***
Жгучая тишина окутывала памятники и могильные кресты. Территория кладбища была приличной — немало жизней оборвались здесь, навеки канув в историю, оставив после себя лишь тире между двумя датами. Такая маленькая черта, вместившая в себя абсолютно всё, как до и после. Вот только стоявшая перед могилой девушка была уверена в том, что никакого после для них, покинувших этот мир, уже не осталось. А её собственная жизнь была теперь положена на благо того, чтобы выучиться. Стать хорошим специалистом, заработать денег и не знать нужды в том, в чём знали её родители. Светловолосая девушка прижала к себе стоявшего рядом мальчишку. Тот даже не стал сопротивляться такому действию сестры. Казалось, он вообще сейчас ни на что не реагировал — только глаза смотрели на памятник, с которого им улыбались мужчина и женщина. Они не были старыми, у них не было никаких предвестников такого скоропостижного ухода, но, всё-таки, это случилось. За прошедшие месяцы они много раз слышали, что нужно держаться. Быть сильными. И они действительно пытались, потому что знали — кроме друг друга у них больше никого не осталось. А от покинувших этот мир ещё было напоминание в лицах семнадцатилетней Тамары и двенадцатилетнего Павла. Никто не мог в целом мире понять их боль. В одночасье лишиться самых близких и любящих родителей, которые делали для своих детей всё. Их мир был красочным, несмотря на нищету и скромное жилище, где всегда звучал смех и бойкие шутки главы семейства. Какими счастливыми они были все эти годы — такими же несчастными стали в один миг. Будто кто-то вырвал изнутри половину, оставив ни в чём неповинных Прониных без защиты. Раньше Тамара Пронина мечтала стать филологом. Интересовалась живописью и всеми прочими направлениями искусства. Хорошо разбиралась в музыке, в поэзии. Она была чертовски похожа на собственную мать в её возрасте — такая же добрая, кроткая и слегка наивная. Но теперь от прежней Тамары мало, что осталось. Профессия филолога так и осталась мечтой, когда трагедия ворвалась в жизнь девушки. Она не поняла, в какой момент решила для себя прочно связать жизнь с факультетом права. Тамара сотни раз рисовала в голове картинки, как будет рассказывать родителям об учёбе, как обрадует их поступлением в ВУЗ, но кто же знал, что даже теперь, поступив, ей будет некому сказать? Некому, кроме мальчишки, стоявшего рядом. Павел Пронин всегда оправдывал свою фамилию. Он, словно лучик, умел зарядить сверстников своей харизмой, находчивостью и добротой. О, этот мальчик был на редкость добрым, и справедливым. Раньше у него было много друзей, но все они куда-то растерялись, когда случилась беда. И некогда неунывающему человеку, ещё не познавшему до конца всю прелесть детства, выпала жестокая доля распрощаться с ним, оказавшись во взрослой жизни. Кто бы что ни говорил, но невозможно оставаться ребёнком, когда у тебя нет дружеского плеча отца и верной заботы матери. Пускай Тамара и делала всё, что могла — даже отвоевала брата у органов опеки, — но это всё равно не помогло. Мальчик думал, что бесповоротно потерял что-то важное внутри себя, в тот день, когда не стало Прониных-старших. И всё, что им осталось — это смотреть на надпись внизу, и надеяться, что в далёком будущем они смогут оправдать надежды родителей, что те, даже находясь не в этом мире, будут ими гордиться.Супруги Пронин Андрей Максимович 18.10.1947 — 18.01.1987 Пронина Дина Игоревна 03.04.1948 — 18.01.1987
— Том, — тихо позвал мальчишка, взглянув на сестру. Тамара перевела глаза, в которых стояли слёзы, на брата. И увидела то же самое, хотя тот упрямо пытался тереть их рукой, — Пообещай мне. — Что пообещать? — так же тихо спросила в ответ, шмыгнув носом. Пытаясь унять где-то глубоко внутри дрожь, сковавшая тело. — Пообещай, что не бросишь меня, — попросил он, — Я не хочу, чтобы… — его голос сорвался, и мальчик вновь посмотрел на памятник с изображением родителей. Тамара, пользуясь тем, что он не видит, проронила покатившиеся по щекам слёзы, предприняв попытку успокоиться только тогда, когда серые глаза брата вернулись к ней, — Я не хочу, чтобы когда-нибудь ты тоже ушла. И бросила меня. Не хочу, слышишь? В последнее время все только и делают, что бросают меня… Разве можно смотреть спокойно на такое? Тамара думала, что её нервы уже закалились до предела, потому что не представляла себе большего горя. Но сейчас девушка чувствовала, что всхлипы вот-вот вырвутся наружу вместе со слезами. Она не должна была позволять этому произойти — ни слабости перед братом, добившей бы его окончательно, ни смерти родителей. — Они не бросали нас, — Тамара изо всех сил старалась говорить прямо, но голос предательски срывался и начинал дрожать с первых букв. Мальчик резко отстранился от неё. Его лицо исказилось гримасой боли, ненависти и жалости, которую он пытался скрыть. Двенадцатилетний Паша искренне не понимал, за что на него обрушились такие проблемы. — Нет, они нас бросили! — закричал он, глядя на сестру, — Они уехали тогда, а должны были остаться! Они нас бросили, понятно?! Когда ты уже это поймёшь?! Бро-си-ли! Его голос срывался на всё более повышенные тона и, прокричав это, мальчишка развернулся и зашагал прочь. Тамара знала, что он не уйдёт далеко, и хотела за ним пойти, но не смогла. Вместо этого, оставшись у могилы, девушка присела на лавочку и, не выдержав, разразилась всхлипами. Слёзы стекали по щекам, теряясь в изгибе губ и на коже рук, которыми она отчаянно закрыла лицо. Можно подумать, если не видишь всего этого, то поверишь, что только сон. Что не на самом деле. Сказки, которые не срабатывают. И Тамара Пронина думала, что уже ничто не заставит её поверить в это чудо, которого больше нет. Восемнадцатое января навсегда разорвало жизни её и брата, разделив на До и После.***
Четверо людей сидели в коридоре. Больничные стены нагнетали тоску, заставляя нервы подрагивать зябкой струной, ожидая вердикта специалистов. Ира прислонилась к стене плечом, стоя напротив больничных стульев. На одном из них сидел Павел Викторович, и его лицо было уставшим. Видно, мужчина очень сильно переживал за супругу, то и дело хватаясь за сердце, отчего болезненно проявлялись в свете ламп его морщины. Ещё одна проблема, свалившаяся на голову немолодого человека. Рядом с ним, рука об руку, Витя Пчёлкин. Ира с детства знала сначала лучшего друга брата, как весельчака, балагура и представителя жуткого непостоянства. Холмогорова помнила, как ещё семилетний Витя предлагал разного рода проказы, втаскивая друзей в авантюры. И девочка поначалу переживала, что её брат заражался таким настроением и следовал за Пчёлкиным. А потом всё изменилось. Когда не стало матери Иры и Космоса, девочка едва не оказалась на грани. Кто бы мог тогда объяснить весь масштаб катастрофы? Пожалуй, лишь молчаливое лицо Юрия Ростиславовича, который с уходом супруги поначалу и сам превратился в тень. И Ира помнила, как на пороге их профессорской квартиры, обставленной мебелью по первому разряду моды, вдруг появился Витя. Так незамысловато улыбнулся, увидев сестру друга и, потирая белёсый затылок, на котором уже тогда было положено начало пышной гривы, изрёк: — У меня вот, пирог с земляникой… Будешь? — лицо мальчишки виновато всматривалось, словно он без слов хотел извиниться за нарушенный покой. Но Ира, увидев в голубых глазах искренность, почему-то даже и не думала ни злиться, ни прогонять внезапного гостя. — С земляникой? — только и спросила Холмогорова. Близился её день рождения, до которого — рукой подать. Вот только по старой и доброй традиции не видать ей пирога, приготовленного матерью. Земляничного, чёрт бы его побрал! Вкус этого волшебства ей никогда не под силу забыть. — Ну да, — Витя как-то был смущён и уже не знал, что сказать, переминаясь с ноги на ногу. А Ира только диву давалась тому, что происходило с извечным шутником Пчёлкиным. Впрочем, весельчак вернулся спустя пару дней, когда, общими усилиями друзей и их родителей, дети Холмогоровых смогли вернуться к реальности. И вся компания снова собралась на кухне, уплетая чай с пирогом, приготовленным матерью блондинистого сорванца Пчёлы. Ира смотрела на Витю Пчёлкина, который сейчас никоим образом не походил на того весёлого мальчугана. Годы шли, но Витя не терял своего запала и чувства юмора. Природа наделила его харизмой, которую он уже в юном возрасте умело начал использовать для очарования девушек, приумножая число фавориток в геометрической прогрессии. Все Ирины одноклассницы с ума сходили по Вите, а Холмогорова лишь пожимала плечами — какое ей дело? Конечно, друг умел морочить голову, но ей посчастливилось не попасться на эту удочку. Взамен её подловил другой… Витя смотрел на двери реанимации, куда их не пустили, облокотившись о стену. Его взгляд был настолько отрешённым, что Ира диву давалась — по дороге друг едва не закатил истерику таксисту, грозясь, что если тот не прибавит ходу, то останется не только без выручки. Ира как могла договорилась с водителем, который тоже был на взводе, а Кос успокаивал Пчёлу, если это вообще было возможным в данной ситуации. Потому что поведение Пчёлкина разделилось на До и После, обнажив две разные личности. И если с первой все мирились кое-как, то на вторую никто не рассчитывал лицезреть. Девушка взглянула на брата, который сидел, уткнувшись в руки, сцепленные в замок, и раскачиваясь на ступнях. Фила удалось уговорить ехать в клуб. Валерка и сам понимал, что вряд ли сможет чем помочь, но, отправляясь на остановку, попросил Иру сообщить ему, если что-то осложнится. Холмогорова не стала возражать. Двери, которые были закрыты уже несколько часов, изводя своей тишиной и излишней молчаливостью четырёх людей, резко открылись и оттуда выбежали медсестры с каталкой. Витя, увидев мать, которую увозят куда-то, вцепился в двух девушек в белых халатах, пытаясь добиться правды, но те лишь молчаливо погнали дальше, не сказав ни слова. По лицу парня было видно, что он готов сейчас разгромить всех и вся, но Павел Викторович не собирался с этим мириться, и только надавил на плечи сына, чтобы тот сел на место, а сам встретил мужчину, выходившего из операционной. — Доктор! — все сразу же оживились, взглянув на него, — Как всё прошло? — спросил Павел Викторович. Его глаза выражали такое, отчего у Иры встрял в горле ком. «Переживает», — подумала девушка, жалея отца друга, но внутренний голос твердил, что у Пчёлкиных-старших не просто переживания. Любовь. И Ира невольно подумала о том, а будет ли её кто-то любить вот так же через двадцать лет? Мысль о Белове материализовалась в голове снова, но сейчас она решительно отогнала. Не время думать о таком. Чувствуя внутренний укор, русая услышала голос специалиста: — Относительно хорошо. Нам удалось купировать приступ до конца, но инфаркт — дело серьёзное. Сейчас ей лучше не нервничать, мы будем наблюдать вашу жену, нам понадобится несколько дней для того, чтобы давать какие-то дальнейшие прогнозы. Сейчас её жизни ничего не угрожает. Все, как один, облегчённо выдохнули. — Скажите, а к ней можно? — спросил Витя. И отблеск надежды в голубых глазах разбился о настояния врача: — К сожалению, нет. Приходите завтра, думаю, к тому времени она очнётся. Но я не рекомендовал бы посещения толпой. Только по одному, максимум — двое. — Спасибо вам, — поблагодарил Павел Викторович. Пчёла только кивнул. Все вместе они двинулись по коридору, но остановились у лестницы. Отцу и сыну явно было, о чём поговорить, так что Ира ухватила Космоса за рукав и потащила прочь. Уже на улице, стоя возле крыльца, парень достал пачку и, вынув сигарету, затянулся. Ире никогда не нравилась привычка брата курить, но и возразить ему она не могла. Слишком уж характерно было в духе их семьи проявлять бунтарство против всяких акций «режима». После смерти матери это участилось. Семейные традиции были стёрты окончательно, когда порог квартиры переступила Надька, и счастливые вечера вместе быстро заменились на упёртость и крутой нрав домочадцев. Казалось, мачеха нарочно посеяла в их жилище эту хмурую обстановку. — Кос, — позвала девушка. Парень тут же отвлёкся от лицезрения верхушек деревьев, бросив на сестру взгляд. И Ира решила: если она не скажет ему сейчас, то потом более удачного случая не предвидится, — Тебе не кажется, что молчание затянулось? Холмогоров, вдохнув побольше никотина в лёгкие, выдохнул дым. — Когда кажется — креститься надо. — Ой ли. Неужели ты всё ещё веришь в Бога? — на шее парня висел крестик. Единственное напоминание о том, что когда-то Космоса Юрьевича крестили. В отличие от Иры, которую почему-то не подпустили к такому шагу. — Иногда нужно во что-то верить, — ответил брат. — А ты не веришь в то, что отец изменился? — на это слов не последовало, и Ира, подойдя ближе, заставила Космоса посмотреть ей снова прямо в глаза, — Ты хочешь, чтобы с ним было так же, как с мамой Пчёлы? Я уже потеряла мать, Космос, и не хочу лишиться ещё и отца! — Он променял нас на эту Надьку, а ты… — Да хрен с ней, с Надькой! Ты понимаешь, что из-за нашей вспыльчивости мы можем его потерять раз и навсегда? Между прочим, он приезжал к Филу на вокзал! Он переживает за нас, Кос, неужели не понятно? — в глазах Иры застряли слёзы. Космос не любил моментов, когда сестра плакала, пускай и случалось это довольно редко. Но сейчас, похоже, у девушки начинали сдавать нервы. От пережитого волнения не могло не быть результатов. — Ир. — Что Ир? Что, скажи мне! Ты всегда ведёшь себя, как упрямый осёл! — Холмогорова выпуталась из объятий брата, — Сколько можно уже? — Ладно, — Космос кивнул после нескольких минут молчания, — Если ты так хочешь — иди к нему. Только не вспоминай потом, когда он в очередной раз поднимет на тебя руку, если речь зайдёт о выборе между нами и Надькой. — Ты пойдёшь со мной, — упрямо заявила девушка. Космос взглянул на сестру, одними глазами выговаривая всю тираду, которую ему не хотелось начинать. Вот только с Ирой не хватало испортить отношения для полного «счастья»! Но лицо родственницы красноречиво выражало, что спорить с ней бесполезно, — Тьфу ты, дурёха. — Да сам дурак, — ответила, как отрезала. И слегка покрасневшие глаза, кажется, перестали давиться слезами. Из больницы в этот момент вышли Витя и Павел Викторович. Доехав на машине Пчёлкиных до дома семейства, ребята проследили за тем, чтобы Павел Викторович лёг спать, выпив снотворное. Ловя многочисленные взгляды сестры, Космос ретировался под предлогом навестить мать Саши, но Ира знала, что на самом деле брат ещё хотел зайти на Рижский, чтобы попросить первое время не беспокоить их друга. Умотав, Холмогоров оставил их наедине в полнейшей тишине. — Мда, ну и денёчек… — протянул парень, садясь на стул на кухне. Ира, знавшая здесь всё, как свои пять пальцев, сделала чаю и протянула ему чашку с горячим напитком. — Вы хоть помирились-то? — спросила она. Пчёлкин молча кивнул, — Слушай, Вить, ты поспал бы. Выглядишь не очень. Блондин хмыкнул. — Спасибо за комплимент. — Это констатация факта. Мне, знаешь ли, не улыбается перспектива видеть тебя в таком состоянии, — Ира смотрела на Пчёлу, не зная, как ещё можно помочь и растормошить. Холмогорова печально посмотрела в пол, ища аргументы, которые можно было выискать в пользу, — Врач же сказал, что всё в порядке и угроза миновала. Эти слова, кажется, не долетели до него. Пчёла в один миг сделался каким-то нарочито беззаботным. Буквально киша фальшью, что ему помогли её слова, он произнёс: — Это я во всём виноват. Ира подняла снова на него глаза. — Это неправда, Витя, — рука друга лежала на столе, и девушка накрыла её своей ладонью, привлекая внимание, — Ты — замечательный сын, что бы там ни было. Твои родители любят тебя. Тебе очень повезло, что они у тебя есть, а им повезло не меньше с тобой. И, что бы они ни говорили, ты для них навсегда самый лучший. Она говорила тихо, но чётко. Её голос был волнительным, отдаваясь лёгким эхом в ушах Пчёлкина. И блондин почувствовал благодарность. В эту секунду он понял, что не один. Нет, конечно, у него были друзья. И родители. Настоящая семья. Но зачастую Витя Пчёлкин не обращал на это внимания, уделяя время поочерёдно и тем, и тем. А позже всё меньше стал задумываться, ударившись в ухаживания за толпами девчонок. Витя видел своих друзей, и мог сказать, что каждый выделялся чем-то своим. У Саши был крепкий характер, и он считался кем-то вроде «основателя» их четвёрки. Фил сражал своей добротой и честностью, мог открыто в глаза сказать правду о друзьях, пусть даже и слегка обидную, но всё же. Космос выделялся статусом сына профессора астрофизики, смахивая на ярого бунтаря против строгих правил. И Ира, всегда такая разнообразная, умевшая найти подход к любому. А сам Витя не чувствовал себя каким-то особенным, несмотря на то, что у него одного из их компании было оба родителя. Холмогоровы жили гораздо богаче, чем Пчёлкины. «Разве, дело в деньгах?» — задался вопрос в голове. Да и в них тоже. Не зря же он думал всерьёз ступить на дорогу рэкета. Родители, при всей любви и уважении к ним, всегда считали копейки, и наученный горьким опытом сын не желал повторять подобную судьбу, зарубив на носу, что труды на заводе до добра не доведут. Почувствовав тёплые пальцы на своей руке, Витя посмотрел Холмогоровой в глаза. Подруга определённо превращается в хорошую, красивую девушку. Вспомнить даже эпизод, когда какой-то придурок недавно приставал к ней! Пчёлкин и сам бы зарядил недоброжелателю по морде, если он посмел тронуть его подругу детства. Какое-то завистливое чувство при виде обжимающей тонкую талию руки поселилось в его душе, но парень списал всё на то, что просто не привык видеть рядом с Холмогоровой каких-то других кадров, помимо их пресловутой четвёрки мальчишек, которых года превратили во взрослых парней. И каждый, как ни крути, нашёл какие-то свои точки «соприкосновения» с противоположным полом — Сашка с Ленкой Елисеевой, Фил — со своей Никой, а Космос… А что Космос? Он, вообще, брат Иры! И, кажись, судя по тому, сколько раз друг упомянул в их конфиденциальных разговорах рыжую, за которую вступился, Пчёла мог бы сказать, что сын астрофизика запал. Практически со всей уверенностью. А почему практически? Да потому, что сам Витя ни разу в жизни не влюблялся — ему было смешно, когда его сверстники-мальчишки готовы были поубивать друг друга из-за девчонок, и всю свою сознательную жизнь Пчёлкин шёл к цели, чтобы не он бегал, а за ним бегали. Среди девчонок Вити Пчёлкина никогда не было такой, как Ира Холмогорова. Да и не обращал он внимания всерьёз на сестру лучшего друга, наивно полагая, что та ещё совсем маленькая. Ему даже в голову не могло придти, что однажды он будет думать вот так о ней, сидя рядом на собственной кухне, да ещё и при таких обстоятельствах! — Ир. Парень поддался вперёд, сокращая между их лицами расстояние. Ира смотрела в голубые глаза с сожалением, и только в последний момент поймала некую настороженность, когда Пчёла окинул её губы. Отрезвление произошло в паре миллиметров от столкновения, и Холмогорова поспешила разрушить намерения друга. — Мне, пожалуй, пора. Тебе сейчас лучше побыть с отцом, — Ира встала с места, и Пчёлкин тоже поднялся. С трудом девушка заставила себя посмотреть другу в глаза, — Если что, дай знать. — Я провожу тебя, — Витя двинулся вместе с ней к выходу. — Не стоит, — Ира покачала головой и для пущей убедительности добавила, — Правда. Лучше сам ляг и поспи. И, сам того не понимая, Пчёла спросил: — А если к тебе опять какой-то хмырь на улице приставать начнёт? Кос мне башку открутит, не дай Бог, что. — Ладно тебе, Пчёла, кому я там нужна? — Холмогорова усмехнулась, но было это весьма приклеено, — Всё, я убежала, — остановилась у входной двери, но, не давая шанса встрять, добавила, — Павлу Викторовичу передай, что, если понадобится помощь, мы поговорим с отцом. Ира прожогом выскочила из квартиры Пчёлкиных и, не обратив никакого внимания на лифт, сиганула по лестнице. Пролетев семь этажей, Холмогорова толкнула двери подъезда и, оказавшись на улице, замедлила шаг. Мысли, спутавшиеся в голове, вызывали двоякое ощущение. «Что на него нашло?» — думала Ира, оглянувшись вверх. Где-то там, на седьмом этаже были окна семейства, — «Неужели даже сейчас Пчёла не угомонился и опять решился взяться за своё?» Ломая голову вопросами, Холмогорова вышла из возвышения над дверью подъезда, поспешив в сторону беседки. Космос сказал, что будет ждать её там. Жаль только, что они не предупредили Фила, но, Валерка уж сообразит, и придёт сам если что. Так и уходила она в одиночестве, провожаемая взглядом Вити Пчёлкина, корящего себя за внезапный и непонятный порыв, из окна на седьмом этаже. Ни он, ни она не подозревали, что этот день в очередной раз провёл свою черту в истории, разделив их на До и После. До было сплошь окутано дружескими отношениями, совместными перебранками и выручкой из беды, а После оставалось под туманным и большим вопросом своего существования, на который ни парень, ни девушка не могли дать себе ответа.