***
Ире уже доводилось побывать на даче у Пчёлкиных несколько лет назад. Две августовские недели в восемьдесят четвёртом году, когда Юрий Ростиславович уехал в командировку, а детей предусмотрительно завёз к Виктории Родионовне и Павлу Викторовичу. Пчёлкины-старшие были рады Ире и Космосу, а когда спустя несколько дней к ним подтянулся Саша Белов, ребята дружной компанией отрывались по-полной, обследуя всю близлежащую территорию. Не хватало тогда только Валерки, который, получив травму на соревнованиях, не смог вырваться из детского дома. Строго-настрого запретил друзьям просиживать в душной Москве, навещая его день ото дня, но зато не отказался от порции пирога, переданного ему Викторией Родионовной по приезду. После смерти Евгении Ира нашла отдушину материнского тепла именно у Пчёлкиной, и ей очень нравились те моменты, когда Виктория Родионовна звала её с собой, на кухню, чтобы приготовить ужин и после накрыть на стол. А потом за столом, получая хвалебные отзывы, только улыбалась и говорила, что во многом заслуга Иры. А Павел Викторович частенько любил говорить, что Ира в компании мальчишек не зазря — здравый смысл! И отведёт от беды, когда надо, и не даст натворить дел, за которые надо бы краснеть до конца жизни. По правде говоря, Холмогорова видела в этих словах долю преувеличения, и ей было частенько стыдно самой, если они затевали какую-то проказу все вместе. В особенности — убегали гулять в лес, неподалёку от дома. Но такой большой, что заблудиться там — нечего делать! И ведь заплутали однажды, искали дорогу все почти два часа, пока Павел Викторович не отправился на их поиски лично. Никто не понимал в школе, как Ире удавалось быть в такой компании, но Ира знала одно — это её друзья. Семья, если хотите! Громкое слово? Вовсе нет — для человека, потерявшего свою полноценную семью в сентябре семьдесят девятого… Дом Пчёлкиных был виден ещё неподалёку от станции электрички, где они сошли. Большая доска с объявлениями на перроне привлекала внимание, но ударяться в чтение не входило в планы Иры, особенно, когда Витя, ухватив её за руку, уже вёл в нужном направлении. — Ну что, как тебе, наши просторы? Изменились? — спросил Пчёла, вызывая тем самым усмешку. Лёгкую и почти незаметную, беззаботную. — Свежий воздух — красота! Ира любила отдыхать на даче, но не имела такой возможности слишком часто. Потому, наверное, и согласилась на предложение Вити. Атмосфера не та, что в городе, и даже не сравнится с нею! Дошли они сравнительно быстро, вот только неожиданность ждала их, заставляя споткнуться о реальность того, что они припозднились. Последняя электричка привезла их на отдых, где уже никто не ждал — и Пчёла, обнаруживший закрытую дверь и ключи от неё под ковриком, сумел связаться по телефону в доме с родителями, которые подтвердили своё возвращение в Москву. — Лихо, — произнёс Витя, — Местами поменялись мы с ними, Ириша! — Ты серьёзно? — Шутки в сторону, мадам! — А твои — тем более, Витя, — Ира не была готова к такому повороту событий и не представляла, что им теперь делать. Озвучила этот вопрос Вите, но ответ, очевидно, был в единственном варианте: — Ну, что-что! Не отказываться же нам от наших планов, верно? — спросил он, — Тем более, последняя электричка уже была, что, в Москву пешком пойти хочешь? — Да нет, пешком — это долго. Я бы тебя послала. — Бессмысленно — если брошу тебя, Кос башку отвернёт… — Боишься его. — Ещё чего! — А чего тогда боишься? — Того, что я голодный! А когда голодный, я себя не контролирую, ты в курсе? — Пчёлкин подмигнул, занося сумки в дом, — Давай ужинать! У Иры не было другого выхода и желания, кроме как согласиться. В коридоре, у стенки, лежала большая перина, на которую она сразу обратила внимание. — А чего вы не перетащите её в комнату? — Да пусть стоит там, — отмахнулся Витя, — Потом перетащим. — Ленивый ты! — Разве что самую малость… Вечерняя трапеза не прошла в молчании, шутки Пчёлы на тему того, какие замечательные выходные у них впереди в перспективе не прекращались, но Ира почти сразу обрубила его, внося реальность: — Не знаю, как ты, но я завтра вернусь в Москву. — Ага, — Пчёла принял такой вид, что пропускал её слова мимо ушей, не придавая им значения, — Кто тебя пустит, скажи? — А я, что, нуждаюсь в твоём разрешении? — Скорее, сопровождении. Мало ли, что. — На такси поеду! — Цены видела? — Ни по чём, я не бедная. — Ну да — профессорская дочка! — И точка! Точку Витя собирался поставить сам в этом бессмысленном и коротком споре, будучи уверенным, что завтра у Иры поменяется мысль на этот счёт. Пчёла был предусмотрителен, когда дело касалось важных ему вещей или событий, потому, не церемонясь, полез в холодильник и поставил на стол бутылку. — Это ещё что? — Наливка, вишнёвая. Отец сам делал, так что, за отдых, по чуть-чуть. — Спаиваешь меня, что ли? — Ну, здесь озёр нет поблизости — не утонешь. Если что, подхвачу. После третьей стопки Ира отрицательно качнула головой, давая понять, что ей больше наливать не следует. — Боишься опьянеть? — Боюсь, что ты сейчас печень свою посадишь. Пускай хоть на даче отдохнёт, а? — Она у меня крепкая, Ириш. И вообще, сам я — ого-го, так что, не переживай, — Витя опрокинул в себя четвёртую, и он вовсе не выглядел пьяным, хотя в глазах уже было что-то такое, пошатнувшееся. Настойка Павла Викторовича была весьма крепкой, — Не будь занудой, — Пчёлкин протянул ей её положенную стопку, и Ира глянула на бутылку, опустошённую уже на половину. В этот самый момент где-то на соседнем участке послышалось радио. Голос, вещавший сквозь открытое окно и проникавший к ним своим отголоском, вещал:Кем приходишься мне ты — не знаю, Но приходишься кем-то навек. Так туманная речка лесная Прибегает к скрещению рек.*
Витя усмехнулся, услышав слова песни. — Соседи! А громче нельзя сделать? — сарказм сквозил в его голосе. Выпитая уже шестая стала на стол, и Ира решительно забрала бутылку подальше от пчелиных глаз, как бы между прочим бросая: — Мешает, что ли? Хорошая песня ведь. — Тебе такое нравится? А, ну да, — Пчёла кивнул, щёлкнув пальцами, — Ты у нас любительница песен под гитару! — Причём здесь это? — Я помню, как этот, твой дружок, Гришка, играл, а ты на него смотрела во все глаза! — Вспомнил, называется… Хорошо играл! — Я не хуже умею. — Это ты сейчас к чему? — Да так, факт. Хочешь сказать, в Прохорова ты не втрескалась? — Он — мой друг. — Понял-принял, — с этими словами Витя развернул Иру к себе, — Куда бутылку-то умыкнула? Одной пить нехорошо, Ириша. — И не собиралась, — Ира уже отставила бутылку на стол и препятствовала Витиному захвату в попытках забрать алкоголь, — Хватит тебе уже, разве нет? Напьёшься, я тебя потом до кровати не дотащу. — Я трезв, как стёклышко. — Тем лучше, — Ира развернулась, чтобы убрать посуду в мойку и помыть, параллельно продолжая вслушиваться в слова песни.Но ресниц твоих черные шпаги Конвоиров имеют талант. Ты мой лагерь, дружок, ты мой лагерь, Ты мой лагерь, я твой арестант.*
Всё оборвалось внезапно — песня поутихла, а свет погас и наступила какая-то напряжённая тишина. Ира скорее чувствовала, чем видела, что Витя копошится у неё за спиной, пытаясь понять, в чём дело, а затем уже ощутила вдруг резко его прикосновение. — Витя… — А? — Ты не хочешь руку убрать с моей груди? — А, это твоя грудь… — А типа ты не понял! — стукнув его по пальцам, чтобы наконец дошло, Ира хотела было уйти из кухни, но споткнулась о нижний ярус полок и остановилась, потирая слегка ушибленную ногу. — Почему же, не слепой. — Тем более! Не вынуждай меня принимать твои действия за домогательства. — И не думал, Ириша. — Вот и не думай. — Давай лучше думать, где свечи, — Пчёлкин решительно переводил тему разговора, хотя в мыслях жука уже витали совсем недетские картинки, напрямую касавшиеся его подруги детства. — Где, где? Наверняка где-то в доме… Во всяком случае, я очень на это надеюсь, — Ира открыла полку, пытаясь нащупать необходимую в такой момент находку, но помимо стаканов и прочей посуды там ничего не находилось. — Надейся… — А ты нет? — А я и без свеч могу твою грудь рассмотреть. Ира отчасти была рада тому, что света нет, иначе Витя обязательно бы увидел, как щёки её вновь заливаются едва сошедшим румянцем. — Пчёлкин, ты сейчас допрыгаешься! Подбитым глазом смотреть придётся, — Ира, схватив какую-то тряпку со стола, огрела ею Витю по шее. — Да тихо-тихо, стой ты, — Витя забрал у неё тряпку и отложил на подоконник, от греха подальше, — Кажется, отец говорил, что на антресоли они есть. Стул был перенесён в коридор, после чего навозный жук, сетуя на выпитые свои шесть рюмок и пошатывающуюся личность для таких «подвигов», вынудил Иру лезть доставать свечи. Холмогорова поставила в голове пунктик больше не давать Вите пить в её присутствии, по крайней мере, пока они не доберутся обратно в Москву. Ко всему прочему, мебель оказалась не такой уж крепкой, и Ира чувствовала шатающиеся ножки, на которых колыхалась, взбираясь наверх. — Ладно… — Ира, осторожно встав на стул, выровнялась и открыла полку антресолей. Среди всего бедлама в темноте блеснул какой-то желтоватый отблеск, напоминающий свечку, — Кажется, я их вижу, сейчас дотянусь… Держи, он шатается. — Как — так? Витя просто хотел подшутить, но не совсем удачно. Ира, не удержавшись, рухнула со стула вместе со свечками, и от столкновения с полом и каких-либо травм её спасла мягкая перина. Вся жизнь перед глазами промелькнула за долю секунды. А ещё Ира ощутила, что во время её падения перина слегка прокачалась и из какой-то дырки повалило содержимое. Витя заржал, взяв у неё свечку и поджигая. — Ну точно говорят — чудо в перьях! — Ты дурак?! — Ире одновременно хотелось и рассмеяться, и прибить Пчёлкина, — Да у меня душа в пятки ушла, и всё из-за тебя! Ира встала, собираясь уйти в другую комнату — не в её правилах были такие игры. Однако Витя, то ли решил окончательно добить её, то ли подумал, что раз она его прибьёт, то пусть будет за что, то ли просто потому, что давно хотел это сделать… Пчёлкин сгрёб её в охапку и поцеловал. Ира оторопела на секунду, а затем, неожиданно для самой же себя, ответила на поцелуй, с такой робостью и страхом разрушать барьеры. Земля ушла из-под ног и Ира отчаянно захотела чихнуть, когда Витя повалился с ней на перину, нависая над ней, и на неё снова полетели перья, щекоча щёки и шею. Ощущения были странные, и только когда в голове прояснилось спустя несколько секунд, что это Витя Пчёлкин так её целует, Ира предприняла попытку отстраниться, пока не стало слишком поздно. Тем более, что рука Вити уже и так потянулась к её футболке, приподнимая её выше. — Вить, не надо, пожалуйста, — резко и быстро изрекла Ира, пытаясь избежать смятения, закравшегося в её душу и безудержной неловкости, от которой хотелось провалиться сквозь землю. Знает ведь, кто он и каков есть. Она отвернулась и взглядом наткнулась на свечку на комоде, от которой исходил тусклый свет. Огонёк мигал в темноте, привлекая внимание и одновременно это делал не хуже взгляд, прожигающий затылок. — Что-то не так? — Я… боюсь. — Меня? — Пчёлкин то ли хмыкнул, то ли испустил смешок. — Нет. — А кого, себя что ли? — Просто не надо, — Ира попыталась убрать руки Вити, но он не отпустил, изловчившись и перетянув её на себя. И для Иры только загадка, как в один момент в Вите Пчёлкине произошли такие перемены. — Опять своего обольстителя разбудил? — решила подшутить она, хоть и было совсем не смешно. — Не я, а ты. — Вить… — Успокойся, всё хорошо, — и тем не менее, Пчёлкин целует её снова, и Ира чувствует, как постепенно её затягивает какой-то дурман. Странный и непонятный, из которого слишком сложно выбраться. Ещё сложнее, чем из объятий так называемого «друга». С друзьями ведь не целуются? Поцелуй прерывается так же резко: Ира слышит грохот падающих предметов на пол и Витя резко прикусил её губу, вскрикнув. — Бля… Какая-то книжка упала прямо ему на голову и Ире почему-то слишком сильно хочется в этот момент рассмеяться, глядя на Пчёлкина, потирающего затылок. Она получила шанс высвободиться, скрывая свои дрожащие колени и руки вместе с бешено колотящимся сердцем за мимолётной улыбкой. Рука сама по себе тянется к её «спасительнице» и в свете свечи можно разглядеть название. — «Искушение Анжелики», — Виктория Родионовна явно любительница романов, но Ира и не подозревала, что женщина хранит на даче целую кипу книг. Слова сами слетают с языка, и она не считает нужным себя одёргивать, разряжая обстановку, — Почитай, пригодится. — Ща вместе почитаем… — Не могу, — Ира наигранно вздыхает, возвращая книгу в руки «владельцу». — Чё это? — А я слепая, в темноте не вижу. — Не проблема, я соседа позову, свечку подержать. — А сосед симпатичный? — А тебе зачем? — Охмурить и замуж выйти! Чтобы озабоченные не приставали… Он же не маньяк у тебя, я надеюсь? Пчёлкин, усмехнувшись, пожимает плечами. — Да вроде нет. Сосед, как сосед. А для свадьбы если хочешь, поторопиться надо. — Уведут? — Ага, только не девки, а какие-то священники скорее, на отпевание. — В смысле? — Ему 68 лет, Ириша. Но одно у вас всё-таки общее… Пчела хотел заржать, и Ира чувствовала это. Она хотела его треснуть чем-то, благо, книг было пруд-пруди вокруг, но замешкалась. Может, хватит с него и одного удара по голове на сегодня? — Что? — У него зрение по жизни такое фиговое, как у тебя в темноте! — Очень смешно! — голос, пропитанный сарказмом, но Холмогорова совсем и не думала злиться. Вместе пошутили — вместе посмеялись. — Особенно, если представлять свадебные фотографии… — Витя, блин, — Ира пытается угомонить Пчёлу, но тот ни в какую. И теперь он ржёт, как конь! А не она, со свалившегося на его голову целого собрания книг. — Зато представь: через годик уже была бы состоятельной вдовой… — Да ну тебя! — И в первую брачную ночь потеть не пришлось бы! — Размечтался! — Не я, а ты, заметь! И паузу, после смеха Вити, нарушает его: — Ну ты подумай, если чё, познакомлю. Дедом Васей его зовут. — Я сейчас тебя познакомлю! — С кем, с собой? — взгляд Вити снова падает на самые пикантные места у него прямо под носом, и Ира спешит отстраниться ещё дальше. — Размечтался! Со своей рукой! — Ого! Не думал я, что ты такая развратница… «Развратница» в Ире Холмогоровой не отказывает себе в удовольствии снова пихнуть в бок Витю Пчёлкина, который, тем не менее, совсем не желает сдавать позиции, убирая книгу в сторону. — Ну так что, почитаем или перейдём сразу к практике? — К практике рукопашного боя. Иди, смотри, что там с проводкой. — И тебя одну оставить? А вдруг маньяк нападёт? — рука Вити ложится на её. — Знаешь, мне кажется, маньяк здесь только ты. — Ты права, тебе кажется. — Очень этому рада. — Я рад, что ты рада. — А буду рада ещё больше, когда ты починишь пробки. Ире хочется закатить глаза, когда Витя возвращается с самой «лучшей» новостью, которая только может быть: — Света нет во всём посёлке. Сказали, ждать до утра. За окном, будто в насмешку, раздаётся раскат грома и не пойми откуда начинает лить дождь, постепенно перерастая в настоящий ливень. Ире немного не по себе от этого, и в комнате она кутается в плед, предложенный Витей, сидя на кровати и опираясь о стену. — Холодно? — Немного. — А я знаю, как согреться… — Пчёлкин, уйми фантазию! — Фантазия, похоже, у тебя, — голос Вити раздаётся над самым ухом и Ира вздрогнула от этого. В следующую секунду пчелиный жук разливает по стаканам наливку, — Ну-с, за наше прекрасное времяпровождение! — Тебе всё хиханьки да хаханьки… — А разве я не прав? Ира не берётся ему возражать, несмотря на все обстоятельства, заставшие их сегодняшним вечером. Свежий воздух и природа берут своё, Холмогорова не чувствует уныния и уже совсем исчезла неловкость. Барьеры пали, хоть и остались невидимой преградой в её голове, потому что она сама себе их придумала. — Хоть раз в жизни — ты можешь отбросить свои предрассудки и перестать быть такой правильной девочкой? — Правильным девочкам нравятся плохие мальчики. — Это ты мне так завуалированно в любви сейчас призналась? — Ты, Витя, самый плохой, даже для меня, — совсем не от злости, а от шутки. Пчёлкин чувствует интонацию и не мыслит об обиде, а Ира и не догадывается, какое значение могут иметь сейчас её слова и что позже она обязательно вспомнит этот момент, но уже при других обстоятельствах и с другим человеком. И тогда — кто его знает — может, у неё изменится мнение? А сейчас Ира признаёт, что приехала отдохнуть, поэтому принимает из руки Вити стакан и, слегка пригубив содержимое, отгоняет от себя мысли о том, к чему всё это приведёт. Сон овладевает Ирой немногим раньше, а Пчёлкин и не думает покидать кровать, зарываясь с ней рядом под один плед, обхватывая за талию и прижимая к себе крепче. Холмогорова видит цветные и яркие картинки, возникающие в подсознании, слегка шевелится, пытаясь устроиться поудобнее и во сне ей кажется, что кто-то целует в плечо, а затем утыкается в шею, вдыхая запах волос. Ей — тепло, а ему хорошо. И то ли это опустевшее вконец содержимое бутылки, то ли что-то другое, о чём ни он, ни она не пытаются вести разговоры сегодня ночью. Загадывать наперёд бессмысленно, Витя не хочет спугнуть такой момент, а Ире по-прежнему кажется, что всё это игры, но, несмотря ни на что, их объединяет не только дружба. Совместное прошлое, настоящее и будущее…***
Настроение Космоса можно было считать удовлетворительным. Разборки с табором завершились, и Ульянова была передана ему по праву победителя. Теперь он мог предрешить её судьбу — и Холмогоров был уверен в том, что девушка останется с ним. Других вариантов для него не существовало! А сама Яся, шокированная происходящими событиями, только быстрым шагом засеменила к машине, не желая больше здесь оставаться. — Космос, — она практически сразу решила начать разговор. Мысли, бередящие душу, никуда не исчезли, и за всё время в таборе рыжеволосая продолжала думать об этом, не в силах найти какого-то оправдания, помимо того, что Холмогоров испугался за неё, — Я должна сказать тебе… Холмогоров, очевидно, не был настроен на тяжёлые беседы. — Ясь, если ты о своём таборе… — Нет, не об этом! Не перебивай меня, ладно? — Ульяновой трудно давались эти слова, но она была уверена, что поступает правильно, — Кто я тебе? — В смысле? — Во всех смыслах, Космос. Зачем ты полез на рожон? — Чтобы достать тебя оттуда, зачем же ещё! — А зачем доставать? — Ясь, ты там перегрелась, на солнышке? Нравишься ты мне! Неужели непонятно, чёрт возьми? Космос завёл машину и выехал на дорогу, а Яся посмотрела в окно. Поля, какие-то дома вдали, речка — всё это проносилось там, и эти места она не могла назвать родными для себя. Это перестало быть её домом в тот день, когда не стало её отчима. И у Яси была другая жизнь — спокойная, несмотря на все страхи. Пошатнувшаяся смертью биологического отца, Владимира, а затем, летом восемьдесят седьмого, появлением табора в её жизни. Целый год она убегала от этой правды, прежде чем пришлось окончательно столкнуться с прошлым и признать — оно догнало. Гораздо быстрее и стремительнее, чем ей представлялось. А Космос… Космос показал ей совсем другую свою сторону. Две стороны. И теперь Яся боялась, что выйдет дальше из их союза девочки-цыганки и русского парня. Гаджо. Как клеймо. Яся не боялась того, что табор отрёкся от неё окончательно, была благодарна за это Холмогорову всеми фибрами души, но… Это жёсткое «но» въелось под кожу, заставляя Ясю прочувствовать всем нутром — даже то, что Космос спас её, вытащил из этого табора, не значит, что Холмогоров изменится. И она не забыла поножовщину на Рижском, рану Лексы, которую с таким трудом залечили, выхаживая беднягу с помощью лекарств шувани. — Не всё понятно, — выдыхает Яся, — Останови. — Куда остановить, бля? Или тебе в кусты приспичило? Двусмысленный вопрос Космоса. Отчасти Яся похожа на трусиху, которая хочет сорваться в кусты подальше от всей этой дикости. Ей кажется, что там её ждёт спокойная жизнь. Той, которой не видеть рядом с Космосом, если он не изменится. А такие, как Холмогоров, меняются очень редко. — Фокусы всякие гнёшь, а на фига? Я же не малец какой-то… — Трудно назвать мальцом тебя после того, что я видела. — То есть, ты хочешь снова об этом поговорить?! — Космос уже начинал заводиться. — Да, я хочу об этом поговорить! — Ясе невдомёк то, что сейчас лучше сидеть и молчать, пребывая в своих мыслях, но ей и так хватило такого «отдыха» и «уединения»! Достаточно с неё — уже надумала себе немало! — Давай отложим на потом! — А смысл? Долго от правды не убежишь! — Я тебе чё, марафон предлагаю?! — А мне непонятно, что ты можешь предложить ещё! Учитывая твою сферу, Космос… — Зашибись! То есть, раньше тебя это не волновало, а теперь взялась поучать? Как Ирка, честное слово! — Сестру твою тоже понять можно, но не о ней речь, Космос! Я так не хочу. И я испугалась, когда ты пырнул моего друга! — Твой друг, как ты говоришь, маленько смахивал на одного из тех цыган, и пытался утащить тебя невесть куда! — В сторону, чтобы поговорить! — А есть о чём?! Заебись! — Друг он мой, понял?! А ты без разбора влез! — В следующий раз скажу: «Сорян, плешивый, но она со мной!» Космос сбавил скорость, на ходу доставая из пачки сигарету, чтобы закурить. — Бросал бы лучше… — С тобой бросишь! В открытое окно высунулась рука и лёгкий дымок виднелся со стороны водительского сидения. Периодически Космос затягивался, а Яся, наблюдая за дорогой, молчала, иногда глядя на него. — Чего глазками стреляешь? Чары наводишь? — Против тебя все чары бессильны, Космос! — Ну не скажи — к каким чертям тогда бы я полез во всю эту канитель? Яся думает только о том, что подпустила к себе Космоса слишком близко. И, похоже, зря — один исход у всего этого, и ей, желающей спокойной жизни, придётся сильно потрудиться, чтобы решить свою судьбу. — Значит, ты для себя уже всё решил? — Давно! А ты, что, думаешь? — А тут и думать нечего — тебе же всё равно… — Опять двадцать пять! С какого хера ты устраиваешь мне эти разборки?! Я, вообще-то, по-другому видел нашу встречу! К херам тогда всё то, что я сделал ради этого! И ножи метал, и в скачках поучаствовал, и импровизировал, как мог! — Спасибо, но я тебя не просила! — Вот ты как запела! Знатно! — Я хочу спокойной жизни, Космос… — Теперь она у тебя и будет! — Сомневаюсь — твои привычки так не доведут! — И чё ты хочешь? Чтоб я изменился? — Чуть-чуть хотя бы! Разве сложно? — А ты у нас и белая, и пушистая? — Космос стрельнул взглядом в сторону Яси, и сейчас в нём не было никакой злости, разве что непонимание и заводная вспыльчивость. Чуть-чуть, — Я устал, как собака, а теперь выслушивать ещё, что такой-сякой, оказывается, не принц на белом коне! Смысл?! Знала же, с кем повелась… — Ещё не поздно всё исправить… — Поздно, говорю! — У меня штампа в паспорте нет, Холмогоров! — Не проблема — заскочим в ЗАГС, нам по пути! Яся смотрит на Космоса, не веря своим ушам и глазам. — Ну и шутки у тебя! — А кто сказал, что я шучу? От одной свадьбы отвоевал, с другой ты не сбежишь! — Скажи, когда смеяться, Космос… — Вместе посмеёмся, когда оденем кольца… Ясе отнюдь не смешно, как и Космосу. Оба едут в молчании, размышляя о своём. Не так Холмогоров представлял себе их встречу… Не так! А Яся в принципе не надеялась. И не знала, чего ей теперь ожидать от переменчивых событий и погоды, которая нависала над ними тёмными, предгрозовыми тучами. Ульянова любила дождь, но сейчас была не рада ему — слишком скверно на душе, и хочется только одного — поскорее оказаться дома, с дедом. Лила говорила, что с ним всё хорошо, но ей всё равно было неспокойно за Петра Демидовича. Мало ли, что — возраст, сердце… — Вспылила не по-детски, — произносит сын профессорский получасом позже, притормаживая рядом с её домом, но не торопясь отпускать от себя, — Подмять так хочешь? Не выйдет, вот что скажу… — Завязывать пора, в таком случае. — Не понимаю я тебя — зачем? Что тебе в голову взбрело, скажи? Нормально всё было! Из жопы тебя вытащил — чё ещё надо? Бесишься с жиру, признай! — Мой дед тоже не лучшего мнения о тебе, Космос. — Раньше тебя это не останавливало. — А сейчас задумалась! — Да ты же сама была повязана со всем этим, а теперь, что, просто смываешься?! Либо ты врёшь, либо ты просто какая-то ненормальная! Вопрос ещё, кто должен обижаться — ты хули промолчала, когда надо было сказать, что табор связан с тобой? От цыган помог убежать на рынке, а ты язык в одно место засунула! — А я первым встречным не рассказываю о себе подробности! Лицо Космоса перекосилось. Он приподнял брови, округлив глаза, и стукнул кулаком по рулю. — Первым встречным?! Блять, да мы уже год с тобой знакомы, а я ни хуя не знал об этом! — Теперь знаешь! — А ты знала, кто я такой, повторю! Не мальчик-паинька, а рэкетир! Космос Юрьевич Холмогоров, сын профессора астрофизики, который рожей не вышел для институтов, университетов и прочей дребедени! Живу по своим правилам, малопривлекательным, но зато честный! И сразу всё сказал, как есть, а не валял дурака, изображая какого-то супермена! Яся не ответила, но Космос и сам понял, что добиваться от неё ответа сейчас — гиблое дело. — Короче, думай, а как повзрослеешь — тогда договорим… Ульяновой ничего не оставалось, кроме как покинуть его машину, оставляя Холмогорова наедине со своими мыслями. — Приплыли, блять… — произнёс парень, провожая фигуру рыжей взглядом до самого подъезда.***
Ира с Витей прибыли на вокзал после обеда. Электричка, домчавшая их, казалось бы, гораздо быстрее, чем в обратном порядке, снова возвращала всё на свои места. Утреннее пробуждение Холмогорова восприняла вместе с головной болью и стаканом воды, пытаясь понять, каким таким неведомым образом всё перевернулось с ног на голову и она пошла на поводу у Пчёлы. Впрочем, было во всей этой ситуации то, что не могло не радовать: она проснулась в одежде. Он — тоже. А это значит, что даже наливка Павла Викторовича и какие-то неведомые ей игры не позволили блондину перешагнуть грань, недопустимую в их отношениях. По крайней мере, так считала сейчас она, и ей этого было достаточно. Проще полагать, что они — друзья, которые всего-то вместе напились и уснули, переночевав в одной кровати. Но Космосу об этом лучше не говорить. Да и вообще, не заикаться, меньше знают — крепче спят. А то тогда вероятность подбитого глаза у Вити Пчёлкина была бы ещё больше… Брат, к слову, не устраивал скандалов, но был молчалив и угрюм. Ира не стала испытывать судьбу по пути до дома Пчёлкиных, и только когда они высадили Витю за борт, а сами отчалили по своему адресу прописки, девушка поинтересовалась: — Что-то случилось? Космос, на лице которого присутствовало всё то же угрюмое выражение лица, передёрнул движок на себя и, набирая скорость на дороге, так же уныло ответил: — Всё нормально. — Нормально, говоришь? — Ира не была самоубийцей и прекрасно знала, в какие моменты её брата лучше не донимать, но что-то подсказывало ей, что стоит копнуть глубже, — Ты себя со стороны видел? Как навозная муха, надулся и молчишь всю дорогу… — Задумался. — И о чём же? Или… о ком? Слишком очевидный ответ можно было прочитать во взгляде Космоса, несмотря на то, что сейчас сын профессора пытался скрыть все свои эмоции. Бесполезно. — Если скажу, чтобы отстала — послушаешься? — Знаю я тебя, как облупленного, Космос! Не хочешь — не говори, всё и так ясно, как Божий день, — Ира не сомневалась насчёт своих догадок, но хотела услышать об этом лично от брата. Видимо, тот не хотел посвящать её во все тонкости своей жизни, и это право она уважала. Но смотреть на такого Космоса было невозможно, и сидеть, сложа руки, казалось худшим из вариантов действий. — Ну, а раз ясно — зачем спрашиваешь? — Правду хочу! — Её только от меня и получишь… — Тогда пора оправдать свои слова действиями, — и когда Космос останавливает машину, вставая перед светофором, мигающим зелёным, она приближается к нему с заднего сидения, обхватывая за шею, несмотря на то, что Космос пытается спихнуть её руку, делая вид, что она мешает, — Скажи ещё, что я неправа. — Обещал говорить правду! — Вещай, Космос! — Ехать надо, — Холмогоров мастерски переводит тему, пользуясь тем, что зажигается снова красный и все машины стартуют со своих мест. Ире такая скрытность ни к чему, у неё на лице написано, что она поездкой довольна, хоть и не думает о тех событиях, настигших их с Витей при совместном времяпровождении. Какой-то отголосок совести твердит ей о Саше, но Ира не считает себя предательницей. Они с Пчёлкиным — друзья… и точка. Запятой тут быть не может! И Космос, который видит то, чего нет, сам в этом должен убедиться. — Ладно, твоя взяла, — сдаётся Ира, не собираясь вытягивать из него слова клещами, — Космос. — Что? — Ты же знаешь, что я на твоей стороне, правда? Эта фраза заставляет Космоса усмехнуться. Отчасти не только потому, что он хочет усмирить беспокойство сестры. — Знаю, — но в голове всё равно проносится мысль, что впутывать её он не станет. Его жизнь и его проблемы. Сам разберётся. — А я на твоей. Что бы между ними ни происходило, они всегда мирились и стояли горой друг за друга. И оба знали, что так было, есть и будет. Всегда.*** Несколько дней спустя…
День радовал погодой. Солнце светило, грело своим теплом жителей Москвы. Улицы были многолюдны, дворы забиты детворой, на детских площадках разносились шум, смех и гам. Ира шла вдоль улицы по направлению дома Валеры, вместе с Тамарой, мило болтая. Пронина рассказывала о Пашке, поступившем в Суворовское и теперь учащемся в Твери, а Холмогорова не умолчала о своей поездке с Витей на дачу, рассказывая те самые тайные подробности и пытаясь натолкнуться на дельный совет. Томка-то не сдаст никому, ей — можно рассказать! За своим разговором они, незаметно для себя, уже вошли во двор. Оставалось пройти метров двадцать до подъезда, и уже на таком расстоянии можно было рассмотреть окна квартиры Филатова, в которых уже наверняка собрались мальчишки, ожидая своих дам. Но взгляд Иры приковало другое — знакомая фигура мелькнула в боковом зрении и она повернула голову, внимательнее изучая компанию возле детской площадки, неведомым образом, единственной пустующей от ребятни. И вместо детишек, прямо на лавочке посреди площадки, расположились три девушки. Блондинки, разодетые похлеще кукол, которые в детстве Ире дарили родители. Что-то внутри вещало, что, по хорошему, надо бы пройти мимо, но Холмогорова уже послала свой внутренний голос далеко и надолго, не собираясь к нему прислушиваться. Тома, заметив перемену в поведении, тоже остановилась, привлекая внимание всего лишь на пару секунд своим вопросом: — Всё нормально? — Всё просто супер, — ответила Ира, продолжая прожигать компанию взглядом, — Том, ты иди, я подойду скоро. — В смысле? Но Ира уже пошла на детскую площадку, оставляя Пронину без ответа. Та, естественно, никуда уходить не собиралась, уловив, что встреча эта явно не из радостных и осталась стоять на месте, пытаясь понять, что будет. — Батюшки! — Ира хлопнула в ладоши, привлекая к себе внимание, и девушки, встрепенувшись, перевели на неё взгляды, — Кого я вижу! Лена Елисеева, в туфлях на каблуке, колготках в сетку, короткой юбке и блузке, большой вырез которой открывал вид на все прелести, предстала перед ней слишком неожиданно. Никто из них не рассчитывал такого «подарка судьбы», и сказать, что обе были рады встрече — значило бы соврать. Но и спускать с рук свой шанс было бесполезно, особенно теперь, поэтому она не отступила. — Ленк, ты её знаешь? — спросила какая-то девчонка, сидящая справа, Светка, кажется, так к ней обращались. Ира не слишком концентрировала внимание на тех, кто был рядом, прожигая взглядом прежде всего Елисееву. — Знаю, — ответила Елисеева, прожигая Иру взглядом в ответ, — Чё тебе? — обратилась уже к ней, более грубым тоном. — Да вот, хотела узнать, что ты тут забыла, шлюха подзаборная! Тома, до ушей которой долетело такое обращение, поняла, что ждать беды. Раздумывать долго не приходилось — она приблизилась к компании, становясь рядом с Ирой и даже попыталась кивнуть ей в сторону подъезда, уговаривая уйти, но это не произвело должного впечатления. — Выражения подбирай! — отозвалась та самая Светка, — Иди своей дорогой, девонька, тебя сюда не звали. — Рот закрой, не с тобой разговариваю, — Ира тоже умела зыркать в ответ, не хуже Елисеевой и её подручных овечек, бросившихся защищать честь своей подружки, которая уже давно сгнила под неведомо каким по счёту клиентом, — Как поживаешь, Елисеева? Спишь крепко, кошмары не мучают? — Как и с кем я сплю — тебя не касается, — почти что прорычала Лена, — Или тебе заняться нечем, и потому рыскаешь по клубам, разыскивая меня? — Ну, конечно, одна ты у нас занятая, деловая колбаса, прямо-таки, ни словечка, ни строчки не можешь всё никак отправить Сашке! Или, что, пороху не хватило признаться в том, что под клиентов стелиться стала? Иру прямо-таки распирала злость, когда она смотрела на неё, а Лену — ненависть и зависть. Холмогоровой никогда не понять того, в чём нуждалась Елисеева, хотя бы потому, что у неё, Ирки, с детства было всё, чего можно было пожелать обычному человеку. А она перебивалась от случая к случаю, пытаясь вытащить из напасти себя и свою семью, взвалила на свои плечи такой груз ответственности не ради того, чтобы теперь выслушивать осуждения девок, которые в жизни не зарабатывали ни копейки и не знают, каково это! — Слушай, тебе же сказали: вали, — уже вторая, поднявшись со своего места, подошла к Ире, толкая её в плечо. Холмогорова не упустила возможности толкнуть в ответ: — Грабли свои убери от меня! — Топай ножками, Холмогорова! Или ходить разучилась вдруг? Так если не уйдёшь, точно разучишься! — Лена не собиралась терпеть, и тоже уже начинала заводиться, но в Ире от этого только прибавилось злости и она усмехнулась. Елисеева достала из сумки пачку и сунула сигарету в рот, затягиваясь. — Ножками ты у нас работаешь, а вот головой тебе явно не светит! — А ты хитра, — Ленка хмыкнула, глядя прямо в глаза Ире, — С одним на дачу разъезжаешь, развлекаться, а второму письма строчишь? Нетрудно было догадаться, о какой именно поездке толковала Елисеева, и Иру осенило то, что Лена видела их гораздо раньше. — Не твоего ума дело! — Что, правда глаза колет? Нет уж, раз ты выставила мою личную жизнь на всеобщее обозрение, то давай, рассказывай, Холмогорова, каково тебе с одним в мыслях спать, а от второго цветочки принимать, а? — Если ты сейчас же не заткнёшься, то цветочки тебе носить будут, в больницу, поняла?! — Какие мы грозные! Ну надо же, нас хлебом не корми, дай только ноги вытереть о кого-то. Сначала Пчёлкин, теперь я, а кто следующий? — Лена смахнула пепел с сигареты, прищурившись, и затянулась снова, добавляя, — Даром размениваешься, Холмогорова, не стоит строить из себя невинную овечку. Я же знаю, что ты Сашку уже давно взглядом раздевала. Я — не они, не дружки его безмозглые, и я такие вещи замечаю! Ира сделала шаг к Лене, чувствуя, что если она сейчас не заткнётся, то свалится вместе со своей сигаретой на землю. Тамара, предчувствуя это, попыталась увести Иру снова, но Холмогорова дёрнулась. — Давай, уводи свою подружку, — поддакнула Светка в сторону Томки, — Пока за слова свои отвечать не пришлось! — В отличие от Елисеевой, я за свои слова отвечаю! Внезапно их разговор прервали вмешательством двое парней и Ире даже не пришлось оборачиваться, уже в воздухе уловив аромат одеколона Пчёлкина. Они с Филом переглянулись, пытаясь понять, в чём дело, а Тамара, будучи не в курсе всей ситуации, только пожимала плечами. — Сбежались, — не оставалась Ленка в долгу, — А где же ещё один? Или в этот раз не всей бандой пропесочить решили, по очереди будете? Вам за этой психичкой, — она кивнула в сторону Иры, которую уже ничего бы не остановило, кроме Филатова. — Тихо, — Валера попытался встать между ними, прекращая перепалку, — Ты рот-то свой на замке попридержи, а то ещё сломается, — бросил он уже Елисеевой, держа Иру, чтобы она не рванула к Ленке. — Что такое? — Елисеева пожала плечами, — В отличие от тебя, Холмогорова, я за просто так не живу. И на твоём месте обратила бы внимание на Пчёлкина, кто знает, вернётся ли ваш Белов из этой армии вообще, всякое может случиться, и я не удивлюсь, если его прямо сейчас грохнут где-то по… Ира всё-таки вырвалась из рук Фила и, бросившись на Елисееву, залепила смачную пощёчину. Витя с Валерой бросились разнимать, но девчонки, вцепившись друг другу в волосы, дрались спутались в клубок. Подружек Ленки след простыл, а Витя, Валера и Тома полезли разнимать. Никто из них не думал отпускать вторую, пока как минимум не нанесёт достаточно увечий для «доброй памяти». — Пчёла, держи Ирку! — крикнул Валера, оттаскивая Елисееву. — Держу! — Витя пыхтел, пытаясь забрать Иру и обхватывая её за руки, в этом ему помогала Тамара. — Пусти меня, я этой овце сейчас все патлы повыдёргиваю! — Ира вырывалась, как могла, но тщетно: друзья держали слишком крепко, а Елисеева продолжала изводить своими фразами: — А руки коротки, сучка… Космос, подъехавший к дому, никак не ожидал увидеть такое зрелище. Выпрыгнув из машины, устремился в самую бучу, на ходу вставляя пять копеек: — Разошлись, мать вашу! — О, Холмогоров! — когда тот подоспел, то сразу же кинулся к Ире, пытаясь удержать, и Валера отпустил Елисееву, — Вовремя! Разъясни своей сестре, что не стоит прикидываться доброй и беленькой, если с одним она спит, а со вторым за ручку ходит! Или её ваша мамаша этому научила? — Ну всё, ты допрыгалась! — в этот раз даже Витя не сумел удержать Иру, а Космос и не старался. Пчёлкин получил по ноге и согнулся, потирая ушиб, а Холмогорова со всего маху врезала прямо в беленькое личико Ленки. Удар пришёлся прямо в нос, и хлынула кровь. Пчёла и Фил переглянулись, не веря своим глазам, а Космос, глядя на Елисееву, только произнёс, уже спокойно и тихо, но не скрывая ответного презрения: — Рот закрой, шалава. Иди отсюда, пока жива. — Сразу видно — брат и сестра, одного поля ягоды… — Иди давай, а то добавлю! — Космос сжал руку в кулак, провожая Елисееву таким недобрым взглядом, от которого можно и заикой стать. И хотя Холмогорова учили не бить девочек, но тут кулаки сами чесались. И видит Бог, сдержаться Космосу стоило многих усилий. Лена Елисеева ушла, оставляя их на детской площадке. Ира пыталась отдышаться после драки, а злость всё ещё бурлила в ней, желая догнать ненавистную знакомую и добить. За всё, что она сотворила и выговорила только что. — Так, блять, а теперь я слушаю, чё тут происходит! — Холмогоров, развернувшись, по очереди смерил всех взглядом. — Пойдёмте лучше в квартиру, — произнёс Валера, который первым оправился от произошедшего, обретая способность твёрдо мыслить и вещать вслух умные вещи. Никто возражать не стал.***
Тишину на кухне прервал голос Валеры: — Ну ты даёшь, Ирка! По правде говоря, для Филатова и Пчёлкина было удивлением то, что их подруга не сдержалась и полезла в драку. — А что я должна была сделать, Валер? Не стоять же мне и смотреть, как она ноги вытирает о меня и о Сашу! — Да всё ты правильно сделала, — Космос, несмотря на своё волнение за сестру, был убеждён в неизменности этих действий, о чём и сообщил, опираясь спиной о стену рядом с дверью. И если Валера уже принял ситуацию, но не переставал удивляться, то Витя молча обдумывал плоды сегодняшнего события и догадки, выстраивающиеся в голове, отнюдь не дарили спокойствия. Пчёлкин был уверен, что что-то тут нечисто, и Ира, будучи такой взвинченной, должна была иметь более веские причины, нежели простая неприязнь к, скорее, теперь уже бывшей девушке Саши. Мысль о том, что Холмогоровой может быть небезразличен Белов, Пчёла оттолкнул сразу же. Он бы заметил, нет? Уж в чём-чём, а в этом он разбирается! «Да ну, бред», — решил Пчёла. Посидеть толком им не удалось, настроение было испорчено, как и тогда, когда Белов попросил их разыскать Лену и узнать, что да как. Расходясь, Витя выходил последним и был остановлен Космосом. Тот, прикрыв двери, вполне серьёзно произнёс: — Пчёл, последнее китайское предупреждение — отвали от Ирки, понял? — Кос… — Нет, я ничего не хочу слушать, жук, — Холмогоров покачал головой, протестуя против всяких доводов друга и имея свои, — Я знаю, чё ты хочешь, и имей ввиду: тронешь её пальцем — иметь дело будешь со мной. — Уймись уже. — Я тебя предупредил. В последний раз, — с нажимом произнёс Холмогоров, первым покидая кухню. — А я думал, это Ире и мне решать. — Она тоже это понимает, поверь, просто не видит твоих игр. — Посмотрим… — Я тебе башку оторву, понял?***
Возле дома Витю Пчёлкина уже поджидали. Он отчасти не удивился, узрев Елисееву, но разбившаяся надежда не видеть её больше потухла о недружелюбное: — А сюда чё припёрлась? За добавкой? Не по адресу, — он решительно двинулся к двери подъезда, но Елисеева не дала ему уйти, преградив путь. — А я ненадолго, — ответила Ленка, глядя на него то ли с наигранным сожалением, то ли с презрением одновременно, — Просто хочу сказать тебе, что зря ты на Холмогорову запал. Бесполезно! Втрескалась она в Сашку по-уши, потому на меня так и наехала, и сдаст ему меня с потрохами со дня на день, чтоб он на неё засмотрелся! Вот только я готова поспорить, что бесполезно это — ни ты, ни она, своего не добьётесь! — Вали отсюда, дура, — Витя Пчёлкин не хотел выбирать выражений в разговоре с этой куклой, мало напоминавшей прежнюю Лену Елисееву, — И чтобы я тебя больше не видел здесь, усвоила? Слова Елисеевой только вскрыли по новой настораживающие подозрения, и Витя поднимался по лестнице, пребывая в размышлениях в тот момент, когда до его ушей донёсся голос: — Вот сюда ставьте. Да нет же, ну куда! На полку, — слишком знакомый голос. Оказавшись на лестничной площадке, Витя едва удержался от того, чтобы не заматериться. День сегодня явно не его. — Слышь, ты чё забыл тут? Артур Лапшин, обернувшись и увидев его, в свою очередь не растерялся, однако радостный вид поубавил и, слегка высокомерно заключил: — Ну будем знакомы, сосед! И единственная реплика, которая вырвалась у Пчёлы, была не слишком многословной: — Чего?