Твоя боль — мои шрамы

      — Отчего ты не понимаешь? — страдальчески спросила Матильда, вместе с Мари кружа по маленькой, но уютной гостиной хозяйки.       — Да что?! — в ярости спросил Анкель, рывком вставая с кресла, на котором сидел.       — Что это опасно!       — Почему?       Он действительно не понимал, что может быть опасного в заботе, пусть и такой маленькой, какая исходила от Господина. Она была небесно-голубой и золотистой, тёплой, обволакивающей. В ней хотелось утонуть по самую макушку, чтобы больше никогда не связываться с холодным внешним миром. И, возможно, Господин когда-нибудь бы и подарил ему такой шанс, просто нужно было подождать.       Всем сердцем в это верил. В доброту и, о Боже, любовь незнакомого человека, который воспринимал его, как проститутку. Просто он совсем отчаялся и по уши погряз в собственных мечтах.       Сколько себя помнил, а никогда такого не позволял. А тут, как-то резко, грубым рывком окунулся в чувства, которых доселе не ведовал. И при каждом прикосновении к тёплой коже Господина сердце обдавало пламенем, застилающим разум.       — А теперь подумай, — начала взбешённая Мари, цвет лица которой почти слился с цветом волос, — заказчик завязывает тебе глаза, ласков с тобой, свою мантию дарит, чтобы ты, обычный общий мальчик, не простудился, а затем ещё и настаивает на том, чтобы ты отказался от всех остальных заказов.       — И готов заплатить за этого огромные деньги, — добавила Матильда, устало приложив ладонь к лицу.       — Вот именно.       — Он просто собственник? — издевательски предположил Анкель, усмехаясь. Защитная реакция. Понимал, что что-то было в Господине не так, что что-то он о себе скрывал, но верить в это не хотел.       — Тогда почему он просто не найдёт себе кого-нибудь? — в лоб озвучила Мари вопрос, который в его голове крутился уже не один день.       — Сложный характер? — продолжал ёрничать.       — То-то и оно, — воскликнула Мари, тыкая пальцем ему в грудь. — Не думаешь, что он что-то скрывает? Что он не так добр, как тебе кажется?       — Мари, ты же знаешь, что я не позволю себя обмануть, — уже спокойнее ответил Анкель.       Как католик верил в Бога, так он верил в собственную независимость и силу. Верил, что никогда никому не поддастся, в ложь не поверит и разум не потеряет, но… Но сам же эту веру и опровергнул.       — Но одурманить ты себя уже позволил! — выкрикнула Мари.       — Ложь! — в том же тоне ответил Анкель, вставая к ней почти вплотную.       Не было случаев, чтобы они подрались или даже просто единожды ударили друг друга, но сейчас Анкелю казалось, что ещё чуть-чуть, и на теле их истинных появятся новые отметины. Слишком уж сильно было напряжение между ними.       — Думаешь?! — подалась она вперёд, из-за чего её огненно-красные волосы взметнулись ярким вихрем.       — Остынь, Мари, — простонала утомлённая криками и ссорой Матильда, отодвигая их друг от друга и вставая между. — Нужно сначала всё обдумать.       — А он запретил, — совершенно спокойно вставил Анкель, пожимая плечами и намеренно отходя подальше. — Просто сказал, что теперь будет так, как он хочет.       Даже не отдавал себе отчёта, что звучало это просто отвратительно. И как он так легко променял собственную независимость и волю на призрачный шанс стать чуточку счастливее?       — А моё мнение его волнует? — развела руками Матильда, не понимая, как вообще можно было пойти против неё.       — Ни капли, — помотал головой Анкель.       — Анкель, дело это до добра не доведёт, — снова начала заводиться Мари. В голосе её помимо злости теперь звучал ещё и страх. И если от Господина ждать этой призрачной любви пришлось бы немерено, то она любила Анкеля уже прямо сейчас, просто по-другому.       — Ты пострадаешь! — отчаянно выкрикнула Матильда.       — Он может обмануть тебя и…       — Как вразумить тебя-то, а?       Они всё никак не унимались, наседая. Анкель понимал, что они были правы, но при этом всё никак не мог унять бушующее сердце. Отчаянно хотелось верить в лучшее: в доброту, в любовь, в светлые чувства. Во всё то, о чём он обычно читал в сказках, будучи в приюте.       Его терпение тоже не железное. Выслушивать их справедливые, но такие нежеланные доводы уже не было сил. Он поднял на них глаза.       — А никак! — жёстко начал он, наступая. — Я всю жизнь ждал, когда появится человек, способный дать мне хоть каплю того, что даёт он, а вы мне теперь от этого откреститься предлагаете?! Да вы хоть знаете, как тяжело было смотреть на любую счастливую чету на рынке? Как сердце каждый раз разрывалось, когда я понимал, что меня даже некому будет защитить? Как противно становилось от мысли, сколько шрамов на теле моего истинного по моей вине? Знаете?! — последнее он выкрикнул в лицо хозяйки и подруги, на что последняя тяжело выдохнула, а руки её, вдоль тела опущенные, мелко затряслись.       — Знаю, Анкель, уж поверь, — прошипела Мари, стиснув зубы. — Знаю, каково слышать от полупьяных мужланов слащавые слова о том, что такая, как я, уже «давно мужика найти должна была, а по итогу постель со всеми подряд делит». Вот только я не делю ничего и ни с кем. Просто не с кем. Одна засыпаю и одна просыпаюсь. Ни плеча мужского, ни слова чуткого.       — Так если ты мои чувства понимаешь, то почему противишься такому шансу? — уже спокойней спросил он, с мольбой глядя ей в глаза.       — Потому что не бывает так, как у тебя складывается, — с отчаянием выдала Мари.       — С чего ты так решила?       — А с того, что все те девушки да юноши, которые так на деньги и заботу повелись, потом либо калеками остались, либо вообще больше не вернулись, — едко прошептала Мари.       — А ты у всех спросила, чтобы так говорить? — прошипел Анкель, на что его подруга подошла ещё ближе, угрожающе нависая над ним. — Не дерзи мне, твой этот «Господин»…       — Он не такой! Отличается от всех, кого ты и я знаем! — тараторил он, как девица на выданье, жениха своего защищающая.       — Дожили… — устало простонала Матильда и грузно опустилась в кресло, прикрывая лицо руками. — Не должен ты так говорить, Анкель, — утомлённо старалась она вразумить его.       — Почему?       — Потому что, если есть в голове твоей такие мысли, значит, давно уже к нему что-то чувствуешь.       — А даже если и чувствую? Что в этом такого?       — А то, что ты совершаешь самую главную ошибку — влюбляешься в клиента, который по статусу на несколько голов выше тебя, — о подобном хозяйка предупреждала его ещё в самый первый день, когда Анкель, будучи 16-летним юношей, ступил на порог борделя.       Часто случалось, что девочки и мальчики по вызову привязывались к постоянным клиентам, особенно если они хоть чем-то отличались от остальных гостей. Причиной тому было банальное желание иметь хоть какую-то стабильность или семью, но это было практически невозможным.       Анкель поначалу отказывался от своих чувств, но ведь сердцу не прикажешь, так и что тогда пытаться? Он его не любил, но очень хотел быть с ним. Господин в его глазах представлялся надёжным человеком, способным вытащить его из борделя.       Иногда Анкелю даже казалось, что он просто не мог влюбиться. Что не было у него в сердце такого чувства.       Желание быть с ним, ощущение спокойствия и комфорта рядом, постоянные мысли о нём…       А может, это и есть любовь? У Анкеля не было матери или отца, чтобы брать с них пример, а есть только Мари, любившая его, как брата, не как партнёра, и Матильда, которая хоть и являлась его хозяйкой, но иногда просыпались в ней неисчерпанные материнские инстинкты: забота, внимание, защита.       Анкель просто не знал, как любили друг друга партнёры, но искренне хотел верить, что не испытывает именно любви к Господину. Его просто пугало такое всепоглощающее и опасное чувство.       — В моём случае это не ошибка.       — Почему же?       — У нас есть с ним одинаковые шрамы, — он даже думать об этом боялся, а уж тем более произносить вслух.       — Совпадения случаются, — безразлично вставила Матильда.       — Матильда, тот шрам у нас тоже один, — она знала о нём, а потому на секунду шокировано посмотрела на Анкеля, но потом вернула прежнее выражения лица. — А ты знаешь, что случайно получить такую форму не получится.       — Тебе могло показаться, ты же не видел его в глаза.       — Ты прекрасно понимаешь, что если бы я не был уверен, что они одинаковы, то не стал бы говорить тебе.       Поразительно действуют на него терзанья сердца: ещё пару недель назад он бы активно доказывал себе, что шрамы лишь схожи, но не идентичны, а сейчас, одурманенный влюблённостью, верил в обратное.       И слово он это, «влюблённость», терпеть не мог. Звучало оно как-то ветрено, глупо и несерьёзно. Его чувства были гораздо сильнее того, что испытывали девицы в двенадцать лет, а потому и слово это, как ему казалось, совсем не подходило.       Да и в отношении Господина хотелось сказать что-то более возвышенное и поэтичное, чем просто «влюблённость». Но и не «любовь». Наверное…       Если бы он мог, он бы написал его портрет, но для этого нужно было хоть раз увидеть его лицо.       — Это всё пустое, Анкель, — настаивала Мари, пока Матильда устало сидела в кресле.       — Почему ты так считаешь?       — Только подумай: он даже повязку с тебя снять не может, чтобы в глаза тебе посмотреть. Это недоверие.       — Он развязал мне глаза прошлой ночью, — обе шокировано посмотрели на него. — В комнате было очень темно, я видел только общие черты.       — Это ничего не меняет: ты как не видел ни черта, так всё и осталось, — раздражённо махнула рукой его подруга.       — Может, ему самому страшно? — предположил он, как ребёнок.       — А нам за тебя не страшно? Тебе за себя не страшно?       И Анкель с дрожью в сердце понял — не страшно. Он даже не мог представить, что Господин ударит его или причинит ему боль. Не способен он на такое.       Одну ошибку он точно совершил — начал слепо доверять кому-то. От отчаяния на секунду даже заплакать захотелось. Опять он наступал на те же грабли. Опять расслабился и позволил кому-то так быстро завладеть его сердцем и разумом.       — Мари, я очень устал, — выдохнул он, с мольбой глядя ей в глаза.       — Плохо спал? — сразу же переключилась она, заботливо обращаясь к нему. Они оба ненавидели ссориться, а потому отчаянно цеплялись за возможность переключиться на любую другую тему.       — Да.       — Кошмары?       — Они.       — Тогда расскажи мне о вашем уговоре и можешь быть свободен, — попросила Матильда, включаясь в разговор.       — Он платит мне тридцать лир в месяц, а я езжу на заказы только к нему. Как он объяснил, то они могут быть как каждый день, так и раз в неделю, но оплата будет всегда одинаковой.       — Сомневаюсь, что он сможет спать с тобой больше, чем на тридцать лир в месяц, — горько усмехнулась Мари.       — Согласна. Я против такого условия, потому что это больше напоминает рабство, — выдала Матильда, хотя и сама прекрасно понимала, что положение Анкеля в борделе тоже напоминало рабство. Он хоть и мог уйти оттуда, ведь его никто не держал, но так как в то время, как остальные находили нормальную работу, дом, семью, он спал с чужими мужьями, и даже представить не мог, как можно было начать обычную жизнь.       — Зато я теперь не со многими, а только с ним.       — Ты точно хочешь этого?       — Да.       — Хорошо, — развела руками хозяйка. — Как я поняла, моё слово тут ничего не решает. Если ты уверен, то пусть будет так. Будь осторожен, Анкель, ты не понимаешь, к чему это может привести, — утомлённо предупредила она и откинулась в кресле. Ей тоже было тяжело.       — Понимаю. Я пойду, хорошо? Голова болит, спать хочется.       — Конечно. Спокойной ночи.       — Спокойной, Анкель, — Мари вымучено улыбнулась.       Он коротко кивнул и вышел в общий коридор, направляясь в свою спальню.       Устал думать над своими чувствами, устал решать что-то сам, устал быть в неизвестности.       Как только Анкель лёг в постель, то почти сразу заснул, ловя на задворках сознания воспоминания о запахе Господина. Серебристо-белом, приятным.       Он впервые за несколько недель проснулся уже ближе к обеду. Раньше он просил Мари разбудить его, чтобы подготовиться к ранним заказам, а теперь их просто нет. Можно спать, читать, писать картины.       Наконец-то можно жить.       Анкель медленно встал, подошёл к шкафу и, открыв его, надел обычные холщовые штаны и рубаху. Он только сейчас подумал о том, что ночью и вечером, если он высунется из собственной спальни, придётся отбиваться от хмельных заблудившихся гостей. Ну, он не из трусливых, ответит. Просто надеялся, что обращаться к Матильде не придётся.       Весь день всё было так спокойно, что даже непривычно. Анкель пообедал, начал писать новый натюрморт — купленные недавно на рынке красные яблоки, лежащие рядом с хрустальной вазой, подаренной когда-то особо преданным клиентом.       И его этой ночью даже кошмары не беспокоили. Анкель запомнил лишь какие-то нейтральные урывки снов, которые почти ничего собой не представляли.       Пока он выводил карандашом набросок, в его голове зародилась приятная и успокаивающая мысль: когда он согласился на, фактически, опасную и немного пугающую авантюру, то принял самое верное решение за последнее время. Может, у него наконец-то получится стать… нормальным?       Он только начал доставать из тумбочки нужные краски, как в дверь постучали.       На пороге стояла хозяйка с каким-то свёртком в руках.       — Приезжал камергер. Вот, просил передать тебе, — по её лицу было видно, что она до сих пор настороженно относится к сложившейся ситуации, но делать с этим ничего не собиралась. Может, не хотела вмешиваться, а может, просто устала.       — Да, спасибо.       Анкель сел на край кровати и положил на колени квадратный свёрток, прикрытый коричневатой плотной бумагой. У него почему-то мелко дрожали руки, пока он развязывал аккуратный узелок.       За тремя слоями упаковки скрывалась сшитая из чёрного кружева блузка. Никто и никогда не стал бы такую носить даже в качестве накидки.       Кроме мальчика по вызову, разумеется. Анкель внимательно рассмотрел швы и кружевной рисунок. Ткань была явно дорогой, а работа кропотливой. По краю объёмного воротника стелилась строчка из перламутровых маленьких чёрных бусин, которые украдкой поблёскивали на свету.       К подарку была приложена записка. Анкель с интересом взял в руки открытку из плотной бумаги, уголки которой были украшены золотыми чернилами. Он усмехнулся. Даже в такой мелочи Господин демонстрировал свой статус.       «Хочу, чтобы сегодня ты был в этом. Не забудь мантию.       Господин.»       От подписи по телу Анкеля прошла дрожь, а внизу живота зародился лёгкий жар, который точно не собирался униматься до сегодняшнего вечера.       Ныне на улице было особенно холодно. Если долго стоять под таким ветром, то даже зубы застучат. Анкель зябко кутался в мантию, слушая шум дороги. В темноте и холоде запах, исходящий от меха и благородной ткани, успокаивал его. Хоть он уже и не раз совершал этот путь от борделя до дома Господина, а от неизвестности всё равно слегка… настораживался.       Стража сегодня была тихой. Обычно один из них хоть иногда, да произносил хоть что-то, а сегодня даже он молчал. Может, что произошло?       Хотя его это вообще никак не волнует. Смешно сказать, но он этих людей даже в лицо не видел, да и не общался с ними вовсе. Пусть они сменяются хоть каждую неделю, ему будет плевать.       Анкель запахнул край мантии и поправил вышитый бусинами воротник. Его дело — удовольствие Господина, а не молчание каких-то там стражников.       Они так же молча довели Анкеля до двери и постучали, а затем скрылись за поворотом. Приятный стук обуви по деревянному полу, поворот ключа в замке, скрип петель…       — Здравствуй, Анкель, — прозвучал бархатный баритон, и заказчик положил ладонь ему на шею, поглаживая выступающую связку большим пальцем. Анкелю на секунду захотелось приласкаться к нему, но он сдержался, помня, что никому тут его внезапно вспыхнувшие нездоровые чувства не нужны.       — Добрый вечер, Господин.       — Ты в моей мантии? — спросил он, снимая накидку и вешая на крючок, находящийся, судя по всему, справа от Анкеля.       — Я подумал, что вам будет приятно видеть меня в ней. К тому же, она очень тёплая, — правду он говорить, конечно же, не собирался.       — Если бы овечья подкладка и воротник из чернобурки оказались не тёплыми, то портной вернул бы мне всё уплаченное в двойном размере из-за потраченного времени, — усмехнулся Господин, уверенным движением заправляя светлую прядь, выбившуюся из простенькой причёски. — Тебе понравилось в прошлый раз без повязки?       — Очень.       — Тогда в этот раз поступим так же, — Анкель почувствовал, как тёплые пальцы касаются его затылка и развязывают бант атласной ленты. На секунду он понадеялся, что сейчас сможет наконец-то увидеть Господина, но всё было так же, как и в прошлый раз: в темноте различались лишь образы и светлела рама окна, занавешенная полупрозрачным тюлем. — Я вижу и чувствую, что ты надел мой подарок.       — Я не мог поступить иначе, вы же старались, выбирая его, Господин, — Анкель слащаво улыбнулся, прильнув к нему. Сильные руки тут же обвили его талию, прижимая к себе.       В этом движении не было ни капли нежности. Лишь желание обладать и иметь. Анкель изо всех сил сдержал на лице улыбку.       — Жаль, что увидеть столь дивное зрелище я не смогу, — с сожалением выдал Господин, отнимая руку от его талии, и обвёл пальцами кружевной воротник, мимолётно касаясь гладкой бледной груди.       — Что же вам мешает просто зажечь свечи? Думаю, что лик ваш я всё равно бы не разглядел, — он продолжал улыбаться, но в мыслях перебирал все возможные варианты ответа.       — Всё же, Анкель, не могу. Объясняться не должен, — строго ответил он, а затем развернулся и подтолкнул Анкеля в сторону кровати, следуя за ним.       — Само собой, Господин. Как пожелаете, так и будет.       — Прекрасно, — ответил он и сел рядом на шёлковую постель.       Господин расстегнул верхнюю пуговицу кружевной блузки и оголил плечо. Анкель повёл им, подаваясь вперёд. Заказчик провёл пальцами по его груди, задевая затвердевший от лёгкого холода сосок, а затем накрыл его губы своими. Анкель положил руки ему на плечи, хватаясь за волосы на затылке и слегка оттягивая их.       Всё окрасилось в красно-рыжий. Даже кровавый. Анкель чувствовал какое-то напряжение в движениях Господина, но всё равно продолжал поцелуй, переплетая их языки и изредка прикусывая его нижнюю губу.       Вскоре все пуговицы на блузке оказались расстёгнутыми. Анкель сбросил её и легко, но настойчиво надавил Господину на грудь, заставляя того лечь. Заказчик опустился на подушки, обнимая за талию Анкеля, севшего ему на бёдра.       Анкель начал методично тереться о его пах, прерывая поцелуй и опускаясь ниже. Он обводил губами каждую выступающую венку, каждый шрам, встречающийся на его пути. Господин просунул между их телами руки, управляясь с завязками на собственной рубахе, а затем одним движением снял её, откинув куда-то в сторону. Анкель ласкал его соски, подстёгиваемый глухими рыками сверху, поглаживал ладонями бёдра, изредка потираясь торсом о его член.       Тот был в абсолютно спокойном состоянии. Анкель напрягся и начал тереться о него активнее.       Ещё никогда не было такого, чтобы он не мог возбудить клиента. Никогда.       Что он сделал не так? Где ошибся? В чём? Может, сказал что-то не то? Хотя, ничего существенного, кроме приветствия, от него сегодня и не прозвучало.       Сердце тронул лёгкий холодок.       А если он больше не нужен Господину? А если он после этой ночи откажется от их соглашения? Тогда Анкель снова станет общий, останется без уж столь привычного его тепла, запаха…       Тогда разрушатся все его надежды на нормальное будущее.       Но Анкель не подавал виду и уже было потянулся к кожаному ремню на штанах, но был прерван твёрдой рукой, которая легла ему на плечо.       — Нет, — прохрипел Господин, сталкивая Анкеля с себя на кровать.       — Что?.. — растеряно спросил он, садясь на постели.       — Не хочу.       — Я что-то сделал не так? Может, вы хотите как-то по-другому или?.. — он не заметил, как начал тараторить.       — Нет, — твёрдо прервал его Господин. — Просто не хочу.       — У вас что-то случилось? — чуть тихим голосом просил Анкель, нежно кладя руку ему на грудь. — Можем поговорить об этом, если хотите.       — Ещё бы я с проституткой о проблемах своих не беседовал, — Господин ядовито усмехнулся. А Анкелю, как ножом по сердцу.       И вправду. Зачем богатому и влиятельному мужчине жаловаться какой-то шлюхе. Он может найти себе с десяток девушек и парней своего уровня, которые непременно с сочувствием будут его слушать, а затем и пожалеют. В любой желаемой Господином позе.       Было глупо вообще надеяться, что в их отношениях появится что-то кроме интима. Такое просто невозможно. Анкель еле сдержался, чтобы не застонать от обиды.       — Ну, я же тоже человек, — он улыбнулся так, будто напоминание о «работе» его совсем не ранило.       — Да, но всё равно, — Господин махнул рукой, а затем нахмурил брови и после небольшой паузы продолжил. — Просто полежи со мной.       — Как скажете, — он аккуратно лёг к нему под бок, кладя голову на сильную грудь.       И вроде не было в этой просьбе ничего удивительного, но было много трепетного. Даже, может, нежного. Ну, хоть чуть-чуть?       Он очень хотел на это надеяться.       — Твоя… хозяйка согласилась с моим условием?       — Не совсем. Ей не очень нравится идея, что я теперь буду только с вами, но…       — Почему?       — Неважно, — с наиграно беззаботной улыбкой ответил Анкель, отмахиваясь.       — Мне казалось, что ты уже понял, что коль я спрашиваю, то жду точного ответа, — ответил тихим, но тяжёлым голосом Господин.       — Ей думается, что это больше похоже на рабство.       — Рабство — когда человек не имеет воли и свободы, а тебя здесь никто не держит. Захочешь уйти — не держу, но обратно не пущу, так и знай, — он сказал то, что думал, но Анкелю легче не становилось.       Замечтался, что может быть для Господина кем-то большим, чем просто… шлюхой.       — Я и не хочу уходить от вас, Господин. И с хозяйкой не согласен.       — Поверю. Я так и не знаю о тебе почти ничего. Расскажи.       — Я же вам рассказывал, — еле сдержал усмешку, когда подумал о том, что рассказывал в тот раз сплошную ложь.       — Ты мне либо солгал, либо всего не рассказал, — выдал Господин, а затем как-то слишком сильно сжал руку на тыльной стороне его шеи. — Запомни, Анкель, не смей мне врать.       — Я и не думал даже, Господин, — впервые за несколько лет пропустил дрожь в голосе. Врать Господину он теперь не хотел не из каких-то слишком тонких чувств к нему, а из-за страха, только-только зародившегося где-то в груди.       — Да? Ты умеешь рисовать?       — Я уже отвечал, — сердце его с бешенной скоростью забилось. — Нет, почти не умею.       — И картины не пишешь?       — Нет.       — А почему тогда мой камергер заметил масляную краску на твоих руках? — Анкель только подумал о том, какой же сукой был этот камергер, как человек, но каким же отличным слугой.       — Помогал моей подруге, Мари, грунтовать холст, смывать краски ацетоном с палитр.       — Несколько раз?       — Что? — с наивной улыбкой спросил Анкель, пока его сердце трепетало, как сумасшедшее.       — Камергер замечал следы краски каждый раз, — Господин говорил угрожающе тихо, сжимая руку, лежащую на затылке Анкеля.       — Она часто пишет. Знаете, у нас окна выходят на маленький садик с пионами и яблонями, вот ими и вдохновляется.       — Лжёшь.       — Ни в коем разе.       — Сомневаюсь, что каждая проститутка знает слова «грунтовать», «холст» и как ацетон связан с масляными красками, — усмехнулся Господин. — Даю тебе последний шанс сказать мне правду, иначе ты больше никогда тут не окажешься.       — Да, я пишу картины, — уже без улыбки, выдохнув, ответил Анкель. Он не выдерживал ни силы его, ни речей. — Уже несколько лет.       — И почему же ты не сказал мне сразу? — Господин тут же разжал руку и даже мягко погладил покрасневшую кожу. Он положил ладонь на его бледное аккуратное бедро, поглаживая большим пальцем выступающую косточку.       — Я обычно не рассказываю клиентам о таких личных вещах. Даже постоянным, — он больше не играл. А зачем? Господин видел все его эмоции, знал о его личной жизни (а как же не знать, когда почти полностью занимал её).       — Разумно.       — Господин, я очень хочу доставить вам удовольствие, — решил переключиться Анкель. Он безумно не хотел открываться ему. Какие бы чувства он к Господину не испытывал, а тот всё равно оставался его клиентом, которому не обязательно знать все тонкости его души. — Может, я попробую? — предложил он и сел на постели, потянувшись руками к его штанам.       — Нет, — строго ответил он и смахнул руки Анкеля.       — Вам плохо? Мы виделись последний раз несколько дней назад, за это время у вас уже должно было накопиться желание.       — Я просто хочу поговорить с тобой, — устало выдохнул он.       Чуть ранее он говорил, что не будет на свои проблемы жаловаться обычной проститутке, а сейчас уже ждал разговора. Анкель аккуратно лёг обратно.       — Тогда я вас внимательно слушаю.       — Ты же знаешь, что я — один из главнокомандующих Альянса. Мы занимаемся не только патрулированием улиц и сохранением порядка, но и готовы в любой момент выйти на поле боя. Каждый из нас. И последние несколько дней мы занимались реорганизацией армии и пересмотром всех отрядов.       — А зачем? — слегка испуганно спросил Анкель, понимая, к чему это ведёт.       — Угроза начала войны. Группу торговцев из нашей страны ограбили и убили за морем. Монарх тех земель никак не наказал преступников. На гневное письмо Короля Рандольфа султан Акиль ответил лишь напоминанием о запрете нашим торговцам появляться на их земле. Было это более двух недель. Всё это время Король думал, что устроит либо переговоры с султаном, либо войну между нашими странами. И каждую ночь, кроме нашей прошлой встречи, я проводил в казармах: разрабатывал вместе с остальными план обороны и нападения, производил пересчёт запасов. Сегодня приехал султанов посол с извинениями и подарками. Наш Король провёл приём и попросил посла передать, что не держит более зла на Акиля. Война отменяется, — в конце он горько усмехнулся, но расслабленно прикрыл глаза, будто только сейчас узнал столь радостную новость.       — О, Дева Мария… А как же убитые?       — Их тела доставят к нам как можно скорее. А так сами виноваты. Они хоть и не собирались торговать, а лишь закупить провизию, но ведь знали, что туда соваться не стоило. Тем более, только недавно Совет понял, что жизни двух десятков торговцев не стоили бы сотен жизней рыцарей Альянса.       С одной стороны, Анкель понимал, что Господин рассуждал правильно. Правильно с точки зрения законов и договоров. Но не совсем правильно с точки зрения морали. Хотя, если бы как раз не эта мораль, то, наверное, и не было бы того указа об общих девушках и парнях.       — Тоже верно, — не ему судить.       — Я думал, что тебя не заботят чужие проблемы. Почему ты так переживаешь за них?       Анкель не понимал, как будет выкручиваться. Вообще, стоило бы заметить, что переживал он ещё и за армейцев, но как-то боялся об этом сказать. Тогда придётся сказать про Адама.       А может, и надо? Господин всё равно хотел узнать о нём больше, но при этом Анкель понимал, что клиент не хотел бы слышать о прошлых отношениях проститутки.       Из-за тех чувств, бело-золотых, которые он испытывал к нему, мысли его мутились, туманились, переворачивались. Он будто терял способность трезво мыслить.       Ну и пусть. Даже не он, а будто его сердце хотело, чтобы Анкель рассказал это Господину. Зачем? А сердцу не прикажешь.