***
Витя Пчёлкин с самого утра был на ногах, сонно зевая и мечтая о тёплой постели. Преградой парню встал вопрос о том, чтобы купить лекарства для Виктории Родионовны, которая продолжала курс лечения после злополучного инфаркта. Пчёла переживал, что история с приступом матери, на нервной почве, может повториться, а потому старался делать всё, что было в его силах, дабы избежать подобного повторения. Ещё тогда, когда он впервые навестил её после случившегося, прокравшись в палату тайком от медсестёр, дежуривших на посту, парень увидел лежавшую женщину под капельницами. Бледную и измученную. Эта картина слишком сильно тронула юное и горячее сердце, каким бы разгильдяем и шалопаем ни был, в тот день он пообещал себе, что не допустит страдания родителей. Денег у семьи было не так много на лечение, и Пчёла знал, как следует поступить в данной ситуации. Он мало о чём думал, когда связался с Парамоном и Кабаном, назначая встречу. Ребята, конечно же, согласились, и итогом того дня стало единогласное решение, что теперь Витя Пчёлкин один из их банды. Стопроцентно и неотвратимо. Смотреть на то, как отец, перебиваясь от получки к получке, будет считать деньги, размышляя над тем, что будет, если энную сумму они потратят на лекарства, он не мог. В конце-концов, детство давно закончилось, и пора было отвечать за свои ошибки, что парень и собирался сделать. Пчёла был не дурак, и сообщать родителям о своём новом «призвании» не собирался — того гляди, отца тоже удар хватит, а потерять ещё опору в лице Павла Викторовича Витя не мог. И, продолжая корить себя за прежнее безрассудство, Пчёла нёсся на всех парах вместе с Кабаном и Парамоном, вливаясь в «бизнес». Его рвение поддержал и Космос, который и прежде был не прочь пойти по этой дороге, глядя на жизнь авторитетов Рижского. Договорившись встретиться с другом сразу на рынке, Пчёла уже стоял в очереди за лекарством. Витрина со множеством ярких упаковок привлекала внимание, и Витя, глядя на цены, невольно думал о том, что отцу пришлось бы месяц копить только на одну пластину таких таблеток. Когда подошла его очередь, он назвал необходимые ему медикаменты. Молодая рыжеволосая девушка озвучила цену: — С вас пятьдесят рублей. Пчёла потянулся к карману, где лежали купюры, полученные им от Парамона несколько дней назад. Тогда знакомый протянул ему неслабую пачку, с ухмылкой выговорив: «Держи, заслужил!» Пчёла не колебался ни секунды, глядя на свои не совсем честно заработанные — разве у него был выбор? Нет. Единственным выходом оказался рэкет. А разве были другие варианты у Вити, помимо как купить необходимые препараты? Тоже нет. Такого бы Пчёлкин не простил себе ни в жизнь. — Вот, — протягивая хрустящие купюры, Витя по привычке натянул усмешку, глядя на весьма привлекательную девушку, — Спасибо. Рыжеволосая бросила ему извечное «приходите ещё», и Пчёла уступил очередь следующим, стремясь к выходу из аптеки, как вдруг наткнулся взглядом на дорогую машину, выделявшуюся своим видом среди неприметных окрестностей. Чёрный BMW, сверкающий начищенным капотом при лучах солнца, так и манил своей крутизной. Витя, разбирающийся в машинах с детства, и грезивший о такой модели, сколько себя помнил, удивлённо даже присвистнул. За тот месяц, что Кабан и Парамон втянули его в рэкет, Пчёла определённо изучил окружающую среду из пацанов, и мог поклясться чем угодно, что ни у одного из старших не было такого агрегата. Вопрос о том, могли ли чужаки проникнуть на их территорию и, что, собственно, им тут понадобилось, встал сам собой и отпал в следующую же секунду, когда дверца открылась и оттуда вышла Надька. — Ну нихрена себе… — не удержался Пчёла от комментария. Сказать, что он был шокирован, было бы слишком мягким выражением по отношению к ситуации. Нет, парень не строил иллюзий, и был более чем уверен, что молодая мачеха друзей замешана в пушку, но чтобы вот так — это уже чересчур! Как только их раньше не засекли, интересно? Надька Холмогорова не успела отойти и на пару метров, как из водительского места выскочил мужик лет двадцати семи и, нагнав свою «пассажирку», развернул к себе за талию, впиваясь в губы. Настолько жадным поцелуем, что Пчёла удивлялся, как эта, прости Господи, жена профессора ещё не раздвинула перед ним ноги прямо на улице. А голубки миловались собой, о чём-то переговариваясь. И Пчёла не мог подслушать, находясь на таком расстоянии. Решив, что лучше не портить момент, парень удалился по быстрому из аптеки. У него оставалось ещё около получаса, чтобы заскочить домой, проследить за тем, как мать примет лекарство и убежать на рынок, где, кажется, его будет ждать разговор с лучшим другом. Идя по улице, Пчёла подумал, что, как ни крути, но все бабы — дуры. И у них на уме одно. Так чем же плохо то, что и он не желал обделять себя их вниманием? Один хрен — сегодня лягут в постель с ним, а завтра с кем-то ещё!***
— Знаешь, всё-таки, это рискованно, — произнёс мужчина, глядя на неё. Надька почувствовала, что начинает закипать, но поспешила прервать всяческие возражения новым поцелуем, — Не боишься, что детки тебя порвут? — Да сопляки они ещё, мелкие, что бы рвать тётю Надю, — пафосно заключила Холмогорова. — Ну-ну, — мужчина только пожал плечами, чем имел шанс вывести женщину из себя окончательно. — Слушай, вот только не начинай свою байку с начала, ладно? Между прочим, я стараюсь ради нас, и делаю всё это не по большому желанию, понял? — она слегка толкнула его от себя, собираясь развернуться и уйти, но была в тот же миг остановлена и заключена в крепкое объятие. — Не злись, котёнок. Тебе не идёт, — Надька, надувшая губы, слегка оттаяла и усмехнулась. — Вот увидишь, совсем скоро нас ждёт новая жизнь! — А если с твоим профессором что-то случится реально? На это подписываться я не собирался… — Успокойся! Я все предвижу. И дозу рассчитаю, так что, если ты за него так беспокоишься, то даже не думай. Лучше займись нашей скорой поездкой, — Надька улыбнулась и поцеловала ещё раз, но коротко и в щёку, — Всё, жди меня, я пошла. — Давай, — только и произнёс мужчина, усмехнувшись вслед уходящей женщине. Что не говори, а Надька умела вскружить голову и, похоже, была во многом решительнее его самого. Но думать о неурядицах не стоило — удачный план имел все шансы сработать, оставалось только дождаться подходящего момента.***
Ира Холмогорова проснулась с ощущением опустошенности. Едва открыв глаза, девушка взглядом наткнулась на часы, показывавшие пять минут девятого. Так долго она ещё не спала, но сегодня ей и не хотелось просыпаться. Ей снилась мама. Тёплые и нежные руки, когда-то гладившие по голове, аромат мандаринов и пирога с клубникой. Уже прошло довольно много времени со дня трагедии, но Ира знала, что это её никогда не отпустит. И желание оказаться в детстве, там, где все проблемы представляли собой двойку и разбитую коленку, не исчезнет. Воспоминания сами кружили в её голове, не желая отпускать, и невольно Ира улыбалась, чувствуя тоску. Она вспоминала, как, ещё будучи маленькой девочкой, увязалась за Космосом на улицу. Тот, принеся домой две двойки, схлопотал от Юрия Ростиславовича, и самовольно покинул квартиру, отправляясь без ведома родителей, отлучившихся на какую-то встречу отца. Ире, на тот момент ещё маленькой, семилетней девочке, естественно, были не по вкусу забавы брата, и она считала его слишком легкомысленным в отношении учёбы. Но что поделать? Родители впервые оставили её за старшую, несмотря на язвительную реакцию Космоса. Пришлось увязаться. Ира прекрасно видела перед собой, как выбегает из квартиры её хрупкая фигура и несётся за братом по лестнице вниз, практически настигнув во дворе. Космос вместе со своими неизменными друзьями удалялся куда-то прочь, игнорируя все запреты. Вот только, не глядя по сторонам, Ира слишком запоздало уловила звук тормозных колёс, раздавшихся совсем рядом и как-то слишком резко. Не удержавшись, Холмогорова упала и вскрикнула. Вылезший из машины мужчина начал громко ругаться, кляня свет на всём, чём только можно. На глаза сами собой навернулись слёзы, то ли от обиды, то ли от разбитой коленки, кровоточащей с такой болью, что невольно приходилось закусывать губу. И ещё она помнила лицо Космоса, который, вместе с друзьями услышав такую пронзительную и не совсем цензурную речь, двинулся со скоростью к сестре. То, как он подлетел к ней, вместе с ребятами ставя на ноги, она запомнила очень ясно. И даже глаза, такие пронзительные и голубые, смотрящие на неё с нескрываемым раздражением. Поначалу пришлось выслушать поучительную речь от брата, затем она перешла в обвинение, что это он ушёл из дома без разрешения. На сей правдивый аргумент она получила неизменное «Малявка, не тебе меня учить!», тихую и несколько осуждающую реплику «Кос» от Фила, и обеспокоенные взгляды Саши и Пчёлы, глядевшие на колено Холмогоровой. Тем же вечером, заявившись домой, родители отчитали сына и дочь. Какой только умник из соседей додумался рассказать им обо всём — оставалось лишь догадываться, но, после неизбежного чистосердечного, приговор был вынесен без оснований к обжалованию: две недели без прогулок. Из школы — домой, из дома — в школу. Ира помнила, как Космос поначалу обижался на неё, но долго не стал дуться, и уже спустя пару дней предложил сестре влиться в их компанию, чтобы, от греха подальше, присматривать за ней. Никто из мальчиков не был против, и Ира стала проводить с ними время. Особенно после того, как умерла мама. Ире она не снилась уже очень давно. Глянув на календарь, висящей на стене, девушка почувствовала себя виновато. Она совсем не думала, что этот день подойдёт так быстро. Тридцатое августа. Выйдя в коридор, Холмогорова застала лишь полнейшую тишину. На комоде лежала записка, прочитав которую, все сомнения отпали вмиг. «Ира, я уехал на работу, буду вечером. Надя сегодня не сможет приготовить ужин. Сходи, пожалуйста, в магазин.Папа.»
Тень обиды снова вспыхнула внутри. Отец тоже забыл про этот день. Да вот как так-то?! А Кос… Где он, чёрт возьми? Тоже ошивается на улице? Долго думать не пришлось. Вспомнив, что брат собирался с Пчёлой «на работу», Ира поёжилась от ощущения, что этот день самый худший из всех, который только можно было придумать. Недолго думая, Холмогорова принялась спешно собираться. Вскочив в джинсы и напялив на себя футболку в горошек, обула чёрные балетки и вышла из дома, будучи намеренной всё-таки навестить ту, по которой так сильно скучала.***
Космос стоял на рынке вместе с остальными ребятами, дожидаясь Пчёлу. Кабан и Парамон, как самые основные, стояли чуть поодаль, обсуждая что-то между собой. Кос бы и рад прислушаться к разговору старших, но вот только уши греть сегодня не получится из-за чересчур шумных говоров. Один из рэкетиров, увесистый и широкоплечий Денис Бугайлов, подошёл к нему, привлекая внимание. С Космосом были знакомы ещё со школы, правда, их разделяла разница в возрасте почти в три года. Но о шумной пятёрке сорванцов, куда входила одна девчонка на четверых парней, были наслышаны многие. — Космос. — Чё? — спросил Холмогоров в ответ. — Через плечо! — парировал Денис, — Ты когда будешь проставу делать? Такое проявление, как «простава», в их определённых кругах каждый понимал по-своему. И Космосу были не чужды значения данного слова, однако, он пожал плечами и только ответил: — Хрен его знает. — И чё, никаких идей нет? — Да какие идеи? — недоумевал Холмогоров, — И вообще, с хуя ли ты доебался до меня щас со своей проставой? — Ты не бузи-то, Кос, попридержи коней, — сделал замечание Хук, по паспортным данным являвшийся Олегом Синициным, получивший такую устрашающую кличку за свой мощнейший удар, отправлявший любого противника в нокаут, — И слушай, чё тебе говорят умные люди. — Ну услышал, а дальше-то чё? — А ничё, — ответил Буйвол, — Просто мы влезли в разборки из-за тебя, и ты нам должен. — Чё? — Космос не понимал, с какого барского плеча выслушивает подобные бредни, — Напомни мне, когда ты башкой своей стукнулся? — Кос, а ведь я могу и по-другому объяснить… — Ты меня «Косом» не называй, понял? Для тебя — Космос Юрьевич, Буйвол! Образовавшийся рядом Пчёла прервал их начавшуюся перепалку. Наградив профессорского сынка одним многообещающим взглядом, Буйвол и Хук удалились, оставив приятелей в относительном «наедине». — Чё ребята-то хотели? — Да так, — Кос пожал плечами, — Про проставу говорили. Ты не знаешь, кстати, с каких пор они вписались за меня в какие-то разборки? — Не, я без понятия, — Витя покачал головой. И Кос только махнул рукой, — Слушай, у меня для тебя такая новость! Закачаешься, в жизни не угадаешь! — Предки застали тебя с голым мужиком? — Ха-ха, очень смешно. Боюсь, это как раз у тебя будут перемены! — В смысле? — Короче! Я тут с утра в аптеку махнул, маме за лекарствами, и — прикинь — видел твою Надьку! — Ну и чё? — любопытство Коса вмиг потухло, как бычок в пепельнице, — Хочешь мне рассказать про то, как она презики покупала? — Может быть и покупала, — согласился Пчёла, — Мне бы тёлки тоже давали, если бы я их развозил на BMW-хе. Лицо Космоса приняло неописуемое выражение лица и он присвистнул. — Ты щас не шутишь, Пчёла? А то, смотри, я ж поверю… — Ну и на кой хрен мне вешать тебе лапшу на уши? Космос, глядя на друга, согласился. Смысла врать для Пчёлкина уж точно не было. — Ну да, ты спец в этом деле по бабам. — Хорош уже на меня переключаться. Короче, брат, я тебе сообщил, а ты думай, чё с этим счастьем делать. — Да отцу расскажу и всё. — Думаешь, поверит? — Ну да, без доказательств — хрен там… А где ты их видел? — Да возле аптеки на проспекте. — Понятно, — хмуро протянул Кос. Нет, новость, конечно, отличная — ведь он знал и говорил отцу не раз, что Надька просто пользуется им, но вот как воспримет эту информацию сам Юрий Ростиславович, Космос не знал. И пока старался об этом не думать, потому что Парамон и Кабан, обсудив свои дела, приступили к указаниям для ребят.***
Оказавшись через час на небольшом участке, ограждённом забором, Ира положила на землю букет белых лилий. — Привет, мамуль, — тихо прошептала, словно боялась нарушить эту пугающую тишину. Женщина улыбалась ей с фотографии, прикреплённой к кресту, и табличка с надписью свидетельствовала о том, что правда никогда не прекратит быть ужасным сном.Холмогорова Евгения Сергеевна 30.08.1949 — 30.09.1979
Она умерла ровно через месяц после собственного тридцатого юбилея. Оставила свою семью тихо и непринуждённо, ночью. Уснув навсегда. Как потом объяснили врачи, причиной послужила внезапная остановка сердца. Никто и не знал, не мог предугадать такого исхода для молодой Евгении Холмогоровой, которая всегда вела здоровый образ жизни и приучала к этому своих детей. — Твои любимые белые лилии, — Ира кивнула на букет, усмехнувшись, — Помнишь? Папа всегда дарил тебе только их, другие цветы ты не выносила. Несколько секунд затяжного молчания. Это могло бы показаться таким глупым — стоять здесь и разговаривать с могилой, но только не для Иры, которая пришла сюда в этот день к своей матери. К матери, которой нет уже почти восемь лет. Тридцатого сентября семьдесят девятого года, Юрий Ростиславович Холмогоров нашёл свою жену без признаков жизни на кровати. И всё понял, едва коснулся тонкой бледной шеи, ощутив холод ускользающей жизни. Ира помнила, как смотрела на неподвижную маму и молила небеса о том, чтобы та открыла глаза и, звонко рассмеявшись, сказала, что они идут в парк есть мороженое и кататься на аттракционах. Но этого не случилось. И вместо заботливой маминой руки, перебирающей тёмные прядки волос, унаследованные от отца, девятилетняя Ира почувствовала руку Космоса на своём плече. Вот тогда-то она и поняла, что конец. Что даже брат, глядя на мать, как-то стал вмиг серьёзным и сжатым. То выражение лица Космос будет прятать ото всех ещё долгое время, пытаясь казаться сильным и беззаботным, но в кругу друзей правда возьмёт своё. И им откроется раздавленный десятилетний мальчик, потерявший мать и оставшийся с отцом в роли няньки для младшей сестры. — У меня всё хорошо. Я поступила на факультет права, представляешь? — Ира улыбнулась фотографии, представляя живое лицо мамы перед собой, и то, как бы она хвалила её за упорство, — Космос… В принципе, живёт своей жизнью. Иногда мне кажется, что это он младше, а не я, — смешок слетел с уст, а по щеке невольно покатилась слеза, — Но ты не волнуйся, я приглядываю за ним и… — горло сдавил ком. Ира была человеком, который никогда не плакал просто так, и таких случаев было мало в её жизни. Она думала, сдержится, но нет. Рана не перестала болеть — она просто научилась с этим уживаться. Принимать как факт, что никогда не услышит мамин голос и не почувствует тёплые руки. В день похорон они были такими холодными, что, прикоснувшись, хотелось сразу убежать в самые далёкие дебри и, забившись там, кричать на весь мир, что это неправда. Что её мама не могла вот так уйти… И бросить их. Своего любимого мужа, непутёвого сына-проказника и любопытную дочку. Мама учила быть сильной, но Ира просто не могла сдержать рвущиеся наружу слёзы. Они словно ждали момента, когда девушка окажется здесь. — Папа… С ним по-разному. Люблю его, конечно, и не оставлю одного, но эта дура Надька… Она только всё портит. И бесит. Мы с Косом понимаем, что она его использует, а доказать не можем. Мы скучаем по тебе, мам, — совсем-совсем жалобно произносит Ира и видит, как слёзы из глаз капают вниз, теряясь где-то в земле, — А ещё я влюбилась. В Сашку Белова, помнишь его? Такой смешной, дразнил меня в детстве мышонком. Я не знаю, что мне делать, мам. У него вроде как и девушка есть. Подскажи мне… Я совсем запуталась. Дай знать. Вот только знаков никаких не было. И Ира так и простояла рядом с могилой ещё минут десять, перебирая в голове разные моменты того, как они были счастливы. Кому было угодно, чтобы это прервалось так быстро? И за что им, Холмогоровым, такое горе? — Ладно, мамуль. Пойду я. Ты прости… Что так всё. Я тебя очень люблю, — коснувшись фотографии, Ира провела лёгким касанием по щеке матери, улыбнувшись. На душе стало как-то легче, — Ты жди меня, ладно? Я обязательно к тебе приду…***
Темноволосая девушка сидела на пеньке возле одного из ничем неприметных дворов. Спрятавшись в гаражах, она поджидала своего парня, пытаясь унять плачевные мысли, которые то и дело лезли в голову. Родители узнали об отношениях своей дочери — то, что это рано или поздно случится, сомневаться не приходилось, но Вероника не была к этому готова. У неё не было никаких идей, как можно было бы исправить новообразовавшийся семейный конфликт, а надеяться на то, что родители поймут и примут её первую серьёзную любовь — не приходилось. Вероника не знала, как ей действовать, но она была уверена в том, что ни за что не сможет отпустить от себя Филатова. Эта уверенность окрепла, когда тёплые руки обняли её за талию. — Привет, — Валера улыбнулся ей, — Ты какая-то встревоженная. — Да уж, — Ника кивнула. Выдать подобие улыбки у неё не вышло, да и зачем? — Валер, тут такое дело… В общем, родители всё знают. Фил внимательно смотрел на возлюбленную, и уже понял, какой была реакция старших Резник. С одной стороны, он мог понять этих людей, волнующихся за единственную дочь, но их желание оградить общение Ники с любыми подобными ему просто отказывались поддаваться логике. Валера, несмотря на представления Алисы Дмитриевны и Романа Алексеевича, был человеком ответственным, и готов был доказать, что намерения у него самые серьёзные. Филатову не привыкать бороться за место под солнцем, это у него вошло в привычку ещё с далёкого семьдесят шестого года. С того самого дня, как добрый Валерка Филатов оказался в суровой реальности детского дома. Но тогда, совсем ещё мальчишку, спасли друзья, с которыми он дружил вот уже четырнадцать лет. — Понятно, — в конце-концов, выдал спортсмен, — Слушай, давай я с ними, может, поговорю… — Нет, — Вероника решительно воспротивилась этой идее, — Это всё равно на них не повлияет. — Ну как это не повлияет? Они же твои родители… А вдруг я им понравлюсь? Вероника с сомнением посмотрела на парня. Валера и сам понимал, что благоприятный исход тут меньше, чем половина, но и прятаться в тени теперь считал бессмысленным. Это уж точно сочли бы детским поступком. — Всё равно нет, — сомневаясь, ответила Резник. — Ты так уверена в этом? — Я ни в чём не уверена, кроме того, что люблю тебя. — И я тебя. Он обнял её за плечи, и она прижалась к нему, уткнувшись носом в шею. Несколько секунд прошло, прежде чем девушка, устало выдохнув, произнесла: — Мама вчера видела нас. И сегодня утром, конечно же, не преминула мне об этом «сообщить». — А отец что? — А что отец? Будто бы ему есть резон становиться на нашу сторону! — Вероника сделалась ещё более грустной, — Валер, что теперь будет? Филатов знал, что. Но не говорил. Ему и самому было как-то неудобно во всей этой ситуации. Но для себя спортсмен твёрдо решил: сдаваться — не про него. И он во что бы то ни стало должен оградить свою девушку от этого всего настолько, насколько было в его силах. — Всё будет хорошо. Главное, что я рядом, — он прошёлся рукой по её волосам, зная, что это успокаивает всегда, — Может, ты просто накручиваешь себя? Я просто предполагаю, что всё не так уж и плохо, — увидев её удручённый взгляд, добавил парень, — Подумай, Ник. Они тебе зла не желают. — Ну конечно! Всё, чего они хотят — это чтобы я плясала под их дудку, не понимая, что это и есть для меня самое настоящее зло! То, каким обиженным и детским тоном она сказала эти слова, заставило Валеру улыбнуться. Всё таки, его Ника ещё совсем ребёнок. Пускай и взрослый, но ребёнок. Которого нужно защищать. — Не переживай, я уверен, что всё наладится. Слышишь? Ну, а если уж совсем прижмёт, то тут уж лучше я пойду. — Знаешь, — немного поразмыслив, Вероника решила ответить, — Я, наверное, поговорю с тёткой. Ну, помнишь, я тебе рассказывала, про жену моего дяди? — Припоминаю, — Валера кивнул, — А она сможет помочь? — Надеюсь. Она больше всех понимает меня в этом дурдоме. Думаю, она сможет подсказать что-нибудь. Или повлияет как-то… — Ну хорошо, — в конце-концов, согласился Филатов, — Твоя семья, ты лучше знаешь. — Я тебя обожаю, — Вероника поцеловала его в губы, избавляя их обоих от тревожных мыслей на это мгновение.***
Вернувшись домой, Ира приготовила ужин, как и просил отец. В квартире никого не было, и Холмогорова возилась у плиты, не переставая думать о матери. Звонок в дверь нарушил одиночество, и девушка поспешила, чтобы открыть. На пороге стоял Космос. — У меня такие новости! — сходу заключил он, проходя внутрь. Ира покосилась на брата, приподняв брови. По нему не было видно никакого угнетения, только лишь какая-то сильная возбуждённость. Должно быть, вести какие-то действительно сверх нормы, — Ты не поверишь! Если честно, Ире не хотелось ничего обсуждать. Особенно сегодня. — Кос, — позвала она его. И уже по тону голоса было понятно, что она хочет сказать, но брат, находясь в таком состоянии, всегда не давал вставить слово: — Да подожди! Короче, мне тут Пчёла рассказал, что он сегодня видел… — Кос, — Ира поспешила прервать. Ей было неинтересно, что видел их друг, её волновало о том, что сегодня все как с цепи сорвались, не припоминая очень важную дату, — Ты помнишь, какое сегодня число? — Да тридцатое вроде с утра было, — заключил Холмогоров, проходя на кухню и хватая с кастрюли несколько котлет, — Мм, объедение, — с набитым ртом заключил парень, — Короче… — Кос, тридцатое! — Да понял, я понял. В общем, ты только послушай. Пчёла видел… Ира развернулась и пройдя к плите, ударила брата по рукам, чтобы он не съедал всё остальное. Привычка хватать на бегу никогда не входила в круг её понимания нормы, зато была неотъемлимой в жизни Космоса. — Ладно, — согласилась Холмогорова, подумав, что, возможно, после брат припомнит, — Ну и кого же видел наш Пчёлкин? Опять какую-то фотомодель подцепил? — Нет, скорее жабу, — со смешком, — Ты прикинь, Надьку какой-то чел подвозил сегодня на BMW-хе! Кароче, у нашей мачехи ухажёр завёлся. И я вот думаю, как бы сказать об этом отцу. Ира побледнела. Она не знала, что её вывело из себя: то, что их предположения, конечно же, оказались правдой, и мачеха использует Юрия Ростиславовича, как кошелёк с пропиской, или же то, что ни Космос, ни отец за сегодняшний день не удосужились даже упомянуть о матери. — С этим разберёмся потом. Ты где сегодня был? — спросила она. — Да так, на Рижском. С Пчёлой и пацанами. — На Рижском, — Ира кивнула, — Ну понятно. — Слушай, да что понятно? Надо же отцу как-то сообщить! А то эта жаба свои ручища пристраивает, ещё и на нас с тобой зыркает! — Кос, я вот с тобой полностью согласна здесь. Ешь и посуду за собой помой, — более грубо, чем обычно, возвестила Ира и поспешила уйти с кухни в свою комнату. Космос, проводив сестру взглядом, сообразил, что что-то не так. — Эй, — спустя минуту появившись рядом, Кос взглянул на сестру, — Ты чего? — Да ничего! С самого утра все в своих заботах, и никому даже дела нет до меня! Отец на работе, только и оставил записку «приготовь ужин», ты на своём рынке ошиваешься, а Надька с ухажёрами шпилит — неудивительно для неё, но вот точно я не ожидала такого от тебя и от отца! — Слушай, да чё случилось-то? — Космос недоумевал перемене настроения у сестры, — У тебя чё, женские дни, ПМС, ШМС, или как это там называется.? Ира посмотрела на брата со всей обидой, на которую была способна. И этот взгляд не понравился Космосу, который привык, что никакой недосказанности особо у них и не было. И ему, как и любому старшему брату, любящему сестру, не нравилось такое поведение. — Ничего! Я у тебя спросила, какое сегодня число, а ты мне ответил! — Да тридцатое сегодня, тридцатое авгус… — Кос замер на полуслове, глядя в одну точку. Соображение дошло до него в ту же секунду, и он почувствовал себя бараном. Самым настоящим, эгоистичным бараном. — Дошло наконец? — спросила Ира, глядя на брата, — Ну я рада, что вспомнил! — Ирк… — Кос, оставь меня, ладно?! Видимо никому в этом доме, кроме меня, не важны такие события! Она опрометью выставила его за двери, заперевшись изнутри. Космос остался в коридоре, глядя на деревянную преграду перед собой. В самом деле баран. Как он мог забыть про день рождения матери? А ведь раньше с ним такого не бывало… Никогда не бывало! И он не знал, как ему теперь загладить свою вину перед сестрой, которая это и пыталась втолковать. Кос и сам бы обиделся на себя, и от того чувствовал ещё хуже правоту сестры. — Вот я идиот… — от всей души произнёс Холмогоров. Настроение, приподнятое после новости Пчёлы, упало ниже плинтуса.***
— Тёть Свет! — Вероника, увидев женщину, открывшую ей двери просторной квартиры, улыбнулась, вскакивая в объятие. — Пришла всё-таки, — заключила родственница, пропуская её внутрь, — Ну проходи, садись, поговорим. — Откуда вы знаете, что я поговорить пришла? — Ну, слухами земля в принципе полнится, а сегодня мать твоя звонила. Так что, можно сказать, я в курсе. Светлана Геннадьевна Дубина, вот уже почти двадцать лет живущая в браке с дядей Вероники, была обыкновенной домохозяйкой. Женщина, придерживавшаяся особой политики «нейтралитета» в их семье, чем, бесспорно, очень сильна давила на Алису Дмитриевну. Между двумя женщинами не раз возникали споры, но сегодня, очевидно, мать Ники позвонила, чтобы поговорить с невесткой и попросить повлиять. Уж к кому, но к жене дяди Ника прислушивалась всегда, и их взгляды очень часто совпадали на определённые вещи. Внешностью Света так же выделялась: у всей семьи были преимущественно тёмные цвета волос и более смуглая кожа, а она имела, напротив, бледноватую кожу и белые, как снег, волосы. — Да? Ну, может, это и к лучшему, — согласилась Ника, — Что скажете, раз знаете? Светлана Геннадьевна улыбнулась, глядя на племянницу. — Как будто мне стоит что-то говорить. Что бы я ни сказала, это добром не обернётся. Так или иначе, своими словами лишний раз настрою или тебя, или мать твою. — Ну, а всё-таки? — Веронике было важно знать мнение человека, к которому она относилась со всем теплом, — Что мне делать-то? Женщина вздохнула. — Знаешь, лучше не поддавайся на провокации. Не думаю, что у твоей матери хватит смелости серьёзно повлиять на всё это. А, зная тебя, ты с кем попало встречаться не будешь. Отчасти я не понимаю, а чего она взъелась-то так? — Просто Валера для неё никто. — А чем занимается-то этот твой парень? И вообще, что-то ты даёшь, племянница! Морочишь голову всем и вся, я тут, понимаешь ли, ничего не знаю. Как долго у вас это уже? — Мы познакомились почти два года назад, — начала Вероника, — А встречаемся около года уже. — Нет, ну у меня в голове не укладывается. Тихушница! — Он тоже так говорит, — с улыбкой ответила Вероника, — Тёть Свет, он вообще… Он такой… — Да поняла я, что втрескалась ты по уши. Давай, дальше рассказывай, — поторопила её Светлана. — Он — спортсмен. Боксом занимается. — Мозги не отбили, раз с тобой встречается. — С этим у него тоже всё в порядке. Он даже рвался познакомиться с родителями, когда я ему рассказала об этом. — Не заставляй меня думать, что я погорячилась. — Ну тёть Свет! В самом деле. Я на взводе, а вы тут шутите? — Ладно, какие уж тут шутки? Мать твоя весь день мне телефон обрывала, всё спрашивала, не заходила ли. Я, конечно, тебя не сдала, и сдавать не собираюсь, но ты подумай, что не дело это. Она думает, что ты у меня уже часа три торчишь, не меньше. — Я не знаю, что делать. Она скоро начнёт меня на цепи держать. — Ты свою мать не хуже меня знаешь. — Да иногда я вообще думаю, что мы с ней как не родные! Она меня не понимает, а я — её. Светлана вздохнула. Она, конечно же, понимала, о чём говорит племянница. Знала и про трудный характер сестры собственного мужа, и, наверное, как никто другой просто обязана была поддержать девочку. Да вот что из этого только выйдет? Она не знала, какие перипетии ещё будут воздвигнуты Алисой Дмитриевной Резник. — Я бы очень хотела всё исправить, но вот только как? Они же с отцом наивно полагают, что мне нужно общаться только с теми, кто заведомо может обеспечить выгоду! — Твои родители добились всего с нуля. — А что мне мешает сделать то же самое?! — Наверное, их взгляд на это. И в тот момент Вероника поняла, что ни за что на свете не хочет стать такой же.