Он не знал, что Люциус при нем отдыхает от терапии — Сметвик, реабилитолог и артефакторы терзали его постоянно, не давая вздохнуть. Люциус уже мог удержать палочку левой рукой и кивнуть или покачать головой. Магловские партнеры Малфоя получили известия о том, что бизнесмен упал с лошади, катаясь в своем поместье, и ждали его появления только в сентябре; к тому моменту Люциус уже надеялся на возвращение способности писать руками. В случае отставания от графика возьмет с собой на встречу Драко, чтобы тот писал вместо него, или Нарциссу; магловские партнеры видели фотографию его семьи, переживут и встречу вживую, к тому же Драко пора привыкать, рано или поздно бизнес перейдет к нему.       Двадцать первого июля Драко спустился в белую гостиную, еще не проснувшись и раздраженно отмахиваясь от двух домовиков, которые уговаривали его надеть обувь и не ходить босиком по каменному полу. Продолжая глядеть вниз, свалился за стол и потянул к себе чашку с обжигающим чаем, даже не поприветствовав мать: он бунтовал и в отсутствие отца не соблюдал приличия. — Сейчас выйдешь из-за стола и до следующего дня останешься без еды, — раздался знакомый голос. Драко медленно повернул голову и, уронив стул, бросился к Люциусу, забрался к нему на колени — и плевать, что ему уже тринадцать, он вернулся, значит, все-таки у него все получилось, он выздоровел, хотя это невозможно, но это же отец, как он сказал, так и будет всегда. Люциус рассмеялся и обнял его, не давая сползти на пол; он сидел в кресле, но рядом со столом Драко заметил странную конструкцию, похожую на раскладной стул на колесах, только металлический, а ткань сиденья и спинки была черной. Агрегат показался Драко похожим на пыточный инструмент, и Драко спрятал лицо на плече Люциуса, скрывая навернувшиеся слезы; он всегда легко плакал, и как же ему это мешало! — Тш-ш, — шепнул Люциус на ухо. — Я знаю, все знаю. Выглядит страшно. Но в нем вполне удобно, к тому же не устану. — А если я сяду к тебе на колени, ты меня покатаешь? — спросила Нарцисса. — Под звуки вальса по кругу, — отозвался Люциус, глянув на жену с обожанием. Такого терпения и стойкости он от женщины, родившейся в семье Блэк, он не ожидал. Отец помог ему выбрать чудесную жену.       Драко слез с него и вернулся на свой стул, но так переволновался, что не смог съесть ни кусочка. Домовики причитали на два голоса, всплескивая лапками, но он на них и не глядел, рассматривая отца: Люциус читал газету, демонстративно держа ее обеими руками, тем временем столовые приборы двигались сами, он только рот раскрывал вовремя. Беспалочковая магия, причем полный контроль предметов, несмотря на концентрацию совершенно на другом; Люциус словно показывал, что несмотря на неспособность ходить, он все еще очень и очень сильный колдун. — Па-ап… — начал Драко. — Учи чары, — отозвался Люциус, опустив верх газеты. — Меня от звания мастера Чар в семнадцать лет отделяло только… — Беспробудное пьянство, — закончила за него Нарцисса вполголоса. — …личное нежелание тратить время на формальное обучение. Тем не менее мои знания и способности в этой области… — Весьма убоги, — добавила Нарцисса, не поднимая глаз от тарелки. — Уберите, пожалуйста, суфлера, я не оплачивал эти услуги. Весьма значительны, Драко.       Драко обожал, когда родители шутливо препираются. Он всегда восхищался ими не только потому, что они — Малфои, негласно признанные самой красивой парой магической Британии, и они — его родители, его, ему принадлежат, но и потому, что те оставались веселыми, любящими и друг друга, и его самого, несмотря на договорной брак и тот факт, что в среде аристократов чувства ни во что не ставились. Уважение — безусловно, оно тоже было, но наедине лорд и леди Малфой подкалывали друг друга, шутили, разыгрывали, и Драко, зная, как ведут себя в других семьях, был счастлив, что родился именно в своей семье, не потому, что был богаче прочих. На самом деле он так привык к состоятельности, что просто не понимал, как могут жить другие, тех же Уизли он высмеивал, не понимая, как те появляются на улице в такой странной одежде, и искренне считая, что это делается нарочно затем, чтобы отличаться от таких, как он, и этим раздражать. Нотт как-то сказал ему, что у Уизли небольшой дом, и Драко совершенно искренне ответил, что если он маленький, пусть построят себе другой; все кругом сочли это обычным издевательством, но тот сказал что думал. То же самое с палочкой Рона: Драко был уверен, что тот не говорит родителям потому, что те пришлют громовещатель, и боится наказания. Впрочем, Рон принадлежал к Уизли, и Драко нашел бы, за что его доставать, даже веди тот себя и одевайся безупречно: предателями крови их называли за предательство клятвы сюзерена. Уизли не были богаты, но в семье всегда рождались сильные колдуны. Еще до первой магической один из давно забытых вассалов напомнил об обязательствах сюзерена, а в ответ получил разрыв отношений и известие, что теперь он свободен и в качестве слуги его никто не держит. Семья вассала погибла, им действительно необходима была помощь, многие аристократические семьи дружно отвернулись от либеральных волшебников, своим неприятием традиций оставивших в беде целую семью, а Уизли, одни из первых решившие двигаться по пути прогресса прочь от дремучего средневековья, приобрели статус предателей крови, павший на весь род. Артур Уизли действительно думал, что к ним так относятся из-за интереса к маглам; тем, что его род отказался от вассалов, он гордился. Люциуса трясло от одного его вида, хотя он только в Омуте памяти видел, как впервые в жизни рыдал Северус Снейп, когда Абрахас разрывал клятву и тем самым лишал его всякой надежды на достойное будущее. Впрочем, Северус остался добрым другом и зла на Люциуса не держал, понимая, что Малфой сделал все, что ему сказали, только бы его сына выпустили из Азкабана. — Драко, через десять дней в нашем доме появится гость, — напомнил Люциус, когда завтрак был окончен. Драко со странным неприятием смотрел, как отец, приподнявшись на руках, перебрасывает непослушное тело в инквизиторское кресло. — Насколько я помню, у него день рождения. — Мне делать подарок Поттеру? — взвился Драко. Ну хорошо, он подарит, он такое подарит, что очкарик жизнь возненавидит! — Тебе делать подарок вассалу, — рявкнул Люциус, раздраженный из-за бессмысленной вражды детей и того, что нога не попала в специальный паз, который ее удерживал в более-менее удобном состоянии. Сметвик обещал, что он будет чувствовать ноги как минимум до колена, впоследствии даже сгибать и выпрямлять, но пока они оставались мертвым грузом и весили просто чудовищно много. Нарцисса подошла и помогла, но Люциус от этого только сильнее взбесился. — Драко, тебе стоит подарить ножны и перевязь, — Нарцисса глянула на сына. — Меч, который дал Поттеру твой отец — бастард с широким клинком. — Если ты так хорошо знаешь, сама и дари! — Драко! — отец глянул на него так, что у него мурашки по спине побежали. — Что за тон, ты как говоришь с матерью? — Прости, мам, — мгновенно стушевался тот, уже тысячу раз пожалев, что сорвался. Это без него он может устраивать скандалы и даже грубить, мама понимает, что он не со зла, но отец всегда требовал от него полной покорности Нарциссе, даже если это будет неискренне. Направляясь к себе на этаж, Драко вспомнил, в каком виде Поттер шляется по школе, представил, как нелепо тот будет выглядеть в его доме, и хихикнул. Поттер наверняка даже языков не знает, что он будет делать в выходные, если в субботу в мэноре говорят на французском, а в воскресенье — на немецком? Все знают о французской ветви семьи, но далеко не все в курсе, откуда у Малфоев такие светлые волосы. Только одна семья в Англии может похвастаться стойкостью такой рецессивной породы на протяжении поколений и лишь две на континенте, хотя никто и не помнит, что на самом деле блондины с континента происходят от одного предка. Ближайшие родственники Малфоев, не считая младшей ветви — Гриндевальды, и иногда Люциус с ужасом думал о дне, когда ему придет письмо из Нурменгарда с последней волей Геллерта, ведь он наверняка потребует возродить род, а значит, дать одному из сыновей фамилию Гриндевальд — он сам виноват. И этот ребенок будет расти в Англии.       Вассал, недовольно подумал Драко. Как будто ему мало Крэбба и Гойла. Отец ясно дал понять, что слово «вассал» в Хогвартсе звучать не должно, потому приходилось маскировать отношения под дружбу. Никто не понимал, что Драко забыл в обществе двух довольно недалеких однокурсников, а тот, как ни тащил их, все равно не мог поднять на уровень, чтобы ему с ними было интересно. Тогда он стал общаться с ними с позиции сюзерена, но никто не обратил на это внимание, а оба вассала с облегчением выдохнули, радуясь, что он перестал их мучить философскими вопросами. Они были ремесленниками, хранителями семейных секретов, но никак не интеллектуалами. Драко считал, что теперь к этим двум добавится еще и Поттер, которого он искренне считал тупым, но, в отличие от тех же слизеринцев, еще и беспокойным. Он же маглами воспитан! Гриффиндорец!       Драко свалился на кровать. Когда он думал, еще до поступления в Хогвартс, что подружится с Поттером, в его мыслях они оба были на Слизерине, любили алхимию и вместе бесили гриффов. Перед вторым годом обучения он прикидывал, как бы подставить его так, чтобы не влетело самому — отец еще не знает, что у него была отработка с Хагридом, и он на нее пошел. Да за такое пренебрежение своей жизнью и здоровьем отец ему бы первому и всыпал. А теперь придется этого Поттера еще и прикрывать, чтобы тот сам не попался: перед лицом магии за него отвечает отец. Черт, черт, черт! Ну ничего, за этот месяц он отыграется. От вручения подарка он не отвертится, но потом они с Поттером наверняка будут предоставлены сами себе…