***
Витя Пчёлкин сидел в кресле, разглядывая девушку. Она была красивой, бесспорно. Чёрные, как смоль, волосы были длинными, достигая практически поясницы. Чёлка спадала на лоб, слегка прикрывая левый глаз. Говорят, глаза — это зеркало души. И ему действительно всегда удавалось видеть там влюблённость, симпатию и восхищение от своих многочисленных дам. Ещё со школы он имел популярность в женских кругах — едва ли можно было найти девчонку на параллели, которая тайно не желала быть с блондином. А уж те, кто удостаивался чести «познакомиться поближе», никогда не забывали того, что дарил им этот парень. Сам Пчёла уже привык быть ловеласом, и его вполне устраивала такая жизнь. Он не имел ничего против кратковременного романа или просто интима на одну ночь. Естественно, во всём этом был единственный минус — нравоучения от родителей, которым не нравилось столь ветреное увлечение сына. — Пойми, Витя, что девушки — это не игрушки. И ты должен стремиться к тому, чтобы найти ту единственную, которая сделает тебя счастливым. Ты должен полюбить, — однажды сказал ему отец. И Витя периодически вспоминал эти слова, но всё время отгонял их от себя, как назойливых мух. Вот ещё — полюбить! Да у него вся жизнь впереди. Это во первых. А, во вторых, Витя Пчёлкин не собирался сковывать себя «розовыми очками», это было слишком оскорбительно для его режима свободы. Да, Пчёлкин был очень даже свободолюбивым человеком, и он понимал, что пожертвовать своей свободой ради одной-единственной — это не такой простой шаг. Да и не повстречалась ему ещё та, в которой было всё, что он хотел видеть в спутнице жизни для себя. Ну, или просто он слепой и не замечает? Пчёлкин не знал ответа на сей вопрос, да и никто ему не мог его дать. — Может, поцелуешь меня наконец? — спросила девушка, садясь на колени. Вот так, просто. Касаясь своим интимным местом его ремня на штанах. Вот так, ласково. И, взглянув в глаза, Пчёлкин в который раз убедился в закономерности и стабильности. Влюблённый взгляд. Словно шепчет: возьми меня уже, что же ты медлишь? В следующее мгновение её губы накрывают его сами, переходя в молчаливое наступление. А Пчёлкин сидел, только отвечая на поцелуй, и понимал, что больше ничего не чувствует. Даже «там» ничего не проснулось — нет, конечно, с этим у него было всё в порядке, и желание проскользнуло в районе живота, но разве это и есть результат? Из теории литературы и романов, Пчёлкин слышал, что любовь — это совсем другое. Витя даже наглядно наблюдал это между родителями, но воспринимал их отношения как привычку, привязанность. Всё таки, Пчёлкины-старшие были женаты уже больше двадцати лет, и за это время их жизнь, скорее, превратилась в родственные привычки. Неужели после такого времени ещё может быть любовь? Нет, это Вите казалось полнейшим абсурдом. Но, что ещё более абсурдно — так это, что он думал об этом. И как-то непривычно даже от такого. Когда тонкие пальчики принялись расстёгивать его рубашку, Пчёлкин отбросил из головы весь отвлекающий бред. Желание усилилось, и он действовал, решив всё отложить на потом. Из уст брюнетки сорвался сладостный стон. «Нет», — подумал Пчёлкин, усмехаясь, и стягивая с неё футболку, — «Всё это такой бред…» Он просто действовал на автомате, не сомневаясь, что подарит этой девчонке незабываемые моменты, как было со всеми другими. А после забудет её. Но Пчёлкин не знал, насколько ошибочны были предположения о легковерности в этот раз...***
Космос сорвался с дома практически сразу же. Несмотря на то, что в его планах было спать и бездельничать, утренний звонок от Кабана быстро привёл в чувства и заставил поднять свою пятую точку навстречу новому рабочему дню. Ну, то есть как рабочему… Пока что Космос, как и его бренный брат Пчёла, ходили по Рижскому, сопровождая других, более важных личностей. Закрепиться окончательно им пока что не удалось. Кос не говорил никому, насколько сильно влияло на него такое времяпровождение, но каждый раз, видя Кабана, Парамона или других ребят, отсчитывающих выручку за прошедший вечер, парень всё больше склонялся к мысли, что это — и его призвание. Пчёла, естественно, был в этом полностью согласен. Придя на рынок, он не увидел среди собравшихся друга. Кабан только хмыкнул на вопрос, и сказал, что звонил ему на городской, но тот не взял трубки. Дело, конечно, попахивало странным, но, с другой стороны, зная Пчёлу, как свои пять пальцев, Кос мог предположить, что друг снова ударился в ухаживания за какой-то барышней. Пока они обходили несколько точек, Кос то и дело ловил на себе взгляды продавцов — те, очевидно, понимали, что на их головы свалился ещё один почти готовый рэкетир и только как-то опечалено вздыхали, отдавая деньги. Но Холмогоров и не думал забивать этим голову — какой прок? И причин так сильно негодовать он не находил: в конце концов, эти люди платят честно заработанную половину за территорию, которую им предоставили! «Но ведь предоставил-то не ты», — проскакивало в мыслях, застревая где-то прочно на задворках подсознания и с каждым разом всё сильнее разбиваясь о стенки мозга. Но совесть спала беспробудным сном, совсем не обращая внимания на такой сильный крик «я» внутри, словно его подкупали, заглушали, своим звуком шуршащие купюры. — Руки убери я тебе сказала! — Стой, я тебе сказал! Космос огляделся и понял, из-за чего шумиха: метрах в десяти от него стояли двое, пацан и девчонка. Первый был разодет, как и всё в духе нынешней молодёжи: спортивный костюм гармонировал с кедами, которые, кажется, были слишком большими, привлекая своё внимание. На голову надвинут козырёк, прикрывающий лоб. Глаза, горевшие праведным блеском, было трудно различить в свете лучей уходящего солнца. Но, зато удалось различить кое-что другое. А именно, кое-кого. Девушка. Рыжие волосы, жёлтая курточка, отливающая на солнце, юбка, едва прикрывающая то, что нужно считать интимным, худые ножки, стройные с выпирающими едва коленками, обутые в туфли на небольшом каблучке. Причёска в стиле начёса. Всё, как обычно — так одевались практически все девушки, ну, или хотя бы пытались в их время. Но Космос не думал о наряде, он подумал только о том, что, почему-то, должен вмешаться. Всего миг — и он уже пробрался через толпу. Ещё миг — и его рука совсем не вежливо берёт парня за плечо и слегка отталкивает его. — Помощь нужна? — обратился он к ней. Та не ответила, и её собеседник, похоже, был другого мнения. — Ты кто такой? Вали и не суйся, куда не просят! — Тебе что девушка сказала? Чтобы ты руки свои не распускал, — Космос встал, прикрывая собой рыжую. — Слышь, ты чё, глухой? Я дважды повторять не буду — свалил, и базар окончен! — А мне не надо два раза повторять, в отличие от тебя, проблемами со слухом не страдаю. — Здоровья, значит, много? Ну ничего, сейчас исправим! Попытка ухватить за локоть девушку не увенчалась успехом: у Космоса всегда была незамедлительная реакция, и он со всего размаху врезал в челюсть. Пацан, с такого удара едва не отлетевший под ноги мимо ходящих, глянул на него как-то совсем не по-доброму и бросился в следующую секунду. Космос пригнулся от удара, грозящего быть полученным прямо в голову и, подхватив его, перебросил через себя. Но даже после этого борьба не закончилась — противник оказался не таким уж слабым звеном, и нанёс удар на этот раз точно в цель. Холмогоров почувствовал, как нос хрустнул, а по лицу побежали струйки тёплой крови. — Помогите! — закричала рыжая. Кос на секунду глянул на неё, пытаясь понять, не грозит ли той ещё какая опасность, да пропустил удар в скулу и едва не взвыл от боли, пронзившей зубы. Во рту появился металлический привкус. Несколько секунд, в течении которых цепкие пальцы сцепились на его шее, грозясь придушить. Космос чувствовал, как становится нечем дышать, но не переставал держать руки, стараясь ослабить хватку. В следующую секунду поток воздуха рванул в лёгкие, даруя какую-то странную свободу. Перед глазами, в которых уже темнело от недостатка кислорода, промелькнули двое, отнявшие от него соперника. — Твою мать, Кос, ты чем тут занимаешься?! — свирепел Кабан, поднимая его, — На минуту отвернуться нельзя! Космос не ответил — сплюнув кровь, он посмотрел на девушку. — Ты как, в порядке? — спросил он. Зелёные глаза и рыжие волосы. Почему-то всегда говорили, что такое сочетание внешности преобладает у ведьм. Холмогоров не верил во всякую мистику. — Да, — ответила она, хотя во взгляде плескалось беспокойство, — А вот ты, я вижу, пострадал. Космос усмехнулся, вытирая кровь на губах. — Из-за девчонки и пострадать не грех. На лице блеснуло недовольное выражение. — Я — не девчонка! — и, гордо подняв подбородок, развернулась и ушла. — Это чё было? — спросил подоспевший Парамон, ошалело глядя на Космоса, — Ты с дуба рухнул?! Холмогоров не ответил, махнув рукой. У него и вправду было ощущение, что он немало приложился. Стоявший рядом Кабан только многозначительно покрутил пальцем у виска, но этого никто не заметил.***
Ира едва дождалась окончания обеда. Во первых, новый знакомый, всё это время проводивший с ней, сыпал не слишком остроумными историями. Во вторых, Холмогорова буквально чувствовала дрожь во всём теле, когда думала о возможности провала, и корила себя за то, что не досидела до конца. А вдруг ответ пришёл бы ей в голову? Но, сейчас было уже поздно для таких метаний. Когда стрелка на часах в столовой, куда отвёл её Артур, перевалила за полвторого, Ира поднялась с места. — Я, пожалуй, пойду. — Что, так быстро? — Да. Дела ждут. Спасибо за экскурсию, — кивнув на прощание, Холмогорова удалилась, оставив его за столиком. Ноги неслись как можно скорее, и она не знала, чего ей хотелось больше: узнать, наконец, результаты, или побыть в тишине и просто помолчать. Последнего, конечно, было хоть отбавляй за полтора часа — парень казался таким болтуном, похлеще Пчёлы и Космоса вместе взятых. Наконец, выйдя в просторный холл, русая рванула к стенду, возле которого собрались ещё множество людей. Кто-то разочарованно вздыхал, а кто-то визжал от радости. Одними из вторых оказались близняшки, которые спрашивали у Иры про курилку. Холмогорова с замиранием сердца бегала глазами по списку, устремляясь вниз, к букве «Х». Всё внутри уже сто раз сделало сальто и двойной кульбит, предвещая неплохую нервную дрожь, но улыбка растянулась от уха до уха, когда заветное имя оказалось одним из последних. — Yes! — Ира подпрыгнула от радости и, оглядев холл в последний раз, выбежала на улицу, ощущая себя самой счастливой.***
Входной замок щёлкнул весьма неожиданно. Витя дёрнулся, и лежавшая рядом с ним брюнетка удивлённо на него посмотрела. Размышлять долго не было возможности, спустя какую-то долю секунды двери открылись и на пороге дома появились Пчёлкины-старшие. — Паша, ты всё забрал? — спросила женщина лет пятидесяти. Её светлые волосы, отливавшие слегка рыжеватым светом, были короткими, сложенными в незамысловатый пробор. Мужчина, с тёмными волосами и усами, выделявшимися на морщинистом лице своей яркостью, кивнул, заходя следом за женой, — Вить, ты дома? Витя не ответил — вместо этого он только шикнул на свою знакомую, сказав, чтобы она поскорее одевалась. Сам он впрыгнул в штаны, застёгивая теперь рубашку. Неровная простынь на полу свидетельствовала о том, что здесь явно занимались недетскими вещами. Говорят, что блондинки не блещут умом. Витя не верил в стереотипы, и знал, что не поверит теперь уж точно, потому как брюнетки, оказываются, тоже туго соображают! Ну, или над ним так измывалась судьба, что, когда отец и мать зашли в гостиную, девушка обернулась и предстала взору его родителей полуголая. Притом, самым пикантным, интимным местом она сверкала во все сто, а вот грудь прикрыла тоненькой рубашкой, но, когда отец охнул и схватился за сердце, а мать закрыла рукой глаза, Витя стрельнул взглядом и понял, что даже грудь просвечивала под тканью. — Одевайся! — рыкнул он. — Простите! — пролепетала девушка и, подхватив свои вещи, обмоталась простыней, после чего проскользнула в ванную со скоростью ветра. Спустя пятнадцать минут, когда гостья удалилась восвояси, Витя услышал голос матери, зовущего его на кухню. Перечить не приходилось, хотя, пожалуй, Пчёлкину сейчас больше всего хотелось бы так же уйти от расспросов и стыда, взявшегося не пойми откуда в этой ситуации. — Витя, — мать взглянула на него, как-то совсем отчаянно, — Мы с отцом всегда старались ради тебя. Всю жизнь положили, чтобы ты не нуждался ни в чём. Да, мы понимаем, что наша жизнь не была идеальной, и ты пытаешься как-то исправить… — Ма-а-ам, — Витя попытался её остановить, но отец только резко ударил кулаком по столу. И Пчёла понял молчаливо, кивнув, словно соглашаясь: «ладно, молчу». — Сынок, — Виктория Родионовна выглядела так, точно ей самой был неприятен этот разговор. Но разве могла она поступить иначе и смолчать теперь, когда всё зашло настолько далеко? — Я прошу тебя, подумай. Возьмись за голову, наконец! Это уже чересчур, понимаешь? Нет, мы с отцом… Мы понимаем тебя, но не до такой же степени! Витя удержался от того, чтобы закатить глаза. — Ты стал слишком своевольным, — вступил в словесный разговор Павел Викторович, — Посмотри, в кого ты превратился своими гулянками. Так, того гляди, и принесёшь нам с матерью неожиданно потомство! — И правда, Витя. Это не по-людски. У нас с твоим отцом такого не было. Витя не удержался чисто от риторического вопроса: — А как же я появился тогда? — Прекрати паясничать, ты прекрасно понял, о чём мы пытаемся тебе сказать! — Павел Викторович рассвирепел ещё больше. Витя знал, что его отец человек спокойный и отходчивый, — Ума не приложу, где мы допустили с матерью ошибку в твоём воспитании! В кого ты такой лоботряс уродился?! — В кого-то из вас. Виктория Родионовна закрыла лицо руками и Витя почувствовал, как стыд ещё больше сковывает его. На слёзы матери он никогда не мог спокойно смотреть. — Да ладно вам, — попытался разрядить он обстановку, — Ничего страшного ведь не произошло. — Это ты так думаешь, — произнёс отец, пристальным взглядом испепеляя единственного сына, — И, знаешь, что? Мне это порядком уже надоело. Не берёшься за голову, не слушаешь наши с матерью советы, возомнил себя взрослым и умным? Так вот иди и живи, где хочешь, понял?! Нечего на родительской шее сидеть — вот тебе моё последнее слово! И снова удар кулаком по столу. Как приговор в суде. Молоточком. Витя поначалу глянул ошалело на отца, надеясь, что ослышался, но, вопреки обыкновению, взгляд Пчёлкина-старшего не смягчился ни на йоту. Мать всё так же сидела, закрыв лицо руками, и всхлипывала, о чём свидетельствовали подрагивавшие плечи. — Ты чё, бать? — Ничего! Ты же такой жизни хочешь — вот и получай свою «свободу»! — с досадой выплюнул мужчина. Витя усмехнулся. Это какая-то шутка? Но, тем не менее, молчание на кухне не прекращалось, и сын с отцом смотрели друг на друга. В конце-концов, Пчёла встал и, глянув на мать, только покачал головой и вышел прочь, хлопнув за собой дверью, отчего Виктория Родионовна заплакала уже громче. Павел Викторович, горько глянув на супругу, обнял её и тихо произнёс: — Ничего, родная, поймёт и вернётся…